Рассказ из сборника «Рассказы и сказки для взрослы». Наиболее низкая цена на книгу на сайте «Ридеро»: https://ridero.ru/books/rasskazy_iskazki_dlya_vzroslyh/
– Что будете пить?
«Как обычно, Эдди, – захотелось мне сказать, – как обычно, Эдди…»
За стойкой молодой парнишка, из новеньких. «Что будете пить?» Эдди по глазам или каким–то шестым чувством определял, чего хочет душа клиента. И когда посетитель подходил к стойке, его уже ждала порция–другая. Сколько я его знаю, Эдди ни разу не ошибся, даже с новичками, которые изредка, да появлялись в наших краях. Как тот парень, Дядя Сэм – он получил это прозвище за характерную бородку. Не успел он еще войти, а Эдди уже приготовил ему коктейль.
Тогда Дядя Сэм сразу привлек к себе внимание, едва успев сойти на берег. И дело было не столько в том, что чужаки у нас были редкостью, и уже само по себе появление нового человека не могло остаться незамеченным. И даже не в его потешной бородке, не в его манере держаться или странном взгляде, об этом мы вспомнили уже гораздо позже, сколько в чем–то едва уловимом, не поддающемся описанию и определению, в некоем его отличии от всех нас. Он подошел к стойке, поставил небольшой чемоданчик – единственную свою поклажу – на пол возле стула.
– Мне… – начал, было, он, но Эдди не дал ему договорить.
– Уже налито.
– Но я пью…
– Я знаю. Берите. Не понравится – издержки за счет заведения.
Чужак сначала недоверчиво понюхал стакан, затем немного пригубил, самую малость, затем сделал большой глоток и уважительно посмотрел на Эдди.
– А как вы узнали? – с восхищением ребенка спросил он.
– Надо к своему делу подходить с душой.
– Да, но…
– Творчество, магия, волшебство. Называйте это, как хотите, но стоит мне увидеть человека, и я уже точно знаю, что он будет пить.
– Поразительно! Это как чтение мыслей на расстоянии.
– Душа и выпивка неразрывно связаны между собой, – начал философствовать обычно немногословный Эдди.
– А вы способны проникать своим взором в человеческие души?
– Не знаю, но когда человек пьет, мне кажется, что душа плещется на дне его стакана.
– Поразительное наблюдение! А как вы это делаете? – поинтересовался дядя Сэм
– Что?
– Как вы угадываете?
– Сложный вопрос. Клиент заходит, и я уже знаю, чего он хочет. Вот и все.
– Поразительно. И вы с таким талантом здесь, в глуши.
– А мне здесь очень даже здорово. Я люблю здесь жить.
Дядя Сэм оглядел зал заведения.
– Скажите, а что обычно делают те, кто тут живет?
– Живут.
– И все?
– У нас не принято лезть в чужие дела.
– Прямо рай на земле!
Чужак заказал выпивку на всех (бар был практически пустой) и спросил, доверительным шепотом:
– Скажите, милейший, где я могу снять угол. Меня интересует тихий, спокойный район, без шума и суеты.
– У нас тут шумных районов нет.
– Тем лучше. Я человек спокойный, непритязательный, лишних хлопот со мной не будет.
Эдди немного для приличия подумал, затем подробно объяснил новенькому, как ему найти полоумную Джонни, сдающую в наем меблированные квартиры.
– Скажете, от меня, – для пущей важности добавил Эдди.
Новичок горячо поблагодарил бармена, оставил хорошие чаевые и отправился на поиски Джонни, а Эдди, словно очнувшись, заметил:
– Помяните мое слово. Будут с ним хлопоты. Таких просто так сюда не заносит.
– В наши края никого просто так не заносит, – пробурчал в ответ доктор.
Наш городок находился на склоне торчащей из моря горы. Он начинался практически у самой воды и поднимался вверх по горе почти до самой вершины, оплетая склоны своими улицами подобно плющу или виноградной лозе. Вершина, как и положено вершинам горных островов, была покрыта настоящими дикими джунглями. Население, чуть больше пары тысяч человек, состояло в основном из потомков беглецов от закона и тех, кто сам не хотел попасться кому–то на глаза. В этом мы все были равны друг перед другом, и даже Полковник, наш начальник полиции, ни разу ни у кого не спросил о причинах приезда на остров. В наши края редко кто заглядывал, да и мы особо никуда не выезжали, хотя до материка было не больше часа на лодке.
– …Так что будете? – переспросил меня бармен, видя, что пауза затянулась.
– Две рюмки водки. Мне и себе. Помянем Эдди.
Бармен без слов разлил водку по рюмкам, и мы выпили молча, не чокаясь. Царствие тебе небесное, Эдди, пусть будет пухом тебе земля.
– Свари-ка мне чашечку кофе, – сказал я, отправляясь за свой столик.
Тогда я так же сидел за столиком, пил кофе и в ожидании остальных безуспешно пытался написать предпостельную сцену, которая никак не хотела идти вот уже вторую неделю. «Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, Генрих зашел в бар, и сразу же увидел ее за стойкой… Зайдя в бар, он сразу же увидел ее… Из задумчивости его вывел бархатный женский голос…» И все в таком духе. Сцена никак не хотела идти. Генрих просто обязан был зайти в этот бар, и не просто так, а повинуясь внутреннему импульсу, неведомой силе или еще черт знает чему, но только не по воле случая. Зайти, увидеть там ее, влюбиться, и, чего я совсем уже себе не представлял, поразить ее, удивить, заинтересовать буквально с первых слов, иначе она просто не обратила бы на него внимания. Дальше все было понятно и давно уже написано в общих чертах, и лишь распроклятая сцена в баре никак не хотела выходить.
Писательство было моим главным оружием в борьбе со скукой. Деньги… Миллионов и собственных яхт у меня не было, но на хлеб с маслом, этот символ благополучия нашего времени, да и на девочек, если, конечно, не дарить им бриллианты и не купать в шампанском, вполне хватало. Играть я не играю, к светским развлечениям не стремлюсь, и вообще люблю тишину, покой и крепкий здоровый сон. Понятно, что работой я себя не отягощал, и даже не пытался. Вечерами, сразу после открытия, я приходил к Эдди и, заказав для начала кофе, сидел сам с собой в ожидании других членов клуба – так мы называли нашу небольшую компанию. Заканчивались наши заседания уже под утро, так что днем я обычно спал, а вот вечером, перед открытием заведения, или, ожидая остальных членов клуба, посвящал всего себя творчеству. Конечно, писателем в понимании этого слова окололитературными знатоками я не был, но кое-что размещал в Интернете, а пара моих рассказов была напечатана в малоизвестных журналах.
Вторым на заседание обычно, приходил доктор Ллойд. Как специалисту ему не было цены. Не так давно он работал в хорошей клинике на хорошей должности и работал бы там до сих пор, если бы не женщины. Женщин он обожал, причем всех сразу, или оптом, как сам любил говорить. На женщин он растратил целое состояние, а когда кончились свои, начал тратить чужие. Скандал удалось замять, но доктору пришлось срочно потеряться, и он поселился на острове к всеобщему удовольствию пациентов и администрации нашей городской больницы.
– Привет. О чем творишь? – спросил он меня тогда, глядя на мои каракули.
– Роман века. Только вот не могу затащить красотку к нему в постель.
– У тебя трудности? – с сомнением в голосе спросил доктор.
– Они в баре. Ему надо с ней заговорить, познакомиться, но я понятия не имею, как.
– Ты случайно не заболел?
Главной темой заседаний клуба были женщины. Мы не были любителями чесать языком на пикантные темы, скорее мы были практиками, и за время существования клуба у нас не было ни одного вечера, прожитого без общества милых дам. Обычно мы наслаждались роскошью мужского общения, пока к нашему столику не подсаживались девчонки, после чего брали с собой несколько бутылок и поднимались наверх, в комнату для гостей, специально оборудованную всем необходимым для любви и ласки. Эдди, а он был членом клуба, присоединялся к нам сразу после закрытия. Периодически мы устраивали выездные сессии клуба на «секретный объект» – виллу Полковника, тоже специально оборудованную для оргий. Так что проблем при знакомстве в баре у меня быть не могло.
– Беда в том, док, что он совсем на меня не похож, и… Не чувствую я этой сцены, не хочет она писаться. Я не то, что бабу снять, я впустить его внутрь не могу. Одна пошлятина на ум приходит.
– А если ее вообще убрать?
– Нельзя. Если он ее не трахнет…
– Ты не понял. Об этом не обязательно писать. Пусть он… ну, не знаю… пусть, например, они уже лежат в постели, или, если тебе это так важно, пусть разговаривают в баре. Если не знаешь, что писать – не пиши.
– Так вместо романа получится очерк.
– И черт с ним! Пусть будет очерк. Хороший очерк лучше плохого романа. О чем, кстати, роман?
– О человеке, который, просыпаясь, переходит из одного сна в другой. В одном из снов он встречает ее, влюбляется, и всю книгу пытается вновь найти.
– Тяжелый случай, – хмыкнул доктор. – Я предлагаю выпить за твоего бедолагу. Девочки от подобной ерунды будут, наверно, плакать навзрыд.
Доктор терпеть не мог сентиментальное чтиво.
– Не все так хреново, док. Я надеюсь написать роман с пометкой: для мыслящих читателей.
– По мне, так читатель должен быть читающим. Если же он читает и измышляет, куда бы послать тебя вместе с романом…
– Злой ты сегодня, – заметил я.
– Грипп.
– Так не сезон.
Гриппом у нас болели дружно два раза в год. В Китае так, наверно, строили социализм. Дружненько, стройными рядами в колоннах по девятнадцать… Тогда, конечно, доктору приходилось нелегко, зато все остальное рабочее время он читал у себя в кабинете, за что получал неплохие, надо сказать, деньги.
– ОВРИ. Острая внеплановая респираторная инфекция. Скорее всего, новенький привез с собой.
– Что привез? – переспросил появившийся Полковник.
– Контрабандный грипп.
– Кстати, Полковник, налогоплательщики желают знать, что предпринимает полиция для борьбы с ввозом контрабандный инфекций? – спросил я.
– Специфика работы полиции состоит в том, чтобы держать под контролем ситуацию в общем виде. Если же я начну заниматься делами налогоплательщиков более подробно, то боюсь, что большинство из них придется отправить в места лишения свободы, а это, согласитесь, ничуть не отвечает интересам как налогоплательщиков, так и полиции. А что вам не нравится в работе полиции?
Я усмехнулся:
– Меня лично все устраивает, а доктору не нравится грипп.
– Ты заболел гриппом? – сочувственно спросил его Полковник.
– Я не болею гриппом.
– Ну, так в чем дело, или медицина стала бесплатной?
– Медицина никогда не была и не будет бесплатной.
– Тогда чем ты недоволен?
– Самим гриппом. Какой-то он не такой.
– Если я правильно понимаю, грипп – это целая толпа вирусов. Более того, мы каждый раз болеем новым гриппом.
– А я не знал, – раздраженно прервал меня доктор.
– Так чем медицине не нравится именно этот грипп? – повторил свой вопрос Полковник.
– Тем, что это не грипп.
– Вот-вот, только и могут, что на полицию нападать, а сами не в состоянии разобраться грипп это или не грипп.
– С гриппом я как-нибудь сам разберусь, но это не грипп, – настырно повторил Доктор.
– А что?
– Черт знает что. Мне с таким сталкиваться еще не приходилось.
– Это уже интересно.
– Странный он какой-то. Заболели исключительно клиенты Безумной Джо, где поселился Дядя Сэм, причем все в один день.
– Думаешь, это серьезно? – спросил уже без шуток Полковник.
– Не знаю. Болезнь протекает достаточно легко, чтобы бить тревогу. Умереть еще никто не умер, и пока что не собирается.
Я молча наблюдал за их диалогом.
– В чем тогда проблема?
– Он меня игнорирует. Никакой реакции на лечение.
– А разве грипп поддается лечению?
– Симптоматическому – безусловно. Снижение температуры, купирование головной боли, улучшение общего состояния. Тут же никакой реакции.
– В департамент звонил?
– Нет, конечно. Что я скажу? Спасите, дядя, я гриппа боюсь?
– А если это серьезно?
– Тогда будем действовать. Ты будешь зарабатывать повышение, а наш литературный бог напишет свой вариант «Чумы», за что, я уверен, получит Нобелевскую премию.
– Посмертно, – пошутил Полковник.
– Не обязательно. Камю же не умер. Или умер? Или это не Камю? – спросил меня доктор.
– К своему стыду должен сказать, что я плохо знаком с биографиями писателей, – ответил я.
– У тебя на редкость целомудренный интеллект. Ладно, бог с ним, с гриппом. Не триппер же.
– Кстати о триппере, нас уже ждут на «объекте», – закрыл тему Полковник.
Следующим вечером мы сидели и гадали, что с доктором. Эдди готовился закрываться, Полковник увлеченно разглядывал фотографии красоток в эротическом журнале, я волновался вслух. Доктор опаздывал самым бессовестным образом, чего раньше с ним никогда не случалось. Чтобы доктор пропустил свидание с Джуди! Для этого нужна была более чем серьезная причина. Если же учесть его опасения по поводу…
– Ну наконец-то, – сказал Полковник, когда доктор показался в дверях бара.
Наблюдать за Полковником было одно удовольствие. Казалось бы, человек поглощен созерцанием красоток, ни одного взгляда по сторонам, но стоило появиться доктору на горизонте, и Полковник замечает его первым. Полковник, наверно, самый загадочный человек на острове. Я где-то читал о ниндзях-шпионах. Живет такой человек рядом с тобой, пьет пиво, путается с девчонками, заводит семью, деток, соблюдает скоростные режимы на дорогах, но когда приходит время, он превращается в машину смерти. Полковником мы прозвали его… Идеальная стрижка, выправка, лоск, шарм, изящество и абсолютное отсутствие пошлости, даже в мелочах. Всегда выбритый, элегантный, опрятный, пахнущий дорогим одеколоном. Настоящий аристократ-полковник поколении так в десятом. А как он обращается с женщинами! Любая готова растаять через несколько минут. Чем он занимался раньше, не знал никто, как никто не знал, за какие грехи он оказался на острове, где прозябал, нет, не прозябал, к Полковнику подобные слова не применимы, скучал в должности начальника полиции. Жить он никому не мешал, зря никого не трогал, никуда не лез, но порядок на острове был, хотя ни его, ни его людей на улицах видно не было. Осталось добавить, что Полковник был негласным председателем клуба.
– Что-то случилось, док, мы уж думали, что ты не придешь? – набросился я на доктора.
– Тебе надо закрывать бар и идти в пророки, – сказал он Эдди, когда тот принес выпивку. И уже после хорошего глотка он снизошел до ответа на мой вопрос: – Засранцы, – сказал он. – Хренова куча засранцев.
– Ты прав. На Земле около 6 миллиардов засранцев, если не больше, – согласился я.
– А это в моей клинике, и, как назло, под конец рабочего дня. Думал, не выкарабкаюсь.
– Из-под чего?
Доктор оставил мое замечание без внимания.
– Засранцы в мировом масштабе – удел политиков. Они мне глубоко до иммунитета. У меня же полная больница засранцев, которые мало того, что обгадились все в одно время, так еще и за пять минут до конца рабочего дня, а кроме меня... Я из-за них лишние полторы смены отпахал.
– Дядя Сэм? – равнодушно спросил Полковник.
– Не знаю, скорее всего. У Джонни была большая вечеринка в честь окончания гриппа. Народу навалило, как на футбол. А сегодня все оказались в больнице. Понос, рвота… И что самое интересное, ни одного из тех, кто переболел гриппом. И опять никакой реакции на лечение. Как сговорились.
– Ассоциация независимых вирусов. Что-то вроде НАТО или Европейского союза, – сострил я.
– Ничего, док, изучишь, напишешь диссертацию, получишь Нобелевку, станешь известным, а в медицинской энциклопедии появится что-то вроде поноса Ллойда, – вставил Эдди. Он принес нам выпивку.
– Вам все шуточки, – вздохнул доктор, – а у меня этот грипп из головы не выходит.
Слово «заговор» вползало в нашу жизнь подобно собаке, которую мало того, что согнали с любимого дивана так еще и выгнали из комнаты ни за что, ни про что. «Место», – говорит хозяин, как бы проводя магическую черту, вход за которую теперь запрещен. И вот бедная псина лежит за дверью, смотрит грустными, преданными глазами, вздыхает, и все это с такой безысходностью, словно от места на диване зависит сама жизнь пса. А хозяева смотрят телевизор, читают журналы или книги, развлекают гостей. Жизнь идет полным ходом, и только собака, самый верный, а зачастую и единственный друг остается за бортом. Собаку никто не замечает. А чары тем временем тают, и вот как бы невзначай собака кладет лапу, нос или хвост по ту сторону запретной черты и смотрит на хозяев, как могут смотреть только раскаивающиеся в очередной раз алкоголики или профессиональные попрошайки, и стоит хозяину прикрикнуть... Но этот маневр редко когда привлекает внимание, а псина тем временем практически пересекает черту. И не успеет хозяин моргнуть глазом, как пес вновь уже на диване, причем он настолько гармонично вписан в обстановку, что у хозяина даже не возникнет желание его нагнать.
Первые разговоры о злом умысле начались после того, как в один день заболели все прихожане церкви, разумеется, кроме тех, кто раньше переболел загадочной инфекцией. У некоторых уже в церкви появились первые симптомы болезни, на этот раз жар, зуд и мелкая красная сыпь, а вечером того же дня в больницу позвонили во главе со священником практически все, кто заглянул в этот день в божий храм. К утру, правда, все уже были почти здоровы, поэтому никто не заговорил ни о диверсии, ни о теракте, ни о каком-либо другом серьезном явлении. Больше говорили о хулиганстве или чьей-то злой штуке.
Но когда на улице появились старик Хендрикс со своей супругой, разгуливающие под ручку... И дело даже не в том, что у Хендрикса была последняя стадия рака, и несколько дней он не вставал с постели… История знает случаи чудесного исцеления. Но чтобы вот так – под ручку со своей женой! Таких чудес не бывает. Супруги Хендриксы ненавидели друг друга самой глубокой и искренней ненавистью, которая только возможна между людьми, вот уже более десяти лет. Поговаривали даже, что это она наколдовала ему рак, за что была проклята им самыми страшными проклятиями. И после всего этого они прогуливаются под ручку! Такое могло быть только делом нечистого, но, с другой стороны, нечистый не мог отравить прихожан, ибо храм господень есть недоступная для него территория. И было ли это отравлением? Или это чудо? Благодать божья? Кто же откажется пару дней почесаться, чтобы в результате избавиться от всех болезней и обрести мир и благодать?! Так рассуждали люди. Все разговоры теперь только и были, что о загадочной болезни.
– Да я своими глазами видела, вот тебе истинный крест! – говорила тетушка Ася своей соседке.
– Не может быть!
– Богом клянусь! Я сама ни за что не поверила бы, если бы не видела все вот этими глазами. Идут, под ручку, Шера с Машерой. Он бодрый, порозовевший, помнишь же, каким был. Она ласковая, заботливая, тьфу! Травить же его пыталась. Весь остров об этом знает. Да у него рыло тоже в пушку, поэтому полицию и не вызвал.
– Дева Мария! – перекрестилась соседка.
– Все разное говорят. Одни говорят, что от лукавого, другие возражают, что не мог лукавый через церковь.
– Тогда это дело рук правительства. Помяни мое слово. Эти ни бога, ни черта не боятся, креста на них нет.
Еще больше настораживало, что переболевшие стали какими-то… другими. Они не походили на самих себя.
Наш столик в заведении Эдди превратился в штаб кухонного сопротивления. Мы понятия не имели, с чем имеем дело. Факты, как мы их ни раскладывали, продолжали оставаться рядом событий, попросту не укладывающихся в голове. Мы не были в состоянии оценить происходящее даже с банальной позиции «хорошо или плохо». Почему же мы воспринимали все происходящее как некий зловещий знак? Что это было? Предчувствие, бунтарский дух или простой страх перед всем новым и непонятным?
– Итак, – рассуждал Полковник, ставший автоматически лидером движения сопротивления, – некто приезжает на остров и заражает всех неизвестной инфекцией. Но зачем? С какой целью он это делает? Сначала грипп, затем понос, затем какая-то детская болезнь, а в результате вообще какие-то библейские чтения. Мир, дружба, жвачка и прочая хренотень. Лично я ничего не понимаю.
– А вы с этим дядей Сэмом не беседовали? – спросил Эдди.
– Он исчез. Испарился, что, уверяю вас, не составило для него большого труда. Я тут навел кое-какие справки. Дядя Сэм – фигура еще та. Джеймс Бонд. Работал над жутко засекреченным космическим проектом. Что-то там у них не заладилось, и проект свернули вместе со всеми участниками. Дядя Сэм, пожалуй, единственный, кому удалось выжить.
Ай да Полковник! Когда он все успевает? В участке почти не появляется, спит до обеда. Вечера проводит с нами. Однако на острове тишина и порядок, хотя никто, конечно, не пытался поставить это в заслугу Полковнику. А зря. Его видимое бездействие было особой формой владения ситуацией. Вот и сейчас, практически не выходя из бара, он сумел заполучить сведения…
– А мне престарелая Марта рассказала вчера, что это правительственные штучки. Нечто вроде зомбирования. Любящий себя и свое правительство народ. Всеобщее бесплатное счастье, – сообщил доктор.
Полковник помрачнел и сказал:
– Мне кажется, произошла утечка. Они изучали что-то найденное в глубинах космоса. Максимальная секретность, максимальная охрана. И в один прекрасный момент уничтожается все: Люди, техника, оборудование. Все стирается с лица земли.
– Вторжение? – вырвалось у меня.
– Ох уж эти писатели. Напридумывают и сами верят, – съязвил доктор.
– Ну, о вторжении говорить рано, – продолжил Полковник, – но что-то такое они подхватили. Я думаю, они заразились там чем-то настолько страшным, что от них постарались избавиться самым радикальным способом. Это, кстати, объясняет растерянность нашего доктора.
– Не совсем. Отсутствие реакции на лечебное воздействие – да, но все остальное… Грипп, понос, сыпь… Не серьезно как-то. Стоило из-за этого бороться? – спросил я.
– А вам не кажется, что это маскировка? Своеобразный способ сбить нас с толку? Ведь начнись здесь эпидемия, нас тут же закроют, а вероятней всего, уронят пару ядерных ракет для гарантии, и все. А так – ерунда, никто и не хватится, а если хватятся, то будет уже слишком поздно, – выдал Эдди.
– Но в этом случае…
– Разумный вирус. Идеальная форма вторжения, – перебил я доктора.
– Фантастический боевик. Стивен Спилберг и сотоварищи, – съязвил он в отместку.
– Очень может быть. Изменение нас, превращение в себе подобных или в себе угодных. Отсюда чудесные исцеления и всеобщий мир, – подытожил полковник.
– Чушь какая-то, – отмахнулся от этого вывода доктор.
– Да, но это единственная гипотеза, способная хоть что-то объяснить. Давайте еще раз посмотрим на факты: Некто приезжает на остров, затем все его окружение заболевает гриппом, назовем это так. Затем заболевают друзья и знакомые его окружения, и так далее, по принципу расходящихся кругов, центром которых является Дядя Сэм. Зачем ему так светиться? У меня есть только одно объяснение. Он приехал, будучи носителем вируса. Причем весьма особенного вируса. До этого он работал над секретным космическим проектом, который очень быстро свернули, уничтожив все, что можно. Причина заражения, я думаю, вполне понятна. Далее, по характеру болезни можно сказать, что вирус действует согласно определенной стратегии, что позволяет нам думать…
– Господин капитан, господин капитан! – в бар ворвался перепуганный насмерть полицейский.
– Что случилось, Родис?
– Туман, сэр!
– Что?
– Туман!
Мы выбежали из бара. Зрелище было великолепным. С вершины горы на нас опускался плотный серо-желтый туман, пожирающий все на своем пути. В этой картине действительно было нечто апокалипсическое, нечто сводящее с ума и сеющее панику.
– Нашли, – прошептал доктор.
– Что? – не понял я.
– Способ распространения. После этого тумана на острове не останется никого, кроме них.
– И что, никаких средств?
– Защитные костюмы, но здесь…
– Есть! Бежим!
Мы кинулись вслед за Эдди в подвал. Там он извлек на свет несколько прекрасных водолазных костюмов, готовых к применению.
– На какое–то время нам хватит, а там…
– А там посмотрим, – закончил фразу полковник.
Время… Оно подобно престарелому богачу-садисту, изводящему своих домочадцев постоянными придирками под угрозой лишения их наследства. Оно, как врач, полицейский или пожарный. Когда оно необходимо, как воздух, его никогда нет, когда же не знаешь, что с ним делать, оно еле ползет, заставляя тебя метаться из угла в угол. Если в мире и есть абсолютное зло, то имя ему время.
Мы сидели в конспиративной пещере Эдди и ждали. С момента появления тумана прошло всего несколько часов, но за это время мир, по крайней мере, наш мир перевернулся с ног на голову. Человечество исчезло в тумане, уступив место неведомым чужакам. Нас спасло оборудование для подводного плавания, которое мы не хотели снимать до последнего, и только под угрозой смерти от удушья мы смогли заставить себя глотнуть свежего воздуха. Обошлось. Туман кончился. На улицах было пусто, и нам не составило труда улизнуть из подвала, прихватив с собой несколько автоматов. Эдди держал их у себя на всякий случай. Мы свободно покинули город и оказались в небольшой пещере, о существовании которой, по словам Эдди, не знал никто. Там были патроны, аптечка, запас продовольствия и море пресной воды. Еще там были матрасы. Они показались нам верхом роскоши.
Мы молча смотрели на часы, медитировали на застывшие стрелки. Никто не хотел говорить. Все боялись произнести хоть слово, боялись начать разговор, боялись слов… Эдди сказал, что недалеко у него спрятана лодка, и вышел в темноту. Казалось, его не было целую вечность. Несмотря на то, что он никогда не расставался с мобильным, как и Полковник, которому по долгу службы телефон был необходим, мы не решались звонить.
– Черт, они нашли способ, – нарушил молчание доктор.
– Ты о чем? – не понял я.
– Способ распространения. Раньше приходилось что-то делать, чтобы заражать людей вирусом, но после тумана…
– Похоже, мы единственная их проблема.
– Да какая мы проблема! Трое до чертиков напуганных бабников. Мы даже не вопрос. Это только в кино одиночка может спасти мир.
– Да, но мы можем позвонить, куда следует.
– И на нас с чистой совестью уронят парочку ракет, чтобы было наверняка.
– Да, но вирус вот-вот выберется на свободу, если еще не выбрался.
– Вирус да, а мы нет, поэтому разбомбят нас, как самых умных.
– И что мы будем делать?
– У тебя есть предложение?
– Нет, но…
– Тогда помолчи, пожалуйста.
Не знаю, возможно, мы говорили совсем о других вещах, другими словами, в других выражениях. Тогда я был в состоянии, близком к обмороку. Я с трудом понимал, что происходит, и чего нам ждать потом. Я готов был хоть вечно сидеть в этой пещере, только бы не... Я хотел жить, быть самим собой, выпивать, знакомиться с девочками, иногда ненадолго влюбляться, есть спать, ходить в туалет. Все эти незатейливые вещи внезапно приобрели глубинный смысл, стали важными сами по себе, каждая мелочь, каждая секунда жизни.
Мне вдруг стало смешно. Я вспомнил все эти фильмы об инопланетном вторжении, и как люди, оказавшиеся в нашей ситуации, готовы были пожертвовать всем, ради спасения человечества, даже собственной жизнью. Тогда я воспринимал это как нечто естественное и само собой разумеющееся. Когда же дошло до дела, я понял, что готов на все ради спасения человечества с тем только условием, что в списке спасенных должно содержаться мое имя. Насколько я понимаю, остальные придерживались такого же мнения.
– Ты чего? – Полковник готов был дать мне хорошего тумака, как проверенное средство против истерики.
– Я тут подумал о человечестве.
Полковник с доктором посмотрели на меня с таким видом, будто спрашивали, не нуждаюсь ли я в серьезной психиатрической помощи.
– Да нет, я тут вспомнил, как герои кино жертвовали собой ради спасения человечества.
– Да, в кино это выглядело красиво, – пробурчал Доктор.
– Ну и кто здесь хочет пожертвовать собой? – спросил вдруг Полковник, глядя то на меня, то на доктора.
– Лично я выбираю жизнь. Человечество, человечеством, а мне моя шкура милее, по крайней мере, до тех пор, пока я – это я. Оставим патриотизм для кино и книг. Пусть другие вдохновляют художников, я же выбираю вино и девочек.
– А тошно не станет? – спросил меня Полковник.
– Проблююсь. Тошнота – это признак жизни.
– Существования, мой друг, существования, – включился в разговор доктор. – Жизнь – это нечто иное, подразумевающее возможность смотреть себе в глаза, хотя мы немного помучаемся и придем к выводу, что это был единственный, черт бы его побрал, выход. Подлость всегда найдет, как себя оправдать.
– А ты хочешь грудью на пулеметы? Вперед, только своей. А мне пусть будет стыдно. Я не собираюсь идти на дно с тонущим кораблем или стреляться из-за куска тряпки. Мне плевать на символизм, как и на судьбу мира, который меня интересует исключительно как место для моего сносного существования.
– Наверняка у них есть запасной вариант, – Полковник говорил тихо, спокойно, как будто рассуждал о чем-то вполне естественном, каждодневном, бытовом. – Тем более что Дядя Сэм прибыл к нам уже больным, так что, хотите вы того, или нет, но погибать вместе с островом, по меньшей мере, глупо.
– И что ты предлагаешь?
– Ничего. Ждать. Взять себя в руки и ждать, а не распускаться, как…
Телефонный звонок был, как сигнал иерихонской трубы.
– Эдди? – рявкнул Полковник в трубку.
– А чей ты еще ждешь звонок? Как вы там?
– Он еще спрашивает! Лодка на месте?
– Знаешь, Полковник, кое-что изменилось.
– Проклятие!
– Не горячись. Это не то, что мы думали…
– Вот, ****ь!
– Выслушай меня. Это не так уж и плохо. Это…
– Послушай ты меня! Если мы почувствуем опасность, мы вызовем огонь на себя. Мне достаточно нажать одну кнопку, чтобы дружки Дяди Сэма разнесли этот остров ко всем чертям!
– Полковник, не делай глупости!
– Тогда дай нам покинуть остров.
– Это невозможно. Тогда мы все погибнем, а вы будете жрать гамбургеры с чувством выполненного долга.
– Хорошо. Что предлагаешь ты?
– Вас никто не будет принуждать. Поживите, осмотритесь, это не то, что вы думали… Мы никого не принуждаем и никого не захватываем… Это приглашение… Подумайте, Полковник. Номер телефона ты знаешь.
И вот мы сидим и тупо смотрим на стрелки часов. Что дальше? Средств защиты у нас нет. Звонить на материк мы не будем, это уж точно. И что? Даже если он говорит правду, что тогда? Нас оставят как представителей когда-то живущего вида, позволят и дальше пить, гулять, будут подсаживать самочек для разведения, станут возить по другим зоопаркам планеты, обмениваться коллекциями? Будут пугать нами детей, а школьные учителя на уроках биологии будут говорить, что эти млекопитающие считали себя разумными? Интересно, удобные у них клетки? С другой стороны, героическая смерть во спасение человечества, вечная память и прочая ерунда. Возведут нам памятник, на который будут гадить голуби, писать собачки, а представители подростической молодежи будут писать краской матерные слова. А вдруг вместо клеток со всеми удобствами нам уготована участь павловских собак? Еще тот садист был. Тоже ведь из соображений высшей гуманности…
«Привет, компания.
Надеюсь, Полковник, ты прочтешь записку остальным членам клуба. И так, привет, компания. Теперь я знаю, что такое хэппи-энд. Это вовремя пущенные титры. Иначе разборки, склоки, быт. Герои перестают быть героями и, в лучшем случае, отращивают животы и ходят в грязных майках по комнате, громко портят воздух, а временами ведут себя совсем уже по-скотски. В худшем случае они превращаются в злодеев, попадают в тюрьму или в психиатрическую лечебницу, а женщины, ради которых они рисковали всем, становятся стервами и изменяют им с лучшими друзьями. Хэппи-энд – это начало Большого Дерьма, если не пустить чертовы титры.
Они ушли. Посмотрели на нас и ушли. И дело здесь совсем не в вас. Никогда еще три придурка, в самом хорошем смысле этого слова, трясущиеся от страха в пещере… Ну, вы меня поняли. К тому же, Полковник, извини, но ты не умеешь блефовать.
Вам повезло и не повезло одновременно. Вы в самых смелых фантазиях не сможете себе представить, что это было такое. Абсолютное единение со всей галактикой. И этот механизм заложен в нас. Вирус только включал нужную систему. Это было приглашение, а не вторжение. Приглашение в царство божье, благодать, прорыв в абсолютную хрень!
Но они подавились, поперхнулись нашей с вами человеческой сутью, получили несварение и ушли, а мы… Мы лишились крыльев и рухнули носом в дерьмо, именуемое человеком, как он есть сегодня. И если раньше я чувствовал себя достаточно уютно в человеческой шкуре, хотя дело не в шкуре, к шкуре у меня претензий нет, то теперь я больше не могу переносить собственную вонь. Я ухожу в хэппи-энд, а вы выпейте за меня.
Навсегда теперь ваш Эдди».
На похоронах были только мы и священник, который, невзирая на позицию церкви по отношению к самоубийцам, не только согласился сделать все, как положено, но и принял активное участие в организации похорон. Несмотря на теплую погоду, мне казалось, что идет мертвый холодный снег. Остров был мертв, если не физически, то, по крайней мере… Мы превратились в ходящие, говорящие трупы, как в фильмах ужаса, и если одни пережили бесконечный дар с последующей бесконечной потерей, то другие, такие, как мы, находились под гнетом всеобщего настроения.
– Он разнес себе мозги, – повторял в который раз Полковник. – Побрился, надел парадный костюм и пустил себе пулю в рот…
Мы сидели в заведении Эдди. Единственные посетители закрытого заведения.
– Мы все умерли еще до рождения, – вступил в разговор священник, – мы слепы, глухи, бессердечны. Мы все мертвы, но только мы не знали этого, как не узнали бы никогда, если бы не… Искра жизни была как свет фар в кромешной тьме. Яркая вспышка и еще большая тьма. А Эдди… Он не смог себе врать.
– Выпьем за упокой его души, – предложил Полковник.
Мы выпили, не закусывая, как воду, и священник заговорил вновь.
– История повторяется, история повторяется каждый раз, и мы каждый раз падаем на одном и том же месте. История ничему не учит, история шутит, подшучивает, смеется над нашей глупостью. Все, как и две тысячи лет назад. Он посылает нам спасение, а мы… мы воспринимаем его как проклятие, мы сопротивляемся, стараемся его уничтожить, распять, зашить ему рот, чтобы потом со спокойным сердцем творить свои гаденькие безобразия, прикрываясь его волей. Две тысячи лет мы умаляли его вернуться, а когда он пришел, мы оказались слепы и глухи. Мы просрали свое спасение! Как просираем жизни, изо дня в день, изо дня в день. С чего мы взяли, что он должен быть человеком? Христос – это спасение, но мы ждем волосатого парня, который ходил бы по морю и исцелял больных.
– Больные, кстати, исцелились, – заметил доктор.
Святой отец говорил жадно, именно жадно, словно пытался высказаться на много лет вперед. Кто бы мог тогда подумать, что буквально через несколько дней… Они заперлись в церкви, практически все прихожане, запустили бомбу с часовым механизмом и приняли яд. Это был самый величественный погребальный костер из всех, что я видел. Страшный в своем величии. Теперь я знаю смысл этих слов.
Такое нельзя уже было замять, но мы все списали на сектантство. Мы словно сговорились никогда не произносить слово «вторжение». Комиссия тоже не хотела копать глубоко, и после быстрого формального расследования, она убралась на материк, прихватив с собой Полковника. Странно, но дурная слава привлекла к нам внимание общественности, и народ валом повалил на остров. Мощный паром, отели, парк вместо джунглей… Таким было ближайшее будущее острова, сейчас же здесь вовсю трудились бригады строителей. Цены на землю взлетели в десятки раз. А на днях открыли заведение Эдди. Там я и встретил доктора в первый раз с тех самых похорон, когда…
Он постарел, осунулся. На нем была несвежая рубашка, а лицо давно мечтало о бритве.
– Плевать, – так ответил он на все вопросы о его делах.
Мы взяли бутылку бренди, и выпили ее практически в полном молчании, и только когда доктор окончательно захмелел, его прорвало:
– Знаешь, почему погибли Иисус, Мансур, Кришна? Мы подсознательно ненавидим себя такими, какие мы есть, и стоит кому–то стать лучше… Пока Иисус был живым, он был человеком, простым обычным человеком, каким мог быть каждый из нас. Это укор, удар в самое больное место, в наши святая святых. Его убили, чтобы превратить в бога. Конечно, только бог может быть таким, но никак не человек, никак не один из нас. Ведь если каждый может быть на его месте, каждый может быть богом, то почему мы то, чем являемся сейчас? Почему какой-то вирус может запустить заложенный в нас механизм, а история говорит о том, что были люди, и не так уж и мало, которые смогли запустить его сами, навсегда, на веки вечные, то почему мы такое дерьмо? Если каждый из нас бог, то почему мы такое дерьмо?
Он прокричал все это мне в лицо, а потом заплакал, как ребенок…
– Ваш кофе, и… – парнишка мялся, не зная, как мне сказать.
– Что–то случилось?
– Доктор… его только что нашли… передозировка.