7. ТУШКАНЧИКИ
Нас, охотников за тушканчиками, в экспедиции было четверо. Старший, Василий с Елховки, высокий, поджарый, слегка лысоватый и немногословный. Кучерявый, черный как цыган добрый и веселый Колька Бердышов, Бердыш. Он с Василием за тушканчиками ходил уже третий сезон. И Михал, первогодок, как и я, светловолосый и довольно толстый мужик для своих тридцати пяти лет. Михал тоже был почти моим соседом. Он жил по нашей улице через три дома от меня.
Попутчиками в нашем купе были два старичка. Один, с выпученными рыбьими глазами, все сетовал на дороговизну товаров:
- Сахар, сахар-то какой стал дорогой! И что они в Кремле делают? Уму непостижимо!
Другой, с кустистыми бровями, отвечал:
- Вот Ленька был - водка была. Нету Леньки, и все пропало.
- А сахар, сахар какой нынче дорогой! - как на старой пластинке заело, опять заводился Рыбий Глаз.
- Вот водка подорожала - совсем плохо. При Леньке не так было, - вторил другой.
Но, к счастью, они скоро вышли, и мы остались вчетвером.
Михал во всеоружии подготовился к встрече с пустыне. Он взял толстую, как он сам, книгу о пустыне. И пока остальные сидели и смотрели в окно вагона, он усердно изучал климат, растительный и животный мир Каракум. Но ему было скучно. Он переставал штудировать флору и фауну и начинал расспрашивать Василия, как самого опытного среди нас. “Там увидишь” - лаконично отвечал Василий на все вопросы Михала. Михал опять углублялся в изучение пустыни.
Скоро Михалу окончательно надоело портить зрение, он оторвался от книги, бросил ее на верхнюю полку и пошел в тамбур. Я вышел вслед за ним, покурить.
Пустыня расцвела и до горизонта полыхала тюльпанами и маками. Целое море цветов пестрело перед нами. Оно медленно разворачивалось, открывая новые яркие оттенки.
- Эх, Турксиб! Туркестанская Сибирская железная дорога. Великая стройка социализма! - не сдержал своего восторга Михал. Он залюбовался бегущими мимо нас цветочными полями.
- С чего ты взял, что это Турксиб? Турксиб вроде бы на другой стороне Аральского моря, не так ли Михал? - засомневался я.
- Да откуда тебе, сопляку, знать - Турксиб это или нет? Учить меня вздумал!
- А что, ты, что ли, строил этот Турксиб?
Михал не удостоил меня ответом.
Когда мы вернулись в купе, то сразу же обратились к его энциклопедии, которая и в дальнейшем помогала нам разрешать наши будущие многочисленные споры с Михалом.
- Вот смотри, - Михал ткнул пальцем на карту на точку, расположенную прямо на нашей дороге, - Вот написано - Туркестан. Убедился теперь, Бельмондо?
- А может “Турксиб” от “Туркменистана”, откуда ты знаешь, Михал?
Мы так и не выяснили, по Турксибу едем или нет.
Нам с Михалом суждено было спорить весь сезон. Мы спорили с ним всегда в пику друг другу. Если один говорил что-то, то другой обычно начинал утверждать обратное. Михал был достойным соперником. По его словам, у него в школе были одни пятерки, но он просто дальше учиться не пожелал. А мог бы спокойно закончить даже вуз.
Остальные в наши споры не вмешивались. Василий и Бердыш не были такими грамотными, как мы. Они возможных вузов и неполных техникумов не заканчивали, и только с интересом следили за перипетиями наших споров и умозаключений.
Мы углублялись в Среднюю Азию. Пересекли Северный Казахстан и пошли вдоль Сыр-Дарьи на юго-восток. Миновали мазары, казахские могильники в виде больших домов; казахи почитали своих умерших предков и строили им шикарные особняки, хотя многие в войлочных юртах вели кочевой образ жизни. Миновали цветущие равнины. Вместо цветов теперь волновались ковыли, одиноко торчали кочки полыни, а из деревьев возвышался только саксаул. Затем потянулся чистый песок. Степи сменялись пустынями. Наконец, в каком-то городке, Кзыл-Орде, кажется, сошли с поезда.
Хозяином нашим был узбек Закир. Его официальное имя, а тем более отчество, были настолько длинными и неудобно выговариваемыми, что, не допуская фамильярности, общаться с ним было невозможно. Поэтому мы и называли его просто Закиром. Он организовывал экспедиции, принимал шкурки и расплачивался. Имел он несколько бригад. Снабжение бригад и связь между бригадами и Закиром осуществлялись с помощью шофера Шовката и его видавшего виды автомобиля “ГАЗ-52”.
Мы погрузились на грузовик. Куда нас потом вез Шовкат на грузовике, я так и не понял. Теперь мы двигались в основном куда-то на юго-запад. Карты с собой не было. У Михала в толстой энциклопедии было все про пустыни, кроме подробных карт. Мы проехали по пыли столько, что даже уже не могли определить в каких песках, Каракумах или Кызылкумах, теперь находимся.
В небольшом тихом городке, скорее кишлаке из фильма “Белое солнце пустыни”, сзади прицепили к машине бочку с водой и двинулись пылить дальше. Пока добирались до места, пыль покрыла в кузове нас и весь скарб ровным слоем.
* * *
Наконец, мы выгрузились и начали обустраиваться. Ставили палатку, готовили дрова из саксаула. Василий пошел разведать обстановку вокруг, а мы под руководством Бердыша продолжали разбивать стоянку.
Наконец, едва обустроившись, все присели отдохнуть и осматривали пустынные пейзажи. Пришел Василий и бросил на песок мертвого зверька.
Мы с Михалом настоящих тушканчиков не видели никогда. Я видел их только нарисованными на карте “Наша Родина”. На карте они мне казались кенгурятами. На самом деле он был похож на зайца, только еще меньше. А если на кенгуру, то в миниатюре. А этот был с длинным хвостом с белой кисточкой на конце, задние ноги в несколько раз длиннее передних.
Я предположил, что тушканчик принадлежит семейству зайцев. А Михал вычитал, что они вроде бы принадлежат к виду мышей. Впрочем, тушканчики походили и на мышей, но я, вопреки Михалу, продолжал настаивать на заячьем происхождении тушканчика.
- А вот вкладыш. Сейчас посмотрим и убедимся. - Михал полистал. - Вот, пожалуйста, убедитесь, месье Бельмондо. А зайцы у них толаями называются между прочем. Заяц-толай, понял? Вот смотри.
На цветных иллюстрациях приложения пустынной энциклопедии были изображены все обитатели пустыни и среди них тушканчики. Тушканчики начинались от большого земляного зайца и до пятипалого карликового тушканчика. Короче, все семейство тушканчиков переходило от зайца к мыши. На другой странице был изображен и желтый заяц-толай.
- Так о чем нам с тобой толковать, господин Бельмондо, если зайца от мыши не можешь отличить? - Михал сунул мне в руки свой пустынный справочник. - И это называется специалист, окончивший электрический техникум!
- Сам ты электрический, Михал! Сам по части тушканчиков тупой как пробка, а еще споришь со мной!
В конце концов мы с Михалом вроде бы сошлись на том, что это земляной заяц, так как у него длинные уши.
- Василь, а чем питаться-то будем? - нагуляв аппетит во время научного спора, вспомнил Михал о самом главном.
- Вот этим самым... дичью, - Василий ухватил за задние ноги мертвого тушканчика и начал его разделывать.
- Этими самыми, мышами? - воскликнул Михал.
- Ну да, - спокойно отвечал Василий, - ничего, нормальная еда.
- Мы так не договаривались! Домой обратно поехали! Иначе пусть нас обеспечат достойным питанием! - начал возражать Михал.
- Че, зайчатина тебе не нравится? - опять я начал атаковать Михала.
- Не буду я есть мышей! Я же не кот, в конце концов! - возмущенно отказывался Михал.
- Это кролик, - упорствовал я.
- Ладно, вы решите, кому как понравится, для кого это заяц, для кого мышь, и потом жрите со спокойной душой. Надоели уже, сайгаки, - немного раздраженный, заглушил опять разгорающийся спор Василий.
“Сайгак” был фирменным ругательством Василия. Этим единственным словом от выражал все свои чувства и эмоции. По тому, как прозвучало это слово в его устах, мы могли определить состояние Василия, знали когда он недоволен или выражает одобрение, В общем, одно слово обозначало многое, и в этом плане Василий был родственен с небезызвестной Эллочкой Людоедкой из “Двенадцати стульев”. И мы с его легкой руки тоже стали применять это же слово при выяснении отношений. Но мы серьезно никогда не ссорились. Разве только мы с Михалом иногда доходили до белого каления из-за научных разногласий.
Михал в первый раз от тушканчика отказался, он уничтожил остатки наших сухарей, макая их в воду. Я смущался не очень. После того, как в детстве съел рака, ободренный французами и, кажется, китайцами, на спор я зубами держал лягушку за голову. А затем, резко мотнув головой, вышвыривал земноводное обратно в озеро.
* * *
Михал имел основания брезговать тушканчиковой диетой. Тушканчиков он не переваривал, и жестоко страдал от этого. По несколько раз в день брал свою энциклопедию и удалялся за ближайший бархан под солнцепеком изучать природу пустыни. Он пытался разнообразить свою диету другой живностью, но ему не удавалось найти ни съедобного корешка, ни поймать настоящего зайца-толая или что-нибудь другое. Говорят, в Африке еще едят змей, но нам не повезло родиться пигмеями, и на пустынных омерзительных тварей в первое время даже смотреть было страшно и противно, а не то что употреблять их в пищу.
* * *
После обустройства, на следующий же день мы взялись заготавливать пушнину. Тушканчики жили в норках и только по ночам выходили питаться корешками. Чтобы не искушать браконьеров, я не буду выдавать секретов Василия, как и когда, с помощью какой оснастки можно на них охотиться. Мы с тем или иным успехом ловили чутких и осторожных зверьков. Прямо на месте сдирали едва ли не с живого тушканчика шкурку и разделывали тушку. Освежеванные тушканчики шли в еду, шкурки их сохли на воткнутых в песок палках. Мясо мы жарили. Варили не очень часто, так как экономили воду. В качестве топлива применяли саксаул. Целые деревья срубали топориком и притаскивали их к нашему лагерю. Горел он хорошо, говорят по теплоотдаче саксаул сравнивается с каменным углем.
Обычно за тушканчиками мы ходили втроем, так как Михал всегда жаловался на здоровье и оставался охранять наш лагерь, несмотря на то, что за все лето кроме водителя Шовката мы не увидели ни одного человека, тем более кого-то со злыми намерениями. Михал отвечал за сушку шкурок на шестах, обеспечение лагеря дровами и по другим вопросам. Но и эти обязанности исправно не выполнял. Михал часто жаловался на боли в животе. Мы ему верили, так как он от жары и тушканчиковой диеты действительно исхудал. Поэтому четвертый наш компаньон больше лежал под навесом и продолжал от безделья изучать энциклопедию.
Несмотря на то, что не всегда вовремя готовил обед или ужин, Михал был хозяйственным мужиком. Смотрел на экономические проблемы широко и глубоко.
- Может, нам мамаш не надо уничтожать, а то с ними и детеныши гибнут? Неэкономно получается, - заботливо рассматривая нашу добычу, которую мы только что принесли, однажды высказался Михал. - Надо бы разработать новый метод ловли, чтобы меньше вредить природе.
- Вот бы и разрабатывал. Все равно тебе делать нечего, - предложил я Михалу.
- Молчи уж, Бельмондо! Тебя как раз никто не спрашивает, - огрызнулся Михал и повернулся за ответом на свой вопрос к Василию.
Василий неосведомленно пожал плечами:
- Давайте тогда будем выкидывать мамаш.
Зачем же. Пускай не попадаются нам в руки. Умней впредь будут. Мы же не виноваты в том, что они такие глупые, - тут же запротестовал Михал. - Это даже хорошо, что всех подряд ловим. Останутся самые приспособленные хитрые самки. А это способствует сохраняемости тушканчикового рода. Борьба за существование, однако. Против дедушки Дарвина не попрешь.
А вечером, возвращаясь из-за бархана, потрясая своей энциклопедией, начитанный Михал облегченно вздохнул:
- Все, хлопцы, вопрос окончательно прояснился. Можно смело охотиться. Оказывается, более половины тушканчиков - это самцы!
* * *
За лето тушканчики всем смертельно надоели. Мы страдали от однообразного питания, от большого перепада температур - от жары днем и холода ночью. Но все равно обходили свои направления, собирали добычу, и с нетерпением ждали конца сезона. Время от времени приезжал Шовкат на грузовике, привозил воду и забирал добычу. Два раза он перевозил нас на новые места.
Днем нас мучила жара. В брезентовой палатке стояла такая духота, что там сидеть было невозможно, и мы сделали небольшой квадратный навес, который давал тень, и воздух казался не таким застоенным. Мы страдали от отсутствия воды, вернее, свежей воды. Пыль осевшая на нас, когда мы сидели в кузове, осталась на все лето. Мы ни разу не помылись за весь период и ходили закопченные от дыма костра. Но утешали себя тем, что на сорок первый день грязь сама по себе отваливается. Да, действительно, вода в пустыне - это самое главное, без воды нет жизни.
Я однажды вернулся под утро со своих ловушек. Никого еще не было, кроме Василия.
- Сколько можно эту гниль хлебать? - хлебнув из кружки, возмутился я - на дне уже плавали зеленые водоросли - и помечтал, - Эх, водички бы свеженькой, из колодца.
- А в чем дело? - глядя вдаль в горизонт ответил Василий. - Бери лопату и копай колодец.
Я от души рассмеялся над его шуткой. Вася встал.
- Иди сюда, - позвал он меня, отойдя в сторонку от лагеря метров на десять.
- Видишь вот этот кустик. Верблюжья колючка называется. Так вот, если целиком выкопаешь, то там под ним будет вода. Его корни опускаются до грунтовых вод.
- А это глубоко? Метр будет?
Вася неопределенно махнул рукой в сторону верблюжьей колючки:
- Да какая там глубина! Этому заморышу много ли влаги нужно.
- Да? Ну это же здорово! Давайте же копать. Будем с водой.
- Берись тогда за дело. Ты пока начинай, а ребята подойдут, помогут. Только смотри, корень не срубай, а то потеряешь водную жилу. Корень извивается и может в сторону уйти. Хоть раз колодцы копал?
- Копал, копал, “старый” знает свое дело!
- Ну, в принципе, дело не сложное, пустынные кроты за полдня до воды добираются.
- Какие пустынные кроты? Я еще таких не встречал.
- Ничего, встретишь еще.
Я взял саперную лопатку, разметил квадрат шага по полтора на каждую сторону и добросовестно принялся разгребать песок вокруг низенькой колючки. Первые полметра глубины я прошел быстро, но потом стали попадаться камни.
Я копал и мечтал, как хорошо будет, когда у нас появится свой колодец. Здесь возродятся райские кущи. Здесь будет город-сад. Недаром города строились там, где была вода. Вода уходила - и города пустели.
Ожидая, когда же закончится корень, я углублялся больше и больше. Не желая открывать свою воду, корень и особенно колючая верхушка путались под ногами, так и стараясь попасться под острие лопатки. Я зашвыривал верблюжью колючку туда-сюда, освобождая себе фронт работ. Погрузившись в земной шар по пояс, я догадался срубить верхушку с колючками, а длинный корень закрутить, как кабель, в два кольца и положить в середину. Стало гораздо удобней.
Колодцы мне копать приходилось. Вернее, один колодец за всю жизнь. Это было еще до армии, когда я учился в техникуме и приехал в поселок на каникулы. Мы, четверо мужиков, тогда копали колодец моему двоюродному брату Анатолию. Тот только что женился и обзаводился хозяйством. Мы ходили по огороду с лозой, с прямоугольными проволочными рамками, и после долгих препираний в конце концов сошлись, что удобнее копать в одном из четырех углов огорода. Мы тогда копали целую неделю, а прокопали всего семь метров, за все время и работу выпив море самогонки и бражки, чем нас угощал Анатолий во время “сухого закона”. Да еще в конце одного чуть не угробили, когда на него выскользнула при подъеме грязная лопата. Повезло мужику. Упавшая с семиметровой высоты лопата только рассекла кожу на лбу и задела руку. Родился в рубашке тот мужик. А если бы сантиметром ближе к телу?
В ходе работы я часто выскакивал из ямы и шел пить. Вася лежал под пологом и дремал, прикрыв лицо панамой.
- Ну, как дела? - приподнимая свою панаму, равнодушно спрашивал он.
- Немного осталось, кажется, уже земля сырая пошла. Так что скоро с водой будем.
- Ну-ну, - Василий снова закрывался от солнца.
Я уже выкопал почти со свой рост, когда часа в три пополудни пришел Бердыш. Он нес за плечами связку тушканчиков.
- Костя, ты что делаешь?
- Колодец рою, не видишь что-ли? - отвечал я, выглядывая из своей ямы.
- Колодец? - удивился он. - А кто тебе сказал?
- Василий. Говорит, если выкопаешь верблюжью колючку целиком с корешком, то там и будет вода. Там грунтовые воды, - со знанием дела пояснил я.
Чертики запрыгали в глазах Бердыша. Он стал щуриться на солнце, скривив свою физиономию, закусив нижнюю губу. Пить хочет. Он сочувственно посмотрел на меня и, скривившись окончательно, произнес.
- Ну-ну, копай, мы тебе поможем.
- Давайте! Только быстрей! Я уже зашиваюсь.
Ничего не ответив, Бердыш отвернулся и ушел.
Я продолжал с усердием копать. Земля выкидывалась тяжелей, корень свивался уже в несколько колец, моя макушка уже скрылась под уровнем поверхности пустыни Каракум.
- Хорошее дело задумал, Бельмондо, - вдруг услышал над собой одобрительный голос Михала. Он также вернулся с добычей.
- Ну да, - ответил я, польщенный его похвалой.
- Далеко ходить не надо будет, - рассудительно продолжал Михал, - экологически чисто. Правильно задумал, Бельмондо! Нужник прежде всего должен быть на стоянке.
- Какой нужник? Ты че, сдурел, Михал?
- Как не нужник? Могила что-ли? Умер кто-нибудь?
- Сам ты умер. Колодец я копаю, не видно что-ли? Корешок видишь? Вот доберусь до конца, а там водичка. Ясно тебе?
У Михалы с чувством юмора было хуже, он схватился за голову.
- Уё...! Ёксель-моксель! Ты че? Ты того? Ну ты даешь, Бельмондо!
- А что?
- Ты знаешь, сколько тебе надо будет копать?
- Сколько?
- Тридцать метров!
- Как тридцать? Деревья такие редко встречаются. Пустынные кроты вдоль корня за полдня докапываются.
- А вот так тридцать, пустынный крот! Литературу надо читать.
Я сильно не поверил. Но пройденные собственноручно два метра были также внушительными и они давали какой-то процент недоверию.
Подав руку, я с помощью Михала вылез из ямы. Но проигрывать не хотелось.
- Хорошо, Михал, пойдем спросим Василия, он тебе скажет.
Мы зашли в палатку, а там Василий с Бердышем давились от смеха, и увидев нас на пороге, уже не скрываясь, загоготали. Они умирали от смеха, слыша наш разговор с Михалом.
Мне все стало ясно, Михал оказался прав.
- Ах вы, сайгаки, надули! - в сердцах выругался я. - Ловко обманули, гады, остроумно. Но туалета вам не будет.
Затем, разозленный не на шутку, вышел, и к закату завалил обратно дыру. При этом досада временами во мне самом сменялась неудержимым смехом. Лопата вываливалась из рук и я падал на кучу вынутого грунта, вспоминая все моменты ловкого надувательства.
Это был первый мой жестокий проигрыш в спорах по знанию пустыни с Михалом. После приключения с “колодцем” я заинтересовался природой пустыни и попросил у Михала его любимую книгу, в которую на досуге иногда заглядывал. Корень верблюжьей колючки на самом деле достигает до грунтовых вод, лежащих на глубине двадцати-тридцати метров. Там была еще картина верблюжьей колючки, куста, на котором меня “накололи”.
С тех пор меня окрестили пустынным кротом. Правда, так называли только вспоминая этот случай. Тем более были песчанки, а про пустынных кротов в энциклопедии ничего написано не было. Ребята жалели, что я погорячился и засыпал туалет, который они хотели жульнически приобрести. И Михалу со своим плохим пищеварением по-прежнему приходилось брать свою умную книжку и удаляться за ближайший бархан.
* * *
Днем нас мучила жара. Ночи же в пустыне, наоборот, по сравнению с дневной жарой, очень холодные. В темноте тоскливо выли шакалы.
Но я, глядя на яркие звезды через дырку в палатке, думал о том, сколько заработаю и что буду делать со своими деньгами.
Прежде всего, конечно же, куплю машину. Нет, пожалуй, на машину не хватит. Если уж очень изношенную. Но такую не надо. Шмотки куплю, так, для необходимости.
Но как же все-таки мне добиться ее? Намечаемый заработок я “вкладывал”, прежде всего, в мечты о Марине. Мне нужна была победа над ней, ради чего, собственно, я тут и загораю. И каждую минуту мое настроение и планы в отношении Марины могли сменять друг друга от любой случайной мысли. Перепад моих желаний и сомнений, связанных с Мариной, почти всегда был неожиданным.
А что, если ей предложить провести ночь со мной за деньги? Я не хотел уже ее сердца, утверждая, что сердце Марины мне никогда не будет принадлежать. За деньги можно купить все. Как кто-то сказал, то, что не продается за деньги, можно купить за большие деньги. Женщины любят деньги, и Марина любит, она меня убедила в этом своим замужеством. Сколько же ей предложить? За пятьсот согласится? Нет, пожалуй, дешево, может не согласиться. А вот купить хотя бы час за миллион, наверное, не будет трудностей. Но ладно, чтобы не было колебаний с ее стороны, я отдам ей все деньги, что заработаю за сезон. Проститутки разного сорта от тридцатки до ста стоят, но можно сговориться даже за пятнадцать. С лахудрами во время пьянки в общежитии техникума мы даже не сговаривались, сходились вообще за так. А Марина во сколько раз дороже стоит? Получалось, что Марина стоила самой шикарной проститутки раз в тридцать дороже.
Такие мысли мусолились в моей голове, в то время как мне ни разу не приходилось касаться руки Марины. Мысли были настолько преступными, как желание грязного поганого смерда переспать с божьей матерью. Но я не мог остановить свои запретные чаяния. И с этим засыпал.
Я чувствовал греховность своего желания - обвиняю Марину в брачном расчете, а сам пытаюсь торговаться с ней, предлагаю ей деньги за ночь!
Но хитроумный Костя Галушкин обошел это моральное препятствие. Он обелил себя, найдя для себя принципиальную разницу между собой и человеком, в которого он влюблен. Костя решил, что Марина деньги ставит на первое место, а для него самого - это лишь средство достижения любви. Хотя с другой стороны, он как бы предлагал Марине продаться, то есть стать такой, которую он как раз и обвинял, но, так или иначе, для себя Костя решил, что девиз Марины - есть деньги, то будет и любовь, а его, Кости, девиз - главное любовь, хотя бы и за деньги.
* * *
В последнее наше переселение мы переехали к засыпанным песком руинам заброшенного кишлака. Но, боясь змей и скорпионов, расположились в сторонке на ровном месте.
Василий с Бердышом ушли осматриваться, а мы с Михалом решили обследовать развалины.
Разрушенные старые дома едва виднелись, сложенные из саманных кирпичей, они возвращались в исходное состояние глины. К тому же все пространство бывших улочек поросло едва ли не буйной для пустыни растительностью, мы с трудом продирались через жесткие заросли.
- Да, - молвил Михал, - бесхозяйственность. Вот до чего доводит расточительное разбазаривание природных богатств. Вот тебе и великий шелковый путь. Тоже мне цивилизация древнего Востока! Чурки! До чего довели цветущий край! Варвары, чего с них взять, - в конце своего возмущения Михал сокрушенно махнул рукой.
- И что ты предлагаешь, Михал? Посоветовал бы им на этой сковородке дальше жариться? - спросил я.
- Деревья надо было сажать! Или хотя бы сохранять окружающую среду, которая есть. Чего тут соображать?
- А вообще-то ты уверен, что здесь проходила шелковая дорога?
- Уверен, уверен, не беспокойся, - заверил Михал, и махнул рукой на промежуток между двумя глиняными холмиками. - Вот именно по этой улице.
- Вот уж ты знаешь! А может тут Тамерлан проходил и разрушил? При чем тут тогда жители?
- Да ты хоть знаешь, кто такой Тамерлан?
- Знаю, конечно! Кто же этого завоевателя не знает?
- И когда же все это было?
Мы снова встряли в ученый спор, проходил ли тут Тамерлан или нет, и когда он вообще ходил.
Вместе с тем, мы внимательно рассматривали руины, надеясь найти что-то интересное, хотя бы горшочек серебряных динаров или волшебную лампу с джином. Но только убедились, что древнее селение являлось рассадником огромного количества насекомых и омерзительных рептилий. За этот сезон я увидел много пустынной живности - скорпионов, тарантулов, фаланг, варанов, маленьких змеек и больших длинных змеищ. И даже однажды посчастливилось увидеть горбоносого сайгака. Но такого обилия пустынной фауны мы еще не встречали. Ядовито-хищная живность пустыни прямо кишела в заброшенных жилищах. Я, как уже говорил, боялся и терпеть не мог этих пауков, змей и ящериц. Наверное, с библейских времен.
- Остатки старой крепости, - дал Михал определение развалинам.
- Откуда видно, что это старая крепость? Одни засыпанные песком лачуги. Заброшенный кишлак за двадцать лет в такое же состояние придет.
- Вот, видишь, остатки крепостной стены, - Михал показал рукой на песчаный бархан рядом с развалинами. - Он постучал пальцем по лбу. - Надо соображать дедуктивно, Бельмондо. А ты, наверное, только одну индуктивную извилину и имеешь со своим электрическим техникумом.
Мне уже надоело спорить с ним, я палкой выковыривал какого-то огромного мохнатого паука.
- Это скорпион, - сказал я.
- Это тарантул, - авторитетно заявил Михал.
Спорить из-за такой мелочи не стоило. Мы, на какое-то время замолкнув, продолжили поиски клада дальше.
Руки в соблазнительные пещерки совать боялись: тыкая туда палкой, часто тревожили какого-нибудь змеевидного или паукообразного жителя. Но Михал не совсем доверял палке и временами лазил рукой в слишком обещающую дыру.
- Михал, сколопендра! - воскликнул я.
- Где? - испугался Михал и застыл, боясь шевельнуться, как будто он стоял рядом с пчелиным роем.
Я, довольный тем, что разыграл, со смехом ответил ему в рифму.
- Ну ничего, я тебя тоже так разыграю, что не обрадуешься, сайгак, - пообещал Михал, оправившись от испуга.
Мы опять продолжили наши археологические исследования.
- А-а-а, укусил, укусил, гад! - вдруг заорал Михал и бросился как заяц-толай скакать по древним, а может современным, руинам.
- Брось разыгрывать, Михал! - вслед прокричал я ему, подумав, что он сделал ответный ход, решив в свою очередь таким образом расквитаться со мной.
Но он бежал так быстро и далеко, как никогда. Это меня смутило.
Михала я не догнал. И пока добежал до стоянки, он уже лежал возле палатки, по-покойницки скрестив руки на животе.
- Ты чего лежишь, Михал? Давай не дури.
Михал лежал бледный и потный.
- Я того, Костя, в общем, приказал долго жить, - сказал он умиротворенно. На его глаза навернулись слезы. - Вот так, все, Костя. Обидно, даже и не пожил. В общем, передай привет моим. Мою долю за тушканчиков тоже им отдайте, жене и ребятишкам. Смотри, чтоб было без обмана. Душеприказчиком будь моим. Все-таки шаберами были с тобой. Все, концы отдаю, ослаб совсем, сейчас будут удушающие судороги. А, вот уже и дышать становится тяжело, - как ученый-физиолог Иван Павлов перед смертью, описывал свое предсмертное состояние Михал.
- Брось глупости болтать, Михал, - сказал я. - Противоядие в аптечке у Василия есть. Ты пробовал?
- Какое там противоядие! Поздно уже. Если только рубить мне палец. Может быть еще поможет.
- Ну давай тогда отрубим.
- Все равно конец один, кровью изойду.
- Даже самый маленький шанс спасения нельзя упускать.
- Ну руби, коли так, - согласился Михал.
Но тут я заколебался.
- Руби же, чего стоишь? - более уверенно сказал Михал.
- Чем рубить, ножом или топором?
- Ножом давай.
- А может топором? Быстрей будет.
- Нет, давай ножом ампутируй. Не так страшно и не промахнешься.
Я взял нож.
- Может перетяжку руки сделать, - затягивая предстоящую операцию, вспомнил я еще одно средство от ядовитых укусов.
- Поздно, уже несколько минут прошло, организм отравлен, руби давай, - едва не плача Михал зажмурил глаза и протянул мне руку, - Только по сгибу старайся. Кость не перепилишь. И, наверное, не так больно будет.
Я посмотрел и увидел, что из его указательного пальца торчит отломанная верблюжья колючка.
- Разыграл все-таки, сайгак! - я не на шутку рассердился, бросил нож в песок. - А ведь скакал так натурально, артист. Как горный козел по Гималаям. И еще разлегся тут, как хрен моржовый! Поневоле поверишь.
- Ты что, Костя? Спасать меня не хочешь? Прости уж за все обиды.
- Хватит здесь клоунаду разводить, Михал. Чай, не маленький уже.
Я выдернул колючку из его пальца и показал. Михаил посмотрел на верблюжью колючку с таким болезненным страхом, как первоклассник смотрит на иглу шприца, которым ему собираются сделать прививку.
- Вот где, Кощей Бессмертный, спрятана твоя смерть. Держи, засунь в одно место и храни там до страшного суда
- Это же верблюжья колючка, кажись! - не веря самому себе, обрадованно предположил Михал.
- Вот именно. Ты тоже накололся на нее, знаток пустыни.
Непроизвольно его рот разворачивался до ушей. Михал осматривал свою руку, понажимал на указательный палец, прочувствовал свое внутреннее состояние.
- Ах вы, твари! Вы у меня попляшете! - он вскочил, окончательно убедившись, что с ним все в порядке. - Пошли, Бельмондо, мы сейчас с ними разберемся.
- Что ты с ними собираешься делать? Скажи спасибо, что счастливо отделался.
- Пошли, пошли!
- Да ну тебя! Хватит на сегодня приключений.
Но оживший Михал не унимался. И мы с ним опять пошли к руинам.
Михал нарвал пучок сухой травы и поджег.
- Пали гадов! - заорал он. - Мы всех вас выкурим отсюда! Ни одна зараза не уйдет!
Он побежал по размытому периметру развалин и начал поджигать траву. Иссушенная растительность бралась как порох. Я также сделал такой же факел и, “прикурив” от набирающего силу пожара, побежал по другой стороне. И скоро окруженная огненным кольцом покойная крепость через несколько сот лет после жестокого завоевателя Тамерлана запылала в очередной раз. Вся притаившаяся там живность закопошилась. Множество мелких и крупных змей спешно старались скрыться за горизонт, выскочила лисица, ускакал заяц-толай. Змеи, вараны, ящерицы огромных размеров, скорпионы выползали из своих укрытий, из тени, создаваемой остатками строений и растительностью.
Мы даже потревожили тушканчика. Ночное животное заподозрило что-то неладное. Я погнался за ним. Тушканчик юркнул, сразу же найдя неглубокую ямку. Затаившись, он смотрел из своего убежища на меня своими глазками-бусинками. Шкурка его была слегка подпалена. Видимо, он обжег также лапки, так как сидел завалившись на бок.
- Нечего мучаться, братец, все равно сдохнешь, - пожалел я его, и, схватив привычным движением, умертвил зверька.
Мы спалили всю растительность. Когда Василий и Бердыш возвратились, мы уже любовались следами обширного возгорания.
- Вы чего это тут делаете? - спросил нас Василий.
- Укусил меня один ядовитый гад, - ответил Михал.
- Какой гад? На верблюжью колючку напоролся пальцем, - поправил я.
- Да уж, - вздохнув, сказал Василий, - А где теперь топливо будем брать?
- Мы, - сразу же сникли я и Михал, - об этом как-то не подумали.
- Ну теперь подумайте, дундуки, - Василий в первый раз изменил своему фирменному “сайгаку”.
Так, в результате выкуривания михаловых обидчиков, мы остались без топлива. И нам с Михалом до конца сезона приходилось ходить по округе за семь верст, добывая дрова для лагеря.
* * *
Сезон заканчивался. Мы с нетерпением ждали, когда же поедем домой, отмоемся за все лето, попьем вдоволь свежей воды, и ляжем на человеческие кровати. Но самое главное, нам до смерти осточертели жареные-вареные-пареные тушканчики.
Приехал Шовкат за последней партией пушнины и за нами. Мы быстренько скатали палатку, погрузились, прицепили бак для воды, и через час уже неслись обратно домой. Теперь дорога в дюнах казалась не такой долгой и пыльной.
Мы приехали в город, взяли самый дешевый номер в гостиннице, напились, отмылись и поехали к хозяину. Но возникли непредвиденные проблемы. Закир отказывался заплатить нам, ссылаясь на отсутствие наличных денег.
- Салат-малат, приедете потом. Нету сейчас, нету денег.
- Когда мы придем? Ты думаешь так легко туда-сюда кататься. Нехорошо, Закир, - упорствовал Василий. - Рассчитайся лучше добром за работу. Иначе опять устроим головомойку.
- Ладно, ладно, дайте два дня, получите все. Постараюсь достать.
Нам пришлось срок пребывания в гостинице продлить еще на два дня. Пока мы отдыхали, задержавшись не по своей воле, Василий рассказал, что несколько лет назад им - а их тогда было более десятка человек - хозяин тоже отказывался платить за пушнину. Но нашлись отчаянные ребята и намылили ему шею. С тех пор он исправно платил. А вот опять заерепенился. Видимо, из-за изменений в политической обстановке; в братской республике уже царили сепаратистские настроения.
Но угроза возымела действие. Через два дня после обеда мы наконец получили свою зарплату. Богатство было невиданное. Мы поделили заработок. Согласно договоренности, Василию за старшинство полагалось несколько процентов сверху. Каждый, взяв себе на текущие расходы, завернул свою долю в сверток, которые затем мы положили в один вещмешок. Михал свои деньги класть в “общак” отказался.
- С собой вернее будет. А то вдруг сбежишь, - обращаясь ко мне, пошутил он, и положил во внутренний карман свою часть.
- Ты у нас будешь главным казначеем, - Василий вручил мне вещмешок.
Наконец, довольные, мы пошли на железнодорожный вокзал. Мы шли по центральной улице городка. В моем вещмешке приятной тяжестью лежал наш сезонный заработок - три толстые пачки купюр. Даже перепалки с Михалом у нас не возникали.
Я решил представительно одеться. Чтобы все видели, что мы не какие-нибудь неудачники, возвращаемся с добычей.
- Пойдемте в магазин. Шмотки посмотрим. А то ходим среди цивильных людей как охламоны, - предложил я, и вовремя увидев вывеску “Одежда”, обрадовался. - А вот как раз и одежный магазин!
- Будет тебе, Бельмондо, ерундой заниматься! Там, у себя, купишь, - отмахнулся было Михал.
- Ладно, полюбопытствуем, - сказал Василий.
Мы зашли в магазин и разбежались по отделам высматривать товар. Я сразу же пошел в секцию мужской одежды. На костюм-тройку не стал даже смотреть. Они всегда мне не нравились. Сначала хотелось купить костюм бордового цвета, как у новых русских. Но потом раздумал - слишком вычурно. Тогда я облюбовал более простой, темно-синий в тоненькую полоску. Тут же выбрал галстук. Вернее два галстука. Один на резинке, так как еще из свадьбы Петьки Смуглого помнил, что завязывать галстуки никто не умеет во всей округе. Другой галстук я взял на всякий случай, тем более он уже был завязанным. Я облачился в новый костюм и из примерочной кабинки вышел при полном параде.
- Ну, прямо жених вырядился! - засмеялись ребята. - Давай уж тут заодно тебя и поженим. Вон как продавщица смотрит.
Стоящая у кассы восточная красавица в цветных шароварах и тюбетейке приветливо улыбалась нам.
- Вот тебе для лучшей сохранности финансов, а то, не дай бог, чиркнут лезвием по мешку и вывалятся наши труды на дорогу, - протянул мне Василий новенький дипломат. Мы переложили деньги из мешка в дипломат и пошли дальше.
До вокзала оставалось немного. Оставался пересечь небольшой окруженный забором пустырь, когда нас сзади кто-то окликнул.
- Эй, земляки, - к нам подходил парень явно азиатского вида.
- Чего тебе, сайгак? - грубо спросил Василий.
Он сразу же изменился в лице, стал жестким, настороженным. Мы же прыснули со смеху. Абориген действительно очень походил на эту пустынную антилопу. Человека воспитывает окружающая среда, и, видимо, в педагогическом процессе все обитатели одной местности невольно перенимают друг у друга даже внешние черты. А этого “земляка” кажется сразу же после рождения с сайгаком в одни ясли положили. Парень и ноздрями поводил как сайгак.
Мы не успели опомниться, как из дыры в заборе высыпали несколько человек и встали перед нами. Среди них особенно выделялся похожий на гориллу с длинными волосами детинушка. Его рост и самоуверенная осанка выдавали в нем вожака банды.
Мы остановились. Стало ясно, что нас уже поджидали. Вычислить несложно, сразу было видно, что делают здесь славяне с загорелыми физиономиями. У меня уже второй раз обновлялось щемящее чувство, что сейчас нас станут бить превосходящими силами. Будет то же самое, что и в стройотряде.
Детина с бандитской мордой, нагло уставившись на наш дипломат, без акцента подозвал меня:
- А ну иди сюда.
Мы оглянулись. Бежать было бесполезно - четверо сзади, четверо спереди.
- Да че вы, хлопцы, че вы? Мы ничего! - заверещал Михал. - Нет у нас ничего. Чего вы хлопцы? Ладно, Костя, отдай им, отдай, чтоб подавились.
- Стой спокойно, - сказал Василий.
Он подошел к главарю и видимо хотел договориться. Но главарь, ни слова не говоря, ударил под дых Василия, как тот лишь приблизился. Наш старшой согнулся, схватившись руками за живот. Действительно, все произошло почти по стройотрядовскому сценарию. Но сейчас было хуже, при нас находились деньги.
Михал бросился бежать обратно, но там напоролся на стоящих сзади четверых.
- А ну, не трожь! - я бросился с дипломатом защитить Василия. Тут выступил еще один и ударил меня по зубам. Толчок получился чувствительным, но не достаточно сильным. Я размахнулся и ударил дипломатом по голове обидчика. Ручка с одной стороны не выдержала и треснула. Но дипломат остался все-таки в моих руках. Ко мне подбежало несколько бандитов. Ухватили за руки и стали выдирать дипломат. Я матерился и кусался.
- Не возьмете! Хрен вам!
Кинг-конг кулаком как молотом ударил меня по макушке. У меня из глаз посыпались искры. Я начал глохнуть и поник. И как загасили Бердыша, уже не увидел.
* * *
Мы отходили, отряхивались от пыли, подсчитывали потери. Бандиты обчистили всех. Прежде всего отобрали дипломат, вытащили карманные деньги. Михала, который хотел смыться, также вытрясли. И в результате, в выигрыше оказался только я со своим костюмом. Хорошо, что успел купить какую-то обновку.
Больше всего досталось Бердышу, лицо его было сплошным синяком. По сравнению с нами, Бердыш был более крепким. Сильно поцарапали Михала. Василий отделался только ударом под дых. На мне больше всего было крови. Она сочилась изо рта и носа, ослабшего, видимо, от жары. Я прикусил язык и впервые зашатались два передних зуба. Размазанная по лицу кровь вместе с пылью создавали ужасную картину разбитого лица. Хотя физически я чувствовал себя довольно сносно.
- Как себя чувствуешь, Костя? - беспокоился Василий
- Ничего страшного, только кумпол раскроили, - я еле мог выговорить прикушенным языком.
Я отряхивал свой извалянный в пыли новый костюм. Повезло, даже рукава были на месте.
- Слушай, Бельмондо, нехорошо получается. Мы все остались на бобах, а ты отоварился! Делись давай. Или брюки или пиджак отдавай, - попытался поделить Михал мой костюм, купленный на мои собственные четыреста рублей.
- На, держи, Михал, - продолжая одной рукой отряхивать брючину, я сунул ему кукиш под нос.
Кое-как приведя себя в порядок, мы пошли в милицию. Но “урюк сушенный” в милицейской фуражке отказался даже зарегистрировать наше ограбление. У них, чтобы были хорошие показатели, регистрировали только явно раскрываемые преступления или если было убийство. Мы вызывались описать до мельчайших подробностей кинг-конга, но дежурный так и не оформлял протокол. Милиция темнила - кинг-конг был настолько внешне примечательным, что его невозможно не знать в этом кишлаке городского типа. Мы тогда пошли к Закиру и выпросили денег на оплату билетов, чтобы добраться до дома. Он быстро оплатил нам билеты. За легкость, с которой он выдал нам денег на обратную дорогу, мы между собой заподозрили Закира в организации засады на нас, но не имели никаких явных доказательств.
Так бесславно закончился наш поход за тушканчиками.