Доктор Игорь Крыленко - лет тридцатипяти, низкорослый, щупленький, в сером пиджаке с вставками из коричневой замши на локтях, - расхаживал по кабинету, ожидая пациентов. Крыленко работал терапевтом в поликлинике, что размещалась на улице Болгарской в большом семиэтажном здании бело-синих тонов, построенном еще в те времена, когда в этом районе Одессы хоть что-то работало.
Он часто останавливался, задирал рукав пиджака, смотрел на часы - советские, марки "Ракета", - и снова продолжал хождение, досадуя на медленное течение времени. Пациенты не шли.
Утомившись, Крыленко сел за стол и, подперев кулаком подбородок, уставился в окно: на покоробленное от воды небо, брызжущее серой краской, словно альбомный лист, на котором рисовал акварелью ребенок; на желтые верхушки деревьев. Из открытой форточки тянуло дымом сгорающей мертвой листвы.
От скуки Крыленко начал перекладывать бумаги в портфеле, потом поскреб застывшую на крышке стола желтоватую каплю канцелярского клея, сорвал с настольного календаря листок, обнажив красные цифры номера дня сегодяшнего - четырнадцатого ноября, субботы.
В дверь постучали и в кабинет заглянул парень лет двадцатипяти, высокий, короткостриженный, с лицом боксерского типа - приплюснутый нос, бегающие маленькие глазки, крепкий как пятка подбородок, покрытый рыжей щетиной.
- К вам можно? - спросил парень, слегка шепелявя, - передний зуб выбит.
- Входи, - пригласил Крыленко.
Войдя в кабинет, парень развалился на стуле и, ни слова не говоря, тяжело, немигающе уставился на Крыленко, как будто пытался загипнотизировать его.
- Ну, как зовут? Где живешь? На что жалобы? - обыденно начал Крыленко.
- Меня зовут Андрей и живу на вашем участке. А жалуюсь, что плохо сплю. Бессоница у меня. Понимаете? - в свою очередь спросил Андрей, не отводя тяжелого взгляда и неприятно улыбаясь чему-то.
Крыленко недоуменно глянул на него.
- Выпишите мне двадцать упаковок димедрола, - тихо сказал Андрей. - Я заплачу хорошо.
Последние три слова были произнесены совсем тихо с длинными, многозначительными паузами.
- Я не могу выписать тебе столько снотворного.
- Я хорошо заплачу, - повторил Андрей. - Рецепты выпишите на разных людей. По две упаковки на каждого. Эти люди реально живут на вашем участке. И я знаю, что у вас болен сын. Ему всего десять лет и у него туберкулез. Так ведь? Вам нужны деньги.
- Что-то холодно сегодня, - бог весть к чему сказал Крыленко и встал из-за стола.
Потерянно он подошел к окну, закрыл форточку, постоял минуту, наблюдая за улицей.
Уныло прошел "смотритель" мусорных баков, - коричневый поношенный пиджак, черные брюки, две грязно-белых сумки, - одна на плече, другая в руке. Он заглянул в помещение рядом со входом в парадную, где стоят баки, подставленные под черное, вонючее жерло мусоропровода. Видимо, пусто, - почти сразу он направился к следующей парадной, - там снова заглянул. Мягко ступая, игриво помахивая хвостом, побежал по своим делам большой серый кот.
- Ну, так что? - спросил Андрей.
Крыленко обернулся и сказал:
- Выйди вон.
- В понедельник я зайду еще, - сказал на прощание Андрей.
В полдень Крыленко запер кабинет, - еле высидел до конца приема, - и отправился на вызова - их было два: первый - от старушки; второй от мужчины, отравился водкой, тяжелые галлюцинации.
Елена Федоровна Николаева, проживала на третьем этаже девятиэтажной "коробки". Если сказать: "серой панельной коробки", - то получилось бы вполне исчерпывающее описание дома, что расположился буквой "L" напротив таксопарка на одной из тихих улиц, спускавшихся с горки к Балковской. Со стороны улицы дом был обсажен тонкими, корявыми деревцами. Листва уже облетела и на фоне огромного дома деревца с их голыми ветвями казались совсем игрушечными, словно бы сделанными из старой стальной проволоки, покрытой ржавчиной.
Крыленко повезло, потому что второй вызов исходил также от жильца этого дома и не было необходимости бегать по участку под противным мелким дождиком, который начался, когда он входил в парадную, гле жила Николаева.
Седоволосая, худощавая женщина в несвежем домашнем халате, сказавшая, что она дочь Николаевой и что ее зовут Наталья Петровна, провела Крыленко к больной, которая лежала на диване в небольшой темной комнате с единственным окном, закрытым занавеской в желтую и коричневую полоску, - потому полумрак в комнате был желтушным, словно пропитанным болезнью находившегося в ней человека.
- Мама, к тебе пришел врач, - сказла Наталья Петровна.
Николаева открыла глаза, повернулась на спину, - до сих пор лежала на боку, согнушись как крючок, лицом к стене, оклееной обоями в синих цветочках, - облизав растрескавшиеся губы, сказала чуть слышно:
- Расскажи ты, я не могу. Сухо во рту.
Наталья Петровна рассказала, что мать два дня назад, в среду, начала жаловаться на нестерпимую боль в животе, справа; после ужина боли усилились, а к ночи мать не могла лежать, ворочалась от боли с одного бока на другой; живот у нее вздулся как пузырь. К утру ее вырвало. Четверг и пятницу она ничего не ела, пила настой ромашки, думая, что это расстройство желудка. В ночь с пятницы на субботу ее вырвало несколько раз, хотя она ничего не ела. Боли стали совершенно нестерпимыми, поэтому решили вызвать врача.
Осмотрев Николаеву, - язык обложной, сухой, прощупывание печени вызвало приступ острой боли, температура тридцатьсемь с половиной, - Крыленко сказал:
- У нее острый холицистит. Ей немедленно нужно в больницу.
- Боже, откуда же денег взять на больницу. Все опять так подорожало, - запричитала Наталья Петровна.
- Ей нужно в больницу. Вызывайте "скорую", - сухо сказал Крыленко.
На выходе Наталья Петровна попыталась засунуть в карман Крыленко желтую одногривневую бумажку: "Берите...Берите... Я же знаю, что зарплату не платят". Поначалу он отказывался, но все-таки взял.
Спускаясь по лестнице, - лифта ждать не захотел, - Крыленко увидел на площадке между вторым и третьим этажами, в закоулке возле шахты лифта, влюбленную пару, увлеченную долгим поцелуем. Сейчас весь мир для них заключался в глазах друг друга и рост цен, курс доллара, болезни - все это для них не существовало. Сейчас они были счастливы и Крыленко улыбнулся, проходя мимо них.
Фамилия больного, по поводу которого сделали второй вызов, была Попов. Его квартира была на первом этаже в соседней парадной.
Дверь открыла жена Попова, в плаще, с черным зонтом в руке.
- Вы врач? - спросила она.
- Да. Я пришел по вызову, - сказал Крыленко.
- Идите сюла! Сын здесь! - громко позвала пожилая женщина, выглянувшая из дверей первой по коридору комнаты. - А ты, Таня, иди за хлебом, не стой в дверях. Я сама разберусь, - сказала она полуприказным тоном жене Попова.
Попов лежал на стареньком, видавшем виды раскладном кресле с обивкой из красной материи, местами засаленной до черноты. Он смотрел в окно на усиливающийся дождь и, казалось, о чем-то задумался, но при появлении Крыленко встрепенулся, испуганно выпучил глаза и, указывая куда-то трясущейся рукой, закричал:
- У него за спиной тень! Я вижу тень! Она смеется, размахивает хвостом! Она хочет забрать меня!
- Коля, успокйся. Это врач. Он пришел тебе помочь, - сказала мать Попова.
Ее слова несколько успокоили Попова. Он замолчал, перестал размахивать руками и лишь испуганно смотрел на Крыленко, который стоял посреди комнаты, не зная как и поступить, - уходить или выждать и осмотреть больного.
- Я вижу, что ваш сын не способен адекватно реагировать...Давайте присядем и вы расскажете, что с ним произошло, - наконец нашелся Крыленко.
- Что же здесь рассказывать то? Все просто, - отвечала мать Попова. - как его уволили с завода он все с пьянью знался. Чтобы водки купить повыносил из дому сервиз, приемник хороший... Денег на фабричную водку не хватало, так он у бабок всяких самогонку покупал. Ну вот, принес полбутылки позавчера. Говорил, что половину выпил уже с кем-то. Вечером засел он на кухне, допил что осталось...Под утро подняться не мог, - все мышцы болели, лицо синюшное. День провалялся в кресле, ночью бредил беспрерывно, а сегодня слепнуть стал, сказал, что тени видит, ничего четко разобрать не может. Я и позвонила в поликлинику.
- У него все симптомы отравления древесным спиртом, - сказал Крыленко. - Необходимо ставить капельницу. Это только в больнице сделают. Я выпишу ему направление.
Домой Крыленко вернулся в четыре часа дня. Жена встретила хмуро.
- Обед стынет, - недовольно позвала она на кухню.
После обеда Крыленко бесцельно перещелкивал телевизор, посмотрел какую-то программу об исламских террористах.
А вечером он читал сыну затертый том сказок Андерсена, который он сам перечитал в детстве до дыр.
"...Ни один человек не хотел признаться, что ничего не видит, опасаясь как бы не подумали, что не справляется со своими служебными обязанностями или слишком глуп. Ни одно из платьев короля не имело такого успеха.
- Но ведь он голый! - воскликнул вдруг один ребенок.
- Послушайте-ка, послушайте, что говорит невинное дитя! - сказал его отец. И все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка..." - читал Крыленко "Новое платье для короля".
Заметив, что сын уже спит, он тихонько поставил книгу в шкаф, погасив свет, собирался уходить из детской, как вдруг сын проснулся и хотел было сказать обычное: "спокойной ночи..." - но закашлялся сильно и сквозь кашель, - так что насилу разобрать можно, - спросил:
- Папа, когда мне станет лучше?