12. НЕМНОГО О ДЕНЬГАХ
Основным моим переживанием была болезненная любовь к Марине. Но от любви, вкупе с агитацией внешней жизни, с насилием новых идеалов, ветвились другие проблемы. Передо мной постоянно начал возникать, пробиваться в круг бессмертных, вечных, вопросов вопрос денег. Нужны были деньги. Летом я протягивал на дачной зелени, а зимой жил лишь на то, что случайно подрабатывал.
Ах, деньги, деньги! Деньги превратились в синоним счастья, всего, чего может захотеть и достичь человек. Это чувство обостряется в неуютном состоянии. Подозрительно много классики говорят о том, что деньги - это не главное в жизни. Деньгам, как я уже говорил, во все времена абсолютно все выдающиеся люди посвящали многостраничные оды. Даже Иисус Христос не считал финансовые проблемы пустяковыми. С его точки зрения, гораздо легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому расстаться со своим добром. Видимо, классики с Иисусом Христом тоже частенько бывали не при деньгах.
Самой лучшей песней, которую сделал собственным гимном, я считал песню ростовщика из картины “Сватовство гусара”.
Ах, деньги, деньги, денежки! ... Деньги после Марины стали вторым навязчивым кошмаром. Мне хотелось найти клад. Половина мизерного, только что случайно заработанного состояния уходила на покупку лотерейных билетов “Спринт” и “Спортлото”. Я участвовал в различных телевизионно-газетно-журнальных конкурсах. А посмотрев по телевизору “Угрюм-реку”, подумывал, что может и мне с топором стоит выйти на большую дорогу, чтобы сколотить первоначальный капитал. Помня о том, что деньги к деньгам, я никогда не тратился до последнего гроша - оставлял в кармане хотя бы копейку для затравки. А затем стал таскать в кармане неразменный рубль, как старый утиный дядюшка Скрудж Мак-Дак. С детства я знал, что “брось - больше найдешь”, и мелкие монетки, которые находил по дороге и на которые все равно невозможно было ничего купить, всегда кидал через голову. Я дошел до того, что даже начал извиняться перед деньгами, за то что в прошлом плохо обращался с ними, держал их мятыми в карманах.
Но судьбу провести мне никак не удавалось. Мне не везло на халяву. Деньги, действительно обидевшись, со мной навек раздружились. Ни симпатическая магия, ни неразменный талисман не притягивали монет, ни заговоры и народная мудрость не приманивали ко мне богатств. Золото ко мне не притягивалось и не липло. И даже более того - как в случае с тушканчиками, судьба-разбойница отнимала у меня то, что я зарабатывал своим честным трудом.
Поэтому, без денег, и противно было смотреть на игры богатых. Шатался как бродячий пес по городским улица. Я не мог купить себе даже простой одежды. Ходил как последний чухонец. В ненастную холодную погоду носил старые, давно вышедшие из моды “дутики”, которые купил еще до армии, учась в техникуме. На них искусственная кожа в нескольких местах лопнула, и они просили каши. А когда наступила сухая летняя погода, прифасонился в матерчатые, с резиновой подошвой, тапки “спи спокойно”. Чтобы никто не подумал, что рваная футболка, потертые джинсы и тапочки - это моя парадная форма, я, как будто бы только что выйдя из квартиры, в которой делаю ремонт, с деловым видом шел “покупать” стройматериалы. Но меня можно было также принять за “коренного”, имеющего за плечами первые полгода стажа городской жизни в заводском общежитии, горожанина, который в майке и домашних тапочках несется с пустой трехлитровой банкой за пивом или квасом до желтой бочки за углом соседнего квартала.
Иногда настолько откровенно начинал мучить голод, что, встречая симпатулю с буханкой хлеба в руках, хотелось говорить ей не комплименты, а, алчно взирая на ее батон, серьезно попросить: “Девушка, дай укусить”. Приходилось восстанавливать старые навыки лазания через заборы, чтобы поживиться в чужом огороде. Особенно раздирали муки голода, когда я проходил мимо кондитерской фабрики, которая, как назло, находилась недалеко от моего подвала. Я вдыхал изумительные запахи и как будто бы наедался.
Я регулярно ходил на станцию переливания крови, где сдавал кровь на плазму, и едва не стал почетным донором.
Природа давала мне ровно столько, чтобы я не сдох с голоду. Однажды я пытался залезть в чужой огород, чтобы запастись огурцами впрок на будущее, но выскочил огромный пес со слюнявой клыкастой пастью и тяпнул меня за штанину. Я едва смог унести покусанные ноги. После этого выходил на охоту в чужие огороды только во время голодной нужды. А если уж говорить про курево, единственную роскошь, которая была доступна, то мне, признаюсь со стыдом, как в детстве, с оглядкой приходилось собирать окурки по дороге; особенно много хороших длинных “бычков” валялось около мусорных бачков.
Среди моих знакомых стало больше всякой швали, нежели порядочных людей. У меня появились знакомые бомжи, с которыми и шабашил на рынке. Быкаря в директорах уже там не было, он сгинул куда-то, и я его больше не увидел.
Выходить на большую дорогу и грабить прохожих серьезного желания не возникало. Кроме недолгого грабительского настроения, навеянного фильмом “Угрюм-река”, только еще пару раз, прочитав очередную романтическо-криминальную статью в газете, подумывал совершить налет на магазин и прикидывал, как можно ограбить банк. Я даже покрутился вокруг попутной сберкассы, заходил и приглядывался, как бы я “взял” ее. С тем и вышел. Снова пришли спасительные мысли. Мне хотелось быть богатым, но не ради себя, ради нее. А святая Марина Космовская требовала к материальному достатку безупречности моей биографии. Чтобы ей не было за меня стыдно людям в глаза глядеть, а мне в ее глаза. Она бы наверное оскорбилась, узнав, каким образом я разбогател. Мне хотелось ради нее делать все красиво. (Хотя такие мысли не пришли во время вымогательства машины у Старухи; но ничего - не страшен грех, страшна молва.). Марина была надзирающим оком, предохраняющим и предостерегающим меня от преступных замыслов. Не дай бог, чтобы она услышала плохое про меня. Не безупречная, но прилюдно незапятнанная моя репутация была ее заслугой.
* * *
Так я жил после развода с Зоей. И при всем этом не считал себя отбросом общества. У меня была уверенность, что все это временно, рано или поздно я добьюсь своего. Я был спокоен насчет своего благополучия. По отношению к себе я следовал жестокому собачьему принципу: хорошая собака не пропадет, а плохую нечего жалеть. Я отношусь к тому типу людей, которые предпочитают иметь журавля в небе, нежели синицу в руках. И, поэтому, чаще всего остаются на бобах.
Конечно, можно было бы уехать отсюда, например, обратно вернуться в родное Полевое. Но здесь была Марина. Из-за нее я был привязан к данной географической координате, чтобы хотя бы иногда видеть ее, продолжал влачить жалкое существование. Мне достаточно было увидеть ее хотя бы издали, пусть даже с коляской и Оляпкиным. Я продолжал ее ждать.
Вся жизнь - это сплошное ожидание. Каждый шаг сопровождается напряжением, усилиями. И ожиданием, стремлением в будущее. Всю жизнь я годы торопил. Быстрее хотелось, чтобы пролетел урок, день, закончилась школа, про армию даже говорить нечего, даже не верилось, что когда-нибудь я окажусь дома, на гражданке. Но самым главным ожиданием была Марина. Да, она разбила мое сердце. И если считать, что я нашел и имею в жизни, то в первую очередь пожизненную войну с Мариной.
Мне хотелось стать богатым, обрести власть или прославиться, чтобы добиться ее любви. Любовь, деньги, власть, слава - это основные стимуляторы человеческой деятельности, и их отсутствие часто вызывает чувство нашего неблагополучия. У меня из всего этого набора имелась только любовь. Одновременно я понимал, что между этими четырьмя понятиями существует мостик, и, имея одно, я смогу получить все остальное. И смогу завоевать Марину.
Но часто накатывали волны безысходности. Прежде всего потому, что я не получал ее благословения. Это было жизненной необходимостью. Мне фатально не везло с ней. Мне снова хотелось убить ее и покончить с собой.