Полёт над гнездом орлов

Shadrin
А что касается этого мужика, то вы не спорьте, коли ничего не знаете. А я его давно знаю и готов за него поручиться. Выключите сейчас же зенитку!

...Этот Водкин-Суррогатов в своё время открыл удивительный источник личного обогащения.

Собственно, говорить о нём как о первооткрывателе можно лишь условно: способ этот и без него давным-давно используется великим множеством двуногих без перьев. Но именно Водкин-Суррогатов, добросовестно синтезировав собственный глубокий анализ, подвёл под данный вопрос идейную базу, разработал стройную теорию убавочной стоимости. И только после этого, решительно оттолкнувшись от научно-теоретического фундамента, с головой окунулся в практику.

Суть его теории проста, как простой карандаш, и заключается в следующем:

а) если ты берёшь что-то бесплатно, то денег у тебя не убавляется;

b) если ты берёшь что-то бесплатно и денег у тебя не убавляется, то можно считать, что денег у тебя прибавилось.

Не буду приводить дальнейший ряд многоэтажных промежуточных формул, где в изящных фигурных скобках соседствуют товар, деньги, снова товар, НДС, а также убавочная стоимость и едва различимый кпд российского рубля. Особо любознательные могут найти эти формулы в справочнике акушёра-киномеханика 2029 года издания. Я же просто предлагаю читателям полюбоваться последним звеном цепочки рассуждений Водкина-Суррогатова, выкованным из чистого золота железной логики:

z) если ты даже не берёшь ничего, но проделываешь это на шару (бесплатно), то денег у тебя прибавляется.

Представляете, какую возможность быстро разбогатеть даёт практическое использование этого закона! На одних только бесплатных поездках в автобусе можно сколотить несметное состояние.

Кстати, именно с автобусов Водкин и начал. В смысле - с трамваев.

Внешне это выглядело очень просто: просто гр-н Водкин нашармака ездил на общественном транспорте.

В тот исторический период, когда Водкин приступил к практической обкатке своей теории, трамвайный билет стоил тысячу рублей. Несложно подсчитать, что какие-то полсотни бесплатных поездок делали нашего изобретателя владельцем как бы плеера с наушниками или как бы сносных наручных часов. За триста неоплаченных рейсов он приобретал как бы джинсы или как бы ботинки из так называемой натуральной, но на самом деле искусно загримированной искусственной кожи. А всего-навсего тысяча прыжков по городу превращала его из трамвайного зайца в как бы миллионера.

Свой первый как бы миллион Водкин-Суррогатов сколачивал непозволительно долго. Он ездил на работу с пересадкой, на двух трамваях (четыре ходки в день), и на выращивание как бы миллиона у него ушло добрых четыре месяца. Увы, за такой срок самая изящная теория начинает терять свои стройные очертания, а заодно и смысл. Однако не бывало ещё теории, которую нельзя было бы доработать применительно к практике.

И Водкин доработал теорию, решив добираться до работы в шестнадцать ходок.

Теперь он выходил из трамвая на каждой остановке и тут же снова запрыгивал в трамвай. Неважно - в тот же или в следующий. В обоих случаях новая как бы тысяча тотчас как бы лежала в его кармане.

Уже второй как бы миллион Водкин сколотил, можно сказать, играючи. Третий - тем более. К этому времени Водкин уволился с работы по совместному с начальством желанию. Во-первых, потому что каждый день опаздывал на работу (даже в дни получки, которую все равно задерживали ещё с прошлого года и обещали выдать в будущем году. А то и в будущем веке, благо ждать оставалось немного); во-вторых, в трамвае можно было больше заработать. А деньги и там, и тут были на вид одинаковые - как бы деньги.

Вот так одним махом решил Водкин проблему денег, враз удешевил свою продовольственную корзину, а заодно и промтоварный рюкзак с транспортным баулом. Кроме того, Водкин даже как бы купил новый дом, и его как бы дом был как бы полной чашей.

Не следует, конечно, думать, что у других посетителей трамваев не было своих идейных платформ. В тогдашние времена в общественном транспорте то и дело можно было услышать: "Вот дадут зарплату за позапрошлый месяц - тогда и билеты брать буду", или: "Да есть у меня удостоверение, только я его у приятельницы забыл", или: "Ещё раз приставать начнёшь со своими билетами - за Жириновского проголосую", а то и просто: "Катись-ка ты отсюда, старая вешалка".

Резоны, надо признать, достаточно убедительные, особенно последний. Но идея слаба и мелковата, а теории вообще никакой, голая практика. Носители этой слабой идеи просто не беднели (дальше всё равно было некуда), и только вооружённый до зубов единственно правильной теорией Водкин неуклонно и решительно как бы богател.

Однажды Водкину удалось бесплатно слетать на самолёте из Водска в Москву и обратно. Делать в Москве ему было нечего, и он даже не выходил в столичном аэропорту из летательного аппарата. Вернувшись в Водск, он ненароком забыл выйти из "Боинга", и ему пришлось ещё раз побывать в Москве, где ему по-прежнему нечего было делать. Полёт не доставил Водкину никакого удовольствия, за исключением той маленькой радости, которую он испытал, пересчитывая в уме свалившиеся с неба несколько как бы миллионов.

В другой раз Водкин-Суррогатов попробовал прокатиться зайцем в такси.

Позднейший анализ показал, что эксперимент этот нельзя было назвать удачным. Проехав в таксомоторе положенную одну трамвайную остановку, Водкин хотел выйти из машины и снова войти в неё (или в следующую). Однако таксист-арендатор А. Шварцман-Еггерь показал крайне слабое знание теории убавочной стоимости, потребовав от Водкина немедленной сатисфакции по счётчику.

- Мы говорим на разных языках, - сказал на своем языке Водкин, пытаясь наладить пошатнувшееся добрососедство и взаимопонимание, а заодно силясь восстановить в памяти карту непроходимых для авто закоулков в старинной части Водска. На что непонятливый таксист ответил не словом, а действием. Не пожелав гнуть о Водкина случайно оказавшуюся в руке монтировку, А. Шварцман-Еггерь просто нанёс ему лёгкие телесные повреждения путём выкручивания уха, а заодно забрал у автора теории убавочной стоимости наручные часы.

Таким образом, Водкин остался без наручных часов, если не считать упоминавшихся выше как бы наручных часов.

Водкин стал жить по как бы часам, а свою деятельность по претворению теории в практику сосредоточил исключительно на городском рельсовом транспорте.

Поначалу Водкин испытывал некоторые неудобства во время работы по бесплатному обогащению.

Особенно раздражали его так называемые кондукторы. Эти попрошайки завелись почти в каждом трамвае и бессовестным образом изводили Водкина своим вымогательством. Водкину приходилось втягивать голову в плечи, чтобы затеряться на фоне окружающей действительности; с пристальным интересом смотреть в трамвайное окно, за которым не было ничего интересного; издалека показывать попрошайкам кончик сохранившегося со школьной поры членского билета ДОСААФ; притворяться спящим стоя; строго глядя на смущённого кондуктора, говорить голосом трамвайного начальства: "Удостоверение".

Согласитесь, такие уловки унизительны даже для обыкновенного пассажира. А каково было Водкину?!

Наличие великого множества как бы миллионов позволило ему забыть о придуманной досужими головами черте бедности (эту черту обычно проводят демократическими вилами по бурлящей воде), оставить далеко позади пресловутый средний класс и вклиниться в сословие толстосумов. Водкин считал себя как бы новым русским, и ему не хотелось, чтобы его путали со старым русским.

В то же время для успеха дела требовалось выглядеть как раз старым. Ведь именно со стариков так называемые кондукторы не требовали денег за проезд. И Водкин, наступив на горло собственной песне, отрастил лохматую бороду и покрасил её в седой цвет, а также перестал снимать даже летом доставшееся ему от прадеда пальто. Ещё в годы коллективизации прадед сверстал "эфту несношаемую тужурку" ("така тёпла, зараза") из именной будённовской шинели, подаренной ему лично товарищем Будённым.

Когда Водкин, дожидаясь очередного трамвая, грыз обломок подобранного на остановке банана, никто не сумел бы по его виду определить истинную меру его богатства. Ничто не выдавало в нём как бы одного из богатейших людей планеты.

Кондукторы шарахались от него, как от чумы. Каждый из них боялся остаться последним в смене. Ибо в последнем трамвае, подвозившем его к депо, Водкин оставался ночевать. Чтобы поутру не терять времени.

Трамвай стал для Водкина родным домом. В то же время он был для Водкина и рабочим местом. Получалось, будто Водкин брал работу на дом и работал на дому. Истинно творческая натура, он работал вдохновенно, как проклятый.

Лишь в полдень он делал часовой перерыв, чтобы порыться в мусорном баке возле водской мэрии и перекусить чем бог пошлёт. Званые обеды и фуршеты проходили в мэрии ежедневно, но и аппетит у чиновников был завидный. Поэтому недоеденные бутерброды с икрой перепадали Водкину крайне редко. Чаще бог посылал ему только обгрызенные яблоки, надкушенные ромштексы да сгустки салатно-винегретной субстанции.

Как бы новый русский Водкин крепко презирал мэра и его подчинённых за жадность и прожорливость. Бедняга не подозревал об истинных размерах их аппетита, поскольку никто не объяснял ему, что прожорливость властей измеряется не жратвой, а взятками.

Без еды мэрия могла бы продержаться больше месяца. Не меньше недели она, измученная жаждой, сумела бы обойтись без воды. Четыре-пять минут чиновники перенесли бы отсутствие воздуха. Но без взятки для мэрии была бы смертельной уже вторая секунда. И ни одна реанимация не помогла бы, кроме... экстренного вливания взятки.

Ну, в общем, обеды у Водкина хоть и были высококалорийными, но оставляли желать лучшего. Зато на работе дела шли превосходно.

Кондукторы давно уже не подходили к нему. Мало того, завидев на противоположной площадке нашего нового русского, они спешно отворачивались и делали вид, что сейчас работают в другом вагоне (все трамваи в Водске были спаренными). На остановках они в самом деле торопливо перебегали в другой вагон и дико конфузились, обнаружив, что и Водкин уже здесь. Тогда они делали вид, что никуда не перебегали и работают сейчас в том, первом вагоне.

Такое поведение вагонных работников, помимо связанных с личностью Водкина суеверий и примет, объяснялось ещё и тем обстоятельством, что, как верно подметил классик, "старец завонялся". Действительно, от нового русского, днём и ночью не снимавшего старое пальтишко будённовского закала и менявшего свои носки по двадцать девятым февраля, дух исходил совсем не праздничный и даже вроде как не русский. Посему в тот день (раз в квартал), когда Водкин затевал небольшую постирушку, приказом по депо объявлялся национальный праздник, трамваи ходили строго по расписанию, в краны подавалась горячая вода и победители капсоревнования получали право подавать Водкину мыло и синьку.

После этого целую неделю кондукторы и пассажиры водских трамваев дышали легко и глубоко. Лишь пальтишко, являвшееся правнуком будённовской шинели, слегка портило дело, портя воздух духом далёких эпох.

Но хватит пока о запахах - я гляжу, некоторые уже воротят носы. Закрою пахучую тему забавно-героическим эпизодом с задержанием рецидивиста-карманника.

Незадачливый ворюга уже нащупал в кармане Водкина толстую как бы пачку как бы денег, как вдруг из недр прадедова конногвардейского бушлата вырвалась струя телесных испарений нового русского.

Как известно, карманники работают обычно в часы пик. В описываемый час пиковое напряжение было особенно велико, и выхлоп водкинских миазмов оказался настолько мощным, что отравленный урка упал как подкошенный. Вместе с ним оказались в зоне поражения и рухнули без сознания его соратники: группа прикрытия, группа поддержки и группа обеспечения.

Всех восьмерых героический Водкин сдал скучавшему на остановке милиционеру Денисову, а сам поехал обогащаться дальше. Он не догадывался, что Денисов отконвоировал антиобщественную группировку только до угла ближайшего дома. Там они и расстались, обменявшись рукопожатиями, парой анекдотов о Водкине и непременной взяткой (ведомство Денисова напрямую подчинялось мэрии).

А по Водску начал вдруг расползаться слух о бешеных деньгах Водкина. Не знаю точно, кто был автором исходной легенды-версии. Подозреваю, что тут не обошлось без кондуктора Гайкиной ("Я вместе с ним в школе училась, контрольные у него списывала. Так вот поди же - я человеком стала, кондуктором. А он...") Словом, пополз слух.

Первыми на месте были, как водится, рэкетиры. Однако Водкин применил против них испытанное оружие: распахнул пальтовидную шинельку - и "крыша", которой его хотели накрыть сразу два мафиозных клана, мигом сопрела и рухнула. При этом у одного из прыщавых эмиссаров поехала крыша. "Ну, теперь мне крышка", - испугался Водкин. Но рэкетиры сами испугались и куда-то скрылись, закрыв тем самым "дело Водкина", ни дна им ни покрышки.

И вот тут-то Водкиным заинтересовались бандиты покруче.

Давайте припомним всю историю сначала. А именно с того момента, как Водкин-Суррогатов, воодушевлённый собственной теорией, впервые ткнулся в трамвайную дверь на новой идейной платформе. И что мы заметим?

Правильно. День ото дня как бы богатея, наш новый русский ни разу не представил в налоговую полицию декларацию о доходах.

Такое не прощается. Даже непризнанному гению. Да что гению, даже начальству не прощается.

Вычислили, подсчитали, насчитали, насели. Не на того напали. Посовещались, поискали другие пути. Пару раз промахнулись. Поставили волчьи капканы. Усилили контроль. Назначили контролёров. Потом контролёров проконтролировали. Еще сильней усилили контроль над усилением контроля и взяли его под особый контроль.

Но Водкин продолжал бесконтрольно обогащаться. Он уже и сам не знал, сколько у него денег (как бы). Бесконечный ряд нулей в контрольном числе, обозначавшем сумму его богатства, превращал саму сумму то ли в бесконечность, то ли в нуль. А счетоводам из налоговой службы и их полицейским калькуляторам Водкин не верил ни на как бы грош.

Он вспомнил свою блестящую победу (жестокую расправу) над мафией и хотел точно так же пугануть запахом и налоговую полицию. Но финансовые полицейские слишком хорошо знали, что деньги не пахнут.

За Водкиным закрепили специального агента. Молодой переодетый полицейский Вася следовал за ним как тень. Будучи славным мужиком, Вася всячески оберегал клиента от чрезмерного сжатия, от карманников, пассажиров и кондукторов. Не забывая вести счёт каждому зарабатываемому Водкиным как бы рублику, молодой шпик одновременно явно симпатизировал подопечному. Иной раз даже угощал семечками, которых Водкин-Суррогатов терпеть не мог.

В конце концов они стали приятелями. Апофеозом трогательной привязанности стало совместное распитие бутылки шампанского. Это случилось, когда Водкин пригласил Васю отобедать вместе с ним.

В тот день на званом завтраке в мэрии подавали холодную телятину, ананасы, лосося по-советски, медвежьи отбивные, клубнику со сливками и так далее (меню можете придумать сами). В мусорный бак деликатесы попали уже довольно потрёпанными, но, хорошо покопавшись, приятели нашли посланный богом обед превосходным. Мало того, они нашли в баке непочатую бутылку шампанского, ту самую, и выпили на брудершафт. Остаток рабочего дня пролетел незаметно.

Приятельство исподволь переросло в дружбу. Выяснилось, что их объединяло общее хобби: оба собирали счастливые трамвайные билеты. У обоих в коллекциях оказались большие пробелы, заполнить которые было практически невозможно. Ведь сами-то они билетов не брали. У Васи имелось бронебойное удостоверение с отпечатком большого пальца вместо фотографии. Ну, а Водкин играл по правилам, которые диктовала его же теория.

Время шло, и долг Водкина безбрежному аппарату новой российской бюрократии рос в странной смеси арифметической и геометрической прогрессии. С одной стороны, благодаря постоянному соседству Васи с его таранным удостоверением Водкин стал больше как бы зарабатывать. Соответственно распрямляла спину гипербола в графике налогов. С другой стороны, со всех сторон на Водкина сыпались новые и новые штрафы за то, что он, с одной стороны, по-прежнему не подавал декларацию о доходах, а с другой стороны, не платил старых штрафов. Словом, силы сторон со стороны казались неравными.

Однако, с точки зрения Водкина, вопрос не стоил и выеденного яйца. Он просто игнорировал налоговую полицию, не вписывающуюся в ансамбль его теории. Тщетно друг Вася втолковывал ему, что налоги вместе с соответствующей полицией - объективная реальность, данная нам в ощущениях. "Нет!" - отвечал Водкин и штрафов не платил. Равно как и налогов.

Полиция бесновалась и грозила Водкину более строгими санкциями, вплоть до изгнания из своих рядов налогового лейтенанта Васи. "Не беспокойся, - успокаивал Васю Водкин, - я тебя к себе помощником возьму. А с ними мы разговариваем на разных языках".

Несколько раз налоговые генералы принимали решение о самых крутых мерах по отношению к злостному неплательщику, но, как ни странно, на защиту теоретика дармовых трамвайных путешествий грудью встали широкие массы пассажиров. Водкина прятали в толпе на задней площадке, тайком подкармливали, в избытке снабжали седым красителем для бороды. Стихийные трамвайные митинги возникали даже в тех вагонах, где Водкина в данный момент не было. Митинги единогласно принимали декларации об освобождении Водкина-Суррогатова от подачи декларации о доходах.

Ездить в трамваях стало немного веселей.

Прокатиться с утра в одном трамвае с Водкиным считалось хорошим предзнаменованием и сулило удачу в дневных делах. Одна старушка прямо в вагоне решительно раздела Водкина и, защемив нос прищепкой, поставила заплатку на его ветеранскую тужурку. Какой-то здоровяк, скажем без обиняков, подарил Водкину заколку для галстука и обещал подарить галстук.

Однажды некто несознательный попытался было оплатить проезд Водкина на перегоне "Заводская"-"Авангард". Возмущению присутствовавшего при этом трамвайного люда не было предела. Ренегата тут же исключили из пассажиров, предложив ему, "раз он такой умный", впредь ездить на такси.

Но не будем столь наивными, чтоб недооценивать мощь налогового ведомства. Кольцо вокруг Водкина сжималось.

Из Москвы на помощь водским коллегам прибыло два сводных полицейских полка. Сам министр налогов напутствовал своих орлов перед отлётом в Водск: "Без победы не возвращайтесь!" Вчерне уже был готов наградной список, придумывались новые должности для особо отличившихся. Костяк сводных полков составляли орлы, прошедшие горнило налоговых войн в Твери, Архангельске, Владиурале и Орле.

Я не баталист, и мне не с руки описывать ход военных операций. К тому же они велись так глупо, что в подробном пересказе я могу ненароком выдать нашу главную государственную тайну. К чести полицейских надо отметить, что среди мирных пассажиров жертв не было, зато друг друга орлы перестреляли порядочно. Виной тому, как объясняли генералы, были помехи в спутниковой системе наведения.

Решающий штурм логова мятежного Водкина был назначен на глухой предрассветный час. Спецподразделения налоговиков плотно обложили район трамвайного депо, где в одном из вагонов безмятежно спали валетом сам мятежник и давно уже разжалованный и комиссованный лейтенант Василий. Обоим снилась социальная справедливость. Васятке она представлялась в виде раздевающейся Прекрасной дамы, Водкин же наблюдал во сне вожделенный Указ о повсеместном бесплатном проезде с неразборчивой подписью в нижнем правом углу... И тут грянуло.

Вспышки ракет, оглушительные разрывы противотрамвайных снарядов, свист пуль, искры из проводов, прямое попадание в пустой кабинет главного инженера депо, крики "Ура!", стоны раненых, треск вертолётов, лай служебных собак, отрывистые выкрики командиров...

Первая атака, как потом выяснилось, была отбита. Орлы начали готовиться ко второй. И только тут, в наступившей вдруг тишине, Водкин и Васятка проснулись. "Ты ничего не слышал? - спросил Водкин, на что экс-лейтенант отрицательно покачал головой. - Значит, приснилось". Но снова им уснуть не пришлось, потому что началось снова.

...Когда взрывом мощной противотрамвайной бомбы в клочья разнесло соседний вагон, Водкин-Суррогатов понял, что пришла пора решительных действий. "Сами виноваты, - подумал он. - Не захотели по-хорошему".

Ему вспомнилась самая заветная мечта детства: когда-нибудь пробраться к штурвалу городского трамвая и угнать его куда-нибудь подальше. Скажем, в Швецию. Конформистская юность и осторожная зрелость притупили дерзновенное диссидентское желание, но не могли убить его до конца. А теперь вот обстоятельства сами подталкивали к осуществлению детской мечты.

Они с Васей основательно потрудились, плотно закладывая окна своего вагона мешками с как бы деньгами, чтобы не влетел в салон случайный осколок и не сбила кепку шальная пуля. Молча пожали друг другу руки и прошли в кабину водителя. Водкин положил ладони на рычаги управления.

Трамвай очнулся от задумчивой неподвижности и тихо скользнул по рельсам по направлению к воротам депо.

- Ну, поехали, - хрипло изрёк Водкин.

Быстро ускоряя ход, трамвай двигался в сторону расположения противника. Расширенными от удивления и растерянности глазами смотрели налоговые артиллеристы, пехотинцы, десантники и кавалеристы на неуклонно приближающуюся грациозную красно-жёлтую машину. Трамвай стремительно набирал разбег, из-под дуги пантографа победным салютом сыпались электродуговые искры. Полицейские втянули головы в плечи.

Водкин взял штурвал на себя.

Трамвай распустил серебристые крылья, взмахнул ими и взмыл в воздух. Сделав круг над разбуженным канонадой Водском, он убрал шасси, развернул в сторону Японии и стал набирать высоту...

Я вам ещё раз говорю: немедленно выключите зенитку! Это наш мужик, нормальный. Он никому ничего плохого не сделал.

1996 год