ГЛАВА 8. ТОПОЛИНЫЙ ПУХ
Он вышел. Щелкнул замок, Самойлов остался один.
Подошел к окну. Полдень. Запыленная листва шелестела за решеткой. Казалось, просунь руку, дотянись, и вот они – листья. Чужие листья.Он стоял, перебирая экземпляры документов. Ровные строчки шрифта местами белели прочерками,– сюда он должен вписать собственноручно свою фамилию, имя, возможно и звание, теперь – новое, капитан. Хотя по американской или еще, какой классификации ему наверняка присвоят соответствующее, другое. А по российской у него будет определено одно звание – «предатель». Он снова взглянул в окно. Ствол дерева уходил куда-то вниз. Кроме этого дерева в окне не было ничего видно, но этажей несколько отделяло его от земли. На ветку села небольшая пичуга, чем-то похожая на нашего российского воробья.
От жары она растопырила крылья и приоткрыла клюв.
«Бедняжка, - подумал Володя, - но ты-то хоть на свободе».
Он сделал шаг ближе к подоконнику, птица испуганно чирикнула, и упорхнула, оставив его опять в одиночестве. Он взял плотную пачку бланков, не без труда разорвал на половинки, затем еще и еще.
Звякнув, щелкнул открываемый дверной замок.
Он просунул руку сквозь решетку и разжал ладонь. Легкие лоскутки бумаги сразу же подхватил теплый ветер.
Самойлов поднял оброненный лист, не спеша, проделал с ним то же, что и с остальными.
Разведчик подошел к окну, где поднятые восходящим потоком парили клочки бумаги. Легкие бумажки не хотели опускаться, вальсировали меж блеклых листьев.
Они кружились и кружились, окрыленные свободой, упивались полетом, отдаляясь, все больше и больше от окна, маня за собой.
Володя смотрел на эту снежную летнюю карусель, чем-то напоминающую тополиный пух его родины и был где-то там, далеко-далеко отсюда.