Тихо отлетает время. На стене тукают старые деревянные часы, потихоньку поскрипывают бренными пружинами, вздыхают … Часы, часы … Многое пережили вы на своем веку, многое перетикали, много ушло вас, отдавших столько ценного простой человеческой глупости.
На улице мокро. Темно. В слепых островках фонарного света кружит незатейливые хороводы палая листва. Потихоньку разбухает, втаптывается в асфальт. Лежит под ногами примятая к дороге, словно сросшись с нею – будто так и было всегда. А вспомни недавнее – свет, тепло – и вот кажется, что отлетает, просто выпархивает из рук маленькая птичка, щебетание которой пролетело, как его и не было, – а место ее заняло ЧТО-ТО, от появления которого становится вдруг нестерпимо грустно. Ибо сознается его неотступность.
Ведь вчера еще под солнцем мы скакали …
Тяжело становится; клонит в раздумья.
На двор вывалили груду черной земли, обсыпали из мешка семенами предполагаемой газонной травки. Взойдет, авось, к весне. А двор-то испохабили. Парили здесь ласточки, – лепили гнезда в вентиляционных дырах; были качели, ребятня, скамейки с бабушками … Даже голуби треклятые как-то не казались отвратительными. Теперь же – анархичная чернота и сотни удивленных глаз: зачем? Кто знает … Почему? Да может, потому только, что все оно изрядно надоело. Побыло – дай и новому дорогу. Худо ли оно, хорошо – время покажет. По крайности, сейчас его листвой присыпало, присыплет и больше, а потом – снежок выпадет. Чай, не худо …
Привычный клен. Дедами еще сажен; ему – всё нипочем: и лед, и зной, и ураган. Сколько ни драли его кору, сколь ни отламывали ветры сучья, а он, с Божией помощью, – жив и невредим. Лишь захворал, бедняга: осыпаться стал прежде обычного, да быстро невпопад; листва на макушке жухнуть стала. Да ничего: пусть будет первой, возвещающей осень. Пусть прежде другой спорхнет на землю: прохожим знак будет: застегивайся туже! Да уж чего теперь предупреждать: еще несколько делений термометра вниз – и запорошит … Хотя бы вот тот дом, что через двор: знаю – в нем в любую темноту нет-нет, а горят несколько окошек. Вот хоть то, что на седьмом – чуть правее: точно, не ошибся. И что за вахту несут его обитатели … А вот в подъезде, что прямиком напротив, в самом «парадном», как бабушки наши изъяснялись, всегда тьма – хоть глаз ты выколи. И только на самом верху курится в полглаза желтенькая лампочка …
Прошуршит изредка под окном машина. Не спрошу, кого несет в полночный час: по нынешним временам такой вопрос сам по себе отдает каким-то ретроградством. Лишь вспомню, что сегодня днем под дождем тоже катила по той стороне двора какая-то телега. Серая; небо серое; дождь серый, серые рабочие с тачками в земле колупаются … А я сижу за книжкой аккурат за этим же столом, да вдруг дернуло оторвать взгляд к окну: как все серо вокруг! Осень, батюшки мои, осень!
Осенью, говорят, закипает творческая деятельность. У Пушкина была болдинская осень, у шизофреников – обострение … А что: они тоже своего рода художники – недаром богато воображают по линиям аналогии. Как у кого – не знаю, а тут – всё на месте. Валяться б да созерцать; что ж – тоже творчество. А может, и преувеличиваю: коль уж берешься за отправление обязанностей, то лихо и споро получается. И не от того только, что «надо», а просто как-то легко все идет. А для этого нужно немножко грусти. Всякое серьезное творчество имеет оттенок трагичности. И собранности тоже, равновесия. И всего этого, слава Богу, – в меру. Хоть и не избыточно, но и без недостатка.
А за окном продолжает моросить. Холодно, зябко, чуточку горестно. Оно как-то подстегивает задуматься … Не только «уйти в себя», но и взвесить, оценить. Спокойствие …
Кто вы, мои не существующие пока дети? Я вас не знаю, не чую и не могу, скорей всего, видеть что-то в вас. А вот почему-то наверняка почти вижу. У вас тоже будет свой двор – лучше или хуже этого, а может, и он самый, – а только свой, единственный и самый-самый близкий. И вам в бока будет дуть студеный ветер, в ваши сморщившиеся от холода лица будет моросить, а под ногами у вас будут шелестеть желтые кленовые листья. И у вас думной ночью будут знакомые окошки напротив, и у вас будут свои лени и озарения. Будут тикать часы, так же будет течь немилосердное время. И у вас будет своя осень.
13 октября 2001 г.