2
* * *
Государство, где находился чудесный королевский сад и в котором жил наш садовник, называлось Остенией. Оно располагалось на берегу океана, подступающего с юга. Морские торговые пути пересекались на портах Остении, в которых потрепанные в борьбе со штормами корабли из всех стран всегда находили приют. Одновременно они вели здесь же оживленный обмен товарами, и королевская казна не оставалась внакладе от радушного приема заморских гостей. Из морских же владений королевство имело лишь два острова: Остров Дураков, где находились самые глупые и нехорошие люди, и Остров Мудрецов, где жили самые умные.
На севере и востоке королевство ограничивалось неизвестно где, так как дремучие северные леса и непреодолимые восточные горы окружали Великую Остенскую Долину - болотистую низменность невообразимых размеров, в которой собственно и жили остенские граждане. Поскольку, никто не знал, что находится за этими лесами горами, то на географических картах границы северных и восточных сторон не отмечались, считая, что бы там ни было, то все входит в состав королевства. Река Ведь, беря начало в лесных дебрях, текла на юг и, разделяя Долину от гор, впадала в океан. Ее излучина образовала самый большой и удобный порт побережья, который так и называли - Большой Порт. Река могла бы быть судоходной - глубина позволяла - но частые дожди делали ее необычайно бурной: горные вершины останавливали над нею тучи, всегда приходящие с запада, и заставляли их выливать свою влагу. Мутные потоки обильно питали реку, отчего она становилась яростной и необузданной. Как дикая необъезженная лошадь она бросалась на крутые высокие берега и, подмывая их, часто вырывалась на свободу и прокладывала новое русло в океан. Давным-давно таким образом она промыла путь за передовыми горами, отрезав их от остальных, и образовала из них горную гряду, а затем снова вернулась в прежнее русло. Теперь по дну ущелья, названного Поющим, проходила сухопутная дорога, связывающая столицу Остении Город с Большим Портом.
Город был столицей лишь потому, что он являлся единственным городом во всей Великой Долине. Находилась столица у подножия гор на правой стороне реки Ведь. Это был пропахший зловониями из вечно забитых стоков грязный с одинаковыми обшарпанными домами городок, раскинутый на большом изгибе реки. Узкие улочки были всегда захламлены, и гниющие остатки пищи и дохлые крысы добавляли свой аромат в общий дух города. Воздух в теплое время становился настолько ядовитым и гадким, что постороннему человеку невозможно было медленно пройти через канавы, не задержав при этом дыхания. Сами коренные горожане привыкли к грязи и вони и ничего не замечали. Они снисходительно лишь посмеивались над приезжими, глядя, как какой-нибудь гость, зажав нос, скачет через бесконечные ухабы и колдобины в тщетной попытке спастись от тяжелых испарений, но поскольку у бедняги дыхания не хватало, то он падал в обморок и попадал в ту самую среду, которой ему так хотелось избегнуть.
Над Городом, как и над всем королевством, постоянно висели серые тучи. Хмурая дождливая погода не слишком часто сменялась солнечным теплом. Чтобы серое небо и ненастье не наводили тоску и горожанам жилось веселей, все дома в городе были выкрашены в желтый цвет, а на тупиках улиц устанавливались огромные красные щиты с изображением улыбающегося короля Ахрона или с надписью какого-нибудь его мудрого изречения. Такими же плакатами прикрывались неблаговидные постройки, портящие общий вид города. Обычно на сооружение подобных укрытий уходило столько материала, что его хватило бы на постройку не менее трех добротных сараев вместо одной развалюхи, которую так старательно прятали.
Самым красивым местом города была улица называемая Счастье Короля. Многоэтажные дома двумя ровными рядами стояли на большом расстоянии друг от друга, открывая широкое серое небо. В них жили самые богатые и уважаемые люди. Поэтому Счастье Короля было также самой чистой улицей: множество чистильщиков ежедневно, не покладая рук, занималось ее уборкой. Счастье Короля растягивалось с юга строго на север, начинаясь из болотной трясины, образованной городскими стоками, и, проходя через весь Город, упиралось в городское кладбище на другой окраине. В середине улица была раздута огромной площадью, как удав, проглотивший страусиное яйцо. На этой площади находился королевский дворец.
Дворец короля был великолепен. Огромное здание из белого мрамора созданное самыми великими архитекторами Остении представляло собой поражающую глаз и сердце творение, в отличие от остальных строений Города.
Белый прямоугольник оригинальной формы с отвернутыми странным образом от площади окнами величественно и непоколебимо, как сама королевская власть, возвышался над всей столицей. И каждый смертный горожанин, проходящий по дворцовой площади, затылком и всем хребтом ощущал солидность и важность мероприятий, принимаемых во дворце и решающих судьбы королевства, в том числе и его, простого горожанина. Чувствуя свою ничтожность перед королевским величием, боясь потревожить своей мелкой суетой мудрых мужей, обдумывающих государственные вопросы, горожанин, втягивал в плечи голову, закрывался зонтом и старался в благоговейном ужасе побыстрее прошмыгнуть мимо дворца, к тому же еще опасаясь встретить стражу. Редкий житель бывал за железными воротами, неусыпно охраняемыми стражниками. Взвод гвардейцев в грозно сверкающем сталью и медью военном облачении, вооруженный длинными копьями и тяжелыми мечами бдительно нес свою службу. Эти дюжие молодцы останавливали каждого, кто смел приближаться к воротам дворца на длину копья без особого королевского приглашения.
Неподалеку от дворца, на той же улице располагался храм, где священнослужители справляли обряды всем богам, которые были известны в те времена. Прихожане являлись сюда обычно, когда их настигали какие-то беды или недуг, чаще в виде старости, и они, торгуясь, вымаливали у покровительствующих небесных, подземных, подводных и иных потусторонних владык счастье и блага.
Королевский сад располагался за горной грядой, и к нему вела дорога, проходящая между двумя вершинами.
Самой первой и необходимой принадлежностью в жизни каждого горожанина был зонт. Главным и ценным достоинством этой вещи было то, что он защищал от плохой погоды и неуютных человеческих лиц. Но поскольку в природе нет ничего идеального, то и с зонтом возникали некоторые трудности. Хорошим зонтом от дождя еще можно было укрыться, но со злыми лицами каждому владельцу подобной вещи приходилось сталкиваться не раз за день, и не раз самому приходилось делать страшное лицо. Дело в том, что узкие улочки простонародья не вмещали каждодневного столпотворения, и снующие люди из-за тесноты постоянно задевали друг друга своими зонтами. Острые концы спиц могли небезобидно пройти мимо носа или даже поранить глаз. По этой причине часто возникали скандалы, и встретить одноглазого горожанина было не такой уж большой редкостью. Наиболее воинственные жители города даже сами делали концы спиц длинее и острее и насаживали шип посередине зонта, чтобы его можно было применить в качестве оружия. Весьма искусно пользуясь таким сооружением можно было довольно быстро передвигаться по улицам, если, правда, не происходила встреча с хозяином такого же зонта. Вообще, зонт являлся символом столицы, и он имел гораздо больше значений в городском обществе. К примеру, зонтом пользовались также как языком, которым обычно объясняются при тайных сделках люди, начиная от влюбленных и до иностранных лазутчиков. Наблюдательный глаз по материалу, по окраске и узорам, по состоянию зонта мог свободно определить возраст и пол человека, склонности и характер, все то, чего скрываемый под зонтом не смог бы никогда рассказать о себе. Несмотря на то, что зонты делались из кожи, дерева или золота, каждый уважающий себя горожанин на всякие случаи имел с собой их несколько штук, разных форм и размеров.
Несмотря на серое небо, серый город, серые одежды, серое разнообразие зонтов, серые имена, несмотря на кажущуюся общую угрюмость граждан - это были все-таки разные люди. На самом деле они были веселыми и грустными, добрыми и злыми, шумными и застенчивыми, рыжими и черными, мужчинами и женщинами, взрослыми и детьми. Хотя большинство жителей и держалось за ничем не рискующие позиции так называемого здравого смысла, но среди них встречались разного рода чудаки, имеющие совершенно другое, больше никому непонятное кроме них самих, представление о здравом смысле.
Рождались горожане, также, в разное время и в разных домах. Правда, рождались одним и тем же способом, за редкими исключениями. Это были желанные и нежеланные дети, мальчики и девочки, в семье господина или раба, умные или не очень, хилые или здоровые. Их по разному растили и ставили на ноги. Кто был удачлив в жизни, кому не везло, а потому, кто был богат, кто нет, кто сыт, кто голоден.
Но ради общности человеческого рода, а главным образом оттого, что хочется немного поспорить, надо сказать, что хотя люди работали, отдыхали, пели, плакали, дружили, враждовали, учили, учились, жили и умирали, все разнообразие человеческой деятельности сводится к двум-трем действиям.
Утверждение примитивности человеческого существования не должна возмущать и оскорблять мудрецов, подвизающихся в исследовании природы человека, иначе они берутся играть роль нашего создателя. Не требует же человек, если этого не требуется, чтобы телега, созданная им, могла скакать на своих оглоблях, плавать, как рыба в воде, и летать, как орел по воздуху? Нет? От простой телеги требуется только, чтобы она хорошо катила на четырех, не более, колесах то, чего человеку вздумается положить на нее. И телега правильно делает, что не возмущается и не оскорбляется по поводу ее однообразного применения. А каково было бы, если вдруг телеге, нагруженной сеном, захотелось бы подурачиться, например, покувыркаться через свои оглобли? И еще: ценность обоза определяется не повозкой, а поклажей, и, поэтому, суть человека в том, что заложил в него создатель. Именно это и достойно больше нашего внимания! А поскольку нарушена девственность идеи о, якобы, многосложности нашей жизнедеятельности, после чего она становится историческим недоразумением, то для успокоения наших мудрецов, наверное уже заволновавшихся по поводу грозящей им безработицы, можно подсказать, что спорить обо всем этом и докапываться до человеческой сути можно также долго и бессмысленно, как угадывать окончательный замысел создателя нашего мира.
Таким образом, пожертвовав красками разнообразия жизни, повернув ход мыслей о человеке в новое русло, мы уже в нашей древней современности осознали необходимость лишь столь малого числа сторон нашей деятельности, не потеряв при этом значимости своего существования. И при этом еще сохранили хлеб людей, существующих за счет изучения этой разнообразности, В самом деле, ведь мы не обижаемся не телегу, если она умеет только, скрипя под грузом, исправно крутить свои колеса?
К смерти горожане относились тоже по разному. Одни думали, что будут жить вечно и, не веря в свою смерть, тем не менее, охотно верили в кончину других.
Другие жили еще проще - они вообще не думали об этом. Или же, если все-таки что-то приводило их к этому вопросу, то они предоставляли окончательные решение року судьбы. Это были веселые и беззаботные люди. Они любили свободно проводить время, не вдаваясь вообще ни в какие размышления.
Были еще смиренно убежденные в том, что все смертно, и кротко потупив глаза говорящие, что жизнь всего одна и надо успеть взять от нее все возможное и приятное за этот недолгий, отведенный человеку высшими силами миг бытия. И они брали. Они бережно ухаживали за своим здоровьем, но в то же время с нездоровым сердцем были не прочь совершить рискованное тайное предприятие с чужой женой, или же пропустить чарку, другую доброго вина, несмотря на колики в желудке. Эти люди постоянно что-то раскапывали, захламляли все кругом, что-то тащили, стучали, строили, ломали, не давая покоя соседям. И глядя на их немалые усилия, на вечно незаконченные, исполинские, закрывающие солнце в соседском огороде постройки, невольно возникали мысли, что они, вопреки их собственным убеждениям, собираются прожить, по меньшей мере, жизни по три. Эти одноразовые жильцы всегда куда-то торопились, ни на минуту не отрывались от дел, чтобы посмотреть на облака, что-то на ходу постоянно жевали, спали урывками и на ходу наслаждались. Они были самой разной внешности, как короткими, так и долговязыми, как строгими и аккуратными чиновниками, глаза которых никогда не блестят, у которых настоящий азарт прикрыт искусственным интересом к жизни, так и замызганными шустрыми типами с бегающими, вызывающими к себе жалость глазками.
И еще у остенцев имелась одна общая черта: почти все граждане королевства любили застолье. Вино было единственным средством, спасающим от скуки и жизненных невзгод. Оно украшало беспросветное существование в сером тумане остенских болот. Пили все и с чего угодно. Пили как хиосскую росу из золотых кубков или хрустальных бокалов, так и лопуховую настойку из глиняных черепков разбитого кувшина. Пили за все. Пили за рождение и упокой, пили за здоровье и при болезни, в горе и радости, при встречах и проводах, под настроение или с плохого настроения. Ни одно торжество не обходилось без возлияния, но чаще пили просто так, не утруждая себя поиском причины. Одними словом, пили все, всегда и всюду. По народной традиции принимали напитка помногу, но чем больше пили остенцы, тем больше одолевали их скука и невзгоды после тяжкого пробуждения.
На западе Остения граничила с единственным королевством, где жили злые вестены. Между Остенией и Вестенией всегда была вражда. Каждое воскресенье идейные капелланы - чиновники, заботящиеся о моральном здоровье остенских граждан - пригоняли всех попадающихся им на пути жителей на главную площадь Города. Здесь перед народом выступал самый главный, архиидейный, капеллан, которого величали просто архидик Бер. Это был маленький, кругленький, очень вежливый и приветливый человек. Правда, все его боялись. Он заведовал всеми темницами Остении, о которых рассказывали самые ужасные вещи. Поэтому, несмотря на всю доброжелательность архидика Бера, его именем пугали детей.
В свою очередь на площади архидик Бер с пламенем в груди и металлом в голосе возвещал страшные истории об образе жизни заклятых врагов - вестенов. Сердце каждого слушателя обливалось остывшей в жилах кровью и наполнялось справедливым негодованием против отвратительных соседей.
От всяких козней, исходящих со стороны Вестении, остенцы построили вдоль сухопутной границы стену и выставили на ней полотнища с намалеванными чудовищами и магическими формулами, созданными фантазией самых талантливых художников и колдунов. Чудовища и заклинания должны были отпугивать вестенов, поскольку архидик Бер говорил, что вестены - это злые призраки.
Кроме того, на западной границе стояла большая армия под командованием бывшего короля Урала. Это войско постоянно участвовало в стычках с нахально проникающими через проломы в стене отрядами вестенов.
С моря Остения надежно защищалась огромным военным флотом. Множество парусников курсировало переменными галсами по морскому простору. Курс на кораблях прокладывался по усмотрению рулевого матроса, но так как матросы были верными сынами своего народа, то фрегаты, крейсеры, галеры то и дело сталкивались друг с другом, горели и тонули. И каждый год на воду спускались все новые и новые суда.