ПРОСТРАНСТВО ОБРЕЧЕННЫХ.
МАТЕРИ
Глава 1
ВЕЧНЫЙ ГРАФ
1.
Смертный вестник - голубь сотканный из дыма и зари, постучал в мое окно.
Трех недель не хватило мне чтобы отменить этот визит. Тоска сжала мне сердце. Горе стучало в мое окно.
Медленно и невозмутимо ходил голубь по подоконнику, выстукивая твердым клювом по стеклу смертную весть.
Я открыл дверь и вышел на балкон .Голубь взметнул крыльями и перелетел выше, на черный переплет пожарной лестницы, и сев там с холодным любопытством оглядел меня черными глазами бусинками.-Ты ,нежданный и незваный гость-, сказал я ему, - Я принял твою весть. Я ждал ее. Но если бы ты знал, как ты не вовремя.
Голубь выслушал мою речь, прыгнул в воздух и серым маревом растекся по сумеречному Ленинградскому небу.
В тот же вечер я получил телеграмму.
Мать моя умерла, ничего никому не сказав, ни с кем ни простившись и сердце мое умерло вместе с ней.
Долго сидел я в окутанной мраком комнате с остывшей душой и шептал нежные слова, которые не успел сказать ей при жизни, не веря, что нет нам с ней на этой Земле места.
2.
"...В год неспокойного солнца случилось много странных смертей. И внешне все выглядело так, словно человек ушел и дописал последнюю страницу в книге судеб, и досказал все ,что хотел досказать, и не было в его смерти ни злого умысла ,ни вмешательства высших сил.
Но было там все.
И разматывая нить событий, находили мы и последнее желание, но вызвано оно было злым умыслом близких или далеких ,те же в свою очередь были спутаны сетью сложившихся обстоятельств, случайно оказавшихся на пути высших сил, и нить эта уходила в неведомый нам мрак, где ,словно глаз Циклопа ,смотрело на нас ,безжалостно и неумолимо ,распятое протуберанцами Солнце..."
3.
Последние три недели я провел, как в черном ,бессвязном сне. День сменялся ночью и мысль моя летела все дальше и дальше, ни спутанная никакими узами ,и уже ничем не остановимая.
Славным узором ложились на бумагу формулы ,и новая Истина уже выглядывала из них, как зверь из сумрачной чащобы.
Наконец в одну прозрачную ночь ,на Вербную пятницу, я встал из-за стола отбросил перо в угол .Оно воткнулось в стену и истекло остатками моего воспаленного воображения.
Я подошел к окну, и заложив руки за голову, беззвучно рассмеялся в светлую мартовскую ночь.
Под мертвыми холодными звездами ,жирным ,глинистым комом плыла Земля .Из весенней грязи серыми ,нерадостными казармами торчали Ленинградские дома.
Так ли мечтал я окончить свою работу ?
Я принес в этот мир нечто, чему не было названия, и теперь оставалось ждать того, чей бесконечный бег по планете, прервется наконец у порога моего жилища.
4.
День этот прошел бездумно, не оставив после себя ничего, даже капли на мутном от серого Питерского неба ,стекле.
Я валялся на диване, временами засыпая, грезил, пил ядовитую десятирублевую водку и ждал.
Ночь упала на землю и поползла по мостам и переулкам, меняя названия вещей, зажигая желтые ,больничные фонари. Воздух сгустился в перспективе проспектов ,и по серым экранам домов потекли черные, призрачные тени.
Я не зажигал света и отблески от проезжавших машин метались по стенам и потолку, угадывая контуры мебели, рисунки обоев, выхватывали лица на темных фотографиях.
В этом призрачном свете комната ,сначала медленно ,а потом все быстрее поплыла и завертелась.
Раскрыв заветную тетрадь на нужной странице, я взял в руки перо ,и мысли мои потекли из него сиреневой строкой по белому полю несбывшихся надежд.
Этот жуткий замысел созрел у меня после прочтения Амстердамского "Откровения" графа Сент-Жермен ,изданного в типографии Брюля, в 1712 году от Рождества Христова.
5.
"...Мать моя была сирийской рабыней, а отец римским легионером. И имя мне Германик.
Мое зачатие отец возместил тридцатью палками лично от легата, за самовольную отлучку, а рождение осталось ему неведомо, поскольку ни я ни мать его больше никогда не видели. Так что в наследство от отца я получил только имя, которое к тому же не давало права на Римское гражданство. И Вифлиемский квестор получил еще одного раба.
Мать моя своими нежными ручками умащивала барскую кожу квестора и через то была замечена и обласкана. Любовь эта была стабильна и постоянна ,и в ее широкой тени я был совершенно не заметен. До пяти лет меня баловала мать, затем обо мне забыли, и я вырос бездельником и книгочеем.
Так продолжалось довольно долго ,пока тяжелая рука римского закона не опустилась на бычий загривок моего патрона. Cам прокуратор, помня о безумии божственного промысла, выпил чашу с цикутой и умчался в небытие прихватив с собой и моего бедного хозяина.
Два месяца мы прожили в жутком ожидании ,пока в Вифлием не прибыли две квистулы Германского легиона и по злой иронии судьбы сослуживцы моего отца описали и отправили в казну имущество бедолаги квестора, нам же даровали вольную от Римского народа, что обрекло нас с матерью на медленную, голодную смерть.
Прошлое уходит из моей памяти, как вода в песок. Я плохо помню, как умерла моя мать, каким ветром меня занесло на Александрийское пожарище, но Демиуса с сыном, плачущих над своим сожженным домом помню так, словно это было вчера.
Вопреки распространенному мнению, должен заметить,что они вовсе не были евреями. Они были римскими гражданами, и Демиус Ботадеус получил лицензию Александрийского билиотекаря лично из рук Августа,и это вовсе не было благодеянием.
Он был отправлен туда с целью, которая будучи обнародована, сулила бы ему ,в лучшем случае быструю и неотвратимую смерть от керсариев Клеопатры.
Вечным проклятием я обязан этой встрече...".
6.
Иосиф Флавий также упоминал Демиуса, придворного алхимика Клеопатры, но Ботадеус, в переводе с арамейского означает-"Бич божий". Так звали христиане Савла, впоследствии на основании туманных и непроверяемых видений, присвоившего себе звание апостола.
Самозванство это обрекло его на мучительную смерть, но былое прозвище с его смертью не исчезло, а пошло кочевать по странам и народам, связывая таинственными узами своих носителей, пока не всплыло на страницах "Откровений" безумного графа.
Именно Демиус Ботадеус, по уверению графа, втайне от всех, построил в подвалах Александрийского маяка загадочную гальваническую машину и поставив между ее электродов двух своих сыновей ,родного -Иезикию, и приемного -Германика, зажмурив от ужаса глаза, воткнул в ее темное нутро бронзовый стержень.
И фиолетовое пламя объяв холодным огнем двух перепуганных ребятишек, пробило своды и вдребезги разнеся хрустальный, привезенный из далекой Армении ,колпак, вырвалось наружу и на многие мили осветило спокойное в этот час, Средиземное море .
И долгие годы спустя египетские рыбаки выходя в море, рубили головы черным петухам на корме своих утлых лодчонок пытаясь умилостливить своих злых и бессердечных богов, со страхом оглядываясь на разверстый, давно мертвый ,маяк..
Когда же пламя опало и глаза привыкли к обступившему внезапно мраку, Демиус увидел между оплавленных стержней двух бездыханных мальчиков, и еще не веря глазам, подошел к ним.
7.
"...Господи !Избавь наши сердца от выбора между любимым и нужным, между желанным и необходимым, между легким и тягостным, потому что в конце концов ,выбирая, мы наполняем души скорбью -отвергая любовь, и иссушаем сердца -убивая желания, и уходим в землю -взвалив на себя труд непосильный и тяжесть неподьемную. И нет нам свободы в этом выборе."
8.
Конечно, ему никто и никогда не верил полностью. Хотя некоторые побаивались, некоторые смеялись, а некоторые, как например Джеппо Бальзамо, знаменитый корсиканский аферист, пытались неумело подражать, сведя истину к диффамации.
Человек замкнутый и нелюдимый, он исполнял прихоти королей и не отказывал их любовницам, он был шпионом и естествоиспытателем, химиком и астрономом, он спорил с Лапласом и поддерживал Вольтера ,он менял страны и города, свободный, как птица, и богатый, как Крез, он был единственным зрителем на этом нескончаемом спектакле жизни.
Его звали Германик - и он был бессмертен.
9.
И я ,слабый и ничтожный человек, захотел свернуть эту гору.Я обьявил войну смерти, я убоявшийся одиночества в этом мире, посмел подумать о невозможном. Но ,видит бог, у меня не было нечистых желаний.Я просто устал от смертей, которые разрушили мою семью, и если бы у меня хватило воли и желания ,я последовал бы за ними ,но небытие страшило меня.
Судьба послала мне призрак надежды, как одержимый вчитывался я в книги, ища ответ, и потратил годы прежде чем нашел. Я шел к своей цели не оглядываясь назад и не смотря по сторонам, а когда дошел и огляделся, то увидел, что жизнь приготовила мне много страшных сюрпризов.
Я увидел пустую и запущенную квартиру из которой давно ушли все теплые, человеческие запахи. Я понял, что давно ни с кем ни говорил, не слышал человеческого голоса, ни смеялся, ни целовал женщину.
Только водка -единственный мой утешитель ,согревала мне сердце, и навевала светлые миражи, где все живы,где души плещутся в океане любви и все еще впереди,и таяла,расходилась серым туманом эта унылая бетонная казарма вокруг меня,я снова был дома,и окна тонули в сирени,светило солнце ,а по улице в прохладной и чистой тишине гуляли дети и добрые мохнатые псы. Я видел сны и как ненужное отлетало от меня, не беспокоила мой разум, ни черное Ленинградское небо, ни неоконченная повесть о вечном страннике.
10.
"...Очнулся я под звуки заунывных причитаний и со вкусом слез на губах.То безутешно плакал мой приемный отец-Демиус.С трудом я приподнялся и сел.Голова кружилась и во рту стоял привкус медного напитка-цикуты.
-Отец,-прошептал я,в первый раз назвав Демиуса отцом,и он плача упал в мои обьятия.
Иезикия,брат мой,оставался бездыханным еще долгие часы,жизнь сбежала с его чела,лицо посинело,а правый бок опаленный огнем,был страшен и долго вонял паленым мясом.
И только под утро,когда мы,отчаявшись,плача обмыли и стали пеленать его тело в погребальный саван,страшная судорога пробежала по его телу,он открыл глаза и посмотрел на нас страшным,полным черного безумия взглядом.
Окончательно он поправилься только три луны спустя,но эти дни до сих пор страшным кошмаром лежат в моей памяти.
Еще в бреду и беспамятстве он начал прорицать.Слова о неисчислимых бедах и ужасах,что падут на род людской,день за днем вылетали из его воспаленного рта.Он пророчил смерть и кровь,глад и мор,и не было греха за который бы,по его словам ,не должно было бы ответить человечество.
Прорицать несчастия легко.Нет ничего легче,чем впадать в черную тьму отвращения к жизни.Легко обвинять и суетливо перебирать прегрешения.И именно тогда я понял,что это болезнь,недуг охватывающий нашу душу,душу алчущую помощи и избавления.Тогда я ступил на тот путь,на котором стою и теперь,без надежды на избавление,но полный участи и сострадания.
Опаленные ужасным огнем,члены наши приобрели удивительные способности.Обгорелый бок Иезикии зажил уже к вечеру следующего дня,кожа стала розовой и гладкой.Исчезли старые шрамы,тело стало гибким и стройным,и словно бы светилось изнутри.И только дух его еще блуждал где-то,в неведомых нам сферах..."
11.
Прошло три недели.Я выходил в город,что бы купить что-нибудь из провизии и возвращался назад с жуткой головной болью.Ленинград вонял несвежим бельем и был больше похож на притон бомжей.Иногда наглухо задраив окна ,его пронзали правительственные машины и шелест их шин растворялся в неумолчном гомоне безумной Питерской толпы.
Я больше не мог так жить.Деньги ,полученные за мой последний рейс на промысловом судне,заканчивались,и образ неотвратимого конца все чаще преследовал меня в полночных кошмарах.
Я забросил свои поиски,тетрадь с записками валялась под диваном и какая-то сумеречная лень окутала мою душу.
Мне стало страшно продолжать мой замысел.Мне вдруг расхотелось жить.
Иногда,вечерами,я приезжал на улицу Победы,садился на скамью в тихой аллее,напротив старого ,сталинской постройки дома,и долгие часы смотрел на окна в третьем этаже.За теплыми,оранжевыми шторами мелькали чьи-то тени,иногда слышалась музыка,там жила моя дочь,которой никогда не суждено было называть меня отцом.
В один из таких вечеров я принял решение. Некого было одаривать бессмертием,точнее я не знал человека ,который воспринял бы это ,как дар.Мне вдруг представилось страшное существование этого существа,без родных,близких,без друзей.Я силился представить,что же это такое - вечность,и не мог.Но нельзя же было просто бросить все,разорвать записи.Мысль эта жгла меня,я искал решение и искал его в судьбе человека,уже прошедшего через это.
Я возвращался домой и читал,читал до рези в глазах,ища даже не ответы на мучившие меня вопросы, а оправдание собственной одержимости.
12.
"...Они кричали :"Осанна,Осанна!".Толпы их запрудили маленькую площадь у золотых ворот.Триумф давался мне с невероятной легкостью.Я даже не ожидал что слава обо мне,как о врачевателе достигла Иерусалима так быстро.Потом все внезапно кончилось,и они разошлись даже не вспоминая тот миг ликования,что охватил их час назад.
Честно говоря ,хорошо уже зная человеческую природу,я не то что бы удивился,но и не разочаровался.Человеку свойственно кричать,когда кричат все,плакать видя чужие слезы,и смеятся над чужими,порой не слишком смешными шутками.
Вот уже который век и я,создание божье,смеюсь и плачу вместе с Вами.
В тенистом садике Иуды Доосфена,богатого Ершалаимского купца,меня уже ждали человек тридцать домочадцев,в черных,смертных одеждах.
Женщины омыли мне ноги и я вступил в темную прохладу Иудина дома.
Там,на низком ,римском лежаке в молчании умирал тот,ради кого меня и вызвали в Ершалаим.Мужчина,лет тридцати,светловолосый,невысокий с тонкими,не знавшими тяжелой работы нежными руками .Он лежал на животе и лица его я не видел.Спина была вся покрыта черной коркой запекшейся крови.Его подвергли пытке бичевания у участь его была мне ясна.Уже началось заражение крови и ничего сделать было невозможно.
Я присел перед ним и взяв его за руку,сказал :"-Радуйся ,Рави! Путь твой закончен и мучения скоро прекратятся."
И он ответил мне ,глухим и безжизненным голосом :"Прощай." ...
Это потом они придумали байку о воскресении . Взвалили мертвое тело на дощатый помост , привязали веревками из козьей шерсти руки и ноги, и таскали по городу под дурацкие молитвы до самого , тяжелого ,как камень , заката.
Рави , Рави! Этому-ли учил ты их ?
Господи ! Они не помнили вчерашнего дня , а тут придумали сказку пережившую Века.
А что они напридумывали обо мне!
Да я сказал ему :- Иди ... Иди и упокойся с миром . А Иуда , бедный , толстый Иуда Домосфен , купец Ершалаимский . Где они отыскали осину в выжженных палестинских песках ?
С тех пор я никогда более не бывал в Иудее."
13.
Нет ...Нет там ничего для нас. Мы просто не успеваем , ни построить , ни додумать ,ничего не успеваем. Какое там царствие Божие ? Дни наши прах , и дела наши прах , и смерть не приносит нам ни покоя ,ни вечности.
Бедный граф , безумный граф , две тысячи лет лечил людей , не в силах уйти из этого мира. Что ему с того ? Что Демиусу принес этот дикий опыт с бедным сиротой.
А кстати , как там с его названным братом – Иезикией. Куда девались следы второго бессмертного.
Я думал , что уже никогда не узнаю этого. Брюлев фолиант кончался описанием Франции Бурбонов. Эзотерик Фицмаер из Гитлеровской «Аэрнебе» что-то писал о кончине графа в Австрийских Альпах в 1939 году.После войны ,мир стал настолько рационален ,что любые упоминания о встречах с ним выглядели бы откровенным бредом .
Много позже я вновь отыскал его следы. Там ,где и подумать не мог.
Братья все-таки встречались .
Глава 2
ЯВЛЕНИЕ СКОМОРОХА.
1.
Ладонино подворье , зима ,год 1450 от Рождества Христова.
Затянутое морозом в матовую дымку поле и предлесье в ранний ,агатово-пурпурный предутренний час, безжизненно. Все спит. Людские и звериные грезы пересекаются в это время. Одни в начале ,другие на излете.
На крутояре ,на правом берегу ,Рубленый из вековых лиственниц, окруженный глухим ,в два человеческих роста забором из осиновых кольев, дом ; изба пятистенка ,конюшня ,дровник с сенником ,баня и погреб .Огромный двор вымощен дубовыми брусками,в дальнем углу срубленный из лиственниц же , колодец. Над обитыми железом воротами - сторожняя башня. Все сработано на века, крепость а не дом.
В ранний этот час хозяин уже не спит. Сложенная из речных валунов труба дышит в небо белым, строгим паром.
Сам он в седой волчьей дохе стоит на сторожней башне и смотрит в сторону излучины ,на восток.
Еще с полчаса тому,как Локарь, старый ,матерый полуволк-полупес сунулся в сени, коротким взбрехом вызывая хлопотавшего у печи хозяина. Локарь только что говорить не умел, но жизнь прожил многотрудную и общий язык с хозяином находил. Тот быстро одев доху, вышел на баз и и вот уже с полчаса таращился с башни в темноту, быстро таявшую на реке.
Как вывернули из-за излучины всадники, и на рысях ,ходко пошли по голубоватому насту в сторону подворья он все-таки проглядел, и заметил их только у Вороньего камня ,на выстрел от ворот.
-Матушка-заступница -перекрестил лоб старик, -Вернулись ироды, неугомонные.
И кубарем скатился к воротам.
А всадники уже махом взлетели по набитой скользкой тропе на крутояр и ходко подбежали к воротам. От заиндевелых коней валил пар, они глухо храпели, чувствуя близость тепла. За забором залились злобным лаем сторожевые псы, заносились кругами, оббрехивая чужаков.
-Открывай, Ладона!- Крикнул один из чужаков, стуча в ворота нагайкой.
-Сейчас, Карела, погоди, не гони,- глухо отозвался старик спеша на зов. Всадник этот, как впрочем и остальные был ему видимо хорошо знаком,только что-то уж больно часто Ладона крестился, спеша к воротам.
Но вот звякнули застылые засовы, скрепя по застылому насту поехали раздвигаясь створки ворот и семеро всадников, черными косматыми тенями ворвались на двор.
Белесой морозной порошей затянуло двор из-под лошадинных копыт, как туманом и в этом тумане метались и кружились чьи-то тени, людские ,лошадинные и собачьи.
Спустя некоторое время гости спешились, расседлали коней и разогнав собак плетьми подались в дом за старым Ладоной. И когда отбрехав успокоились сторожевые псы, когда улеглась на мерзлый двор вздыбленная копытами пороша, из-за речной излучины, по темным
вершинам деревьев понеслось по фиолетовому небу ,окруженное тройным гало, солнце .
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)