ИНТЕРВЬЮ. ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
ГЛАВА X. НЕ БЫЛО БЫ СЧАСТЬЯ...
Бронеслава Авангардовна проснулась лишь под вечер. Сонно и радостно зевнула, оглядела свою комнатку в коммуналке, где проживала вот уж пятнадцать лет. В поле её зрения возвышался массивный круглый стол, на котором, рядом с алюминиевым чайником, была водружена огромная куча валютных ассигнаций. «Ой, что теперь буде-ет! — садистски подумала она, припоминая сегодняшнее утро в театре. — Интересно, пожарка туда уже приехала? Зинка, чать, в вытрезвителе. А Верка-то — ой, мамочки! Её, небось, публика теперь насмерть камнями закидала! И ведь там же Славочка ещё остался, любимчик мой. Всегда такой обходительный, вежливый; не то, что эти настырные бабёнки, которые только визжать умеют. Слава Богу, ещё главной бабки там не было, народной-то этой артистки! А то ведь тоже, как придурочная, всё кричит: «Отойдите от меня, вы пахнете!» Чем это, интересно, я для неё пахну-то?! Я каждый день душ принимаю, и голову мОю через каждые два дня, как положено! Сама она, небось, пропахла вся, а не я! Нашлась тоже!.. Ну, дорогуша, пора вставать — на дворе вечереет, надо быстрее в «Exchange» сбегать, денюжку поменять, а то ведь закроются! А у меня ещё и суп не вареный, и хлеба нету! Надо одеваться».
Бронеслава Авангардовна встала, умылась, причесалась, одела свой излюбленный серый тулупчик и валенки — и выкатилась на улицу. «Exchange», конечно, закрыли прямо перед её носом, на целый час раньше. Да ещё и вывеску на дверь повесили: «CLOSED». Бронеслава Авангардовна всплеснула руками: «Ну что же это такое?! Опять «клозет» — как только мимо не пройдёшь — всё «клозет»! Устроили тут!! Окаянные!!!»
В раздражении Бронеслава Авангардовна запрокинула голову вверх — рядом возвышался большой дом, где на самом верхнем этаже живёт Святослав Теофилович. Окна в его квартире были темны, дома никого не было. И вот тут-то, после этого, Бронеслава Авангардовна увидела меня. Я, как нахохлившийся птенец, свернувшийся в комочек, сидел на каком-то бревне и не выражал никаких признаков жизни.
— Эй, ты чего там делаешь?! — осторожно крикнула Бронеслава Авангардовна.
В ответ была тишина. Я уже находился на грани между этим миром и тем.
— Господи, он же совсем окоченеет! — всполошилась уборщица, и через кучи снега заковыляла ко мне. — Ну-ка, проснись! Проснись, кому говорю! Ты живой али нет?! Батюшки! Он же совсем как льдышка. Эй, ты кого ждёшь-то?! Потерял, что ли, кого?!
— Я кое-как очнулся, хотел что-то произнести, но губы не шевелились.
— Матушка Святая Богородица!!! А ну-ка, вставай! Дай-ка, я тебя подыму, а то ведь совсем помрёшь! Давай-давай, вставай! Облокотись на меня! Вот та-ак...
В это самое время к дому подходил Святослав Рихтер, сбежавший от террора бабы Тани.
— Бронеслава Авангардовна?! — изумился Он. — Какими судьбами?! Мы ведь из-за Вас не могли открыть дверь! А Вы, оказывается, вон где! Что это за молодой человек? Ему плохо? Что с ним?!
— Замёрз он совсем, Славочка, — доверительно сказала Бронеслава Авангардовна.
— Ну так его надо куда-то в тёплое место!
— Может, к Вам его затащить?
— А он, случайно, не пьяный?
— Э-э-э, милый! Пьяного-то я за версту различу, знаю их всех, паразитов! А этот, видно, поджидал кого-то, на морозе, и замёрз совсем. Видите, лицо-то у него совсем белое! Эх, горемыка!
— Ну так давайте занесём его ко мне. Вы поможете?!
— Как не помочь, — известно, помогу.
— Ну, тогда помогайте! Раз, два — взяли!!
Дома у Святослава Рихтера меня осторожно сняли с плеч и положили на диван в большой комнате.
— Вот спасибо, касатик! — заулыбалась Бронеслава Авангардовна, снимая с меня сапоги и куртку. — Душа-то у Вас, я гляжу, чистая, сердобольная. Человека, можно сказать, с того света выдернули. Знаете, что?! Не хотела сначала Вам говорить, но теперь скажу. Я ВЕДЬ ДЛЯ ВАС ГОНОРАРЧИК ПРИПАСЛА! Только Вы им с Веркой поделитесь! Это за сегодняшнее утро гонорарчик! И уж меня-то тоже не позабудьте отблагодарить...
Бронеслава Авангардовна вывалила на стол из своей хозяйственной сумки большую кучу мятой валюты.
— А мне-то зачем?! — изумился Рихтер.
— Ну что за вопросы? — обиделась Бронеслава Авангардовна. — Это будет Вам аванс за концерт, который Вы завтра-послезавтра дадите у нас в театре. А то что-то давненько Вас не слышно! Людям-то хочется послушать! Да и мне тоже. Так что — берите! Безо всяких разговоров!
— Ну и хитрющая же Вы, матушка!! Вам палец в рот не клади! А Верка тут при чём?
— А мы её конферансьём сделаем! Её люди-то именно за это, знаете, и любют! Бывалоче как начнет по телевизору-то вякать — прямо душа мрёт! А играть Вы уж будете сами! Правильно я говорю?!
— Гм-м... Странно как-то… Ну а если она не согласится?!
— Ты, милок, об ентом и не думай! Не забивай голову! На что тебе эти мысли? Когда за дело возьмётся тётка Бронеслава, то у неё всегда всё получится, честь-по-честь… Ничего, что я на «ты» перешла?! Не обижаетесь?
— Да нет, что Вы! Напротив! А мне можно тоже на «ты»?!
— И спору нет, конечно можно! Даже нужно!
— Ну так давай за это что-нибудь выпьем! У меня есть чудесное грузинское вино! Это мне ещё когда-то Яша Мильштейн подарил, да ведь я не пью! И Ниночка тоже не пьет. Правда, они с Галочкой Писаренко сейчас как раз в Грузии, уехали на музыкальный фестиваль. Но это вовсе не из за вина!
— Да я ведь тоже не пью, касатик! Ежели только ма-ахонькую рюмочку ради такого случая!
Рихтер рассмеялся:
— Так ведь вино из рюмок не пьют! Я пойду фужеры посмотрю, если они у нас остались где-нибудь на кухне!.. Мы только по четвертушечке — и хватит! Да, заодно спирт надо найти. Чтоб растирать им молодого человека… А у нас наверняка спирту нет! Придётся в аптеку.
— Ну так ты, милок, сбегай в аптеку, а я уж тогда у тебя на кухне похлопочу, котлетков тебе поджарю! Любишь котлетки-то?! И колбасу свою доставай, мы её тоже на стол поставим! Под грузинское винцо-то, а?!! Японской колбаски. Пойдёт али нет?!
— Пойдёт!! Вот спасибо! В общем, я — мигом! В аптеку!
…Через полчаса на столе дымились ароматные котлетки, а Бронеслава Авангардовна в фартучке несла на подносе два изящных фужера с грузинским вином. Пригубили, закусили, и Рихтер вдруг расхохотался:
— Видела бы сейчас Элисо Вирсаладзе, что мы грузинское вино лишь пригубили! Всю морду бы мне разворотила! Я её боюсь. Но и уважаю: ведь в Грузии так не принято — по глоточку пить! Как будто бы — неуважение к хозяину, что ли... Ну так что, допьём?!
— Эх, была-не-была! Допьём!
Разговор оживился. Бронеслава Авангардовна даже раскраснелась, разрумянилась.
— Знаешь, Слава, я человек простой, консерваториев я не кончала, поэтому попросту скажу, зато честно. Ты — хороший человек! И играешь ты тоже хорошо! Тебя народ любит. Завсегда на твои концерты с удовольствием идут! Я ведь тоже грешным делом за кулисами притаюсь — и слушаю. Благодать! Мне уж больно нравится, как ты Четвертый этюд Шопена играешь! Как огнемёт!! Аж мурашки по телу! Зинка с Веркой сроду так не сыграют! У них руки не из того места растут! Они, небось, и выучить-то его не смогут как следует. А у тебя прямо так эффектно — тарадарадам!!! — и пошёл-пошёл-пошёл!!! А в конце — тррам!! Тата-ам!!! Уж больно мне нравится! И Аппассионата твоя — тоже!
— Это — не моя, Бронеслава Авангардовна! Это Бетховен написал!
— Ну так откуда ж мне знать-то? Мне нравится, как она У ТЕБЯ звучит!
— А Шимановского слышала, как я играл?! Плохо?! Не понравилось?!
— Ой, милый, Шимановского-то и не помню. Хотя, постой-ка... А-а-а!!! Помню, как же, как же! Тридцать шестой-то опус!.. Ох, чай и трудно-то! Но ты же у нас — молодец! Там ведь фуга ещё этакая громадная — в третьей-то сонате! А ты — справился!
— Да, но какой ценой!! Это всё столько учить надо! Трудно там...
— Всё трудно, милый! И котлетки сжарить, и полы помыть, и Шимановского сыграть! Всё трудно, по-своему. Жизнь — не игрушка... сам, небось, знаешь...
— Да, да, да... Послушай-ка, я хочу тебе кое-что сказать. Только по большому секрету, ладно?! Вот этот вот человек, который сейчас на диване лежит... Он... ну в общем, я его знаю. Вернее, не то, чтобы знаю, а... Дело в том, что... Я знаю, КОГО он у подъезда дожидался. Меня. Такая вот катавасия. Он хотел взять у меня интервью, а я заупрямился, не стал давать. Мне они так надоели, эти интервью!.. Но, мне кажется, сегодня я был не прав, что так обошёлся с этим человеком... И мне теперь ужасно неловко и стыдно перед ним. Он сегодня утром добивался этого интервью, а я от него убежал. Струсил, понимаешь… Как мне теперь поступить, Бронеслава Авангардовна?! Надо, по-моему, исправить свой поступок, а?! Что ты мне на это скажешь?!
— А я вот что тебе, милок, скажу: и думать тут нечего! Решайся! От тебя ведь не убудет! А он, горемычный, чуть жизнь свою сегодня не отдал ради тебя. Таких людей надо ценить. Сделай уж ему одолжение! Давай-ка мы его разденем и как следует разотрём спиртом. Ох, журналисты, журналисты! Какие они все разные! Этот, видно, настоящий; преданный делу своему и любви к тебе. Таких обижать нельзя — Бог не простит. Давай-ка сюда спирт и переворачивай его на бок...