14
* * *
Воин лежал на сырой траве. Неподалеку, пощипывая траву, гулял конь, изредка всхрапывал и, мотая головой, звенел уздечкой, нарушая вечернюю тишину.
Сегодня был тяжелый день. Утром произошла схватка, но силы оказались слишком неравными, и заставе пришлось отступить, как и вообще всей остенской армии. Армия, измотанная, слабая и малочисленная, не могла противостоять набиравшим силу и боевой опыт вестенам. И как ни старался Воин со своей дружиной предотвратить поражение и устоять на рубеже, противник был слишком хорошо обучен, самими же остенцами. Воин не ошибся в выборе того, кому передать боевой опыт - Айвест оказался достойным учеником.
Отступали молча и уныло. Только изредка раздавались восклицания, перебранки и ругань среди раздраженных, злых солдат. Но вспыхнувшая было ссора сразу же стихала, и опять под ногами чавкала грязь, перемешиваеваемая пешими и конными колоннами, тянувшимися к востоку. Командиры отрядов постоянно подгоняли отстающих и этим вносили только лишнюю злость в побежденных. Где-то впереди, под прикрытием тумана, тащился пущенный обоз с раненными и имуществом. Серый в яблоках конь Воина и вороной Ардана, как всегда, шли рядом. Армия было брошена государством на произвол судьбы. В столице постоянно шли раздоры, велась борьба за места и чины во дворце, каждый избираемый король не успевал утверждаться и осваиваться за год, отводимый для правления, и заниматься вопросами защиты королевства всем стало недосуг. Новобранцев, оружия и обмундирования не поступало, среди солдат царил упадок духа, и многие из них разбегались по родным захолустьям. Силы таяли с каждым днем в мелких стычках и схватках. После памятного урока Айвест долго не решался вступать в открытый бой и предпочитал изнурять противника неожиданными ударами, предварительно узнав обстановку через своих разведчиков. И сегодня, улучшив момент, выбил остенцев из оборонительных рубежей.
Вспоминая все это, Воин смотрел на мерцающие в промежутках между ненастными тучами яркие звезды. Прошедшее время и события отразились на его лице еще более суровым взглядом, глубокими морщинами на лбу и резкими складками вокруг рта, появилось множество седеющих волос.
Он вспомнил, как сегодня жаловался один молодой солдат кому-то при отступлении: "Эх, жизнь моя - все как-то наперекос! Ни погулять вдоволь не успел, вина не пил, никого не любил. Все как-то наполовину у меня. И сейчас пропадаю в этих болотах!" Тогда Воин резко осадил коня и посмотрел своим тяжелым взглядом на жалующегося солдата. Тот сразу же смолк, втянул голову в плечи и, съежившись, ожидал командирского взыскания. Но Воин, ничего не промолвив, тронулся дальше.
Сейчас, вспомнив того юношу, Воин снова поймал себя на мысли о том, что он тоже словно бы расколот наполовину, и жизнь у него половинчатая. Он - как плохой гончар, который, желая восстановить случайно разбившийся кувшин, начинает бить целые и черепки от них приставлять к расколотому. Разрушаются новые кувшины, которым тоже нужны половинки, и появляются какие-то уродцы, составленные из двух чужих друг другу половинок, которые невозможно хорошо соединить между собой, потому что они совсем разные и принадлежат совсем другому единому целому. И остаются, в конце концов, одни разбитые черепки. Последний турнир королевы являлся самым явным и болезненным, но не единственным примером, доказывающим его половинчатость. И никакие волевые усилия не помогали. Воин не знал, как можно избавиться от этого.
Именно желание избавиться от чувства половинчатости и сделало войну смыслом его жизни. Войну он вел только ради войны. И ни он, ни Айвест не будут стремиться прекратить ее, побеждать до конца и вторгаться в земли друг друга. Айвест тоже вел какую-то бесконечную войну с самим собой. И он тоже чего-то искал. "Наслажденье в битве жизни", - всплыла в памяти фраза какого-то придурка.
Воин думал о бессмысленности своего существования и о своей ненужности. И он подумал о смерти, о своей смерти... Смерти! Воину стало противно от возникшей мысли, которая еще никогда не посещала его.
"Стареешь", - начал укорять он себя и, вскочив на ноги, яростно замотал головой, словно желая вытряхнуть оттуда дрянную мыслишку. В нем уже начала накапливаться привычная ярость, глаза стали наливаться кровью. Он издевался над собой, не прощая допущенной слабости, но чувствовал, что это лишь первая мысль об этом, и они упорно будут преследовать и одолевать его.
Скука разлагает его и в голову начинает лезть всякая чепуха, которая при нормальной жизни никогда бы не появилась. Но где эта нормальная жизнь, ради которой стоило жить? Есть ли вообще что-то, оправдывающее его, Воина, существование?
Только тщеславие двигало им всю жизнь, благодаря которому он не знал поражений с открытом бою до сегодняшнего дня. Понятия справедливости и долга исчезли для него давно. Принципы, которые были для него святы, оказались по разным причинам растоптаны. Страдая лишь собственной болью, как разъяренный бык врывался он в чужие судьбы, сокрушал все на своем пути, ломал чужое счастье ради непонятного, даже не обдумываемого им самим, призрачного утешения. Вольно или невольно был занят только тем, что переносил свою боль ударами меча на других. Но это лишь внешнее оправдание: желание смерти всегда подспудно присутствовало в нем.
В Воине снова проснулась ярость быка. Такое чувство в нем впервые появилось во время приключенческого похода в Европу. В одном из захваченных селений заморских королевств местные вельможи решили показать остенцам бой быков. Когда с одной стороны на арену вышел тореадор, а из загона пустили быка, то Воин был поражен противостоянием столь неравных сил. Расположенные по разные стороны площадки рыкающий, огромный, взрывающий землю, с налитыми кровью глазами бык - сгусток силы, мощи и ярости, и напротив него маленький, невзрачный, тоненький человечек, называемый матадором, казались воплощением самой несправедливости поединков.
Человечек достал красный платок и развернул его. Бык страшно взревел и, под вопли и свист зрителей, ринулся на ненавистный квадрат. Он уже, казалось, достиг своей цели и сейчас растерзает это возбуждающее ярость трепыхающееся существо, но вдруг красный цвет исчез и, даже не ощутив малейшего сопротивления со стороны смятенного врага, бык пролетел, и его огромное тело бросило собственной страшной силой на окружающий барьер. От неожиданности, недоумевая, бык встал, как вкопанный, и, оглядывая помутневшим взглядом площадку, вдруг снова увидел красный квадрат. И, ярея сильней, снова бросился на матадора.
Воин видел, как каждый раз бык безуспешно налетает на бесплотную неуловимую преграду и никак до конца не может уничтожить ее. Уже загрохотали барабаны, что являлось сигналом к подаче шпаг - жалкого оружия, какое остенцы еще ни разу не встречали - и Воин понял, что мечущийся по арене, начинающий уставать бык обречен. Маленький хитрый человечек одолел гиганта, сила была побеждена простым обманом.
Вот тогда Воин и ощутил себя подобным этому быку, с кровавой пеной у рта пытающегося поразить несуществующую цель. Хотя на полотнищах его знамен было изображение львицы, но сам он по своей сути был быком. Именно тогда Воин нашел образное сравнение своего удела, именно чувством быка можно определить слепую ярость, временами начинавшую его одолевать. Он тоже не мог жить без нагрузки, хирел от этого, и всегда старался преодолевать возникающие препятствия прямо в лоб. В сражениях он не позволял применять никаких способов для достижения победы, кроме освоенных правил военного искусства. Дипломатия была чужда его речи, и он никогда не прощал того, кто хотя бы раз солгал ему. Но под прямотой своих слов, бесед и дел он скрывал свою беспомощность перед неуловимым коварством и неумение противостоять ему. Он боялся непостижимого для него мира, приносящего ему только всякие мучения, и искал общество только подобных себе людей.
Тому быку повезло - он принял достойную смерть. Тогда Воин вышел на арену и, выхватив свой меч, развалил на две половинки огромную бычью голову и избавил таким образом от позора недостойной гибели своего собрата по судьбе... А ему? Повезет ли ему также встретить свою кончину?
Воин был удивлен ходом непривычных дум, вернувшихся к избегаемой им исходной точке. Он подошел к палаткам лагеря и приказал трубить сбор.
Сонные, возмущающиеся солдаты, едва угревшись у костров, с проклятьями вставали со своих мест и, призываемые охрипшими за весь день командирами отрядов, подходили, бряцая оружием и доспехами, к общему построению. Факелы, обозначавшие подразделения, освещали изломанную линию строя и недовольные лица из-под стальных шлемов. Конница выстраивалась на фалангах.
Воин ждал, когда подойдут все отряды, и готовил слова, которые должен был сказать. Но когда все были построены и командиры доложили о готовности, он понял, что ничем не может поднять дух усталых солдат, кроме уже известных, всем надоевших и ничего не значащих фраз идейных капелланов о патриотизме и долге. И когда ропот стих и на поляне установилась ждущая тишина, он глухо, не узнавая своего голоса, выдохнул:
- Солдаты! Сегодня мы потерпели поражение и отступили. Отступили с позором, оставив свое порубежье. Завтра будет еще более тяжелый день, и еще больше прольется крови на поле брани. Нашим долгом является с честью выполнить до конца присягу, данную нами на верность отчизне. Завтра от нас потребуется большее мужество, чтобы искупить вину. И, поэтому, те, кто не находит в себе сил и не готов сражаться, могут быть свободны. Тех же, кто не потерял веру в победу, кто готов и дальше защищать свою отчизну, кто готов отдать свою жизнь за благо своего народа, завтра ждет битва, которая может решить общую судьбу нашего королевства и участь его граждан.
Эта неискренняя речь была слишком длинной для Воина, привыкшего к кратким докладам и приказам, и солдаты уловили необычность обращения. Поэтому все даже меньше обратили внимание на содержание самой речи.
Командиры начали обходить строй, освещая факелом лицо каждого солдата. Кто, опуская вниз, прятал взгляд и оставался стоять на месте, кто не отворачивался и с большей или меньшей решительностью делал шаг вперед. И когда обход закончился, воинство заставы представляло собой бесформенное собрание, перед которым тянулась узкая полоска храбрецов.
С Воином остались отчаянные головорезы, которым надоело постоянно прозябать и скрываться в остенских болотах и не желающие покончить свою жизнь не эшафоте в Дураках, новобранцы, не успевшие хлебнуть лиха и надеющиеся совершить подвиги, слабосильные и рассеянные романтики - предмет неистощимых насмешек грубой здоровой среды, до безнадежности неисправимые патриоты, искатели приключений и прочий, менее всего дисциплинированный народ. Сейчас все они стояли, плечом к плечу, объединенные торжественностью момента и с молчаливым мужеством ждали следующего приказа.
Росистое утро предвещало ясную погоду. Крестьянин, радуясь добрым приметам, поплевал на ладони, взялся за черенок косы и размахнулся, плавным движением срезая первую полоску покорно склонившейся сочной травы. Но, вдруг, в конце взвизгнувшего полукруга повалившегося разноцветья раздался глухой гром, который пронесся через опушку и эхом покатился дальше по лесу. Крестьянин, удивленный, еще раз посмотрел на небо. Но ничто по прежнему не говорило о приближении ненастья. Тогда он повернулся в сторону широкой долины, откуда донесся грохот, и остолбенел. Далеко в клубящемся, взбитом, утреннем тумане шла битва теней!
Маленькая кучка всадников в синих плащах яростно огрызалась, атакуемая со всех сторон полчищами зеленых плащей. Вторых становилось все больше и больше, и скоро зеленая волна раздробила, смешала и поглотила маленький синий островок.
Кроме случайного косца, за происходящим внимательно следил еще один наблюдатель. Айвест - вестенский король и храбрый полководец сегодня не участвовал в сече. Вчера разведка донесла, что стан противника опустел, все разбежались, а Воин остался с небольшой кучкой верных солдат. Свита военачальников, окружавшая короля Вестении, уже приготовила про себя встречные улыбки, когда лазутчики докладывали. Но улыбкам не было суждено появиться. Айвест неожиданно помрачнел, его выражение лица отразилось на лицах других вопросом и заставило окончательно испариться не рожденные, но уже готовые проявиться на губах улыбки.
- Уэрн, завтра ты поведешь армию против Воина, - произнес Айвест осипшим голосом, обращаясь к одному из стоящих приближенных. - Выставь полки и жди.
- Да, брат, - послушно вытянулся возвышавшийся над всеми на две головы молодой исполин.
Томительно прошел остаток ночи. Айвест, стоя на возвышенности, смотрел, как появились из тумана всадники в синих плащах. Обреченно малочисленная конница противника пролетела разделяющее враждебные стороны пространство и врезалась в зеленую стену. И гром прокатился по утренней долине, гром, в котором единым ударом слились звон мечей и треск ломаемых копий, стук расщепляемых щитов и хруст костей, крики ужаса, боли и безмолвное отчаяние полегающей истоптанной травы.
Айвест видел Воина и рядом с ним его неразлучного друга. Айвест видел, как изменился Воин. Это был не тот Воин, целеустремленный, неустрашимый и непобедимый, который почему-то оставил Айвесту жизнь, только что начавшему путь военачальника. Воин отбивался словно нехотя. Его больше защищал Ардан. Айвест понял, что Воин ищет смерти. Неужели Воину так невыносим стыд вчерашнего поражения?
Вот кто-то из вестенцев изловчился и пустил стрелу из лука. Успев пролететь в промежутке между сражающимися, стрела вспорола воздух и впилась в горло Ардану. Ардан, роняя оружие из рук, схватился за стрелу и с хрипением начал валиться с коня. Воин пытался удержать его в седле и тут увидел, как над ними зависла огромная фигура вестенца с поднятым в руке мечом. И Воин, прикрывая собой Ардана, бросился вперед, навстречу ослепительно полыхнувшей молнии.
Несмотря на яростное сопротивление остенцев скоро все было кончено. Возбужденный подъехал Уэрн, держа в руках окровавленный зазубренный меч.
- Победа! - он, счастливый, засмеялся. - Победа, брат!
- Да, ты молодец, Уэрн. Похоронить с воинскими почестями всех павших, своих и чужих, и после тризны обратно домой, - обводил тяжелым взглядом свое окружение вестенский король и повторил. - Обратно, домой.