Синие, синие, до неприличия яркие звездочки-мотылечки цвета окиси кобальта там, за глазными яблоками. Мелькают, искрятся. Глаза закрывать нельзя. Если закрыть глаза – мотыльки превращаются в пугающе огромных синих махаонов, которые своими призрачно-прозрачными крыльями... нет! Не хочу! Кыш, насекомые! Обиделись, складывают крылья, осыпаясь порошком инея на мозжечок. Синий – это почти белый. Я не знаю, почему так. Просто – знаю.
Это как прошлое. Как погасшее вино в залапанных бокалах, со вчерашнего вечера тоскливо стоящих на кухонном столе, как вымученное «Прости меня, любимая...», прилетающее откуда-то из другого измерения. Как беззастенчиво- фальшивое «Мне не за что тебя прощать» и выкарабкивающееся из-под инея, разрывающее в клочья пронзительно-молчаливое «Я ни за что тебя не прощу!» Это нигде не оставит следов. Это осторожно, не привлекая ничьего внимания, вымоет бокалы, выльет в раковину остатки недопитого «вчера», это заметет все следы серебристой пыльцой...
Вы видели когда-нибудь, как выглядят под микроскопом крылышки моли? Пыльца на них при ближайшем рассмотрении очень похожа на птичьи перья... Моли – тоже птицы, только совсем маленькие. Хочется стать очень маленькой молью, молью – колибри, чтоб даже сами моли недоуменно косились и крутили передними лапками у виска. Спрятаться в том платяном шкафу, где хранятся разнообразные маски на все случаи жизни, и тихонько сожрать их все до одной.
Это же было, было! Ты же все помнишь, такое не забывают!
Кто-то вдруг завозился за деревянной дверцей, громко зашуршал и зачавкал... Мы бросаемся к шкафу – ведь там висят наши куртки, пальто и шубы. Потому что впереди –долгая-долгая зима и в ее кобальтовых объятиях так легко замерзнуть без наших карнавальных костюмов, без наших хитиновых панцирей-саркофагов...
Показалось - вздыхаем с облегчением... Все будет хорошо. Мы переживем эту зиму и еще много других – серых, бирюзовых, иссиня-черных и обыкновенных белых зим.
Синий – это почти белый. Очень холодно. И очень хочется спать. И ничего уже не нужно. Призрачное кобальтовое покрывало опускается на город – сначала робко, неуверенно, потом все плотнее и плотнее обволакивает крыши, деревья, просачиваясь в форточки и тревожно снясь. Тихо. И только где-то в ящике комода кто-то чуть слышно то ли плачет, то ли смеется.
Зима.