Игорь Капустин не был наивным. Он не был также дураком, ограниченным типом или трусом. Он был неплохим человеком, но мягкотелым и болезненно суеверным. Эта его крайняя степень суеверности стала притчей во язытцех среди его коллег и была неиссякаемым источником шуток и острот, впрочем, вполне безобидных и совершенно беззлобных, поскольку Игоря в отделе любили. Он никогда не обижался на их выпады и смущенно смеялся вместе со всеми, прекрасно понимая комичность своего бегства от толстого, прикормленного девушками юридического отдела Векселя, неторопливо шествовавшего по коридору, который, как назло, был черен как ночь.
Как и большинство молодых людей, он прочел по случаю несколько популярных книг по психологии и имел некоторое представление об основах психоанализа. Однако, все попытки отыскать в недрах своего подсознания скрытые причины своих тайных страхов, так же, как и объяснить свою фобиозную суеверность какой-либо детской психической травмой, успехом не увенчались, поскольку, детство у Игоря было счастливое, семья дружная и совершенно нормальная. Никто его не тиранил, излишне не опекал и с ним не сюсюкал, а мягкотелость и застенчивость он совершенно закономерно унаследовал от родителей, людей очень добрых и неконфликтных. Родители, кстати, настолько суеверными, как Игорь, не были никогда, это была его собственная черта, неясно только, каким образом приобретенная. Прочтение книг о суевериях, так же, как и попытка избавиться от них насильственными методами, никакой практической пользы не принесли, поскольку первое лишь пополнило список оных, а второе влекло за собой такой психологический дискомфорт, что Игорь махнул на всё рукой. Действительно, легче на секунду присесть перед выходом из дома, чем потом дергаться всю дорогу, ожидая подвоха от каждого автомобиля или трамвая, и, уж конечно, гораздо спокойнее пройти мимо ведьмоватого вида старухи в черном платке, сжав в кармане фигу и помня о пристегнутой к подкладке пиджака булавке, чем видеть её потом в страшных снах и искать у себя признаки несуществующих болезней. Так что, к тридцатилетнему рубежу Игорь подошел с солидным багажом весьма специфичных знаний, всевозможных примет и нераспространенных привычек.
Но это ещё ничего. Особенности своих привычек не причиняли ему особых хлопот, особенно с тех пор, как он принял факт их существования как само собой разумеющееся и оставил попытки их побороть. А вот мысль о том, что он сам создал себе суеверие, причём глупейшее, довольно часто не давала ему покоя. Когда он думал о том, что начало бы твориться в отделе, узнай там, что он боится бутербродов, у него неизменно портилось настроение. Вернее, самих-то бутербродов, он конечно, не боялся, он их очень любил, не представлял без них своей холостяцкой жизни и к приготовлению их относился творчески, постоянно изобретая новые и создавая порой немыслимые, оригинальные и весьма вкусные экземпляры, есть которые было просто наслаждением. Но вот поразительное свойство бутербродов падать маслом (паштетом, майонезом, кетчупом, картофельным пюре и т.д.) вниз поначалу приводило его в замешательство. А падали они, скажем честно, у Игоря постоянно, поскольку, несмотря на постоянные упражнения в бутербродном искусстве, поварской ловкости он так и не приобрел. Началось всё банально. Он ещё вечером во вторник решил пригласить на выходные Лену (их столы стояли напротив) к себе на дачу. На даче было весело, соседями его были две молодые пары, но при игре в волейбол, естественно, в его команде все время не хватало одного игрока и несмотря на поистине героические усилия, выиграть Игорю удалось лишь однажды, да и то, скорее потому, что Сергей в тот день играл по меньшей мере тремя мячами после своего любимого «Муказани». Лена была энергичной, веселой и спортивной девушкой, давно приглянулась Игорю, но повода познакомиться поближе всё как-то не представлялось. И вот он совсем было решился, отрепетировал даже, как в глупом американском фильме, пару раз перед зеркалом свою «речь», однако, сегодня было уже утро пятницы, а он всё еще её не произнес. Он собирался позавтракать перед выходом на работу, и, конечно же, в самый ответственный момент бутерброд с говяжьим паштетом спикировал на пол. Это был ключевой момент, поскольку Игорь загадал: если упал «нормально», она согласится, если паштетом вниз – откажет. Подлый бутерброд лежал хлебом вверх, паштет от шлепка разлетелся, вокруг валялась зелень, минуту назад аппетитно венчавшая его верхушку. Но, вот что было действительно плохо: Лена и вправду отказалась, сказав, что уезжает к родителям. А уж совсем плохо было то, что с этого злополучного дня «ставить на бутерброд» потихоньку вошло у Игоря в привычку. Когда он это осознал, было уже поздно пытаться от неё отказаться, поскольку бутерброды стабильно падали, а за те доли секунды, что он летел, Игорь невольно успевал что-нибудь задумать. Это раздражало его. Он пытался себя обмануть, заставить не смотреть вниз, заставить загадывать наоборот, придумывал другие уловки, но тщетно. Достоверность бутербродного гадания, что удивительно, была довольно высока, и мрачные предсказания, как правило, сбывались.
Шли недели. Проклятые бутерброды не оставляли его в покое. Отказаться от них вообще было бы позорной капитуляцией, пойти на это он не мог, перестать же думать о них у него не получалось. Они его буквально извели. Из-за них он чувствовал себя полным ничтожеством: не справиться с такой безделицей! Да другие на его месте посмеялись бы, и всё, для него же в силу его чувствительности это более чем серьёзно. Всё чаще Игорь приходил на работу с испорченным настроением. Он осунулся, стал более замкнутым и несколько угрюмым. Уже третьи выходные подряд он не выезжал на дачу и даже не ходил в бассейн (на фирме распространяли абонементы), хотя раньше ему это нравилось, там он периодически встречал Лену. У него стал болеть желудок. «Язва» – загадал он на следующем из бутербродов, и он её подтвердил. Ему стало совсем нехорошо. А когда во время обеденного перерыва в пятницу Олег выронил намазанную маслом булочку и она шлепнулась маслом на его же ботинок, смеялся весь отдел. Кроме Игоря. Ему было не до смеха.
Этот воскресный день Игорь вновь провёл дома – идти никуда не хотелось, он потоптался на балконе, покурил и снова лег с книжкой на диван. Впрочем, ему и не читалось. Он знал: это депрессия. Горько усмехнулся: бутербродная. Он открыл новый вид, ему положена премия. Двести бутербродов.
Около семи часов в дверь позвонили, открыв её, он даже оторопел: на пороге стояла Лена, ослепительная в белой короткой юбке и голубой в горошек блузке без рукавов. В каждой руке по бутылке «фанты». Это был её первый визит к нему, но он слишком обрадовался её приходу, чтобы о чем-либо спрашивать. Они пили «фанту» и болтали о пустяках, вернее, болтала она, время от времени бросая на него внимательный взгляд, а он лишь иногда вставлял пару слов. Давно уже ему не было так хорошо. А потом он пошел на кухню сделать пару бутербродов. Доставая продукты, думал: «Не упадет – она останется. Упадёт – если «правильно», то останется, если нет – уйдет». Заглянув в кухню, она застала Игоря замершим над столом, с ножом в руке, с совершенно несчастной, скорбной миной, уставившимся в одну точку. Вид у него был настолько потерянным, что она не на шутку испугалась. Мягко отобрав у него нож, она усадила его на табурет, села, не отпуская его руку, напротив, глядя в глаза. - «Пожалуйста, расскажи мне всё». - Он опустил глаза. Ну как он мог говорить об этом? - «Игорь» – тихо позвала снова. И он решил: была – не была. Посмеется, так что ж – в самом деле, мало что на свете может выглядеть глупее. И он рассказал ей всё, всё – про закон бутерброда, про все сбывшиеся беды, про свою боль, слабость и неспособность противостоять этому, даже про то, о чем думал, стоя над столом с ножом в руке.
Она не засмеялась. Даже не улыбнулась. Когда он наконец поднял свой взгляд, Лена всё также серьёзно и озабоченно смотрела на него. - «Знаешь, я не позволю больше тебя мучить. Мы справимся с этим вместе».- сказала она, встала и решительно взяла нож. Отрезав несколько тонких ломтиков хлеба, она накрыла ими уже намазанные бутерброды и несильно вдавила их в начинку. - «Пусть теперь падают» - заявила она, хитро взглянув на него. От хохота он сполз на пол, опрокинув табурет. Это было гениально. Пусть падают. Слезы катились из его глаз, а он всё смеялся, прижав к себе присевшую рядом Лену. Пусть падают.
Знаете, в семье Капустиных до сих пор едят такие бутерброды – симпатичная толстая начинка между двумя тоненькими ломтиками хлеба – правда, давно уже в силу привычки, а не из соображений безопасности. Оригинально и очень вкусно, между прочим. Только, если вдруг зайдете к ним в гости, не хлопайте резко дверью: эта дурацкая сухая трава от дурного глаза все время падает с притолоки на голову и потом противно колет за шиворотом.