Середина лета. Изнемогающий от пыли и солнца курортный городишко. Маленький еврейский мальчик из отдыхающих пытается втереться в компанию местных загорелых пацанят, гоняющих мяч. Те, конечно, не очень-то ему рады.
Из окошка ближайшего дома то и дело доносится:
- Лева, деточка, тебе не холодно?
- Лева, зайчик, иди кушать помидоры!
- Лева, не подходи близко к обрыву!
Тоненький мальчик Лева, интеллигентно поправляя очки, отвечает: "Нет, мама. Не хочу, мама. Хорошо, мама".
Каждый окрик из окна все снижает и снижает его и без того весьма невысокий дворовый рейтинг. Пацаны заставляют его бегать за улетевшим в колючие кусты кожаным мячиком. Лева бегает. Он не гордый. Ему очень хочется играть в футбол.
Наконец из окна раздается категорическое:
- Лева, иди домой!
Мальчик начинает канючить: "Ну, мамочка, ну еще полчасика, ну, пожалуйста..." Мама, естественно, ни в какую. Принципиальная такая мама. Лева, уже готовый разрыдаться, собирается уходить. На него страшно смотреть. Тут его обступают местные и что-то наперебой ему втирают. Они гомонят и размахивают руками. На очередной призыв из окна мальчик твердо отвечает:
- Не пойду, мама. Я хочу играть в футбол.
Через минуту на сцене появляется его мамаша: объемистая, кудрявая, в пестром домашнем халате и тапочках. Она упирается руками в бока и грозно произносит, чеканя слоги:
- Леон, ступай домой сию минуту! - и для верности обозначает направление мощной дланью с вытянутым указующим перстом.
На что Леон, так же уперев руки в боки, и так же твердо отвечает:
- Пошла в жопу, сука.
У мамы в буквальном смысле отпадает челюсть.
Мама стоит и смотрит на своего малолетнего сына так, будто видит его в первый раз. Потом она закрывает рот и произносит:
- Сейчас ты будешь говорить со своим отцом. - И с каменным лицом и очень прямой спиной уходит в дом.
Через мгновение появляется отец - он раза в два мельче жены и заметно моложе. Подойдя к сыну, который торопливо снял очки и сильно побледнел, он очень крепко взял его за плечо и, глядя прямо в глаза, спросил:
- Что ты только что сказал своей матери, сын?
Мальчик дрогнувшим голосом повторил. Он уже явно сто раз пожалел, что ввязался в эту историю. Лучше бы домой пошел... Но, паче чаяния, реакция отца оказалась ровно противоположной материнской - он даже как-то посветлел лицом. И вкрадчиво поинтересовался:
- А кто тебя научил этому?
- Мальчишки... - честно ответил тот.
Местные чертенята, до того стоявшие поодаль тревожной стайкой, с хохотом брызнули врассыпную.
Папа оглядел опустевшую площадку, задержался взглядом на окнах, за которыми была его жена, и сказал сыну:
- Ты должен забыть их сей же момент.
Мальчик послушно кивнул.
- Забыл?
Еще один кивок.
- Что ты забыл?
- Эти слова...
- Какие?
Мальчик повторил голосом, в котором уже дрожали слезы.
Отец приосанился, победно огляделся кругом и добродушно потрепал сына по волосам. И громко произнес, явно для жениных окон:
- Чтобы я их больше не слышал!
Тихое счастье было на его лице при звуке слов, которые он сам, должно быть, хотел сказать жене всю жизнь...
Отец посмотрел на часы и спросил:
- Ты когда намерен быть дома, сын мой?
Мальчик, почувствовав, что гроза чудесным образом миновала, обнаглел вконец:
- Через полчаса...
Отец еще раз взглянул на часы и с напускной строгостью предупредил:
- Ну, смотри у меня, чтоб не позже! - И, сияя, ушел домой.
Мальчик тут же был принят в команду на правах полноценного игрока. Ушел он домой через час сорок, забив три гола, когда уже совсем стемнело. И ни одного слова не прозвучало из материнского окошка.
Надеюсь, тоненький еврейский мальчик Лева станет-таки великим футболистом.
* * *
Пестрый палаточный городок на морском берегу. Под белым крымским солнцем отдыхает украинская семья: папа копается в машине, мама лежит на пляже, дочка семи лет возится в песке. Красота.
Наконец дочке надоедает песчаная архитектура. Она забирается на склон, к палатке. Там на примусе булькает закопченная кастрюля. Девочка поднимает с дороги измазанную машинным маслом палку, сует ее в кастрюлю и заинтересованно шурует в содержимом. Над поверхностью поднимается дымящийся рыбий хвост. Девочка, брезгливо морщась, запихивает его обратно и громко кричит:
- Тату, а це що - рыбий суп чи уха?
Папа не обращает на нее внимания, продолжая с озабоченным видом разглядывать внутренности препарированного "Москвича" с харьковскими номерами. Девочка еще громче повторяет вопрос. Но папаня, видно, туговат на ухо - он ее не слышит, хотя между ними едва ли пять метров. После третьей неудачной попытки его пытливый отпрыск бросает на землю палку с налипшей на нее вермишелью и подходит к отцу вплотную.
- Тату, а це що - рыбий суп чи уха?
Мудрый украинский мужчина медленно разгибается, вытирает ветошью руки, величественно окидывает взглядом горизонт и степенно отвечает:
- Запомни, доча, рыбий суп - це у москалей, а у нас - уха...
Счастливый ребенок, получив правильный ответ на мучавший его неокрепшее сознание вопрос, мчится вниз, мимо валяющейся как колода матери, обратно к своим замкам. Довольный отец оборачивается и видит меня - с явно москальской хмурой физиономией и примерно вдвое превосходящего его габаритами.
- Хотя, можа, и у них уха? А я знаю? - бормочет он тихо и будто сам с собой. И задумчиво поворачивается к морю.
Потом, когда я уже отошел на достаточно безопасное расстояние, он говорит громко мне вослед:
- Хотя видкеля ж у москалей уха?
- Чтоб ты никогда не завелся, гнида! - отвечаю я ему от всего широкого и открытого русского сердца.
На другой день, гуляя по тем же местам, я имел удовольствие наблюдать, как его обшарпанный пегий "москвичонок" тащит на тросе с пляжа шикарная иномарка с подмосковными номерами, сияющая хромом и оглашающая все округу разбитными кабацкими бумцами.
Вот уж воистину - нам не дано предугадать...
* * *
Тот же южный городок. Душный полдень. Я - в маленькой, пропахшей скверной кухней и дешевой парфюмерией кафешке на пересечении двух тихих узких улочек. Я сижу и тоскливо бьюсь над твердым как подошва куском плохо прожаренной говядины, громко именованной в меню ростбифом, под незатейливым гарниром - десятком сморщенных зеленых горошин и листочком салата. Я забрел сюда гонимый скукой, отвратительным настроением и желанием спрятаться от невыносимо жаркого сегодня солнца, - увидев с улицы, что под потолком работают вентиляторы. А когда понял, что они не помогают, было уже лень вставать и уходить. Сухое вино, которого я опрометчиво заказал целую бутылку в надежде хоть немного остудиться и развеяться, оказалось кислым и теплым как моча, что положительных эмоций мне, конечно, не добавило...
Кроме меня в заведении всего двое посетителей - это молодая мама с сынишкой. Судя по манере их разговора и молочно-белому цвету кожи, они мои земляки-москвичи, и приехали отдыхать совсем недавно. Когда я вошел, они уже сидели за центральным столиком и вели тяжелый и неравный бой за каждый съеденный ребенком кусочек пищи. Мальчик, которого я сразу про себя прозвал Наследником Престола за белый матросский костюмчик с якорьками и жиденькие, зачесанные назад светлые волосики, издевался над матерью, как только мог. Он кривлялся и капризничал, ерзал и бросался хлебом в мух, надувал губки и закатывал глазки, - в общем, умело пускал в ход весь мощный арсенал малолетнего домашнего тирана. Мама, худая и бледная мышка с вялым подбородком, кругами под глазами и отсутствием обручального кольца, всему этому могла противопоставить только одно: безграничное терпение. Ее партия была проиграна еще в роддоме.
Мальчик перепробовал уже весь ассортимент харчевни - и каждое блюдо он отвергал с негодованием, чуть поковыряв ложкой. Официантка, статная молодящаяся блондинка с необычной для этих мест косой по пояс, с невозмутимым видом приносила им все новые и новые тарелки. Она видала и не такое.
Вентиляторы, медленно вращая огромными лопастями, перемешивали вязкий горячий воздух. Наследник Престола плаксиво отбивался от материнских приставаний, я гонял по тарелке маслянистую горошину, официантка гляделась в зеркальце, черная блестящая муха с тупым упорством пыталась пробить башкой пыльное оконное стекло, когда в нашей компании появился пятый персонаж. Именно персонаж, потому что раньше я был уверен, что таких людей в реальной жизни не бывает.
Это был молодой мужик метров двух роста, едва ли многим меньше в плечах, одетый в выгоревшую тельняшку-безрукавку, спортивные синие с зеленоватым отливом шаровары и традиционные для местных домашние тапочки на босу ногу. Его мощные плечи были почти сплошь покрыты татуировками с преобладанием уголовной и морской тематики. Но это, конечно, не главное.
Его лицо - вот это была песня. Илиада и Одиссея в одном флаконе. Это был бесконечный героический эпос, повествующий о напряженной и насыщенной, пол-ной тягот и лишений жизни своего обладателя. Широкие скулы. Узкие глаза-щелки, отягченные синюшными мешками и набрякшими веками. К тому же напрочь лишенные ресниц. Бровей я тоже не заметил. Тяжелая нижняя челюсть и толстые, но жесткие губы. Многочисленные ямы от оспы, напоминающие лунный ландшафт, сфотографированный с одного из искусственных спутников Земли. Золотые фиксы на передних зубах, щедро демонстрируемых в широкой нетрезвой улыбке. Кроме того, он был лыс как колено. Но довершением, так сказать, финальным аккордом этого минорного произведения был его нос, расплющенный и сломанный, застывший навсегда в какой-то немыслимой кривой. Короче говоря, в жизни не встречал такой ужасающей хари.
Я понял, с кого писали своих страшных беспощадных пиратов Стивенсон и Жюль Верн. Если бы этого парня разок показать в Голливуде, то он был бы обеспечен предложениями о съемках до конца своих дней. Я сразу же прозвал его Флинтом. И почему-то решил, что он - грек.
Войдя, Флинт постоял пару секунд в дверях, обозревая обстановку мутноватым взором, затем, очевидно, найдя заведение сносным, вальяжно продефелировал к ближайшему столику. Стати его, надо сказать, не остались незамеченными: по тому, насколько увеличилась амплитуда колебаний бедер у направившейся к нему официантки, я понял - это ее тип мужчины.
Заказ его был прост как правда, и вполне достоин покорителя океанских далей и кошельков незадачливых морских путешественников: шашлык и бутылка массандры. Каковой заказ и был мгновенно исполнен утерявшей свою южную неторопливость длиннокосой хозяйкой.
Старания ее были восприняты Флинтом вполне благосклонно, и, выпив первый стакан вина и проглотив пару кусков шашлыка, он стал поглядывать на ее увядающие формы с явным одобрением.
Мама же и Наследник Престола, лишь на миг отвлекшись на приход нового посетителя, продолжили свою затяжную баталию, финал которой был им, впрочем, хорошо известен по тысяче предыдущих: материнские слезы и пара ложек каши, проглоченные победителем в качестве акта доброй воли.
И тут произошло следующее.
Пират, переведя взгляд от прелестей несравненной работницы общественного питания, остановил его на мычащем и брыкающемся чаде. Несколько секунд он наблюдал за происходящим, затем встал и решительно направился к их столу. Подойдя, он остановился и, подождав, пока не наступила тяжелая тишина, оперся своими мощными кулаками о стол и наклонился почти к самому лицу побелевшего до синевы мальчика.
Потом он сказал внятно и с расстановкой:
- Слышь, малолетка. Жри, че мать дает. Не съешь - нос откушу.
Развернулся и спокойно отправился за свой столик. И как-то всем сразу стало понятно - откусит. И не моргнет.
Несколько секунд на лице Наследника отражался мучительный выбор: то ли накакать в штаны, то ли забиться в падучей, то ли просто взять и помереть от разрыва сердца. Причем дело явно склонялось в сторону последнего варианта.
Мама его просто не дышала.
- Я кому сказал. - Негромко напомнил о себе Флинт.
Сердце мальчика вновь заработало, а рука потянулась к ложке...
В течение следующих десяти минут мальчик съел свой рацион за неделю. Я думал, он издохнет от переедания. Его терпеливая мать, выйдя из оцепенения, воспользовалась моментом, и все подкладывала и подкладывала ему в тарелку. Но он ее не замечал, он смотрел широко распахнутыми глазами на развалившегося на стуле и потягивающего винцо пирата. Наверное, так кролик смотрит на подползающего к нему удава. Он был порабощен и раздавлен.
- Дяденька... - тихонько пискнул мальчик. - А можно я водичку не буду пить?..
Перед ним стояла заботливо открытая материнской рукой бутылка минералки.
- Почему? - томно поинтересовался Флинт.
- Она теплая... и соленая...
- Тогда можно. - смилостивился тот.
Счастливая мама расплатилась и, обойдя Грозу Морей по максимально возможной дуге, вывела осоловевшего отпрыска на воздух.
И я, посидев для приличия еще с минуту, поднялся и как можно более раскованно и независимо пошел на выход.
Во-первых, смотреть больше было не на что, аттракцион закончен.
Во-вторых, напряжение между официанткой и Флинтом достигло уже такой мощности, что вот-вот должны были засверкать молнии, а попасть в тропическую бурю как-то не входило в мои планы.
А в-третьих...
А в-третьих, я вдруг подумал: а что, если Флинт решит, будто и МОЙ аппетит тоже нуждается в срочном улучшении?