Встретив меня, Наташа сразу же обратила внимание на то, что я покрасил волосы.
- Ты покрасился? – спросила она.
Это очень много. Обычно она либо молчит, либо улыбается, когда что-нибудь скрывает. Она ведь могла спросить: "Ты что - баба? Зачем ты покрасился?" или : "Тебе так идет этот цвет. Я восхищена! Вообще, если у мужчины не выкрашены волосы не выкрашены волосы, то он для меня и не мужчина вовсе!" В конце концов она могла вообще ничего не заметить, хоть это и трудно. Но с тех пор, как я на полставки подрабатываю клоуном, мне просто необходимо кра-сить волосы: если больше четверти часа не вызываешь смех – прекращают платить процент от выручки. Клоуны – основная часть программы с тех пор, как львы и слоны передохли от бес-кормицы, а морских котиков продали в передвижной дельфинарий практически за бесценок, только чтобы уплатить духовому оркестру задолженность за год работы. Хотя трубачи и тром-бонисты готовы были играть за еду, все испортила туба. Музыкант заявил, что его жена все вре-мя считала, будто он, как владелец самого большого инструмента в оркестре и зарабатывает больше всех (он и сам ее убеждал в этом во время первой встречи, желая произвести впечатле-ние). И вот теперь, чтобы скрыть правду, он вечерами, спрятав тубу в футляр и неся ее над го-ловой останавливает одиноких прохожих с просьбой дать ему денег. Он вовсе не требует, а только просит и в случает отказа нисколько бы не обиделся, но как ни странно – никто еще ни разу не отказал ему. Причем отдают не только все деньги, но также часы и элементы верхней одежды, которая ему совершенно не нужна, поэтому тут же продается. Макинтош флюгель-горна и шляпа флейты-пикколо имеют к этому непосредственное отношение. Но так не может продолжаться бесконечно. Ведь могут подумать, что он грабитель. Да и попрошайничать музы-канту его класса стыдно...
Короче, продав котиков, всем заплатили. Я сижу на лавочке и рассказываю все это На-таше, пытаясь ее рассмешить, но тщетно: она не смеется. Она вообще со мной не разговаривает. Она читает надписи на троллейбусах. Она меня, кажется, презирает и терпеть меня не может, я ей, кажется, разонравился. Тогда я складываю ее пополам, потом – еще раз, скатываю в трубоч-ку и прячу в тубус к Свете, Маше и Марине.