Глава ix

               
                СУРОВЫЕ ГОДЫ ВОЕННЫЕ
                Оккупация
В воскресный день 22 июня 1941 года советские люди узнали о нападении фашистской Германии на нашу страну. Вряд ли кто мог тогда в полной мере осознать смысл этого страшного известия. Но общая беда сразу же вошла в каждый дом, в каждую семью.
С первых же дней войны отправляются на фронт почти все мужчины из Белкино, Самсоново и Пяткино. И около ста из них уже никогда не вернулись назад. В деревнях остались только старики, женщины и дети. На дорогах были расставлены военные посты, жителей направляли рыть окопы и рвы. А линия фронта все быстрее приближалась к нашим краям.
30 сентября 1941 года началось генеральное наступление фашистов на Москву. Оборону здесь держали три наших фронта: Западный, Резервный и Брянский, но все они, вместе взятые, почти вдвое уступали силам противника, особенно по тяжелому вооружению. Мощные танковые колонны Гудериана неудержимо рванулись вперед по Варшавскому шоссе.
7 октября командующий Ленинградским фронтом генерал армии Георгий Константинович Жуков прибыл в Москву по вызову Сталина. Верховный Главнокомандующий приказал ему немедленно отправиться на линию обороны на подступах к столице, чтобы лично разобраться в положении дел. Другим военачальникам, в страхе перед гневом вождя скрывающим от него правду, он уже не мог доверять в полной мере. На следующий день Жуков отправился на Варшавское шоссе.
Из книги Г.К.Жукова "Воспоминания и размышления": "Моросил мелкий дождь, густой туман стлался по земле,
видимость была плохая. Утром 8 октября, подъезжая к полустанку Обнинское (105 километров от Москвы), мы увидели двух связистов, тянувших кабель в Малоярославец со стороны моста через реку Протву. Я спросил:
- Куда тянете, товарищи, связь? - Куда приказано, туда и тянем, - не обращая на нас внимания, ответил солдат громадного роста. Пришлось назвать себя и сказать, что мы ищем штаб Резервного фронта и С.М.Буденного. Подтянувшись, тот же солдат ответил: - Извините, товарищ генерал армии, мы вас в лицо не знаем, потому так и ответили. Штаб фронта вы уже проехали. Он был переведен сюда два часа назад и размещен в домиках в лесу, вон там, на горе. Там охрана вам покажет, куда ехать...
Проезжая Протву, вспомнил свое детство. Всю местность в этом районе я знал прекрасно, так как в юные годы исходил ее вдоль и поперек. В десяти километрах от Обнинского, где остановился штаб Резервного фронта - моя родная деревня Стрелковка" [1].
Еще подростком Георгий вслед за односельчанами покинул родную деревню и с полустанка Обнинское уехал на заработки в Москву. Ныне на здании станции установлена мемориальная доска, которая свидетельствует об этом как будто незначительном событии, положившем начало нелегкому пути великого полководца к власти и славе. Но тогда, осенью 41-го, ему было не до славы.
10 октября Резервный фронт был расформирован и присоединен к Западному фронту, командующим которым был назначен Г.К.Жуков. Но переломить ситуацию долго не удавалось. Через четыре дня фашисты ворвались в Боровск.
Советские войска не могли удержать оборону, катастрофически не хватало танков и артиллерии. На отдельных участках фронта наши бойцы стояли насмерть, но кольцо вражеского наступления все туже сжималось вокруг Москвы. Утром 18 октября немцы вошли в Малоярославец и в течение дня, продвигаясь к Подольску, беспрепятственно заняли всю территорию современного Обнинска: Пяткино, Самсоново, Белкино, колонию "Бодрая жизнь" и испанский детский дом [2]. Через три дня немцы вышли на западный берег Нары, но здесь были остановлены нашими войсками и не смогли форсировать реку. На этом рубеже, в 75 км от Москвы, линия фронта наконец стабилизировалась. Дальше врага не пропустили, и спустя два месяца отсюда началось наше контрнаступление.

Накануне оккупации Белкино бомбили немецкие самолеты, и несколько домов загорелось от прямого попадания фугасных бомб. Чтобы было где прятаться во время обстрелов, люди вырывали окопы-землянки прямо на своих огородах. Несмотря на уверения, что дальше Калуги фашистов не пропустят, местные жители успели хоть как-то подготовиться к нашествию. Наиболее ценное домашнее имущество, главным образом одежду и запасы зерна и продуктов, зарывали у себя на задворках.
Ткачихи из Белкинской артели разобрали оборудование и пряжу и спрятали по домам. Колхозный скот из Белкина был отогнан в безопасное место. Но председатель колхоза им.Ворошилова А.И.Петрухин уже не успел этого сделать и отдал скот нашим отступающим войскам, а то, что осталось, раздал колхозникам. Когда наши части проходили через деревни, женщины прямо на ходу совали в руки изнуренным солдатам хлеб, картошку и яйца - у кого что было.
Занятия в школах продолжались вплоть до самой оккупации, поскольку никаких указаний об их отмене не поступало. Варвара Карповна Розанова вспоминает, как они вместе с заведующей Самсоновской школы Прасковьей Михайловной Терентьевой отправились в Боровск получать зарплату и лишь по дороге узнали от бегущих навстречу людей, что в город уже вошли немцы. Оттуда слышалась беспорядочная стрельба, разрывы снарядов, а в храмах звенели во все колокола. Вернувшись в Белкино, Варвара Карповна первым делом раздала все школьное имущество, учебники и наглядные пособия на сохранение своим ученикам, чтобы спрятали или закопали. В опустевшей школе остались только парты и классные доски.
Приходу врагов предшествовала напряженная, гнетущая тишина. "Я со своей семьей копала турнепс около кладбища, - вспоминала жительница Белкина Валентина Ивановна Чевардина (Коляскина). - Видим вдруг - движется серо-зеленая масса из леса со стороны Кривского. Вой мотоциклов, треск, крики... Мы все побежали домой. Пока дошли до дома, там уже хозяйничали немцы: ловили кур, ревел скот, визжали свиньи. Все тащили из домов". Так началась оккупация, длившаяся почти два с половиной месяца.
Немцы установили в наших краях "новый порядок", правила которого были вывешены прямо на заборах. За малейшее неповиновение грозил расстрел, а за хранение оружия и укрывательство красноармейцев или партизан - повешение.
Во всех деревнях сразу же были назначены старосты из местных жителей, которые должны были стать главными помощниками немецкой администрации. В Самсоново старостой был назначен семидесятилетний Иван Никифорович Макарихин, "дед шорник", который пользовался большим авторитетом среди односельчан как человек хозяйственный и обстоятельный, незаменимый мастер своего дела. Он всячески старался уберечь жителей деревни от поборов, сам обходил дома, предупреждая о готовящихся изъятиях продовольствия. Очевидно, немцы что-то заподозрили, поскольку вскоре сняли Макарихина с его поста.
Немцы стояли почти во всех домах - иногда до десятка человек сразу, а хозяева, если их не выселяли в сарай, ютились на кухне или в каком-нибудь чулане. Солдаты обычно спали прямо на полу на кучах соломы, поставив автоматы рядом в углу. Готовили они себе на полевой кухне.
Все старожилы свидетельствуют о том, что оккупанты вели себя относительно смирно и в общем "не хулиганили", не обижали мирных жителей - во всяком случае, никто здесь не попал под расстрел или под пытки. Возможно, это было связано с тем, что вблизи наших деревень ничего не было слышно о партизанах. Партизанские отряды активно действовали у районных центров и стратегических объектов, а потом фашисты отыгрывались за их удачные диверсии на местном населении. Лишь в первые дни оккупации бойцы Угодско-Заводского партизанского отряда, который возглавлял секретарь райкома Александр Михайлович Курбатов, пробрались к испанскому детдому и взорвали электростанцию и водонапорную башню, чтобы немцы не смогли использовать огромное здание.
Тяжелее всего было выносить бесконечные поборы. Оккупанты забирали коров, овец, свиней, кур, запасы зерна и картошки - когда с объявлением обязательных разнарядок, а когда и произвольно. Колхозные хозяйства фашисты полностью разорили.
В Самсоново стояли ремонтно-артиллерийские части и размещалось сразу два или три штаба. Какой-то штаб находился и в Пяткино. Видимо, именно поэтому немецкие офицеры в этих деревнях следили за поведением своих солдат и не позволяли им грабить население. В Пяткино немцы заявляли жителям, что отнимать у них ничего не будут, и действительно брали мало, а скот на убой привозили из других мест. Так они пытались привлечь людей на свою сторону. Зато в Белкино оккупанты сразу забрали большую часть живности, вплоть до куриц, а в некоторых домах выгребали из погребов все съестное едва ли не подчистую, обрекая жителей на голод. А в ноябре, когда грянули морозы, немцы стали отнимать у них шерстяные вещи, напяливая на себя даже женские кофты и чулки. Свое обмундирование у них было довольно легкое, и тонкие шинели совсем не грели.
В особняке "Морозовской дачи" немцы устроили конюшню, а в здании испанского детдома разместили свой госпиталь. Другой госпиталь они устроили в поселке "Бодрая жизнь", в двухэтажном здании школы. Александра Михайловна Романова, жившая в доме N 6 по ул.Шацкого, из окон своего дома хорошо видела госпиталь, который обслуживали финны и украинские полицаи. Они отличались особой жестокостью, вызывавшей неодобрение даже у немцев. Рядом в сарае держали пленных красноармейцев, среди которых были и раненные в боях, и захваченные при попытке выбраться из окружения. Полицаи запрягали их в сани с огромной бочкой и заставляли возить воду для госпиталя из Репинского оврага. При этом один из полицаев садился в сани и погонял людей кнутом [3].
Пленных держали и в Самсоново, в двух стоящих рядом колхозных сараях, огражденных колючей проволокой. Несколько человек умерли от ран и были похоронены прямо за сараями. Кормить пленных немцы велели самим жителям деревни, которые приносили им и теплые вещи. Как-то один из наших солдат попросил Федосью Петрову принести клещи, чтобы можно было перекусить проволоку и бежать. Она боялась, что часовые могут ее задержать, но все-таки выполнила просьбу, и побег состоялся.
Немцы заставляли пленных сооружать укрепления в районе Репинского оврага. Изнуренных, страдающих от ран и от голода, их водили туда большими группами под конвоем, а тех, кто не мог работать из-за потери сил или падал по дороге, пристреливали на месте. Местных жителей они тоже сгоняли на работы, заставляя их в пургу и метель расчищать проезжие дороги от снега, возить воду на санях, грузить солому на машины. В Самсоново велели колхозникам молотить зерно, оставшееся на току, которое потом забрали.
Жители сторонились захватчиков, стараясь не вступать с ними ни в какие контакты. "Боялись мы их до смерти, - рассказывает Ирина Степановна Лапшина из Белкина и затем продолжает: "Девочка моя подошла к печке, а немец ее как-то толкнул. А меня зло такое взяло. Он подошел к столу, хотел сесть на стул, а я взяла и стул приняла. Он прямо задницей упал. Он меня чуть не застрелил, схватился за пистолет: "Матка, щас тебя пу-пу". К счастью, дальше угроз дело не заходило.
Некоторые немцы относились к жителям весьма дружелюбно, заговаривали с ними, показывали свои семейные фотографии и пытались объяснить, что они против войны. Галина Ивановна Макарова (Терентьева) вспоминала, что в их доме остановились на постой двое офицеров и при них денщик по имени Август - очень бойкий, общительный и неплохо образованный человек, напоминавший известного героя Бомарше. Он часто сетовал, что при знании восьми языков (в основном завоеванных стран) русский ему дается с большим трудом.
У Галины в доме висел вышитый по шелку портрет Ленина, но перед приходом оккупантов она спрятала его за наличник окна. Август же отличался большой чистоплотностью и часто заводил уборку. Как-то раз, протирая окно, он случайно обнаружил этот кусок шелка. Зайдя в этот момент в комнату, Галина с изумлением увидела, что немец прикрепляет портрет Ленина на стену - прямо напротив Гитлера. Обернувшись на ее шаги, Август бодро заявил: "Ленин - гут!" Когда же офицеры вечером пришли в дом, они, конечно, заметили изменение в интерьере, но никакой реакции не выразили.
Через несколько дней в гости к "постояльцам" пришел какой-то старший офицер, и они сели играть в карты. Вдруг Галина услышала с кухни громкую брань. Топая ногами и тыча пальцем в стену, высокий начальник возмущенно выговаривал Августу. Конечно, немцы тут же сняли портрет со стены, но не уничтожили, а отдали Галине.
Как-то раз к ним во двор поставили корову, только что пригнанную для немцев из деревни Городня. За ней пришла хозяйка, слезно умолявшая офицера вернуть ей единственную кормилицу. Просьбы ее не подействовали, и тогда она попросила заступиться Галину. Галина тут же пошла к офицеру: "Как же так, Франц, ведь у нее семеро детей!" Но тот, еще не остывший от неприятного разговора, только закричал на нее, и ничего не вышло. Потом немцы предложили матери Галины забрать эту корову себе, а им отдать свою, у которой не было молока - все равно ведь сразу пойдет под нож. Но Елена Степановна не могла взять чужого.
Уже в ноябре шестнадцатилетний самсоновец Тимофей Соловьев обнаружил в овраге в окрестностях деревни, в блиндаже, нашего танкиста, который не смог выйти из окружения. Он позвал Галину Терентьеву, и она решила укрыть замерзающего бойца у себя. Молодого солдата Сашу поселили в сарае, а немцам сказали, что это пришел племянник из соседней деревни. Вскоре кто-то из односельчан написал в немецкий штаб донос на Терентьевых, разъяснив всю ситуацию. Танкиста поместили в сарай для пленных, а Елене Степановне и ее дочери по правилам "нового порядка" грозило повешение.
Но тут вступился Август. Похлопотав в штабе, он велел своей хозяйке сходить туда самой: "и курку давай". В обмен на курицу штабной офицер согласился замять дело. Когда Елена Степановна рассказала Августу о результате этого визита, он остался обеспокоенным, объяснив, что на смену их части должны придти эсэсовцы, которые могут дать делу новый ход. Тут же сбегав в штаб, он принес донос и разорвал его на глазах у Терентьевой. А танкисту Саше вскоре удалось бежать из сарая.
Хотя Терентьевы и их незваные "гости" знали друг друга по именам, общение велось в основном по необходимости. Но когда в середине декабря этих офицеров переводили в другое место, они оставили Галине свои адреса: все трое, вместе с денщиком, жили во Франкфурте-на-Майне. Это было нечто вроде ответного жеста гостеприимства.
По мнению Галины Ивановны, немцы - те, с которыми ей довелось непосредственно общаться - держались столь "миролюбиво" прежде всего из-за уверенности в своей близкой победе. Вместе с тем Август любил говорить, что война - как карточная игра, где все зависит от удачи. Очевидно, главным здесь все-таки было то, что и оккупанты в большинстве своем, просто как нормальные люди, не хотели прибегать к лишней жестокости (особенно передовые части, в отличие от эсэсовцев). Белкинские старожилы вспоминают, что немцы планировали угнать их в Германию, но то ли отказались от этого замысла, то ли просто не успели его осуществить.

5 декабря наши войска начали контрнаступление на флангах Западного фронта. Но в центральной части фронта, на рубежах Нары, еще две недели сохранялось затишье. Наконец 18 декабря части 43-й Армии перешли в наступление на Малоярославецком направлении. Территорию современного Обнинска освобождали входившие в состав этой армии 53-я стрелковая дивизия и 5-й воздушно-десантный корпус.
25 декабря 53-я дивизия под командованием полковника Александра Федоровича Наумова (1897-1992) начинает стремительное наступление. Мобильные лыжные отряды, быстро передвигавшиеся по глубоким сугробам, каждый день освобождали десятки сел и деревень. 28 декабря наши солдаты в тяжелом бою очистили деревню Белоусово, после чего немцы стали отходить на правый берег Протвы, оставив территорию будущего Обнинска без особого сопротивления. 29 декабря 12-й стрелковый полк 53-й дивизии, преследуя противника, занял разъезд Обнинское, колонию "Бодрая жизнь", Самсоново и Пяткино [4].
Старожилы вспоминают, что немцы отступали в большой спешке. Передовые части, расквартированные в деревнях, уходили, не причиняя вреда жителям. Но вслед за ними шли карательные отряды, в задачу которых входило уничтожить деревни. В Самсоново каратели выгнали жителей из домов и заперли в сарае. Их дома обложили соломой, облили бензином и стали поджигать факелами. Больше половины деревни сгорело дотла, но сжечь все дома фашисты не успели: им пришлось спасаться бегством от наших солдат. Тогда каратели выгнали жителей из сарая и, прикрываясь ими, отступили в лес на Белкино. Деревня Пяткино была таким же образом сожжена практически полностью, случайно уцелело лишь несколько домов и сараев, где жители смогли потушить огонь. Накануне Нового года, в тридцатиградусный мороз люди остались без крова. Пришлось переселиться в землянки.
Село Белкино освобождали части 5-го воздушно-десантного корпуса, наступавшие правее 53-й дивизии [5]. Немцы уже выгоняли жителей из домов, но поджечь село так и не успели: на окраине леса появилась цепочка наших бойцов на лыжах. Бой завязался со стороны деревни Кривское. Били минометы, трещали автоматные очереди, а жители прятались в землянках или в домах за печкой, слушая непрерывную стрельбу и вой снарядов.
В.И.Чевардина вспоминает, как их большая семья отсиживалась в землянке (дом Коляскиных стоял на самой окраине деревни). Стрельба уже стала затихать. "Вдруг в наш окоп с шипением влетело что-то - синий огонь и разрыв, едкий дым. Все оглохли, овечка с ягненком, которые тоже были с нами, прыгнули на нас. Мы все сгрудились от волны к стенке окопа. Потом спрашиваем друг друга - живы, только брат плакал, отец оглох". Оказалось, что это наш солдат бросил в окоп гранату, решив, что там сидят немцы. А в дом уже заходили другие бойцы - красавцы-сибиряки в белых полушубках и валенках. Оккупация кончилась.
30 декабря А.Ф.Наумов с оперативной группой штаба дивизии подъехал на санях к "даче Морозовой". Уединенный особняк среди соснового леса казался очень удобным для размещения командного пункта. Но внутри он был настолько загажен оккупантами, устроившими здесь конюшню, что от этого плана пришлось отказаться. Командный пункт был размещен в поселке "Бодрой жизни", в двухэтажной школе. "Этот дом для меня и частей дивизии являлся в те дни центральным узлом связи и управления", - вспоминал Александр Федорович [6]. Впоследствии генерал-майор Наумов стал почетным гражданином Обнинска и поселился в городе, территорию которого освобождал. Похоронен он на Кончаловском кладбище.

                Штаб Западного фронта

В первые дни января 1942 года были полностью освобождены Малоярославецкий и Боровский районы. Боевые действия в наших краях прекратились, но война продолжалась, и забыть о ней было невозможно.
В начале января на "даче Морозовой" базировался разведотдел штаба 43-й Армии. Затем здесь, также как в поселке "Бодрая жизнь" и в здании испанского детдома, разместились полевые подвижные госпитали, куда привозили раненых в боях на Западном фронте. В течение года рядом с госпиталями выросли небольшие кладбища - безымянные братские могилы, где хоронили умерших от ран. Впоследствии останки трехсот бойцов были торжественно перезахоронены в Обнинске у Вечного огня, а на плитах мемориала высекли их имена (их установили по документам военных архивов ученики школы N 3) [7].
23 мая 1942 года Штаб Западного фронта во главе с командующим Г.К.Жуковым переехал из Перхушково в район станции Обнинское. Руководящий центр штаба - командный пункт - разместился на "даче Морозовой". Место идеально подходило для этой цели: здания не пострадали от боевых действий, густой лес позволял обеспечить отличную маскировку, а вблизи железная дорога и Варшавское шоссе. На лесной поляне был разбит полевой аэродром.
О первом приезде Жукова в штаб вспоминает начальник его охраны Николай Харитонович Бедов:
"В день приезда в Обнинское командующий ознакомился с местом расположения штаба и его окружением. Осмотрел все комнаты в своем доме (в особняке Морозовой - Т.Л.) В пяти-шести метрах от дома было оборудовано добротное бомбоубежище. Г.К.Жуков спустился в него, подсчитал количество накатов из дерева. Выразил недовольство и строго сказал:
- Вызвать командующего инженерными войсками.
Г.К.Жуков встретил его как обычно, поздоровался, спросил, как и где он разместился, чем заняты инженерные войска. Как-то незаметно в разговоре подошли к бомбоубежищу, остановились. Показывая на убежище, Г.К.Жуков спокойно сказал:
- Такое убежище больше всего подходит для переднего края, где командный состав подвергается артиллерийско-минометному обстрелу. В Штабе фронта этого делать нельзя. Достаточно вырыть и оборудовать щели" [8].
Штаб Западного фронта размещался здесь почти целый год, до 16 апреля 1943 года. За это время сменилось трое командующих фронтом: 26 августа этот пост занял маршал И.С.Конев, а 27 февраля - генерал-лейтенант В.Д.Соколовский.
Штаб представлял собой крупномасштабный военно-инженерный комплекс, единственный в своем роде - ничего подобного за все годы войны больше не создавалось. Он охватывал и полустанок Обнинское, и комплекс зданий испанского детдома. Вдоль Репинского оврага была сооружена система разветвленных подземных ходов, связывавших между собой объекты штаба. Начинаясь от самого особняка, они выходили на поверхность в разных местах оврага. Подземные сооружения предназначалась для укрытия в случае нападения противника. Здесь же в особых нишах хранились боеприпасы, а в одном из помещений был оборудован узел связи фронта. Подземные ходы были разрушены вскоре после войны - иначе их своды могли бы похоронить под собой любознательных "следопытов". Но следы от ходов (глубокие прогибы асфальта) до сих порхорошо заметны у особняка со стороны оврага.
В здании испанского детдома разместилось оперативное управление Штаба фронта, а мелкие постройки рядом с ним заняли другие штабные подразделения. В бывшем доме для гостей (ул.Пирогова, 3) располагался Военный Совет фронта со своим секретариатом. В трехэтажном кирпичном жилом доме (ул.Менделеева, 6/1) находилось политуправление Штаба. На особой железнодорожной ветке, выведенной от разъезда Обнинское прямо в заросли леса, в августе 1942 года стоял поезд-редакция фронтовой газеты "Красноармейская правда". Один из ее корреспондентов, Александр Трифонович Твардовский, работал здесь над поэмой "Василий Теркин", а затем читал главы из нее в политуправлении Штаба.
В целях маскировки крышу особняка Морозовой выкрасили в пятнисто-зеленый цвет, а высокая башня была снесена. Она не восстановлена до сих пор: за несколько десятилетий существования города науки, процветавшего под опекой всемогущего Средмаша, так и не нашлось возможности отреставрировать очаровательный памятник архитектуры Серебряного века, самое старое здание на территории Обнинска.
Над особняком были натянуты проволочные сетки, которые крепились к стволам деревьев, а сверху наваливали лапник. С высоты казалось, что на этом месте стоит сплошной лес. До сих пор на соснах близ особняка можно заметить характерные круговые наросты - следы от проволоки, и даже ее проржавевшие остатки.
Территорию Штаба окружала система мощной круговой обороны: несколько зенитных и артиллерийских батарей, множество дзотов и пулеметных точек, заграждения из колючей проволоки. Здесь базировался танковый взвод, а в районе Бугров был расквартирован 6-й охранный полк. Все здания и сооружения были тщательно замаскированы камуфляжем. Впоследствии здесь был дополнительно сооружен подземный командный пункт, перекрытый шестью накатами рельсов и стального листа. Он соединялся подземным ходом с особняком. Но такие меры предосторожности не понадобились - штаб ни разу не подвергался воздушным налетам, не говоря уже о наземных диверсиях. Очевидно, его месторасположение так и осталось секретом для врага.
Ни прежде, ни позднее за все годы войны штаб фронта не оставался так долго на одном месте. Здесь под руководством Г.К.Жукова разрабатывались важнейшие стратегические операции, во многом определившие дальнейший ход войны, в том числе Сталинградская операция.
Спустя четверть века маршал Жуков, уже находившийся в опале, был приглашен обнинскими властями и советом Дома Ученых посетить родные места и молодой город науки. Маршал побывал на бывшем командном пункте, показал комнату в особняке, в которой он останавливался, а потом выступил перед горожанами с захватывающим рассказом о Битве под Москвой. "После посещения Обнинска и встречи с земляками, - писал впоследствии Георгий Константинович, - у меня остались незабываемые впечатления о людях, которые полюбили свой юный город и с большим воодушевлением в нем работают" [9].

С мая 1942 года в поселке Обнинское был дислоцирован штаб 1-й Воздушной армии. Маленькое поселение у железнодорожного разъезда лишь накануне войны получило статус поселка, который был отнесен к Белоусовскому сельсовету Угодско-Заводского района. Помимо старинного станционного здания и нескольких деревянных домиков здесь уже стоял двухэтажный кирпичный дом для железнодорожников (вблизи старого рынка, ул.Железнодорожная, 1). Поселок окружали леса и болота. Лишь со стороны современного Киевского шоссе, которого тогда еще не существовало, к нему вела узкая грунтовая дорога.
В двухэтажном доме и разместился штаб армии, а остальные службы при нем - в землянках и блиндажах в лесу у деревни Доброе. Дом был закамуфлирован маскировочными сетками, а рядом устроили посадочную площадку для наших легких ночных бомбардировщиков У-2, прозванных "небесными тихоходами". Примечательно, что это была первая воздушная армия в истории наших вооруженных сил. Прежде авиационные части распределялись между сухопутными соединениями, что очень затрудняло общее управление ими [10].
Соседство важных стратегических объектов накладывало особый отпечаток на жизнь местного населения, особенно жителей поселка Обнинское, обслуживавших железную дорогу. Резко обострилась атмосфера подозрительности, органы НКВД активизировали поиски шпионов. В феврале 1942 года дежурный по станции Дмитрий Федорович Голдаев был осужден Военным трибуналом НКВД по обвинению в шпионаже и приговорен к расстрелу, а его жена Зинаида Федоровна - к десяти годам лагерей. В том же году жители поселка Леонид Гоценко, Иван и Сергей Ловчевы были осуждены на десять лет лагерей. Другие обвиненные в шпионаже подверглись чисто символическим по тем временам наказаниям - очевидно, подозрение было уж очень слабым, скорее всего они просто случайно оказались в неположенном месте в ходе работы. Так, рабочие станции Кирилл и Максим Воробьевы были "всего лишь" высланы за пределы Московской области, а жители деревни Самсоново Яков и Иван Колташкины, работавшие землекопами на строительстве железнодорожных путей, были осуждены на срок предварительного заключения (4 месяца), а затем выпущены на свободу. Впоследствии все они были реабилитированы [11].

                На трудовом фронте

Сразу после изгнания оккупантов, в первые дни 1942 года был арестован председатель колхоза им.Ворошилова Антон Иванович Петрухин. В вину ему было поставлено разграбление колхозного имущества. Дело в том, что расписка, полученная им от командира нашей отступающей части за передачу скота, сгорела во время пожара, и колхозная касса тоже пропала бесследно. Спустя несколько месяцев Антон Иванович умер в лагерях, а реабилитация пришла лишь через семнадцать лет. Аресту был подвергнут и первый староста Иван Макарихин, но вскоре, разобравшись в обстоятельствах, его освободили. Впоследствии он еще долго работал шорником в колхозе, не дожив всего лишь трех лет до своего столетия.
Мужчин в деревне почти не оставалось, и новым председателем самсоновского колхоза районные власти решили поставить Федосью Ефимовну Петрову. Она уже заслужила немалый авторитет среди односельчан своей твердостью и принципиальностью, хотя так и осталась неграмотной. Теперь ее моментально восстановили в партии, откуда в свое время исключили как жену родственника кулака (ее муж умер четыре гола назад). На своем посту эта энергичная, боевая женщина проявила не только недюжинные организаторские способности, но и редкую заботу о людях.
После хозяйничанья оккупантов колхозы приходилось создавать практически с нуля. К этому времени в Белкино насчитывалось 32 двора, а в Самсоново - всего 19 дворов, остальные были сожжены карателями [12]. В Пяткине уцелело лишь несколько домов и хозяйственных построек, и те колхозники, которым некуда было податься, жили в холодных сырых землянках. По воспоминаниям старожилов, после ухода немцев церковь Бориса и Глеба была окончательно закрыта (она открылась вновь лишь на волне "перестройки").
Те деревенские, у кого сохранилась корова и запасы картошки, могли какое-то время не бояться голода. Но так повезло далеко не всем. Тяжелее всего приходилось погорельцам: они бродили по полям, выкапывая мерзлую картошку, которая сразу же чернела. Вкус такого блюда хорошо передает его название - "тошнотики". Тем не менее радовались и этому. Хлеб, выдававшийся в пайках, тоже был испечен пополам с картофельной кожурой. Ели и картофельные очистки, и свекольную ботву, и липовые листья.
В самсоновском колхозе сначала была всего одна раненая лошадь, да из района привезли одну корову. Но у многих колхозников в уцелевших дворах еще оставался какой-то скот, и их обязали поделиться с колхозом. Так начали восстанавливать колхозное стадо. К концу войны лошадей и крупный рогатый скот стали завозить из других областей. По данным по Боровскому району, лишь к концу войны сельское хозяйство здесь было восстановлено на прежнем уровне.
Колхозы пришлось поднимать женщинам, старикам и детям, причем буквально вручную. Обширные поля в первую весну просто вскапывали лопатами - все вместе становились в ряд и копали. В пяткинском колхозе установили норму такой "вспашки" по три сотки в день. И ни одного клочка колхозного поля нельзя было оставить необработанным. Потом впрягались в бороны, бороновали и сеяли, а урожай жали серпами.
Самсоновский колхоз делился с воинскими частями при Штабе Западного фронта картошкой и помидорами, и Федосья Ефимовна была лично знакома с самим Жуковым. Взаимопомощь была обоюдной. Летом 1942 года солдаты помогали жителям восстанавливать сожженную часть деревни, и вскоре у всех погорельцев уже были новые дома, хотя бы небольшие. А деревня Пяткино так и захирела окончательно: к концу сороковых в ней стояло чуть более десятка домов, в основном маленьких глинобитных мазанок под соломенными крышами.
К лету 42-го кончились последние припасы, люди стали пухнуть от жестокого голода. Но наступала страдная пора, нужно было косить и жать, и уже подоспела рожь. И тогда Федосья Петрова велела сжать немного ржи и выдала каждой семье по пуду зерна. А между тем раздавать зерно колхозникам до сдачи урожая государству было строжайше запрещено. Знаменитый сталинский указ "о трех колосках" предусматривал за это наказание вплоть до высшей меры.
Как раз в это время в Самсоново заехал по какому-то делу уполномоченный райкома. Зайдя в один дом, он обнаружил, что там пекут хлеб. На его недоуменный вопрос хозяйка ответила, что получила зерно от председателя. Ни сказав ни слова, райкомовец тут же вернулся в Боровск, а вскоре за Петровой приехали из НКВД. Участь "врага народа" была ей гарантирована. Но односельчане не могли с этим примириться. Вся деревня, вплоть до малых детей, дружно вышла на уборку зерна, за ночь его обмолотили и на рассвете пригнали обоз в Боровск. И Федосью Ефимовну освободили.
Она оставалась на своем посту в течение долгих военных лет, и колхоз им.Ворошилова неизменно числился одним из первых по району, стабильно выполняя и перевыполняя план. Лишь в 1947 году, когда оставшиеся в живых мужчины уже вернулись с фронта, председателем был назначен Петр Иванович Аргунов, а Федосья Ефимовна стала бригадиром полеводов. Позднее она работала в наших краях лесником. Умерла она в 1965 году в возрасте семидесяти четырех лет, не дожив до сноса ставшей для нее родной деревни.
В июле 1944 года была образована Калужская область, в которую были переданы Боровский, Малоярославецкий и Угодско-Заводской районы. Когда в 1950 году в стране развернулась кампания по укрупнению коллективных хозяйств, колхоз "Большевик" вошел в состав колхоза им.Ворошилова. Через пять его присоединили к подсобному хозяйству объекта "В", и на их основе был организован совхоз "Кривское" - специально для обслуживания будущего города. Но это уже другая страница истории нашего края.