Доживем до весны...

Ната Захарова
Сидит - полирует ногти. Невозмутимо посвистывает, время от времени вскидывает голову и смотрит на нее большими влажными глазами, похожими на глаза Бемби. Глаза полны преданности и нежности, а тело, поза, движения источают безмятежность и полное пренебрежение. Ко всему. Ко всем.

Ей так до конца и не понятно - что же именно правда? Нежность, благодарность, почтительность или верхоглядное "да пошли бы вы все! Есть только я - все прочее чушь".

Он напоминает ей неведомого зверька - холеного, по- домашнему, и своевольного по-дикому. Она до боли привязана к этому зверьку и в то же время побаивается его. Его - или своей зависимости.

Холеный и бездомный, - думает она. Странное сочетание. Где он был до нее? С кем он был до нее? Кто ласкал эти мягкие каштановые кудри? Кого обволакивали нежностью и подкупающей истомой эти глубокие глаза? Кто лелеял эту тонкую белую кожу, кто прижимался за это к ней?

- Любимая, тебе не жарко?

Ее бывший муж подобным образом всегда намекал ей - а не сбегала бы ты за джином и льдом? Но это молодое животное имеет в виду совсем другое.

Она томно потягивается, сбрасывает ловким движением шелковый халатик. Под халатиком прекрасное тело. Не девочки - зрелой женщины. Изящное, женственное.

Он тут же перемещается из кресла к ней на тахту. Исследует языком влажность ее губ, спускается по шейке вниз, задерживается на правом соске. Медленно и с наслаждением начинает покусывать, мять его зубами, щекотать языком, втягивать и отпускать.

Она млеет и одновременно пытается контролировать его действия. Однажды он укусил ее до крови и долго потом недоумевал - неужели ей при этом было больно? Ему было хорошо, он готов был пить ее кровь вместо молока, он готов был прирасти к ней - неужели ей было больно? Неужели ей хотелось не того же?

Он скользит вниз, к ямочке пупка. То, как он с ней играет, доводит ее до судорог (ясное дело, не желудочных и не почечных). Он - мастер своего дела, юный мальчик с лицом ангела и руками искусителя.

Где он научился этому? Где он научился любить за деньги и кров так искренне и так вдохновенно? Ей не хочется этого знать, но ее жжет любопытство.

- Любимая, где ты?

Вот как? Он даже успевает следить за выражением, блуждающим на ее лице? Шустрый малый! А может, и впрямь привязался? Может, и впрямь полюбил?

- Съем тебя, любимая, всю съем!

Его губы уже бороздят ажурную паутину трусиков. Ей хочется, чтобы это продолжалось вечность.

Ей хочется, чтобы он прирос к ней. Вошел в нее, и остался в ней.

Но она боится этого своего желания. Она знает, что молодой и красивый зверек ищет норку для уютной зимовки. А что будет по весне? - это уже совсем другая история.

Но разве не все равно - что там будет по весне? - спрашивает кто-то внутри нее. - До весны еще так далеко, до весны еще сотни тысяч слов и сотни тысяч снов.

Доживем - увидим.

А может, ее и нет - этой самой весны?..