По «зоне» распласталась промозглая до костей, могильная осень 1986 года.
Что – то было уже сделано: возвышался громадиной, похожий на невиданное чудище,серый «саркофаг», или как было начертано во всех официальных документах - «укрытие».
Весь советский народ дружно готовился отметить очередную годовщину Великой октябрьской революции…
Готовились встретить её достойно, и как принято в лучших советских традициях и в «зоне»!
Эта быль обрастала деталями, новыми подробностями каждый год.
Их было трое…
Известно, что был среди них офицер, откомандированный своей в/ч в Чернобыль, да двое «партизан», что были призваны на шестимесячные специальные сборы военкоматами.
Неизвестно было какой национальности были эти молодые хлопцы, (впрочем разве это теперь важно), которым видно было море по колено, раз вызвались они добровольцами да на такой бесшабашный поступок: подняться и укрепить алое полотнище своей Родины на последнюю, самую верхнюю площадку, усыпанную как и все предыдущие, осколками графита и урана, выброшенных взрывом четвертого реактора.
Поднять на площадку, кольцом опоясывающую вентиляционную трубу, взметнувшуюся своими семьюдесяти пяти метрами над крышей закованного в саркофаг четвертого энергоблока алый стяг, как знак того, что покорился людям вышедший из-под контроля «мирный» атом.
Они выполнили приказ четко и в срок – 6 ноября!
Я видел в красочных фотоальбомах, посвященных той эпопеи, фото, снятые с вертолета: как память о их героизме и дебилизме их пославших на такой отчаянно-бесмысленный поступок, трепещет на ветру на самом верху трубы, ставшей синонимом трагедии века, красное полотнище страны, предавшей своих сынов еще до того, как ими был совершен подвиг.
А тех ребят больше никто так и не видел…
Ходили разные слухи.
То, что после этого «задания» Родины и командования, они, как и положено, в подобных показательно-тупейных случаях, после получения запредельной дозы по тому времени (а это было 22-23 рентгена), были направлены на месяц в санаторий для оздоровления. И то, что по тем меркам они получили довольно-таки приличное вознаграждение, которое по заработной плате 1986 года им не заработать было и за несколько лет на гражданке.
Кто-то рассказывал, что каждый год, снова и снова в канун Октября появляется алое, невыцветающее полотнище над трубой.
Слышатся голоса, звон посуды, доносятся разудалые пьяные песни…
Кто – то даже клянется, что видел, видел как три силуэта, в защитном зелено-желтом обмундировании, обнявшись, раскачиваются как за столом, где их уже давно не ждут, куда им уже никогда ни сесть…распевают песни, широко разевая черные провалы беззубых ртов, вперив в нас свои пустые глазницы, взывая нас всех к совести и памяти…
Все это происходит накануне праздника, а утром…
Утром седьмого ноября флаг из алого превращается в черный, на котором вместо серпа и молота, проявляется как волшебная картинка, всем нам знакомый знак радиации, а вместо звезды – знак вопроса.
«Кто следующий?»
Но тишина вокруг.…
Лишь где-то у подножия «саркофага» в запутанном черном кустарнике копошатся попискивая крысы, которых не берет ни одна радиация.
А флаг призывно-отрезвляюще бьется на ветру раненой птицей, и кажется вещает он словно сама радиация беззвучно и пронзительно-жгуче, вопрошая: «Жизнь или Смерть?»
И не услышав ответа на этот извечный вопрос, гордый в своей правоте символ великой страны, заходится в судорожном кашле пробитых радиацией легких, и если прислушаться в звенящей, бьющей по вискам тишине, можно разобрать лишь одно:
«Смерть, смерть, смерть…»