Любовь Ивановна не любила заместителя генерального директора. Так же она не любила главного инженера. Еще она не любила главного механика, а заодно всех секретарш, водителей, курьеров и песню «Кто не знает Любочку? Любу знают все…» Но больше всего она не любила песню группы «Михей и Джуманджи», под названием «Сука-Любовь». Не то, чтобы правда колола ей глаза, просто Любовь Ивановна не догадывалась, что она - сука. Она считала себя позитивным человеком.
Любовь Ивановна больше всех любила главного бухгалтера, поскольку именно им она и работала. Еще она любила крепкие алкогольные напитки и песню группы «Браво» «А Любовь не тонет, Любовь не горит…»
Эту же песню любили зам. генерального и главный механик, вкладывая в нее совсем другой смысл. Даже водители говорили: «Чего с ней связываться? Любовь в говне не тонет… Из песни слова не выкинешь!»
Еще Любовь Ивановна очень не любила хамоватого, вечно нестриженого системщика, который всегда пугался и вздрагивал при ее приближении. Зато, успокоившись, начинал петь: «Любовь нечаянно нагрянет…»
- Любовь Иванна, - небрежно поправляла его Любовь Ивановна.
- Любовь и ванна, - соглашался системщик, разбираясь в очередных неразрешимых задачах, поставленных ею перед компьютером.
Любовь Ивановна была женщиной среднего роста и чрезмерной полноты, за что системщик прозвал ее Телепузиком. Когда Любовь Ивановна про это узнала, то пошла и пожаловалась генеральному директору.
На следующий день уже весь офис называл ее Телепузиком, а один из водителей сразу же преподнес ей мягкую игрушку - фиолетового телепузика.
Любовь Ивановну это задело.
- Это же мужик, - возмущенно тыкала она пальцем в абсолютно гладкую промежность антенноголового зверька.
- Это бесполое существо, - констатировал системщик, изучив указанные Любовью места.
- Нет! Фиолетового зовут Тинки-Ринки. Он мальчик. А я - девочка: Ляля. Мне нужно было подарить желтого телепузика.
Вот так, потихоньку и текла жизнь в офисе. Но вот однажды главный механик явился на работу в совершенно непотребном состоянии. Никто так и не понял, что так сильно оттопыривало в то утро его карман и зачем его понесло в бухгалтерию.
Грузно сев на стул, стоящий напротив стола Любовь Ивановны, он оглядел стену с календарем и, икнув, выронил:
- Бухгалтер, снимай бюстгальтер!
- Ага, щас, - как бы готовясь нанести ему удар, процедила Любовь Ивановна.
Механик стал тускнеть прямо на глазах. Какая-то его грандиозная задумка рушилась, и он ничего не мог предпринять, чтобы исправить положение.
- Бухгалтер, снимай бюстгальтер, - уже совсем вяло пробормотал он.
- Нет!
- А миньет?
- А ты мне отчеты сдал? - перешла на другую тему Любовь Ивановна, как будто все зависело только от отчетов, - Сегодня какое число? Десятое! А ты когда их должен был сдать?!
- Когда? - проявил притворную заинтересованность главный механик.
- Пятого! Пятого ты их должен был сдать, а сегодня десятое! Так что иди, и чтобы отчеты были у меня сегодня.
Механик явно не собирался уходить.
- Люб, я к тебе совсем по другому делу, - заговорщицки прошептал он.
- Что еще за дело?
- Не хочешь здоровье поправить? - начал издалека механик.
- Ты отчеты сначала сдай, а то, как в прошлом месяце, до двенадцатого дотянешь, - в голосе Любовь Ивановны начали проскакивать теплые нотки. Видно для нее это утро тоже было тяжелым, но она владела собой.
Главный механик, выплеснув из чашек бурую жидкость, стал открывать извлеченную из недр пиджака бутылку «Привета». Любовь Ивановна сильно вожделела, но, с деланной строгостью, продолжала:
- А вообще, Гриша, на какой стадии у тебя отчеты?
- Да на час работы осталось, - почти не соврал он, деля яблоко на четыре дольки. Его тяжело было уличить во вранье, так как глаза всегда оставались честными и убедительными, даже когда он говорил, что не стучит.
- Ну, сейчас подлечишься и доделаешь, - заключила Любовь Ивановна и выжидающе засмеялась.
- Будем! – провозгласил Гриша и поднял чашку.
- Давай, чтоб сегодня все доделал, - с неоткровенной строгостью заявила Любовь Ивановна. Затем быстрым движением заставила содержимое чашки перейти в ее бухгалтерскую сущность. По сущности побежало тепло. Щеки порозовели, взгляд приобрел осмысленность и целеустремленность.
Грише такая быстрота и легкость не удались, и он, закашлявшись, стал торопливо уминать четвертинку яблока, со вчерашнего дня лежавшую у него в кармане.
Любовь Ивановна закурила. Гриша стал приходить в себя и вживаться в окружающую обстановку.
- Ух, ты! У тебя новый коврик для мыши?
- Да, один клиент, немец, подарил, - кокетливо наклонила голову главбух.
- Клиент… тебе? Как это? – не догнал Гриша.
- Вообще-то не мне, - отвела глаза Любовь Ивановна, - У нас ведь Матильда Павловна с немцами работает. Клиент принес эту штуку, когда она в парикмахерскую отпросилась. А мне так понравилось…
- Ух, ты, с калькулятором, - продолжал изучать коврик Гриша.
- Вот потому я ее и взяла. Мне же больше приходится считать. А тут еще часы есть… и видишь, какое углубление для руки? – запястье Любовь Ивановны явно туда не умещалось, - Очень удобная вещь.
- Ну что? После первой и второй – перерывчик небольшой, - взял бутылку Гриша.
Любовь Ивановна одобрительно хохотнула, но неудачно. Кусочек яблока выпал изо рта на мышиный коврик. Она хотела его поднять и вернуть обратно, но, увидев, что Гриша наливает, стала внимательно следить, чтобы ее не обделили.
- Стой! Куда себе столько? Ты и так уже хорош. Тебе отчет еще писать, - захлопотала она.
- За отчет! – с бравурной торжественностью провозгласил главный механик.
- Вот, приятно, что человек беспокоится о работе, - совсем размякла Любовь.
Раздался незвонкий стук фаянсовых чашек, и они подлетели ко ртам.
В этот момент зашел генеральный директор. Вернее зашла, потому что это была немолодая, но эффектная женщина. Она была поглощена чем-то своим, и никак не отреагировала на происходящее.
Гриша, наоборот, отреагировал. С поспешностью ребенка, застуканного с банкой варенья, он влил в себя бесцветную жидкость и уставился на календарь.
Любовь Ивановна тоже отреагировала, но то ли реакция бала не та, то ли не в то горло попало, но через секунду после глотка раздался кашель, который за три приема, через рот и через нос, вынес все наружу.
Генеральный директор отрешенно наблюдала за происходящим, будто ждала, пока Любовь Ивановна освободится.
Умолчу о том, что из себя представляло рабочее место главного бухгалтера.
- Люба, - вдруг спокойно сказала генеральный директор, - завтра придет проверка из налоговой. У нас все в порядке?
- Конечно, - сдавленно заверила ее Любовь Ивановна, отводя от своего стола слезящиеся поросячьи глазки, - только Гриша отчеты принесет… и все…
Гриша утвердительно закивал. Глаза его были настолько честными, что генеральный директор удалилась так же непредсказуемо, как и возникла.
Главный механик потянулся к выходу.
- Куда? – в голосе Любовь Ивановны снова зазвучали властные нотки, - Кто все это убирать будет?
- А я-то тут причем? – попытался невозмутимо улыбнуться Гриша.
- Как причем? – разразилась Любовь Ивановна, - Я, что ли эту водку принесла? Я ее пить предложила?
Не хочется мне описывать, как Гриша ликвидировал последствия произошедшего, протирая рукавом клавиатуру и экран монитора, как уговаривал системщика оттестировать «неведомым образом заглючившую» 1С. Как вымыл мышиный коврик под струей горячей воды, а потом, устав от всего этого, как пришел к себе в кабинет и, вспомнив поговорку «Любовь зла…», стошнил на долгожданные отчеты.
Системщик уже производил анализ реестра, а Любовь Ивановна все сидела и угрюмо тыкала пухлым пальцем в кнопки на мышином коврике. Фиолетовый телепузик, стоявший за монитором, и потому уцелевший во время «кашля Любви», наблюдал за ее обреченными попытками. Крохотный дисплейчик так и не оживал.
- Слушай, - обратилась она к системщику, - а такую штуку ты можешь починить? – озадачилась Любовь Ивановна.
«Высуши и замени батарейку», - подумал системщик, но вслух сказал:
- Я не по этим гайкам.
- Жаль, - грустно молвила Любовь Ивановна, пытаясь в последний раз втиснуть свое запястье в специальное углубление, - Отнеси его Матильде.
- И что сказать?
- Скажи, что от Любовь Иванны… презент.
Ненавязчивая мелодия группы «Михей и Джуманджи» равномерно заполняла собой приемную. Матильда Павловна, как всегда, воевала с принтером. Воскрешенный коврик не произвел бурного восторга, возможно потому, что системщик руководствовался песней: «О Любви не говори, О ней все сказано…». Зато справедливость восторжествовала.