Пуаро!

Пришла непогода, промозглая с вечными дождями, туманами и налетом сонной ипохондрии. Я и Эркуль Пуаро покинули Лондон и уже час тряслись в купе поезда, едущего на юго-восток Британии.
Да. Годы брали свое. Я еще держался, но мой друг сильно постарел. Он сидел передо мной с закрытыми глазами – наверное, думал о чем-то, а скорее всего спал. Странно, с годами мы все больше времени проводим во сне и, в конце концов, засыпаем навсегда.
В Пуаро что-то переломилось, не было прежнего лоска и бодрости, да и ходил он только благодаря трости. Кожа стала бледной; руки покрылись темными пигментными пятнами, поэтому он почти никогда не снимал свои светло-бежевые перчатки. Подбородок и щеки обвисли, а лицо исполосовали морщины. Даже усы! предмет наибольшей гордости, заметно пожухли и теперь висели перекосившись на правую сторону. Нет. Нет, мы уже не те, что были в молодости.
Но поезд прервал мои размышления. Вагон качнулся и Пуаро пробудился:
– Что за поезд, Гастингс. Разве могли быть такие в наше время? Опять разыгрался ревматизм…
Я прекрасно знал, что у моего друга начинается очередной припадок ворчливости и, чтобы не дать ему продолжения, я перебил:
– Кстати, Пуаро, я хотел бы узнать, куда мы все-таки направляемся.
– В Эссекс,1 поместье Стайлз-Корт.2
– Постойте, что-то знакомое. Ах да! Ведь это был когда-то дом Джона…, как бишь его, Джона Кэвендиша. Помните, давным-давно вы мастерски разгадали…
– Возможно, mon ami.3 Память никуда не годиться, – прервал мои излияния Пуаро, – Но сейчас усадьба принадлежит моему старинному другу полковнику Джулиусу Партону, он пригласил нас погостить несколько дней.
– А кто он такой, расскажите поподробнее.
– Мы познакомились в Бельгии… И вообще, Гастингс, не надоедайте мне своими глупыми вопросами, – буркнул Пуаро и, закрыв глаза, погрузился в воспоминания.
Он явно не желал распространяться о своем прошлом, и мне оставалось только покориться и снова смотреть на мелькающую за окном провинциальную Англию.

Около шести часов мы были на станции Сент-Мэри-Стайлз, где нас поджидал сам полковник Джулиус Партон. Им оказался седой, весьма энергичный для своих лет старичок (по возрасту он с Пуаро были ровесниками). Он не выглядел сколь либо опрятным или ухоженным, но в его повадках чувствовалась особая властность.
– Друг мой! Вот мы и увиделись перед смертью! – сказал он и схватил Пуаро в охапку.
– Здравствуй, Джулиус. Знакомься, мой хороший друг, Гастингс.
– Очень, очень приятно, – Партон пожал мне руку, – Да вы, наверное, устали и проголодались. Поедемте скорее.
Мы сели в стоящую неподалеку машину полковника, за рулем которой находился личный шофер семьи Партонов. Пока мы ехали по ухабистой дороге, отчего постоянно подпрыгивали на мягком сиденье, полковник всячески старался завести разговор, но Пуаро почему-то отмалчивался и на вопросы отвечал коротко и неохотно (должно быть опять печень разболелась, потому и настроение ухудшилось).
– Я рад, что заставил этого старого плута выбраться из своей каморки в Лондоне, – кивнув в сторону Пуаро, усмехнулся мне Партон, – Небось, сидит дома, брюзжит. А?!
И полковник звучно расхохотался.
– Природа здесь великолепная, – произнес я, стараясь поддержать разговор.
– В самую точку, мистер Гастингс. Воздух, воздух-то какой. Вот пройдетесь по нашей дубовой рощице – тишь, покой, безмятежность – душа отдыхает. О, как раз подъезжаем.
Впереди показался ухоженный двухэтажный дом, к которому вела длинная, уложенная цветастой плиткой дорожка. Только мы вылезли из машины, у двери дома появилась женщина.
– Это моя внучка, Эмили, – пояснил полковник, – Она скоро собирается замуж за здешнего инспектора полиции, Ричарда Саттердейла. Не очень-то он мне по душе. Кстати, сегодня он будет к ужину.
Эмили Партон была довольно привлекательной женщиной средних лет. Говорила она спокойна и держалась уверенно, но не нахально. Черты ее лица были слишком правильными, а блестящие черные волосы, зачесанные назад, придавали ей аристократическую величавость.
Эмили провела Пуаро и меня в отведенные для нас на втором этаже комнаты и пригласила через пятнадцать минут к ужину. Когда мы распаковались, переоделись и вышли к столу, нас уже ждали полковник с внучкой.
– Мосье Пуаро, я надеюсь, вы поведаете нам случай из вашей профессиональной практики, – сказала Эмили.
– О, мисс Партон, я думаю, вам будет неинтересно слушать скучные истории из уст такого никудышного рассказчика, коим являюсь я, – галантно произнес Пуаро и по-отечески улыбнулся.
– Ну все-таки, мы очень просим. Мой жених, будь он здесь, поддержал бы.
– Кстати, где Ричард, он мне сегодня должен понадобиться, – отрешенно сказал полковник и проглотил, нанизанный на вилку шампиньон.
– Ну, хорошо, – согласился Пуаро и начал излагать события какого-то старого дела, о котором я и понятия не имел.
Эмили часто ахала и восторженно хлопала в ладоши; полковник же безмолвствовал и, усмехаясь, взирал на старого приятеля. Такие как он, жизнелюбы и немного эгоисты, всегда держат себя выше остальных.
Когда стол опустел, а настенные часы пробили восемь, полковник забрал Пуаро к себе в кабинет, а мы с Эмили расположились в гостиной, заваленной шкурами разных животных и увешенной всякими ружьями и старинными мушкетами.
– Знаете, я не таким представляла знаменитого Эркюля Пуаро, – заговорила Эмили.
– Понимаю, что вы имеете ввиду, но годы беспощадны, они знают свое дело.
– И все-таки, мистер Гастингс, я столько слышала о его способностях, он, наверное, прожил потрясающе интересную жизнь.
– Еще какую, мисс Партон. Эркюль Пуаро удивительный человек, уникальный в своем роде. Я был свидетелем многих виртуозно раскрытых им преступлений. С каким артистизмом, с каким…
Вдруг где-то в доме прогремел выстрел. На секунду мы застыли на месте; ахнул второй выстрел.
– Стреляли в кабинете вашего дедушки! – крикнул я и бросился туда.
Я дернул ручку, дверь оказалась заперта изнутри. Первая попытка выломать дверь не увенчалась успехом. Только со второго раз замок треснул и вот, что я увидел. У стола лежал полковник Партон, которого практически не возможно было узнать – пуля попала ему в щеку и размозжила лицо. Ближе к двери на ковре растянулся Пуаро, из затылочной части его головы текла кровь. Рядом валялся револьвер.
В кабинет вела еще одна дверь с террасы, она была распахнута. Сзади появилась Эмили.
– Дедушка?! Боже мой! – заорала она грудным голосом.
– Успокойтесь! – я схватил ее за плечи и начал трясти, чтобы хоть чуточку привести в чувства. – Немедленно вызовите врача и позвоните в полицию.
Эмили выбежала, а я ринулся на террасу, в надежде догнать преступника. Никого не обнаружив, я вернулся в дом, где застал рыдающую мисс Партон и взволнованную горничную, звонящую в местную больницу.
На улицу ударил раскат грома, отчего все вздрогнули, и начался ливень. Тут же парадная дверь отворилась и в комнату вошел кряжистый мужчина. Он изумленно оглядел нас и низким голосом сказал:
Эмили, что-то случилось?

Вошедший был Ричард Саттердейл, жених Эмили. Я быстро растолковал ему, что к чему, и мы прошли к месту преступления.
Тело Джулиуса Партона лежало в луже крови и мозговой жидкости у письменного стола; ему уже ничем нельзя было помочь. Склонившись над Пуаро, инспектор определил, что он жив, и бес сознания, вероятно, от удара о стоящий рядом невысокий шкафчик.
Мы перенесли Пуаро в гостиную и положили на диван. Горничная сказала, что имеет врачебный опыт, и предложила заняться раной моего друга. Приехавшими вскоре полицейскими руководил мистер Саттердейл. Сделав все, что полагается, они увезли труп.
Пока мы сидели в гостиной и дожидались изрядно запаздывающего доктора, Ричард убедил Эмили принять успокоительное и отвел ее наверх.
Как только он вернулся, очнулся Пуаро.
– Гастингс, что я здесь делаю? – спросил он и, коснувшись перебинтованной головы, застонал.
– Вам нельзя волноваться, дружище, – назидательно сказал я, – Вы в Стайлз-Корт. Старайтесь меньше говорить…
– Где? – удивился Пуаро.
– Вы что, ничего не помните.
– Нет.
К девяти часам явился доктор Говард Кэвендиш, лохматый бородач в очках. Стряхивая с зонта воду на улицу, он попросил прощения за опоздание, сказав, что его не было на месте некоторое время, но как только ему сообщили о происшедшем, сразу же поспешил сюда. Осмотрев Пуаро, он заверил, что тот вне опасности.
– Есть маленькое сотрясение мозга; рана не глубокая, поэтому, я думаю, больной может вести обычный образ жизни.
– Доктор Кэвендиш, есть еще кое-что: он ничего не помнит.
– Да! – он с интересом посмотрел на Пуаро. – Ну, хорошо, назовите самое последнее, что вы помните.
– Я нахожусь в своей квартире в Лондоне…
– А какой это день, вы помните число?
– Да. Третье октября.
– Но ведь это четыре дня назад! – воскликнул я.
– Господа, – доктор откинулся на спинку стула, – Это редкостный случай. У мосье Пароо…
– Пу-а-ро, – поправил я.
– Извините. У мосье Пуаро потеря памяти или по научному – амнезия. О, не волнуйтесь это не опасно, а, судя по тому, что из памяти вычеркнуты только последние дни, я могу с уверенностью утверждать, что вы, – он посмотрел на моего друга, – в скором времени все вспомните.
Поинтересовавшись состоянием мисс Партон, доктор Кэвендиш откланялся.
Мы с мистером Саттердейлом отвели Пуаро к себе, и сами разошлись по комнатам. В этот день все рано отошли ко сну.

На следующий день мы рассказали Пуаро о том, где он, как сюда попал и что произошло прошлым вечером, он ничего не спрашивал, а только кивал перебинтованной головой. С самого утра мой друг выглядел необычайно бодрым и энергичным, чего я давно за ним не замечал.
После завтрака Эмили ушла к себе: ей немного нездоровилось; Ричард Саттердейл уехал в участок, к обеду он обещал привести новости по делу.
– Итак, Гастингс, дом и время в нашем распоряжении, – произнес Пуаро, когда мы остались наедине, – Сейчас вы опишите поминутно и в мельчайших подробностях происшедшее после третьего октября.
– Я могу начать лишь с пятого числа. Тогда вы позвонили мне и предложили погостить у одного человека, от которого получили письмо с приглашением.
– Скорее всего, письмо пришло четвертого числа. Хорошо, продолжайте.
– Седьмого мы сели на поезд и поехали в Стайлз, тогда-то вы и сказали, что мы направляемся к полковнику Джулиусу Партону. Так. Полковник встречал нас на станции, а в поместье мы ехали на машине.
– Вел сам Джулиус? – перебил Пуаро.
– Нет. Личный шофер. В доме мы познакомились с Эмили. Она провела нас в наши комнаты и позвала через пятнадцать минут спуститься к ужину. За столом сидели…
– Не спешите, Гастингс. Во сколько был ужин?
– Примерно в семь; точно утверждать не могу. За столом сидели четыре человека: мы с вами, Эмили и полковник. По просьбе мисс Партон вы поведали одно из ваших дел.
– Как вели себя Джулиус и Эмили?
– Эмили восхищенно слушала вас, а полковник молчал. Только когда Эмили упомянула об инспекторе Саттердейле, Партон вскользь произнес что-то вроде: где же он, он мне сегодня понадобиться.
– Мистер Саттердейл, как я понял, жених мисс Партон?
– Да.
– Гастингс, вы не знаете, когда он должен был придти.
– Ах да. Еще в машине полковник сказал, что ждет его к ужину, а потом добавил, мол, он ему не очень симпатичен.
– Bien.4 Дальше.
– Ровно в восемь (это абсолютно точно, так как восемь раз пробили часы) вы с Джулиусом Партоном уединились в кабинете, а я и Эмили перешли в гостиную, как раз сюда. Несколько минут мы говорили, как вдруг услышали первый выстрел.
– Во сколько это было?
– Я думаю минут десять девятого. Через пару секунд прозвучал второй выстрел.
– Пару секунд, – эхом повторил Пуаро, – Так.
– Я кинулся в кабинет. Со второго попытки вышибив дверь, я увидел…
– Пройдем туда, Гастингс.
Мы вошли в кабинет полковника. Только сейчас я обратил внимание на то, что и здесь на стенах висят ружья и головы животных.
– Здесь лежали вы, а у стола полковник, – указал я на две очерченные мелом фигуры, – Затем я услышал сзади всхлипывания мисс Партон.
– Она была с вами, когда вы выламывали дверь?
– Нет. Дайте подумать… нет. Эмили подошла, когда я уже находился в комнате. Я велел ей позвонить в полицию и доктору, а сам выбежал на террасу, надеясь нагнать убийцу.
– Дверь была открыта?
– Настежь. Вернувшись ни с чем, я застал горничную, звонившую по телефону и плачущую мисс Партон. В тот момент и появился Ричард Саттердейл, с которым мы перенесли вас на диван. Дальше вы знаете.
– Когда я очнулся, доктора еще не было, однако кто-то поработал над моей раной.
– А это горничная.
– Интересно, – сказал Пуаро и стал осматривать положение тел.
– Мне кажется, – я решил поделиться своей версией, – что вы о чем-то говорили; полковник стоял у стола, вы – ближе к двери; убийца подслушивал на террасе. Улучив момент, он ворвался и выстрелил в Партона, а затем в вас, Пуаро. Второй раз он промахнулся: видите, на ковре под вашей правой рукой – полиция обнаружила пулю, – я показал маленький меловой кружок, – она не задела вас и вошла в пол.
От неожиданности вы отступили назад и споткнулись; видите, трость отскочила влево, – на ковре был очерчен ее силуэт, – и ударились об угол этой тумбочки.
– Возникают новые вопросы, мой друг. Во-первых, почему мы стояли? Во-вторых: почему дверь на террасу была открыта. Наконец, почему пистолет лежал здесь, – и Пуаро ткнул тростью правее своего очертания примерно на два фута.5
– Вероятно, полковник показывал что-то или собирался выйти, поэтому вы и стояли, а не сидели. Дверь могла быть открыта самим Партоном, а пистолет, пистолет… возможно преступник – обыкновенный вор. Он бросился к вам в поисках дорогих вещей и бросил пистолет.
– Сколько человек в доме? – спросил Пуаро, перейдя к осмотру двери, через которую убийца проник в кабинет.
– Сейчас посчитаем. Мисс Партон, горничная, шофер; кстати, после нашего приезда я его не видел. Вроде бы все – трое.
– И Ричард Саттердейл, который должен был присутствовать на ужине, но явился уже после убийства.
– Не считаете же вы, что инспектор полиции застрелил своего будущего тестя?
– О, мне хорошо запомнилось дело, где в Рождество инспектор полиции перерезал горло собственному отцу.6 Так что я, mon ami, ничего не считаю, я думаю. Только это занятие может продвинуть нас вперед, – назидательно проговорил Пуаро и вышел из комнаты.

Ричард Саттердейл еще не вернулся из участка, и Пуаро предложил поговорить с мисс Партон. Когда мы вступили в небольшую светлую комнату на втором этаже, Эмили лежала на кровати и читала книгу.
Присаживайтесь, – заложив страницу закладкой, сказала она.
Мы опустились на тучный диван, обитый пестрым английским ситцем.
– Что вы читаете? – любезно поинтересовался Пуаро.
– Это Шекспир – «Много шума из ничего». Вы удивлены?
– Отнюдь, – возразил мой друг.
– Просто в тяжелые минуты я всегда читаю что-нибудь веселое.
– О, это прекрасно характеризует вас, мисс Партон.
На мгновение мне показалось, что Эмили потупилась и странно скривила мимолетную улыбку, но Пуаро тут же перешел к делу:
– Мисс Партон, – я хотел бы разобраться в убийстве вашего дедушки и поэтому должен задать вам несколько вопросов.
– Хорошо, – согласилась Эмили.
– Вы скоро должны выйти замуж?
– Да, но теперь, боюсь, свадьбу придется отложить.
– Конечно. А как Джулиус относился к вашему будущему мужу.
– Дедушка не сильно ему симпатизировал.
– Вы знаете: почему?
– Понятия не имею.
– А были ли у полковника враги?
– Трудно сказать, – задумалась Эмили, – Дедушка был прямолинейным, порой резким человеком. В принципе могли быть.
– Да, ужасно, – вздохнул Пуаро, – не побояться убить человека, когда в доме столько людей. Кстати, может быть вы слышали что-то подозрительное или видели, когда мистер Гастингс выламывал дверь.
– Нет, нет, мосье Пуаро. Честно говоря, я очень испугалась выстрелов и не сразу пришла в себя, поэтому прибежала, когда ваш друг уже находился в кабинете.
– Простите меня. Я заставил вернуться вас к происшедшему.
– Не извиняйтесь. Я отлично понимаю, что так надо. Продолжайте.
– Это, пожалуй, все, что я желал узнать, – сказал Пуаро, вставая, – Совсем позабыл, я же должен поблагодарить вашу горничную за ее работу, – он повертел рукой вокруг перевязанной головы. Как ее имя?
– Глэдис. Глэдис Таппенс: очень приятная женщина и уже давно работает у нас.
– Спасибо. Ну не буду вам мешать. Отдыхайте.

– Узнали что-нибудь важное, – спросил я, спускаясь по лестнице.
– Пока не уверен, – уклончиво ответил Пуаро, – Удивительная вещь, Гастингс. Я пытаюсь обогнать собственную память и найти убийцу раньше, чем его вспомнить.
Мы прошли на кухню. Она была смежной с комнатой, где убили полковника, а окна ее выходили прямо на дубовую рощу у дома. Здесь мы встретили горничную; она, не переставая, бегала по комнате, следя за тем, что бы в хозяйстве все было под контролем.
Глэдис Таппенс была дородная женщина, неунывающая ни при каких обстоятельствах и души не чаявшая в своей работе. Определить ее возраст было крайне затруднительно.
– Добрый день, – поздоровался Пуаро.
– Здравствуйте, – встрепенулась Глэдис Таппенс, – Мосье Пуаро и мистер Гастингс?
– Абсолютно верно, – сказал я.
– А меня зовите Глэдис.
Она преложила нам сесть, а сама продолжила свои обязанности.
– Это убийство так ошеломило меня, – заговорила она, – кто мог сделать такое? не понимаю!
– Вас, наверное, страшно испугали выстрелы? – спросил Пуаро.
– Я не из трусливых, мосье Пуаро, но вы правы. Тем более все произошло прямо за стеной: я тогда тоже была на кухне, мыла посуду. И вдруг хлопок, я вначале подумала: может, что с машиной случилось, а потом как услыхала второй…
– И что вы сделали, Глэдис?
– Я… я быстренько домыла тарелки (не оставлять же их грязными?!) и поспешила посмотреть. А там мисс Партон плачет, просит позвонить в полицию. Потом появился мистер Саттердейл – очень приятный мужчина – и вынес с мистером Гастингсом вас.
– Спасибо, что залатали мне рану, – поблагодарил Пуаро.
– Да мне было не трудно.
– А у вас есть врачебный опыт?
– Я некоторое время работала в больнице в Йоркшире, потом перебралась сюда и вот уже семь лет служу и живу в этом доме.
– А вы кого-нибудь видели в окне убегающим после выстрелов? – спросил я и поймал угрюмый взгляд Пуаро.
– Нет. К тому же я вечно занята, – гордо произнесла Глэдис, – и редко смотрю в окна.
Распрощавшись с ней, мы с Пуаро решили прогуляться.

Ричард Саттердейл, как и обещал, приехал к обеду. Он объявил, что вести расследование убийства полковника Партона поручено ему, и добавил, что такой в прошлом известный сыщик, как Эркюль Пуаро, возможно, согласиться помочь следствию. Я заметил, что слова «в прошлом» сильно покоробили моего друга, и невольно улыбнулся.
Получив carte blanche,7 Пуаро попросил рассказать, что обнаружила полиция. По словам Саттердейла, пуля убившая полковника и та, что предназначалась Пуаро, выпущены из того самого револьвера, который лежал на полу. Никаких отпечатков на нем нет. Отпечатки пальцев на двери с террасы принадлежат Джулиусу Партону.
– Выходит, полковник сам открыл дверь убийце, – заметил я.
– Мне приходила в голову такая мысль, мистер Гастингс, – согласился инспектор, – Тогда убийцей должен быть знакомый человек.
– У вас кто-то имеется на примете? – спросил Пуаро.
– Пока нет. Несмотря на природную общительность, Партон жил довольно обособленно и близких друзей в Стайлз не имел.
– А его шофер. Вы хорошо его знаете?
– Его зовут Дик Джонс. Он американец. Работает у Партонов около года, а живет в небольшом домике, километрах в трех отсюда. Завтра я собираюсь навестить его. Если хотите – поедимте вместе.
Пуаро согласился и поинтересовался: не были ли обнаружены чьи-нибудь следы на улице. Но Саттердейл покачал головой:
– Нет, ведь сразу после убийства полил сильный дождь и размыл землю.
Минуту мой друг размышлял и, наконец, задал вопрос, который я давно от него ждал:
– Вы не могли ответить, мистер Саттердейл, почему вы не пришли к ужину и опоздали примерно на полтора часа?
– Я был убежден, мосье Пуаро! – засмеялся инспектор. – Был убежден, что вы спросите об этом. Я просто задержался в участке, а когда понял, что опоздал, решил прогуляться. Свидетелей, которые подтвердили бы мои слова, к сожалению нет.
– А вы знали, что полковник позвал вас не просто так?
– Разве у него была какая-то цель?
– Просто за столом, – пояснил я, – он сокрушался, что вы еще не пришли.
– Нет, я ничего не знал об этом.

Как и условились вчера, я, Пуаро и инспектор поехали к Дику Джонсу. Мы собирались к нему еще утром, но Саттердейлу пришлось отлучиться на пару чесов по делам.
Мой друг не выносил сквозняков и поэтому напялил на себя весь свой гардероб. Пока мы ехали в машине, которой управлял инспектор, Пуаро интересовался его отношениями с Эмили и покойным Джулиусом Партоном.
– Мистер Саттердейл, кому полковник оставил в наследство свое состояние? Я не хотел спрашивать об этом мисс Партон, дабы лишний раз не травмировать ее. Но вы-то, как мне кажется, должны знать.
– Почти все переходит к Эмили. Насколько я могу судить, состояние немалое. Этот дом, квартиры в Лондоне и Брюсселе и крупные счета в нескольких банках. Двести или триста фунтов полковник оставил горничной Таппенс.
Мы подъезжали к одноэтажному домику с многочисленными клумбами, в которых росли самые разнообразные цветы. В одной из таких клумб копался моложавый мужчина с холеным лицом и широкими плечами.
– Добрый день Джонс, – сказал Ричард Саттердейл.
– Здравствуйте, – поднял голову мужчина.
– Мы хотели бы поговорить с вами по поводу смерти полковника Джулиуса Партона.
– Проходите в дом, – предложил Джонс, снимая грязные перчатки.
Мы расположились в маленькой комнатке, хлипкое подобие гостиной. С улице вошла пожилая женщина.
– Моя мама, – представил ее Дик Джонс, – Мама. Это из полиции, хотят поговорить о Партоне.
Женщина предложила нам чаю, но мы отказались, так как вопросы не займут много времени, и она ушла на кухню.
– Задавайте ваши вопросы, – спокойно произнес Джонс.
– Где вы были позавчера с половины восьмого вечера?
– Дома.
– Есть ли человек, способный подтвердить ваши слова.
– Моя мама. Весь вечер мы находились здесь.
– Какие отношения сложились между вами и Джулиусом Партоном.
– Никаких. Я иногда возил его, куда потребуется, а он платил. Вот и все.
– Позвольте мне, – прервал Пуаро.
Инспектор кивнул.
– Вы ничего не заметили странного, необычного в поведении полковника позавчера вечером, когда забирали меня и моего друга со станции.
– Как вам сказать, он был, пожалуй, взволнован, но по-хорошему. Даже доволен.
Вопросы иссякли, и Дик Джонс проводил нас к машине; инспектор задержался в доме, чтобы поговорить с его матерью.
– Вы сами выращиваете цветы, – поинтересовался Пуаро.
– Да, мосье, – Джонс зарделся, – Это мое хобби.
Сев за руль Саттердейл сказал, что мать Джонса подтвердила слова сына о том, что во время убийства тот находился дома. По дороге Пуаро спросил, на какой день назначены похороны. Инспектор был сильно удивлен нашим незнанием.
– Назавтра, в полдень, – сказал он, – Скорее всего Эмили просто забыла сообщить вам. Она сейчас так расстроена. А вы, мосье Пуаро, что-нибудь вспомнили?
– Нет. Все по-прежнему как в тумане.
– Жаль. Вы ведь наш единственный свидетель, и преступник может снова попытаться убить вас.
Продолжение дня я провел в обществе Эмили, которая пришла в себя и хлопотала по дому, и ее жениха, так как Пуаро засел у себя в комнате.
Один раз я зашел к нему.
– Чем занимаетесь? – спросил я.
– Заставляю работать серые клеточки, Гастингс.
– Ну и как, удается?
– Voila.8 Но что-то я постоянно упускаю из виду.
На этом разговор закончился.

Полковника хоронили на местном кладбище. С раннего утра лил дождь. Он то утихал, то возобновлялся с большей силой. Пуаро выглядел больным, и я предложил ему обратиться к врачу, на что получил раздражительный упрек в том, что лезу, куда не следует.
Стоя перед гробом под убаюкивающие слова священника и стук дождя о шляпку зонта, я, как и тогда в поезде, смотрел на моего друга с грустью. Он был одет во все черное, даже обычные перчатки телесного цвета Пуаро сменил на черные кожаные. Он опирался на трость и видел, как хоронят его друга, но вместе с ним и самого Пуаро. Поколение уступает место следующим, и ничего с этим не поделаешь.
На погребении присутствовало немного человек. Ричард Саттердейл одной рукой держал зонт, а другой обнимал за плечи Эмили, которая не плакала, но было видно, что это может случиться в любую секунду. Чуть поодаль стояла Глэдис Таппенс, она смотрела вниз, не поднимая головы, и теребила белый платок. И слева от меня то и дело переступал с ноги на ногу доктор Говард Кэвендиш.
Когда все завершилось, он спросил Пуаро:
– Память еще не восстановилась?
– Нет.
– Доктор Кэвендиш, а как скоро мой друг сможет вспомнить хоть что-нибудь? – спросил я.
– Это может случиться сию минуту, а может и не произойдет никогда. Человеческий мозг – удивительный механизм, порой он выделывает с нами таки фокусы, что о-го-го! Как специалист, – доктор провел рукой по бороде и перевел взгляд на Пуаро, – я могу вас заверить, что то, что произошло с вами, очень редкий случай. Забыть столь короткий, очерченный одним событием промежуток времени – это удивительно!
Домой ехали на машине инспектора вчетвером: Саттердейл, Эмили и мы с Пуаро. Ричард Саттердел предложил поехать и Глэдис Таппенс, но та категорически отказалась, сказав, что должна поговорить с доктором по поводу участившихся болей в шее.

После церемонии похорон Пуаро предложил прогуляться по дубовой роще, о которой мы впервые услышали из уст Джулиуса Партона в день приезда.
«Уже два убийства совершены в стенах этого дома, – подумал я тогда, – Он определенно несет в себе зло. Я слышал, что-то подобное говорят медиумы».
Дождь закончился, но погода не улучшилась: солнце было полностью скрыто за пеленой темных облаков и дул сильный ветер. Некоторое время мы шли молча. Первым не выдержал я:
– Пуаро, вы уже знаете или может быть вспомнили, кто убил полковника?
Я был уверен, что не получу ответа в любом случае: знает он убийцу или нет. Мой друг никогда не раскрывал карты раньше времени.
– Может вы, Гастингс, вычислили преступника? – с сарказмом произнес Пуаро.
– Я думаю, это Дик Джонс. Посудите сами. Мисс Партон все время была со мной в гостиной. У Ричарда Саттердейла нет мотива.
– А наследство?
– Оно бы в любом случае досталось Эмили, тем более они еще не были женаты. Глэдис Таппенс могла бы сделать это из-за денег, оставленных ей, но вряд ли она знала об этом.
– А какой по-вашему был мотив у Дика Джонса, да еще вы забыли, что его мать подтвердила, что он весь вечер находился у себя дома. Mon cher9 Гастингс, вы не учли сговор, и слишком сузили круг подозреваемых. Например, доктор Кэвендиш.
– Полноте, Пуаро! Зачем ему-то убивать полковника?
– Кто знает, Гастингс, кто знает.
Вернувшись к дому, мы вошли на террасу и проследовали в кабинет полковника Партона. Очертания тел и предметов на полу были растерты, а так все осталось по-прежнему.
Некоторое время Пуаро рассматривал комнату. Вдруг что-то изменилось в его лице.
– Вам плохо? – я подошел поближе.
– С чего вы взяли? – отрывисто сказал Пуаро. – Просто у меня появилась догадка. Завтра я буду знать точно. Завтра.
На следующий день я спустился к завтраку.
– Доброе утро, мисс Партон. А где Эркюль Пуаро? – я глянул на пустой стул.
– А он уехал рано утром.
– Куда? – удивился я.
– Не знаю. За ним заехал Дик Джонс.
– Джонс, – меня передернуло.
– Да.
Я хотел поехать к этому американцу домой, но подумал, что Пуаро не сел бы в машину к возможному убийце без веских на то причин. Оставалось ждать.
Наконец, часа в четыре к дому подъехал автомобиль. Из него вышли Пуаро и Дик Джонс.
– Где вы пропадали? – спросил я. – Я уже начал волноваться.
– В Лондоне.
– Что?!
– Да, в Лондоне. Я прошу вас, Гастингс, собрать всех в гостиной. Вы, – он повернулся к Джонсу, – тоже останьтесь.
Поездка, вероятно, утомила моего друга. Он был бледен и тяжело передвигал ноги.
– Вы устали, – запротестовал я, – Отдохните хоть полчаса, а еще лучше, покажитесь доктору Кэвендишу; он сейчас здесь, пришел вас проведать.
– Отлично. Пусть он тоже присутствует. И не волнуйтесь, Гастингс, со мной все в порядке.

Через пятнадцать минут Пуаро вошел в гостиную. Ричард Саттердейл, мисс Партон и Говард Кэвендиш расположились на диване, как раз на котором я и Эмили сидели во время убийства. Глэдис Таппенс и Дик Джонс принесли стулья с кухни и разместились у стены, сбоку от входа в комнату. Я устроился у окна. Для Пуаро на середине гостиной стояло кресло, в которое он, впрочем, не сел.
– Господа, – начал он, оглядывая присутствующих, – я собрал вас здесь, чтобы сообщить имя убийцы полковника Джулиуса Партона.
Эмили вопросительно посмотрела на жениха, тот взял ее руку и ждал, что скажет Пуаро. Доктор набросил ногу на ногу и улыбнулся, предчувствуя интересный разговор. Горничная смотрела в пол, а Дик Джонс скрестил на груди руки и ухмыльнулся.
– Я не вспомнил его, – продолжил Пуаро, сдержав паузу, – Но доказательства, которые я предложу вам, укажут на совершившего в этом доме преступление. Надеюсь, инспектор ничего не имеет против этого.
– Нет, мосье Пуаро. Делаете все, что считаете нужным.
– Не скрою, – произнес Пуаро, – что все собравшиеся здесь были у меня на подозрении. Вернемся в тот вечер седьмого октября и восстановим события. Я и Джулиус закрылись в кабинете, чтобы поговорить после стольких лет. Неизвестный подслушивает на террасе и, ворвавшись в дом, стреляет в полковника, затем в меня и убегает. Дождь смывает его следы. По сути, это мог быть каждый из вас, – театрально развел руками Пуаро.
– Вы ошибаетесь, мосье Пуаро, – вставил Саттердейл, – Эмили не могла быть убийцей. Она, по словам вашего друга, мистера Гастингса, находилась с ним в этой комнате.
– Да, вы правы, однако мисс Партон могла быть в сговоре с убийцей. Не так ли? И мистер Гастингс также утверждает, что она не сразу побежала к кабинету полковника.
– Но я же объяснила, – перебила Эмили, – Я очень испугалась. Да и что я могла сделать за столь короткое время?
– Многое, вы могли перевести стрелки часов, чтобы скрыть истинное время убийства, могли спрятать важные улики.
– Это чушь, – сказал раздосадованный Ричард Саттердейл, – Да с кем Эмили могла сговориться?
– С вами, – невозмутимо ответил Пуаро, – Это загадочное опоздание к ужину, оправданное задержкой в участке. Мисс Партон сама говорит, что Джулиус не поддерживал ее выбор мужа.
– Что за глупый фарс, мосье великий сыщик?! – взорвался инспектор.
– Не волнуйтесь, ведь убийцей мог быть кто-нибудь другой. Мистер Джонс к примеру.
Американец даже не шелохнулся, только продолжал ухмыляться.
– Про вас известно меньше всего. Вы, якобы, находились дома весь вечер и мотива будто бы не имеете.
– Все так и есть, – кивнул Дик Джонс.
Сидящая рядом горничная немного отстранилась от него.
– Не бойтесь, – заметив это, обратился к ней Пуаро, – Может, убил не мистер Джонс, а вы.
Глэдис Таппенс подняла изумленное лицо и воскликнула:
– Я верой и правдой служу в Стайлз-Корт семь лет и ни разу…
– Однако, те деньги, что вы получаете по завещанию Джулиуса, могли подтолкнуть к страшному поступку.
Горничная не ответила.
– Но спасибо, за оказанную мне медицинскую помощь. Кстати, что-то много здесь врачей, вы да мистер Кэвендиш.
Доктор так и подпрыгнул на месте, казалось, он давно ждал, когда к нему обратятся:
– Потрясающе, мосье Пуаро! – он залился искреннем смехом. – Вы превосходный артист: какие повороты, какой накал, страсти бушуют! Я представляю себе финал, потрясающе. Теперь вы скажете, что преступление совершил я, потому что пришел по вызову поздно, так как некоторое время отсутствовал. А!
– Да, я запомнил ваши слова.
– Но кто же убийца? – произнесла Эмили.
– Теперь, – Пуаро поднял вверх указательный палец, – мы переходим к самому главному. На ручке двери с террасы полиция обнаружила отпечатки пальцев полковника, оставленные им, как установила экспертиза, незадолго до убийства.
– То есть он сам впустил убийцу? – спросил доктор.
– А почему бы ему не открыть ее, чтобы в комнате стало легче дышать, вдруг кому-то станет плохо? – Пуаро говорил быстро, не останавливаясь; все напряженно молчали, – А пистолет? Где он лежал?
– Справа от вас, – произнес инспектор. – Видно убийца хотел ограбить вас и бросил пистолет, – неуверенно добавил он
– И на нем не было отпечатков пальцев?
– Не было, возможно, убийца был в перчатках.
– Вот именно! – громко повторил Пуаро и выставил вперед руки – они были в перчатках. – Вывод напрашивается сам…
Ричард Саттердейл вскочил с дивана.
– Не бойтесь, инспектор, я не убегу, – улыбнулся Пуаро и опустился на кресло. Он ужасно выглядел.
– Что вы говорите?! – я был ошарашен. – Вы нездоровы. Мистер Кэвендиш, вы же врач…
Но мой друг жестом остановил встающего доктора.
– Не надо, mon ami, – закрыв глаза, хрипло сказал он, – Есть и другие доказательства. Вспомните, трость лежала слева от меня, но я всегда держу ее в правой руке. А то, что Джулиус ждал мистера Саттердейла, не затем ли, чтоб арестовать меня.
– А как же вторая пуля, в полу? – не успокаивался я.
– Когда я споткнулся и начал падать, пистолет, который я, вероятно, купил перед отъездом из Лондона, выстрелил и от удара об пол отскочил. Это же так просто, Гастингс.
– Но каков мотив?
– Сегодня утром я ездил в Лондон, чтобы прочитать письмо с приглашением приехать в Стайлз-Корт. В нем и был мотив. Я познакомился с Джулиусом Партоном очень давно в Бельгии, когда служил там в полиции. Мы сдружились, но я попал в грязную историю, чего себе всю жизнь не мог простить. Он знал об этом и в письме грозил, что она всплывет наружу. Нет, он не шантажировал, он просто предупреждал. Джулиус был самолюбивым человеком и поэтому хотел видеть мой крах собственными глазами.
– Что за история? – спросил инспектор Саттердейл.
– Я не скажу об этом ни вам, ни суду; а письмо я сжег. Эмили, если сможете, простите меня. Это все.

В тюрьме состоялся мой последний разговор с Пуаро. Его память так и не восстановилась, будто мозг стер информацию о четырех октябрьских днях. Я убеждал его, что лучше рассказать в суде все как есть, и открыть ту историю, случившуюся много лет назад.
– Мой друг, – мне показалось, он впервые произнес эти слова по-английски, – Убийство нельзя оправдать.
На суде у Пуаро произошел разрыв сердца, от которого он умер мгновенно.
Я знал, что, учитывая заслуги Пуаро и все обстоятельства, ему бы не вынесли строгий приговор, но его это нисколько не трогало. Приговор он вынес себе сам – высшая мера.
Я горжусь тем, что был знаком с величайшим детективом, возможно, эта дружба является самым важным событием в моей жизни. Проходят годы, но у меня в памяти навсегда запечатлелся образ Пуаро: имеющий яйцеобразную голову с серыми клеточками, невысокий педантичный щеголь с пышными, аккуратно уложенными усами и удивительным талантом – таким был мосье Эркюль Пуаро.

1 Эссекс – графство на юго-востоке Великобритании.
2 Стайлз-Корт – усадьба, в которой происходят события первого произведения Агаты Кристи с Эркюлем Пуаро «Таинственное происшествие в Стайлз».
3 Мой друг (фр.).
4 Хорошо (фр.).
5 Фут – единица длины в системе английских мер, равная 30,5 см.
6 Имеется в виду роман «Рождество Эркюля Пуаро».
7 Полная свобода действий (фр.).
8 Конечно (фр.).
9 Мой дорогой (фр.).