19
* * *
Эст бежал быстро, насколько мог, и не чувствовал никакой усталости. Он несся по ритмично шуршащей под ногами траве, перепрыгивал через выемки и еще не замерзшие ручьи, ему было одинаково не тяжело взмывать на возвышенности или лететь по открытой равнине. Он не замечал ничего вокруг себя и не мог ответить, даже не возникало вопроса, куда устремился. Весь внешний мир исчез для него.
Сердце бешенно колотилось, дыхание было частым и глубоким, но он не мог выдохнуть из себя боль пробужденных чувств, переполнявших грудь. Студеный зимний воздух не унимал боли и не мог заглушить снова возникшую жажду - вечную спутницу его жизни. Образы теснились в голове, встречный ветер не нес прохлады и не охлаждал лоб. Ноги едва касались земли, но невозможно было избавиться от нахлынувших чувств, и от Нее. От Нее не было никакого спасения. Она стояла перед ним, не удаляясь и не приближаясь, неподвластная его чаяниям избавления. Иногда из груди вырывался стон, тихий и протяжный, еле сдерживаемый, готовый сорваться в крик отчаяния. Это приносило немного облегчения, боль чуть-чуть исторгалась вместе с воздухом через сдавленное спазмами горло.
Он был снова тем мальчиком, переживающим первоначальное волнение встречи любви. Эст снова видел Эйн и заново видел старые картины, в которых была она. Непривычно неуправляемый поток мыслей и впечатлений, так неожиданных, растворял видения, они пропадали на некоторое время, сменяясь другими, чтобы затем снова возникнуть перед глазами.
И, вдруг, Эст остановился. Он встал, как вкопанный, с сумасшедшим выражением лица - глаза еще больше раскрылись, губы растянулись в широкую улыбку - и из груди вырвался торжествующий вопль, полный безумства и ликования.
То, к чему он стремился всю свою жизнь, из-за чего была постоянная печаль и мучила тоска, вдруг, в одно мгновенье, как тяжелая ярчайшая вспышка, которую невозможно просто увидеть человеческому глазу, возникло перед ним.
И прошло долгое время, прежде чем он осознал, что эта ясная картина вмещала в себя самые разрозненные моменты, рассыпанные по его жизни, движения, чувства, мысли, настроения, людей, с которыми приходилось встречаться, пестроту всего увиденного им за все время похождений, все, чем он жил и к чему было направлено его существование. Здесь все было связано невыразимой единой гармонией, все влилось в удивительную, цельную, осязаемую, твердую и, одновременно, трепетную, невоплощенную форму общего великолепия. Человеческому рассудку, сколь бы не превозносили его всемогущество, не хватает данного мгновенья, чтобы охватить несказанное, оценить его смысл, и поэтому попытки объяснить подобное озарение всегда терпят неудачу из-за неповоротливости тяжелого понятийного ума. Высшее откровение легко проходит через грубую сеть словесного перевода и, ускользнув, теряется, унося с собой силу слов, которые уже не смогут извне проникнуть через толстую кожу не изведавших подобного состояния.
Рассудок не способен понять этого. Но Эст успел сердцем схватить суть видения, которое рассыпалось исчезающими искрами, теряло первоначальную огненноструйность и в памяти сохранялось хрупким ажурным узором. Он стоял, не шелохнувшись, боясь вспугнуть и больше никогда не вспомнить это волшебное видение. Внутренний взор восстанавливал картину, подбирая с помощью открывшегося знания рассыпанные было фрагменты. И получалось это восхитительно легко и быстро. Как ваятель с осторожным нетерпением шлифует камень, видя перед собой законченную фигуру, и освобождает ее из бесформенной глыбы породы, или как художник, торопливо припечатав первыми мазками к полотну возникший образ, затем обратит внимание на мелочи и накладывает подробности, или как поэт, беспорядочно набросав по листу роящиеся кусочки рифмы, из которых предстоит родиться стройному стиху, начинает корпеть над каждым словом, так и Эст доводил общую идею озарения, домысливал его до конца, до самых мельчайших подробностей. И при этом, в то же время, озарение не исчерпывалось. Оно объясняло все из жизни Эста, но само по себе оставалось неизъяснимым.
Ничто не проходило мимо внимания Эста и ничего не было лишним. То, что в жизни он любил, то, чего не любил и избегал, что было приятно или причиняло боль, и то, что вызывало срединные чувства, все оказалось необходимым, находило место в мире, возникшем перед ним, и открывалось в своем подлинном значении. Высоты и бездны разверзались перед ним во всех своих измерениях. И сердце радостно трепетало от каждого удачного момента творения, открывания совершенства. Посвящающее видение было столь явственным и прекрасным, наполнявшим душу необычайным теплом, что не оставалось абсолютно никакого сомнения в истинности нового открытия.
Сознание стало понемногу проясняться, и, когда обычное зрение восстановилось, первое, что увидел Эст, была громадная заснеженная вершина, подпиравшая небеса и возвышающаяся над всеми остальными. Какая-то внутренняя сила потянула Эста к большой вершине...
Теперь он уходил навсегда. Он знал, что сюда, в старый мир, больше никогда не вернется. Он теперь знает, что ему нужно. Он нашел то, что искал всю свою жизнь!
Неважно, сколько прошло времени, главное был день, когда он обогнул соседние горы и вышел к подножию привлекающей его.
Вершина открылась во всем величии перед ним, и отсюда, снизу, рассматривая ее, Эст увидел, как сияющую первозданную белизну крутого склона нарушало лишь маленькое черное вкрапление. Эст начал восхождение, чтобы достичь зияющей наверху пещеры...
Пройдя в кромешной темноте порядочное расстояние от входа, он почувствовал, как с каждым шагом пещера все круче и круче начинает уходить вверх, и он идет по гребню, невидимо взлетающему к самой вершине горы. Через время приходилось уже ползти на четвереньках, чтобы удержаться на валу, а затем - совсем прижаться к камню всем телом. Когда, становясь все круче, гряда вздыбилась в отвесную ровную стенку и Эст готов был сорваться в непроглядную бездну, его вытянутые руки нащупали прямой угол камня. Держась кончиками пальцев за подвернувшуюся спасительную неровность, он осторожно подтянулся на руках и, когда голова оказалась примерно на уровне невидимого выступа, вскинул вперед руку и оперся локтем на горизонтальную поверхность. Не теряя осторожности, заполз на площадку и встал на ноги. Затем, прощупывая через мягкую подошву кожаных сапог гладкий камень, медленно сделал шаг вперед. На расстоянии чуть больше полушага чутко скользящий носок потерял опору и завис над пустотой. Эст вернул назад выдвинутую ногу и решил осмотреться.
И вдруг его сердце оцепенело от страха. Ужасающий холод пронзил его изнутри и, проходя через само сердце, сковал насмерть. Неожиданно, каким-то внутренним чутьем он понял, что в этой черной, кромешной темноте он находится один. И это было не простое одиночество. Рядом с ним не было не только живых существ - не было вообще никаких предметов. Слышно было только, как оглушительно бьется сердце, хотя и казалось, что оно совсем съежилось в груди, и пульсирует кровь в висках. Извне же не доходило ни малейшего звука. Это абсолютное одиночество, и Эст по настоящему испугался. Если ему приходилось находиться в темноте, то он всегда чувствовал предметы поблизости или слышал какие-то звуки, связывающие его с остальным миром, но сейчас темнота оказалась настолько плотной и непроницаемой, что ничего не могло пробиться через нее. Да и пробиваться было нечему, потому что нигде ничего не было. Отсутствовало само пространство. Он был вне пространства, в абсолютной темноте и тишине. И это его потрясло.
Через громовые удары сердца Эст пытался прислушаться и уловить хотя бы малейшее движение воздуха. Он тщетно вглядывался в никуда, чтобы заметить хотя бы единственную искорку света. Но ничто не нарушало великой темноты и великого безмолвия. Он был один! Действительно, нет пространства, времени и вообще нет вселенной. Настоящее одиночество - вот что вселило настоящий ужас в его душу. Нет чувств, мысли застыли в холоде, все жизненные проявления были растворены, задавлены тьмой, имя которому Пустота. Это несравнимо ни с чем. Может только, такое безнадежное состояние посещает заживо похороненного в склепе.
Так как времени не было, то неизвестно, сколько он пробыл в таком состоянии небытия. Первым признаком преодоления жуткого страха стало то, что Эст почувствовал, как его трясет озноб.
Пересиливая оцепенение, теперь уже боясь оглядываться вокруг, он опустился на колени и, сунув руку за пазуху, достал оттуда трут и связанные вместе железку и кусок кремня: по привычке вечного странника, он никогда не расставался с принадлежностями для добычи огня. Запоминая расположение трута на площадке, он с силой ударил железкой по камню. Ослепительно яркие искры взорвались на долгое мгновенье, высветили маленький пятачок, на которой лежал трут, и погасли. Но Эст в тот же миг ударил еще раз, удержав остаточным зрением высветленный участок, и искры снова осыпали фитиль. Но теперь они не погасли сразу. Некоторые повисли в волокнах и, удержавшись в темноте, стали постепенно расти. Эст тихонько подул на эти рожденные из ничего искры. Они засверкали еще ярче, и трут, наконец, затлел. Потом он накрыл подолом одежды маленький огненный комочек и начал еще сильней раздувать тлеющий жар. Куртка вспыхнула, разгоревшееся пламя быстро побежало по ворсинкам козьей шкуры. Скинув с себя куртку и завернув его в трубочку, Эст сделал нечто наподобие факела.
Пожертвованная огню, объятая пламенем одежда позволяла осмотреться вокруг. Оказывается, опорой ему служила маленькая круглая площадка размером в один шаг, края которой резко обрывались в черноту. И больше ничто не связывало, ни с чем он больше не соприкасался. И взгляд также ни за что не мог зацепиться; силы охватившего одежду огня не хватало, чтобы выхватить из темноты хоть еще что-нибудь, кроме самого Эста. Взгляд поглощался бесконечным ничто.
Куски сгорающего материала отваливались и ныряли в темноту, разделяя и унося с собою свет. И Эст, как ни крутил огарок в руке, желая еще хоть чуть-чуть задержаться в тепле, выронил огонь из рук. Тлеющий остаток упал на край площадки, рассыпался роем искр и исчез.
Темнота снова поглотила Эста. Но возбужденное зрение, утихая, передавало впечатление на мозг и заставило его заработать. Эст постепенно приходил в себя. Оцепенение проходило, память возвращалась, страх вытеснялся появляющимися мыслями и представлениями.
Почему-то вспомнилась вся прежняя жизнь, которая оказалась далеко-далеко и была похожа на сон. Проходили перед глазами все картины, начиная от первых проблесков детской памяти и заканчивая моментом входа в чрево горы.
Когда вереница памятных картин прошла, Эст скинул с ног сапоги и столкнул их вниз, снял оставшуюся одежду, вытянул с ней вперед руку и разжал пальцы - груз одежды перестал ощущаться. Босой ногой смахнул лежащее на полу огниво, и оно беззвучно полетело вслед за остальными вещами. Шума падения предметов не было, и Эст напрасно ждал, напрягая слух, когда они долетят до земли и донесется стук удара. По прежнему не было ни малейшего постороннего шума, кроме звона в ушах и биения сердца.
Эст снова опустился, сел в позе созерцателя, со скрещенными ногами и руками на коленях, и замер. Теперь ничто не волновало, ничьи посторонние мысли не отвлекали и не мешали, не в силах были прорваться к нему через черную завесу. Все существо охватило чувство полной безопасности. Приютившая гора надежно защищала его от всего мира, откуда он пришел.
Перед ним возник Учитель. Он был, по своему обыкновению, в белых одеждах. Учитель успокаивающе улыбнулся и стал удаляться, уменьшаться, пока, наконец, не превратился в звездочку с розоватым ореолом вокруг. Звездочка немного погорела и растворилась окончательно. Но, показалось, чернота чуть-чуть разбавилась, стало немного светлей.
Тело человека обычно заставляет обращать на себя много внимания, оно, при всей его необходимости, в чем-то связывает человека, мешает его полному уединению. Эст уже давно знал, как освобождаться от этой, теперь ставшей ненужной, оболочки. Освобождение требовалось для претворения идеи.
Теперь его взор устремился внутрь самого себя. Он видел, как ритмично и слаженно работает сердце со всеми остальными органами: слышались шум ветра и удары кузнечного молота, гул вулканов, дыхание приливов и отливов океана. Кровь струилась, перекачивалась, несла живительное начало во все уголки материальной субстанции.
Когда внутреннее око прошло через весь организм и приобретенным сосредоточением был достигнут определенный настрой, мозг стал отдавать приказы каждому органу, подчиняя их и приобретая полную власть над всем телом, над всеми жизненными проявлениями.
Удары сердца становились более редкими, кровь замедляла свой ход по венам, уменьшалась глубина дыхания, мышцы неподвижно застыли. Все останавливалось.
Но то было не омертвение живого вещества и не конвульсии тела. Движение сердца, крови, мышц со всей их живой памятью, сохраняя общий ритм, постепенно переходило в мозг, который, освободившись от обязанностей управлять телом, приобрел возможность более интенсивно работать.
Запечатленное сердечное биение из движения мозгового вещества переносилось в вибрации человеческой мысли, далее переходило в суть, а потом - в само "Я".
"Я" воспарило над охладевшим телом и начало расти, порождая и охватывая мировое пространство. От головы сидящего стали отходить тончайшие светоносные нити. Излучение чистого розового цвета растворяло окружающую черноту небытия. Пронзенная тьма таяла, как глыбы весеннего льда под лучами жаркого солнца. Тьма бесследно исчезала, уступала место растущему розовому облаку.
Скоро все оказалось залитым светом и не стало мрака под сводом каменного купола. Световые вибрации достигли стен монолита скалы, крупинки камня заколебались под их воздействием, и в своем движении, в свою очередь также стали излучать и проводить такой же свет. Черные, ни розу не видевшие солнца булыжники превращались в прозрачные сияющие минералы. Сияние прошло через весь монолит и вырвалось во внешнее пространство, в хмурый и зябкий день.
Праздничный свет со скоростью мысли заливал всю землю, весь мир. И куда доходила эта живая волна, там воздух наполнялся сиянием и благоухал, серый туман делался прозрачным, а капли нудного дождя начинали играть веселыми радужными красками. Земля, небо, воды, горы, леса, города преображались и теряли скучные тона.
Природа вещей изменялась. Все, приносящее боль и страдания, бесследно пропадало или становилось противоположным своему прежнему назначению.
Было творение. В единое целое соединялись алмазная твердость и розовый трепет. Чувственность и Вдохновение, встретившись, рождали новый мир. Пламя закаляло Твердь, а Твердь давала силу Пламени. Розовый Мир, где все управляется мудростью Идеала, где в первозданном виде утверждены великие принципы Красоты, Истины, Добра, где все соткано из самой крепкой сути - Надежды, пронизывающей и удерживающей бренный мир, рождался Великой Любовью.
Это был вечный Мир. Потому что создавший его знал начало и конец. Он знал, что было и будет в этом Мире. Он управляет им, и ничто не может произойти помимо его воли. Поэтому миг и многие нескончаемые тысячелетия здесь одинаковы.
Это был бесконечный Мир. Потому что для полета мысли нет границ, свет проникает куда угодно и где угодно можно творить подобные Миры.
Это был Мир полноты. Так чувственность запечатлела все проявления данности. Малейший вдох и тончайшее движение были записаны в идее этого Мира и, поэтому, Мир являлся самодостаточной реальностью.
Все было чудом. Прекрасная Фантазия, дочь Чувственности и Вдохновения, весело играя, украшала Мир и создавала все новые и новые, все более совершенные формы жизни. Чудесные видения, изображенные музыкой настроения, воплощались в действительную реальность. Без этой невидимой розовой реальности, согревающей человеческую душу, все бы погрузилось в мрачное болото, пришло бы уныние и пропала бы воля к жизни.
Розовая земля, усыпанная настоящими драгоценностями, сверкала под розовым солнцем. На изумрудных склонах холмов росли самые красивые цветы и деревья. Под лазоревыми облаками парили райские птицы. В светлых лесных чащобах добродушные звери на всем понятном языке приветствовали путников. В синих водах могучие обитатели морей уносили путешественников к неизведанным сказочным землям.
Вечный, бесконечный, блаженный мир, созданный из Небытия, населялся людьми не потерявшими своей веры при самых страшных испытаниях, которых не победило разочарование, тех, кто не увлекся и не погрузился в черную пучину хаоса, которые, все время стремясь к мечте, приложили нечеловеческие усилия для воплощения прекрасных идеалов и Любовь для которых является самой главной силой существования. Лишь пережившие все могли преодолеть все препятствия и проявить Небытие - пространство бесконечных возможностей. Преодолевшие саму Невозможность достигли Розового Мира. Прозревшие Единство и Тождественность держали мироздание. Без этого братства небо бы упало на землю. Надежно защищенный Невозможностью, Мир был недосягаем для тех, кто загружен тяжелым бесполезным песком суеты. Привязанные души неотвратимо тонули во мраке из-за своего бессилия, неспособности оказать дерзновенное сопротивление, равно как и смирение, притяжению судьбы и взлететь над своим определением.
В Розовом Мире не было невозможных желаний. Там, где царит Красота, всем хватало счастья. Здесь исполнялись самые несбыточные грезы и безумные мечтания. Розовый свет, проникая в сердце, всем давал исцеление, молодость и бессмертие. Здесь слабый становился сильным, печальный веселым, несмелый отважным, а неспособный ни на что становился примером человеческой доблести. Слепой прозревал, безногий не утомлялся на здоровых ногах, уродливый превращался в красавца, нищий имел настоящее богатство. Это был Мир, не знающий никаких невзгод, свет лучшей доли, Мир красивых подвигов и славы.
Здесь люди не просто ходили - они летали. Едва оттолкнувшись от земли, они парили как птицы, легко и свободно, и без усилий оказывались там, где бы ни пожелали.
И Эст, растворенный в розовом облаке, вылетел из горы и снова воплотился в своем прежнем облике. Но теперь он уже находился в Розовом Мире. И он же парил в розовых небесах и мог видеть все.
Неразрушимая, неизменная и восхитительная явь открылась ему. Словно не было прошлого, и все идет изначала.
Он видел деда, с обычным благоговением застывшего в своем цветнике, и мать, которая давно уже ожидала возвращения сына с Розовой Горки.
Он видел себя у Розовой Горки. Маленькая девочка, принцесса Эйн держит в руках огромный букет самых прекрасных цветов и улыбается ему. Эст тоже улыбается. Эст теперь знает, что благодаря Эйн, он вернулся в сад, цветущий в Розовом Мире.
Из терема выглядывает принцесса Лилия. Она смеется и любуется, как на розовом коне лихо проносится Лад. Лилия невесомо взлетает и плавно-плавно, бесконечно медленно опускается на руки своему возлюбленному. И розовый конь уносит их в даль цветочных полей, к Розовому Замку.
Воин и Тацея смотрят вслед за ними и друг на друга. Им все понятно без слов, потому что они никогда не расставались, всегда были вместе.
На камне у лесного домика, притуленного к подножию горы, сидит Учитель. Лицо его выражает полный покой, удовлетворение и благодушие. Он познал бесконечную глубь простоты, в которой заключены все тайны мироздания.
Пламенея взором, Поэт звучным, ясным, мелодичным голосом читает стихи. О, такие стихи могут появиться разве только в самом волшебном сне! У красивых девушек, окруживших Поэта, от необычайных переливов голоса екает в груди, и бедные сердечки начинают ныть в сладкой истоме.
Веселый и бодрый Художник держит в руках ослепительно сияющий камень, магически завораживающий игрой всех цветов радуги. Восхищенный, неотрывно смотрит он на свое исполненное желание, через которое он открыл смысл творчества. Если сможете, отвлеките его и спросите о прошлой жизни - он вам ничего не скажет, он вас не поймет, потому что ни разу не слышал слово "усталость" и не представляет, что это такое.
Мудрец выписывает свои формулы, запечатлевает свои знания, которые будут являться основой знаний и образования ученых мужей грядущих поколений.
А кто это скачет на могучем коне? От тяжелой поступи даже земля сотрясается. Волшебник Маленького Чуда теперь уже не волшебник маленького чуда. Он все-таки совершил свое великое чудо. Он одолел самого Великого Варвара, и про злодея теперь никто из жителей Розового Мира и слыхом не слыхивал. Но все равно, по традиции Волшебник Великого Чуда держит в руках победно развевающееся знамя и с триумфом въезжает во вновь отстроенный Город Роз.
Украшенный широким цветочным поясом Розовый Город не знает, что такое пожары и разрушения. Теперь розы только дарят друг другу влюбленные, которые находят уют среди гладких, без шипов, блестящих стеблей.
Темные были просвещены - и виновные оправданы.
Как всегда везде был праздник. Славно потрудившись, красивые люди в светлых одеждах отдыхали. Они летели, невесомые, и кружились под музыку в стремительном хороводе. Бесконечная вереница замечательных лиц проносилась в быстрине танца. И, вы не поверите, - голову каждого осеняла розовая корона! Даже это осуществилось в стране воплощения грез.
Тоски не было. Она безвозвратно исчезла у людей после того, как исполнились желания. Лишь легкая грусть и печаль оставались с теми, кто привык к лирическим ощущениям и сам не захотел расставаться с таким, по сути - прекрасным, настроением.
Тем временем в пространствах других происходило множество событий. Тысячи раз земля одевалась в зеленые и белые одежды лет и зим, изменялся климат, горы стирались с лица земли и сменялись плодородными равнинами. На месте равнин простирались безбрежные водные глади, а моря засыхали, уступая место горным хребтам. Самые разные животные изменяли свой облик, а растения - свою форму. Человеческие расы различных оттенков зарождались, достигали своего могущества, увядали и исчезали в песках забвения. Менялись языки, обычаи и культуры. Были времена расцвета и времена кровавых войн и разрушений. Смерть косила людей во время эпидемий и голода, но наступали и времена строительства городов, сытости и благоденствия. Были потопы, ужасные землетрясения и другие мировые катаклизмы, но были эпохи могущества разума, и разверзающимся пучинам противостояли достижения великих цивилизаций.
Но ничто не могло изменить Розового Мира. Он давал приют всем. И чем больше было горя и страданий, тем больше несчастных спасалось в розовом свете. При бедствиях люди устремлялись сюда в искренних поисках избавления от мучений, и розовый свет проявлялся, делался видимым, окрашивал все вокруг, изгонял тягостную бренную жизнь. Люди преображались, их сердца наполнялись добротой, и снова воцарялся настоящий мир. Жизнь снова начинала бить ключом. Рождались новые поколения, восстанавливались руины городов, убирался хлеб, струился виноградный сок, и снова начинался праздник.
Неподвластная стихиям и времени Розовая Твердь непоколебимо возвышалась, днем и ночью излучала нежное сияние, просвечивающее через все невзгоды и наполняющее все земное пространство. От каждого камешка здесь исходило теплое сияние, и, прикоснувшись к этой благодати, каждый человек получал исцеление. Неисчислимое количество народа побывало у Розовой Горы, и каждый паломник получал какое-то откровение. На память люди откалывали прозрачные камешки, и по всему миру разносились маленькие, согревающие сердце кусочки Розового Мира.