РЫХЛЫЙ РАЙОН
«Что такое жизнь? Всего лишь способ накопления ошибок… Читая старые слова, мы пишем новые тетради, и прекратите Бога ради, стирать нам грани естества. Осенний пир едва ль продлиться, уж маски вянут, пламенея, и опадают, словно листья, в миру стать лицами не смея. И вот я по алее длинной иду и подбираю лица… О, научи меня молиться – но прежде вылепи из глины!» / «Транквилиум» Андрей Лазарчук/
Стоял вечер, солнце клонилось к крышам и полуразрушенным стенам домов. Скоро, последние лучи красного заката совсем скрылись за ними. Медленно наползали сумерки. Из за деревьев на миг показалась и снова исчезла, словно утонула в еловом бору чья-то тень. Старым разрушенным строениям будто показалось, что из леса выходит человек. Если бы окраина была одушевленным существом, и действительно могла чувствовать, думать и анализировать, то наверное мысль, что из леса может появиться человек она откинула бы сразу. Уж очень давно никто из людей не появлялся с той стороны. Однако, это действительно была тень человека. Вот, она промелькнула вновь, и еще раз, и в скоре из-за веток показался небольшого роста человечек одетый в изношенную и грязную одежду. Он остановился, как бы в нерешительности, и стал изучать взглядом представшую картину. Развалины Рыхлого района в сущности были примерно такими, как он их себе представлял по рассказам побывавших здесь некогда людей. Но это было только первое впечатление, и появившийся из за деревьев это хорошо осознавал. Путь занял слишком много времени, точно определить было нельзя; месяц или полтора шел он до этих мест, а может и все два, уверенно сказать теперь было нельзя. Этот день начался для путника с восходом солнца, и вот теперь к закату он таки добрался до первой цели своего долгого пути. Ноги совсем не держали уставшего человечка, жутко хотелось есть и спать. И вот теперь, когда Рыхлый район был перед его взором, нужно было решать, где он заночует. Наиболее комфортным было бы забрести в самый первый наиболее уцелевший дом, найти и укрыться за стенами не продуваемой сквозняками комнаты, но существовала опасность наткнуться на местных обитателей, которые скорее всего не окажут желаемого гостеприимства, и особо не церемонясь, просто убьют потенциального претендента на их территорию. С другой стороны, можно было повернуть обратно в лес, и разложить метров за пятьсот-шестьсот от первых руин небольшой костер. Высокие ели надежно укроют огонь от обитателей Рыхлого района. А если, кто и увидит проблески света и вздымающийся в ночную прохладу звезд дым, то вряд ли отважиться сунуться сюда первым, побоявшись получить в ответ несколько залпов картечи. Кто может знать, как и чем вооружены разжегшие костер странники? И все же, они уже будут знать, о том, что на территории объявились чужаки, и станут ожидать их появления. Впрочем, местные обитатели могли напротив оказаться очень мирными и добродушными жителями, и в мыслях не желавших кому-либо плохого. Впрочем осторожному путнику в это не верилось, так как и в самом деле выглядело абсурдом. Просто по определению, обитать в таком месте не могли ни гуманисты, ни просто добрые люди. По рассказам бывавших здесь егерей, тут царили жесткие законы, еще более суровые чем в лесах. Правда с питанием тут говорили, было чуть легче. С одной стороны пищу давал примыкающий к руинам лес и болото, с другой стороны где-то в Рыхлом районе располагалась свалка. Таких, как он - пытавшихся пересечь Рыхлый район с тем чтобы пробраться за «жалюзи» в город тут побывало несколько десятков. Одни поворачивали обратно в леса, в последний момент оставив мысль пройти кордон, другие отваживались на дерзкие поступки, и о их судьбе никому больше не было известно. Возможно им удавалось пройти обратно, в мир откуда их выхватила Катастрофа, а возможно они погибали на «жалюзях». В любом случае очевидцев, свидетельствующих об удачном пересечении никто не видел. Скорее всего, таких и не существовало.
Спать в лесу, взобравшись на дерево, за последнее время стало привычным, можно было развести костер, и улечься у него, но … так чертовски хотелось спать в доме, быть под защитой каменных стен, и вновь ощутить себя человеком, а не лесной тварью. К тому же, место к которому он шел так долго, теперь простерлось пред взором. Подходящий дом долго искать не пришлось. Человечек крадучись двигался по окраине района, опасаясь быть замеченным. В темноту дверного проема он шагнул резко и уверенно, шагнул и замер прижавшись к холодной стене. Сердце билось, словно он только что занял первое место в забеге. В тишине не было слышно ни единого звука, пришелец вслушивался очень чутко, словно волк вслушивается в хруст веток под беспечной поступью своей жертвы. Из всех звуков был только ветер, гулявший по мертвому дому. Зрение освоилось в темноте почти сразу. Как и надеялся путник, в помещении не было никого. По лестнице он поднялся на второй этаж, и осторожно пройдя по заваленному мусором и обвалившимися балками узкому коридору проник в узкую дверь. Комнатка была совсем маленькой, и скорее всего предназначалась как подсобное помещение для уборщиком или дворника. Главным достоинством помещения была дверь. Она позволяла себя плотно закрыть и не пропускать сквозь щель сквозняк. Окон в комнатке не было. В кармане изодранной куртки нашелся коробок спичек и огарок свечи. С третей попытки, спичка зашлась слабым пламенем опытными движениями человек зажег от нее свеч. Комната состояла из обшарпанных, и осыпавшихся стен, грязи, проржавевшего ведра и разломанной щетки. Довольно комфортно, особенно после долгого и измотавшего все силы лесного похода.
Сон навалился со всей тяготой, и в мгновенье обессилил и победил. Весь долгий путь, который начался от Крайнего Удела, навстречу не попадались ни люди ни следы присутствия, и вот теперь, встречи должны были быть не минуемы. Он мысленно готовился к ним весь поход, прорабатывал разные ситуации и варианты разговора, от мечтательно радушных и дружественных, до таких, которые могли заканчиваться дракой или погонями. О самом ужасном – смерти путник старался не думать, хотя мысли об этом то и дело лезли в его сознание.
Его разбудил крепкий утренний пинок в спину. Еще толком не сообразив в чем дело, только что спящий попытался вскочить, и отпрыгнуть в сторону, в дальний угол комнаты. Второй удар в нос, как раз с той стороны куда он хотел переместиться остановил движение. Его окружали четверо. Пришедших явно веселило происходящее, и они звонко смеялись. Путник попытался нащупать свой узелок с пожитками, но рука не нашла его на прежнем месте. Ответом был новый прилив восторга у утренних посетителей, и чей то голос произнес:
- Не пытайся выкинуть какой либо фокус, приятель, а лучше говори побыстрее откуда ты взялся, и зачем к нам пришел.
Сообразить, найти быстро оптимальное решение в такой ситуации было нелегко. Наверное самым правильным было сейчас, пока он лежит на полу, и удобно устроен для очередных ударов ногами, начать отвечать на вопросы. По крайней мере была некоторая гарантия, что он сумеет выиграть немного времени, и его не продолжат избивать во время произносимых им ответов. Это давало возможность занять более удобную позу на полу, и защититься хотя бы от первых двух трех ударов, которые могли еще последовать от гостей.
- Я шел ни к вам. Прибыл из Крайнего Удела, у меня нет денег, и я не вооружен.
И снова одобрительный смех, правда уже без пинков.
- Как имя? – послышался тот же голос
- Мое?
- Свое имя, я знаю – и снова смех. Гостям явно нравилась ситуация.
- Саранж. Меня звать Саранж – ответил путник.
- Как, как? – со смехом переспросил голос – ты что, смеяться над нами удумал? Разыгрываешь нас? Нет такого имени! – последовал новый удар. Бьющий явно целил в пах, но попал в ногу, лежащий успел вовремя закрыться.
- Нет, это мое имя. Я не знаю почему отец назвал меня так, но все называют меня Саранж.
- Ладно, встань Саранж, только без глупостей. Сейчас мы отправляемся на суд.
- Судить тебя будем за бродяжничество! – сказал другой. Голос у него был писклявый. Стоящие опять дружно засмеялись. На вид им было лет по двенадцать-шестнадцать. Самому старшему, который и начал свой разговор было лет семнадцать.
- Сколько лет?
- Чего, сколько лет? – переспросил главного испуганный Саранж.
- Тебе, лет сколько?
- Шестнадцать.
- Это хорошо, что шестнадцать, значит повезло тебе.
Задавать вопросы путник не стал, опасаясь очередных ударов.
- Иди смирно, будешь брыкаться до суда, тут же прибьем. – говорил все тот же старший. И Саранж ему поверил.
Шли минут пятнадцать, за всю дорогу больше никто ни сказал ни слова. Впереди, указывая путь двигался старший, затем Саранж, позади двигались остальные конвоиры. Саранж чувствовал их недружелюбный взгляд, и готовность пустить в ход кулаки при первом же удобном случае. Перевес сил был явным и поэтому сопротивляться было в высшей степени безрассудно.
Двигались они не быстро, ни медленно, направление пути вело куда то вглубь района. Миновали несколько жилых, вернее бывших жилых домов, трехэтажное длинное здание по видимому служившее раннее школой, и старую фабрику или небольшой завод. Тут и там на дорогах валялись горы мусора разных времен. Из-за одного из таких ворохов внезапно отскочил незамеченный ранее, большой черный пес и стремглав бросился в руины какого-то здания, по-видимому служившего ранее цехом. Это вызвало некоторое замешательство, двое из конвоиров подорвались было преследовать собаку, но грубый окрик старшего их остановил. Вскоре вышли на пустырь, рядом с ним стояли два относительно уцелевших дома, в некоторых окнах у них даже сохранились неповрежденные стекла. Это место было относительно ухожено, тут практически не было мусора, и терпкого зловонья разлагающихся разлагающейся помойки и экскрементов. Кроме домов, в окрестности, за бетонным и покосившимся забором стоял старый элеватор с местами раскрошенной шиферной крышей, и ржавый строительный кран, на верху в его кабинке кто-то сидел. Внизу, тоже было много народа, Саранж впервые за эти годы видел столько много людей. Община как выяснилось позднее насчитывала около сорока человек. Встречающие с интересом разглядывали вновь прибывшего, недоброе выражение у одних, и страх перемешанный с беспокойством или даже со смятением у других наводили Саранжа на недобрые мысли.
Её звали Любовь – Саранж так никогда и не узнал, настоящее это имя, или насмешливо выбранный псевдоним. Любовь, которую местные обитатели обожествляли, тянулись к ней, ненавидели и боялись, судила его очень быстро.
Впервые он увидел ее в толпе собравшихся посмотреть на выловленного странника. При первом же взгляде, стало понятно кто тут главный, и что именно от этой девушки тут зависит многое. Собравшиеся почтительно расступились, в глазах многих читалось почтение и собачья преданность. Опустив голову они почтенно разошлись по сторонам. На вид девушке было около двадцати пяти. Именно таких приглашают на главные или вторые роли в жестокие фильмы. Среднего роста, какого точно определить с расстояния было сложно, короткая стрижка полубокс, светлые, но крашенные волосы, красивое лицо но холодный взгляд. Полноватая грудь, выдающаяся сквозь белый свитер, хорошая талия, наверное ноги у этой девушки также были дьявольски красивы, но комбез скрывал их привлекательность. В левой руке она небрежно покачивая держала карабин. И это обстоятельство забирало на себя внимание Саранжа, пожалуй больше чем хозяйка оружия. Наверное поэтому пленник не сразу заметил, что ко всему прочему – это была единственная из собравшихся представительница слабого пола.
- Глухой, ты где это надыбал? – обратилась к главному конвоиру девушка, кивнув стволом в сторону Саранжа. Голос ее звучал необычно, он был достаточно груб для девушки. Либо она сильно простудила голосовые связки, либо надорвала их при крике, а может прокурила или сожгла крепким алкоголем, хотя последнее был мало вероятным. Девушка с оружием не выглядела пьяницей, наоборот, по всему ее поведению, и по отношению остальных было ясно, что это лидер, причем лидер абсолютный – почти бог.
- Мы нашли его совсем недавно, в желтой трехэтажке, на Четвертой Индустриальной. Этот недоносок, просто спал в одной из наших комнат – в торопливом ответе, некоторое волнение и звучало чуткое уважение к задавшей вопрос.
- Молодцы, хорошо поработали! Вы будите отличены сегодня.
Услышав это, лица приведших сюда Саранжа осветились лучезарной улыбкой. Они только что набрали несколько бонусов в своем стаде.
- А теперь, рассказывай кто ты, зачем и откуда к нам явился – обратилась девушка к пленнику.
- Мое имя Саранж – медленно и спокойным голосом произнес парень.
Очень важно было, не показать своего волнения, и держать себя достойно. Окружающей разразились смехом.
- Оранж-обосранж! Сука, ублюдок, сволочь!- слышались выкрики из толпы.
Внимание на все это обращать не стоило, совсем не обязательно было показывать всю свою реакцию. Ничего позитивного этим не добьешься. Блеяние толпы было резко оборвано коротким взмахом руки. Жест остался незамеченным лишь одним из собравшихся. Он еще продолжал смеяться и ржать. Еще один жест, на сей раз это взмах руки по направлению к не успокоившемуся. В следующее мгновенье, по сигналу его обхватывают несколько человек.
- Наказать несильно. – адресует схватившим короткую реплику девушка.
- Но, я, позволь, Любовь моя, я не хотел, я не заметил – пытается оправдаться только что смеявшийся.
Девушка уже не обращает на него внимания. Несколько человек повалив провинившегося, оставляют ему несколько пинков, и отходят. Удары короткие но сильные, лежащий не спешит подняться на ноги, хотя угрозы новых ударов уже нет.
- Итак, тебя зовут Саранж – вокруг тихо и спокойно, все серьезны и просто стоят в ожидании дальнейших речей и указаний – скажи нам Саранж, сколько тебе лет?
- Шестнадцать.
- Откуда ты пришел?
- Я пришел из леса.
- Значит ты егерь? – удивилась девушка с карабином.
- Можно сказать и так, ведь егерями принято называть всех обитателей леса и глухоманьих общин – ответил Саранж.
- Итак, зачем ты пришел к нам егерь?
- Я шел ни к вам.
Среди стоящих послышался гул, и отвечающий понял, что он сказал что-то не так, но зато это была правда.
- Ну, и к кому ты тогда шел?
- Я хотел своими глазами увидеть, что такое «жалюзи», и пробраться обратно в цивилизованный мир.
- Да, это похоже на правду – заключила девушка – и как, увидел «жалюзи»?
- Нет, еще не успел.
- Хорошо. Мой вердикт таков: ты остаешься в нашей общине, и получишь стартовые права, но прежде тебя ожидает наказание одиночеством за бродяжничество и незаконное появление в районе, потом ты получишь у нас прописку, а вернее пройдешь испытание. Это сделает тебя равным среди нас, потом ты можешь сам решить, оставаться или следовать своим путем.
Вообще, Саранж ожидал что его напросто убьют, но решение которое приняла глава общины этих полудиких людей его изумило. Именно изумление и было его первой реакцией. Сзади кто-то больно толкнул в спину, это оказался один из прежних конвоиров.
- Пошли – коротко произнес он.
И они опять двинулись, молча провожаемые холодными взглядами обитателей Рыхлого района. Старейшина ушла сразу, как только закончила речь.
Испытание одиночеством проходило в темном но очень просторном помещении. Единственный источник света – маленькая дырка в верху стены, через нее просачивался дневной свет. Тут было сыро и холодно, они добирались сюда через длинный заводской ангар, потом вошли в многоэтажное производственное помещение, и долго блудили по его лабиринтам, перебираясь с этажа на этаж, с лестницы на лестницу и заворачивая бес конца по каким-то мудрено устроенным коридорам, и в конце концов, попав в подвал. Тюрьма Саранжа никем не охранялась, но сбежать отсюда было невозможно. Еще перед тем как его грубо втолкнули в обдающий сыростью мрак, он успел оценить и дверь и мощный засов. Саранж был тут не один, и благодаря своему сокамернику не рухнул на грязный бетонный пол, а сбив с ног маленького человечка удержал равновесие сам. Мальчишка, видимо услышав приближающиеся звуки, подскочил к двери и сильно барабанил по ней своими кулачками, при этом громко рыдая и моля что бы его выпустили от сюда. Когда Саранжа толкнули и он столкнулся с этим пацаном, то не обращая на него особого внимания, быстро поднялся с бетонного пола, и отчаянно ринулся в еще не закрытую дверь. Глухой, вытянул вперед пятерню, и поймав несчастного за голову, втолкнул его обратно. Мальчишка упал бы, но на сей раз, его успел подхватить Саранж. Дверь с неприятным скрипом захлопнулась.
Внутри помещение оказалось весьма просторным. Позже, когда глаза привыкли к темноте, Саранж смог разглядеть свою камеру. На самом деле, помещение раньше служило спортивным залом, или скорее даже спортивной ареной. В центре его находилось большая ледовая арена, со всех сторон ее охватывали несколько с две дюжины рядов для зрителей. Льда естественно не было, зато сохранились ненужные теперь хоккейные ворота. Оставалось большой загадкой, почему вход в этот зал был оснащен такой неподходящей для спорта дверью. Все остальные входы и выходы были прочно замурованы. Мальчишка отсидевший на хоккейном стадионе около трех дней, тоже не смог найти на этот вопрос ответа. Вероятно, стадион специально оборудовали под тюрьму. Установили дверь не то стоявшую ранее в холодильной камере для скоропортящихся продуктов, ни то выдрали со списанного корабля и даже подлодки межотсечный люк. Хотя откуда в этих краях мог взяться корабли или лодка? Никто наверняка не мог сказать даже о том, существует ли в этом мире море. Но вот в хоккей тут играли, раньше… Вероятно, богатый промышленник в былые годы специально построил у себя в подвалах этот стадион, для команд от разных цехов или даже заводов. Это было давно, еще в прежние годы, в другой жизни. Теперь все круто изменилось.
Кроме ледового стадиона, узникам были доступны еще два помещения; гардероб и туалет. Друг по отсидке Саранжа – мальчишка лет восьми-девяти Дима, почему-то называл туалет по морскому – гальюн. Саранж так и не спросил у него об этом. Вероятно Дима все же видел море, и скоре всего кто-то из его родителей служил на флоте. Итак, гальюн был велик, таких больших туалетов наверное больше не было нигде. Понять, зачем под туалеты отводилось такое большое пространство было еще труднее. Унитазы были расставлены рядами, чередуясь с писуарами и умывальниками, это в мужском отделении, но было еще и женское, оно было несколько меньше чем первое и без писуаров. Казалось, что туалет предназанчался что бы удовлетворять потребности большого города. Скорее всего буржуин просто решил построить в своих подвалах новое чудо света. И действительно, завод славившийся самым большим туалетом в мире, должен был быть отмечен и в прессе. Наверняка реклама была в свое время запоминающаяся, подумалось Саранжу – заводы с ледовым стадионом и самыми большими туалетами в мире! И какой ни будь дешевый рекламный слоган типа: «нет другой альтернативы!». Приятным бонусом было тут и то, что из кранов шла вода. Значит водоснабжение Рыхлого района по странным и нелогичным причинам все еще не было прекращено. Не повлияли на водоснабжение ни счета присылаемые за это удовольствие неизвестно кому, ни износ временем, ведь после того, как район был покинут и огражден «жалюзями» никаких работ по ремонту труб не велось. Вода из кранов шла на удивление хорошая, не ржавая так что, проблем с питьем не было, нюхать вонь от дерьма тоже не приходилось. Унитазов тут стояло столько, что и не пересидеть по разу на каждом и за пару лет. Если бы не относительно низкие перегородки между ними, то в туалетах можно было на долго заблудиться. Дима только по началу называл его гальюном, затем когда привык к обществу Саранжа, и перестал стесняться его присутствия, начал называть тулет по простому – тубзообороной. Слово это было еще со времен, когда Дима ходил в школу. В детском доме, где воспитывался Саранж, туалет называли точно также, но разумеется не все. Многие все же употребляли правильное выражение. Борьба со сленгом и за правильность литературного языка была поставлена у них на уровне. Употребление не литературных слов – орудие инакомыслия. Инакомыслие не поощрялось, и строго пресекалось. Самым активным, после учителей словесности и языка в деле воспитания был сам директор.
Гардероб тоже был не маленьким, количество вешалок на вряд ли превосходило количество унитазов в обоих сортирах. Создавалось впечатление, что приходящие на стадион болельщики только и делали, что сдавали под номерок свою одежду, проходили мимо стадиона прямиком в туалет, справляли там нужду, и возвращались обратно в гардероб обменять обратно номерок на одежду. Номерки все еще аккуратно весели на своих местах. В общем, если бы не холод, и темнота, Саранж определенно согласился бы провести свою первую ночь в Рыхлом районе именно здесь, а не в маленькой каморке разваленного дома.
Саранжу повезло, что он встретил Диму, во-первых вдвоем не было страшно, во-вторых не скучно. Дима оказался интересным собеседником, Саранж узнал от него много нового.
- Я сбежал из города примерно два месяца назад, - рассказывал мальчик – после того, как жандармерия арестовала моего отца за связь с подпольем, я остался один. Мать сгорела на фабрике еще полтора года назад.
- С подпольем? – Саранж был удивлен. Ни о каком подполье в мире за жалюзями он не слышал, об этом никто и никогда не говорил среди обитателей леса.
- Да, ты что, разве не слышал о них? Все в городе боятся подпольщиков, в газетах и по телевизору все время показывают новые и новые группы, которые арестовывает жандармерия. Еще, говорят о террористических актах, которые подполье устраивает в других городах страны.
- И чего они хотят?
- Не знаю – безразлично ответил ребенок – мой папа не был в подполье, его забрали по ошибке.
Дима тяжело вздохнул.
- Расскажи мне про ту жизнь, за «жалюзями».
- А что, там необыкновенного? Город, он большой и шумный. По вечерам много фонарей и рекламы. Улицы тонут в рекламе. Я жил под землей. Там было очень холодно и страшно, прямо как тут, до твоего появления. Однажды ночью, моему товарищу с которым мы спали вместе в одной трубе, крысы съели лицо, а он так и не проснулся… В то утро, я был очень напуган, очень. Это было ужасно, ужасней чем жандармы, которые по ночам выискивали бродяг. И тогда я решил во чтобы-то ни стало, выбраться из города и уйти сюда, в Рыхлый район. Среди нас ходили слухи, о том, что тут свобода, что тут нет жандармов, и некого боятся. Здесь действительно лучше, у нас есть Любовь, она заботиться о нас.
- Любовь? – эта мерзкая сука, с винтовкой?
- Тсс, тише, тише! – встрепенулся Дима – нельзя так говорить про нее, мы все ее должны уважать! Она печется за нас. Мы должны ее слушаться.
- Ага, вижу я как она печется за вас, вот тебя например она сюда упекла, не так ли?
- Я был виновен.
- Ну и что же ты сделал?
- Я… я не хочу об этом говорить… сейчас. – разговор для Димы был явно не приятным, он чувствовал свою вину. Вот только, была ли она действительно, или ему сумели это вдолбить в голову местные садисты, было неясно. В темноте они не могли разглядеть ни лиц друг другиа, ни тем более видеть глаза, которые могли бы так много сказать. Темнота, это неплохая защита, особенно тогда, когда человек чувствует за собой вину, когда стыдно смотреть собеседнику, и так неловко, когда он видет твое лицо и твои глаза. Но мальчику не за что было скрываться от Саранжа, перед ним – перед таким же узником он не был виновен, и не сделал ничего плохого. Да и темнота, была вынужденной, никто никого не просил выключить свет, или наоборот не включать его, темнота не служила необходимой бутафорией для разговорного спектакля двух людей, по крайней мере одному из которых было что скрывать, их вынуждала сидеть в потемках злая, дурацкая прихоть девушки по имени Любовь. Мальчик замолчал, и Саранж не стал докучать его расспросами. Пауза длилась долго, потом Дима заговорил вновь.
- Там, в городе, раньше было хорошо. Люди по доброму относились друг к другу, у всех была работа и дома. Но потом, что-то произошло, что-то изменилось. Не было ни войн ни катастроф, все было спокойно, только люди стали терять работу, выходить на забастовки. Закрывались целые заводы и фабрики. Многие люди стали никому не нужны. – в голосе Димы слышалась безнадежная печаль, Саранж отметил про себя, что этот малец, думает и рассуждает не по годам серьезно - Потом произошла катастрофа. Говорят это называется токсичным заражением. Все произошло где-то тут, в Рыхлом. Он тогда естественно так не назывался. Здесь к тому времени работала только одна фабрика, и то, людей оставалось совсем мало, наверное по этому и случилась катастрофа. Район объявили запретной зоной, и оградили «жалюзями».
- Так, а что за катастрофа то это была?
- Я не знаю, мне об этом никто не говорил, даже папа.
- Хм, а как выглядят «жалюзи»?
- Жалюзи, это конечно так только называют, на самом деле там большая бетонная стена, перебраться через нее можно, но лучше этого не делать. Если ты хочешь посмотреть на город, то лучше забраться на крышу какого-нибудь, рядом стоящего дома, от куда будет хороший обзор. Стена, это еще не все, до того как добраться до стены, предстоит еще перебраться через колючую проволоку под высоким напряжением, а вдоль стены, по другую сторону большой ров с гадостью. Я не знаю, из чего состоит та смесь, и мы называем ее гадостью. Попав туда, человек моментально гибнет. Просто тихо, без крика, замерает, и потом медленно погружается на дно, это страшно, должно быть. Я сам не видел смерти от гадости, но мне рассказывали.
- А не врут?
- Нет, вряд ли, зачем врать? «Гадость» зеленого цвета, даже наверное бирюзового, как тибериум.
- Тибериум?
- Ну да, ты что не слышал про тбериум?
- Нет.
- Про метеорит упавший в Италии, у реки Тибр не слышал?
- Нет, и когда упал?
- В прошлом году. Так вот, на нем был очень ценный минерал, его назвали тибериум. Его можно использовать как угодно, и как топливо, и как хочешь. Так вот, он такого же цвета, как и «гадость».
- Так может тибериум и есть в разжиженном виде? – предположил Саранж.
- Нет, что ты! Просто выглядит так, тибериум очень дорогой. Так вот, за рвом, который как ты наверное догадался, и не перепрыгнуть, снова в несколько рядов колючая проволока, наверное тоже под током. Этого точно никто не знает, до нее никто не добирался, только видели. Ну, я же говорил, что если с крыши смотреть или с верхних этажей, то видно. За проволочной сеткой, ничего больше нет, никаких препятствий. Просто широкое и вспаханное поле, но на нем никогда ничего не растет, даже трава. Не знаю уж почему. Только грязь одна, но вспаханная... На линии горизота виден город.
- Так что, разве до него еще так далеко идти надо?
- Да, но это если ты «жалюзи» пройдешь, а это невозможно, хотя я не жалею.
- А ты хотел бы обратно, в город?
- Нет. – ответил Дима, секунду подумав. – Я ведь удрал от туда не от хорошей жизни. А обратно идти, к кому? К жандармам? Отца уже нету, жандармы подпольщиков не отпускают.
- Но ведь он …
- А какая разница? – перебил Саранжа Димка, понимая что хотел сказать его товарищ – им, жандармам все равно, но я не знаю, что бы хоть кого то отпустили, кого заподозрили в связях с подпольем.
- А как же ты сюда прошел? Откуда тут другие появились?
- А, так ты и этого не знаешь? – изумился мальчик. – сюда пройти как раз легко, Магистрат города не препятствует в этом ни кому. У нас ведь свободная, и демократическая страна. Каждый сам выбирает где ему жить хочется, или в городе, или вне города. Этим правом правда обладают только сами горожане, как только за пределы попал, все ты уже не горожанин. Конечно, если твой путь лежит в Рыхлый район. Собственно теперь тут и пролегает граница страны, дальше территория запретная.
- Почему?
- Я не знаю, не помню этого. А вот сюда, попасть не трудно. С той стороны, если ты явно идешь в сторону Рыхлого, тебя даже бордер-патруль не тронет. Даже, если ты бомж или подпольщик. Таков закон, вступил на поле, пока идешь от города, все нормально, повернул, тоже еще ничего, но если до города добрался, тебя уже патруль дожидается, уже преступление. А так, дойти сюда не проблема, часа два-два с половиной пёхом идти. И вот, что самое интересное, как волшебство; идешь сюда, никаких «жалюзей» и не видно, просто доходишь, до первых руин, поварачиваешься, а обратно пути уже и нет.
- То есть, хочешь сказать, что сюда путь свободен, и препятствий никаких?
- Именно так, сюда никаких, словно обман зрения, словно мираж. Один парень рассказывал, что он вот так посмотрел назад только подойдя к Рыхлому, но еще не вступив в него, так вот, обернулся, а прямо позади него эта проволока под током. Жузжит зараза… Парень тот, испугался, и давай только вперед, снова посмотрел назад, уже когда до первых домов добрался, смотрит, а позади и стена, и проволоки вторая полоса.
- Выходит он и через ров, и через стену прошел и даже не заметил этого.
- Выходит так.
- И где же он теперь, этот парень? – недоверчиво спросил Саранж.
- Да у нас в общине и живет.
- Покажешь потом?
- Покажу, как выпустят.
- А, уверен что выпустят?
- Конечно. Всегда выпускают. Любовь – она добрая, она заботиться о нас.
- Ну вот, опять ты заладил. Любово-овь, любо-овь… - передразнил Саранж. – А сам ты как проходил, тоже назад оборачивался?
- Нет, я не оборачивался.
- Почему?
Дима не ответил, но в тусклом свете, было видно как он пожал плечами.
- Другие тоже из города пришли. По разным причинам. Но в общем, это бомжики, каким был и я, они тоже спасались от жандармерии. У нас ведь свободная страна. Хочешь живи тут, хочешь умри. Воспитывать за бесплатно тебя никто не станет, не те времена…
В тихом и мрачном пространстве послышались звуки, это был не крысинный шорох, это были чьи-то голоса, вскоре узники услышали и шаги. Вместе ребята бросились через весь стадион к двери. Оба вошедших, были гвардейцами Любови. Заключенным принесли еду.
- Жрачку вам наковыряли – прокомментировал свое появление один из гвардейцев.
- Спасибо, спасибо – плаксивым голосом запречатал Дима.
Пришедшие больше ни сказали ни слова, молча протянув два свертка завернутых в старые газеты, они удалились. Опять счелкнул засов, и в скоре шаги смолкли.
В поек входили по маленькому кусочку черствого, успевшего позеленеть и засохнуть сыра, и размокшего и раскисшего черного хлеба. В общем, это было ни так и плохо, к тому же у Саранжа был благородно оставленный общинниками узелок с продуктами, который он принес из леса.
- Кто им придумал название такое – «гвардейцы» – спросил Саранж, чавкая размокшим куском.
- Не знаю точно, как-то самим собой образовалось. На самом деле, они конечно никого не охраняют, вернее охраняют общину но как и все остальные. Любовь и так, сама себя охраняет неплохо. Видал какое у нее ружье?
- Так почему все-таки гвардейцы?
- Просто они те, кому больше всех надо. У нас в школе тоже такие были, ходили самыми наглыми, самыми «взрослыми», при понятиях. Кучей, они конечно сильны, вот Любовь и использует их как ударный кулак. Ей они подчинены беспрекословно. Что скажет им, то они с радостью и сделают, впрочем и другие тоже с сделают. Все хотят ей понравиться, никто не хочет быть наказанным, к тому же, кроме нее других девушек у нас нет.
- Нет? – изумился Саранж – а я и не заметил сразу. Почему нет?
- А что им тут делать? Из города сюда девушки не бегут, обычно им там работа всегда есть. Здесь в Рыхлом, только женщины попадаются, но они все взрослые и им тут делать нечего.
- Почему?
- Так ты что, до сих пор не заметил? – удивленно спросил вопросом на вопрос Дима.
- Что не заметил?
- Ну, что их тут нет?
- Ну, Любу-воительницу вашу заметил, - небольая пауза – пожалуй и все.
- Вот то-то и оно. И взрослых тут, старше Любови тут никого. Это ведь принцип нашей общины, никаких взрослых. Взрослый – это наш враг. Так сказала она.
- Интересно мне знать, почему?
- Да, что ты все заладил, почему, почему… Сам потом узнаешь…
Димке явно надоели расспросы.
После еды, они улеглись спать, облюбовав зрительские места на стадионе. Там конечно не было удобно, скамьи, это не удобные кровати, но все же лучше чем цементный и сырой бетонный пол.
Время суток они проверяли по свету из узкого окошка. Когда они проснулись, на улице было темно, почти так же как и в их камере. В узком проеме виднелись яркие звезды. Саранжу вспомнилось из какой-то книги еще из прошлой жизни: «двое заключенных смотрели через решетку, один видел грязь, другой красивые звезды». От куда это, Саранж так вспомнить и не мог. Интересно, о чем сейчас думает Дима?
- Дима, о чем думаешь? – спросил он.
- Думаю о лесе. Интересно, каков он тот, твой мир, из которого ты пришел?
- Разный – произнес после небольшой паузы егерь. А и в правду, какой он, его мир? Как расскажешь, как опишешь? – Живем по тихоньку, деревнями живем, друг к другу в гости ходим, воевали тут…
- С кем воевали ? – заинтересовался Дима.
- А, сами с собой воевали… В прочем не важно. Сначала дрались, потом трупы вместе хоронили… Но это давно было, сейчас один враг – одиночество. Не можем мы никак из леса этого выход найти. В прочем сюда вот, в Рыхлый уходили раньше егеря. Потом возвращался, кое кто. Нет тут прохода говорили, я не поверил, решил сам узнать.
- И как, узнал?
- Посмотрим еще… но пожалуй, правы егеря те были, нет тут выхода.
- А на кой черт, вас в леса потянуло?
- А нас думаешь кто спрашивал? – нервно отреагировал Саранж. Димка от неожиданности замолк. – Вас вот на кой черт в Рыхлый потянуло?
- Ну нас… - попытался ответить мальчишка .
- Да заткнись ты. – в голосе Саранжа послышались нотки отчаяния.
Пауза не тянулась на сей раз долго. Димка как то сразу почуствовал, понял что надо сменить тему, и заговорил:
- А знаешь, как мы пропитание себе достаем? – неожиданно спросил он.
- Как? – оживился Саранж. Говорить про лесную жизнь ему не хотелось.
- Не поверишь, ее нам катапультами зашвыривают из города. Я сначала сам не мог понять, зачем они это делают, а потом мне объяснили. Раньше, еще когда Рыхлый был индустриальным районом города, свалка находилась за сотни километров, самосвалы туда целый день гоняли. Не выгодно. Потом, когда Рыхлый отгородили, магистрат быстро разобрался, как от городского отхода избавиться. Им даже не пришлось занимать для этого автомобили. На окраине, стоит мощная катапульта, прессованный в цилиндры мусор зашвыривают прямо до восточной части, в пустырный участок. Там, конечно раньше тоже дома стояли, но цилиндры эти сыплются примерно в одно и тоже место. Там где раньше дома стояли, теперь одни камни. Их отходами и расстреляли. И знаешь, они там, помечают эти цилиндры, в которых еда есть, на них белой краской свинку рисуют… Это значит, что этот цилиндр точно расковырять можно, там пища есть. – Саранжу стало казаться. Что Дима этот просто так от нечего делать болтает, что не правда это все, ну не может этого быть! И катапульты, и жалюзи эти, да и город, и общинники… Бред! Полный вздор! Не туда он вышел, подох наверное в лесу, а это все происходит не с ним, а с мытарствующей душой, в иных сферах. Ну не может быть на самом деле так! Между тем Дима продолжал – они это из жалости должно быть делают. Швыряют еду и другие цилиндры только ночью, а днем там тихо. Дают возможность разглядеть, определиться что вскрывать, что нет. На один цилиндр часа три-четыре уходит, зато потом, когда спрессованное содержимое вываливается наружу, лучше успеть отбежать подальше. И как они умудряются так много туда напихать? Ты знаешь, чем кроме защиты от взрослых мы занимаемся? – и не оставив времени Саранжу на подтверждение своего незнания, продолжил – вот эти цилиндры и ковыряем. Потом, всю добычу делим. Кроме нас, ведь в Рыхлом еще отдельные группки бомжей живут, живут сами по себе, к нам теперь стараются не приближаться, но это нам пришлось отстоять. Если цилиндров с едой много прилетает, то мы и им тоже оставляем. Там ведь словно водопой, все обитатели стекаются за жрачкой.
- А кто они, другие обитатели?
- Да разные люди бывают. Беглые преступники, или просто те кто оказался в стране лишним. После закрытия заводов и фабрик, таких много стало.
- А почему вы не объединитесь с ними, для того чтобы выжить?
- Ты что? Они ведь наши враги, конкуренты они! И потом, мы должны сами учиться выживать, иначе мы будем слабы! Так говорить наша Любовь. А что, эти горожане в лесах разве не появляются?
- Не приходилось видеть. Странная позиция вообще-то…
- Ты про что?
- Про то, что они конкуренты ваши.
- Нет, я думаю правильная позиция. Наша Любовь права! Мы должны быть сильными, иначе нельзя, иначе не выжить.
- Может и права… - с сомнением ответил Саранж. Ему не хотелось вступать в бесполезный спор, да и в своей правоте он уверен не был.
Их выпустили из заточения вместе. Дима был полностью свободен, Саранжу еще предстояло пройти «прописку». Дима предупредил его, что для этого, нужно просто с каждым «поздороваться». Здороваются тут все по разному, кто как хочет, одни могут руку пожать, а другие ударить в лицо, ты сдачи давать не имеешь права. В основном тут народ лояльный, не злой – успокаивал Дима – бьют обычно самые выколистые – гвардейцы. Это нужно иметь в виду, и быть готовым. Прописка прошла за пол часа, осбенно сильно ему врезал Глухой, к тому же, это был и первый удар, остальные били как бы жалеючи, скорее что бы не потерять марку, не утратить авторитет. Гвардейцы вероятно знали, с каким пристрастием любит бить Глухой, и по этому, кое кто просто ограничился оплеухой. Редкие пожатия рук между ударами. В конце, Саранж уже перестал толком понимать, когда его бьют, когда просто проходят мимо, руки он уже не пожимал, и спокойно настроенные общинники просто похлопывали его по плечу. Вот прошел Дима, Саранж так и не смог разглядеть толком его лица пока они коротали дни в темноте, посмотреть в глаза им удалось только потом, когда они следовали за охранниками им это удалось. А потом, Саранж с избитой физиономией лежал целый день на песке, лежал до тех пор, пока веселая и визжащая толпа не нашла себе новое развлечение. Появился новый агнец отпущения, и теперь уже он, Саранж мог участвовать в этом шоу как зритель. Он не хотел, да и не мог.
Вечером к нему пришел Дима.
- Как прошел день? –осторожно шевеля запекшимися от крови губами поинтересовался Саранж.
- Нормально, морщили одного лоха.
- За что?
- А я даже и не знаю, но было весело. Подмотали за ноги канатом, и по песку таскали. Я потом тебе объясню как это делается… Ух, а Глухой тебя не слабо уложил!
- Да ерунда! Ты еще не видел как я сам бью – попытался пошутить Саранж. – Скажи, а почему его называют глухим, по-моему, он все слышит.
- Только обычные звуки, а стенания и мольбы о пощаде он не слышит, поэтому и глухой… Он сам себе это прозвище дал. А ведь ты, теперь такой же общинник как и мы, поздравляю! – Дима был рад за товарища, и радость его казалось была искренней.
- Не такой же - возразил Саранж.
- То есть как? – Дима удивился.
Саранж не ответил, тяжело вздохнув, он закрыл глаза.
По середине площади горел костер, днем здесь готовили еду, а по начавшим уже холодать ночам грелись. В основном, темное время собирало тут особо кампанейский элементов, тем кто очень любит разные тусовки. В обычной жизни, они были бы завсегдатаями разных уличных групп, которые тусуются по дворам, с гитарами и пивком, а в морозы уходит в подвалы, или застревает на лестничных пролетах в подъездах многоэтажек. В детском доме созданеи таких «групп по интересам» жестко пресекалось администрацией. Там существовал железный распорядок дня, и нарушавшие его лишались определенных, и приятных благ, например телевизора, и дискотек. Саранж не привык к таким общительным людям, еще и потому, что провел несколько лет в лесу среди егерей. Да и о чем было говорить с этими любителями ночных костров. Круг интересов таких тусовщиков нельзя назвать широким. Стандартный набор не блестящих оригинальностью пацанов; картишки, пивко, винцо, мат, разговоры в контексте мата о девочках, и своих сексуальных достижениях, ну еще про машины разные, мотоциклы иногда. Бывало говорили и о том, кто что купит, когда подрастет и выкрадет свой первый миллион, какой у него опять же будет мопед-мотоцикл-машина(ы)-женщина(ы). И все. Все разговоры. Бытие определяет сознание – аксиома жизни доказанная. Эту группку тусующуюся у ночного костра Саранж обошел стороной. О чем говорили эти, у Саранжа узнавать не было интереса. Точно что, не о технике, да и вряд-ли о первом украденом миллионе, скорее уж о захвате власти, о том, как они управляли бы общинной, если бы стояли на «капитанском мостике». Хотя, за такие рассуждения, они живо попали бы в стальные руки гвардейцев. А вто к стати и они, в бликах пламени промелькнуло лицо Глухого и еще одного его верного спутника. Значит, о перевороте они говорят вряд ли, скорее просто думают. О переворотах на самом деле думают везде и постоянно в любом обществе, при любом режиме. Такова психология многих, раба власть не устраивает, поэтому в особо продвинутых обществах и придумали механизмы бескровных и регулярных переворотов и обозвали это все более благовидным словечком – выборы. Что привело к тому, что зачастую «перевороты» эти оказались показными, пошумят по критикуют друг друга через массовые приборы дегентрации общественного мнения, поменяют устаревшую и надоевшую маску на теле Главного, и опять пошло-поехало. Вот он уже и говорит, другим голосом, и другие слова, критикуя себя прежнего…
Саранж миновал и пустырь, и один из заводов. Вышел у водонапорной башни. Как объяснил Дима, именно эта башня и работала в Рыхлом, обслуживая автономно весь район, включая и туалетный дворец в подвалах. Дома в которых жили большинство из общинников находились совсем рядом. Одни жили в цеховых помещениях и в административных корпусах на заводах, вторые занимали квартиры в том, что осталось од близлежащих жилых домов, третьи просто тусовались у яркого пламени костра и днем и ночью. Саранжу приглянулась комната в красном кирпичном доме, у которого правда отсутствовала крыша, и возможно несколько верхних этажей. Тут жили трое общинников, двое на втором этаже, один на третьем. Временно, всего на одну ночь, Саранж тут и расположился. Дальше будет видно – подумал про себя парень. Ночь была тихой и душной. В это время, такие ночи большая редкость, дело близилось к той поре, когда уставшие от зелени листья начинают медленно сохнуть и опадать на пожелтевшую и опревшую от дождей траву, а циклоны холодные и теплые сменят друг друга все чаще и чаще, смыкаясь в каждодневной битве осени с летом.
Его комната сильно напоминала ту, в которой он провел свою первую ночь в Рыхлом, только эта была побольше, с застекленным окном выходящим как раз на пустырь с костром посередине, а еще тут была печь! Общинники естественно занимали только такие места. Зимы вряд ли в Рыхлом были мягче чем лесах.
Сон опрокинул Саранжа уже на полу, на подстеленной большой картонной коробки. Его мучили кошмары, последних дней, которые как то сумели перебраться через границу яви и сна. И вот теперь ему снилось… Что конкретно снилось, Саранж не помнил, он редко мог восстановить в памяти сны. Раньше, в детстве это удавалось почти без напряга, все сны он отлично запоминал, и потом мог часами возбужденно пересказывать своим родителям и старшему брату. На улице все еще было темно, но Саранж чувствовал себя бодрым, ему больше не хотелось видеть причудливых кошмаров. Кто знает, наверное биоритм Рыхлого и генерировал эти кошмары со дикой страстью, а потом найдя тонкую лазейку в его, Саранжа сон скачивал в него все свои фантомы. Вероятно Рыхлый не оставлял своим вниманием и других обитателей. Таким образом осколок большого мегаполиса само защищался от своих создателей, и убийц – от людей.
На верхнем этаже, гулял легкий ветерок. Саранж отгонял остатки сна, вдыхая свежий воздух полной грудью. Он смотрел на яркие звезды, отсюда они казались еще ближе и красивее чем в узком проеме темной узницы. Вот пронеслась и скрылась за крышами падающая звезда, это была крупная звезда сверкающая ярким и необычным цветом. Вдогонку первой пролетела вторая, следом еще и еще одна. Это были капсулы с прессованными отходами, выстреливающими из города в свой престарелый и умерший, а потом снова оживший район.
Город стреляет в ночь, дробью огней,
Но ночь сильней, ее власть велика.
Тем кто ложиться спать – спокойного сна,
Спокойная ночь…
Эти строки пришли на память из какой-то старой песенки популярного певца из далекого детства. Кто он тот певец, что он чувствовал, о чем пел? Быть может вот так и стоял в тот момент на верху полуразрушенного дома, или наоборот на девственно чистом склоне… Жаль, что Саранж так и не мог этого знать, как и не смог вспомнить продолжение и начала песни. Много было интересных песен у этого музыканта, в свое время он был необычайно популярен. Город стрелял в ночь точно, прицельно, и хладнокровно. Стрелять дробью не было нужды.
До места, к которому он стремился все последние месяцы, оставалось совсем близко. К чему терять время? Страх перед незнакомым местом, и возможными неприятностями был убит. К чему бояться, что может быть хуже? Саранж не спеша покинул дом, и отправился в сторону границы, к «жалюзям». Действительно, для того чтобы созерцать этот памятник людского отчуждения, стоило выбрать место повыше. Подниматься по лестнице незнакомого дома было не страшно, хотя на всякий случай Саранж взял с собой подобранный по дороге металлический прут. Пролеты были освещены медленно кравшимся рассветом. Прут пригодился, им парень выломал висевший на не податливых петлях замок у чердачной двери. На крышу он влез в широченный и открытый настеж люк. Высота в шесть этажей, отсюда был виден и город с угасавшими в светлом утре фонарями, и перепаханное поле, на котором не росла трава, и близлежащая часть Рыхлого. Место где жили общинники, скрывалось за стенами других заводов и фабрик, не было видно и свалки, куда по ночам ссыпались городские отбросы. Пока Саранж шел к «жалюзям», ему не попалось ни одной живой души, кроме маленького дикого котенка, на секунду выпрыгнувшего из какого-то подвала, и моментально скрывшегося обратно в разбитом окне.
Вид с крыши был почти таким, как Саранж и описывал Димчик. «Жалюзи» можно было миновать, накинуть поверх электрических сеток деревянные доски, разрубить топорами… Разрушить стену, проложить мост через широкую канаву с зеленой «гадостью». Попытаться на удачу прорваться через кордон жандармерии… А нужно ли, к этому ли миру стремился в своем длинном и жестоком походе Саранж? И вот, сейчас вопрос, самый пожалуй главный вопрос, за все его мытарства в этом полуживом – полумертвом районе, вдруг сложился из разбросанной мозаики полученных ответов от Димы, вдруг сложился и прозвучал внутри Саранжа: - Этот ли мир, ты искал, сюда ли стремился ты годами грезя в лесной глуши о цивилизации, тот ли это мир, который выплюнул тебя и остальных людишек в древесный и причудливый мир зелени, и стекла? А может… может это был совсем другой, или изменившийся до не узнаваемости какой-нибудь полоумный мир, параллельных миров? За спиной, Саранж почувствовал шевеление, кроме него тут кто-то еще был. Резкий поворот, напряжение в руке сжимающей предусмотрительно приготовленный железный прут. Здесь, не могло быть друзей.
Саранж ошибся. В проеме стоял лучезарно улыбающийся Дима.
- Быть или не быть? – произнес он, думая что его приятель обдумывает план, как перебраться на другую сторону.
- Не быть, – ответил тот.
Закон установленный в общине говорил, что тот кто не появился на пустыре в течении семи дней, считается ушедшим, и если захочет вернуться, то ему надлежит получить «прописку» заново. Саранж с Димой вернулись к вечеру. Они весь день просидели на крыше, рассказывая друг другу о своей былой жизни, изредка разбавляя серьезное повествование шутками и анекдотами. Их уходу никто не придал особого значения. Весь путь Саранжа, Дима тайком следовал за ним, он очень хотел идти прямо, в открытую с новым другом, но боялся что заметив, Саранж прогонит его. Саранж не прогнал бы.
Любовь посетила неожиданно. Она застала его за разбором старых, макулатурных книг и газет. С любопытством разгребая их, Саранж теперь уже твердо был убежден, что «жалюзи» закрывают проход в другой мир. Из газет он сделал вывод, что и токсичная катастрофа, подтолкнувшая пойти на закрытие, тоже была связана с проходом. Все произошло неожиданно, сместилось и перевернулось, опрокинулось, как когда-то и с ним. И вот, открылся проход, причем промышленная часть города, одной ногой стояла в этом самом другом мире… Другую ногу скоренько и без сожаления ампутировали. Во-первых, что бы не смущать своих бюргеров, во-вторых, потому, что с остановившимися во время экономического краха фабриками и заводами, что-то нужно было делать. Тем, кто решался проникнуть в смежный мир, нужно было твердо знать - обратной дороги нет.
- Чем занят? – послышался грубоватый, женский голос из-за спины – это могла быть только Она. Саранж ответил не сразу.
- Сижу вот, пытаюсь ваш мир понять. – в словах подростка не было злобы. Разве можно обижаться на девушку, тем более что видел он их в своей жизни не часто.
- Наш мир, а что разве ты еще не понял наш мир? – девушка, казалось искренне была удивлена.
- Нет, вас мне не понять.
- Ну почему, же – с кокетной улыбкой ответила она – я могла бы тебе объяснить…
- Ой, не надо, не надо – протестующе поднимая руки ответил он – мне уже успели все втолковать твои гвардейцы.
- Ха, ха!!! – она смеялась – но ведь, таковы правила, во всем должны быть правила. Не сердись на них, ты ведь мало что про этих ребят знаешь. Нельзя судить о людях, посмотрев только с одной стороны, всегда нужно все изучить, а потом делать выводы.
- Серьезно? А я обычно ожегшись левой рукой, никогда не тяну правую, чтобы проверить ей, случаен ожег или это просто нелепый случай.
- Правильно, нужно просто взять в правую руку палку, и проверить ей. – Люба подарила собеседнику новую улыбку – вообще, эта община моя, я ее создала, я установила правила, и они благодарны мне за это, без меня многие из этих ребят погибли бы.
- Но зачем, для чего тебе это было нужно, и как ты собрала их вместе?
- Ты еще не узнал этого?
- Нет.
- Мне показалось, что ты любознательный…
- Но спросить я хотел у тебя, из первых уст – нашел вовремя ответ Саранж.
- Ладно, я расскажу тебе об этом. – девушка присела на скрипучий стул с продавленным сиденьем из толстой фанеры, и отставила к стене винтовку. – Нашей общине уже… пожалуй, года три. Я не пришла сюда первой, до меня тут обитали стайки затравленных жизнью юнцов, да разные психи одиночки. После катастрофы, даже на много позже, когда место это отгородили, сюда стали постепенно стекаться разные люди. Это были те, кто остался не нужен ни самому городу, ни обществу которое в нем обитает. Мир там суров, даже более суров чем тут, с той лишь разницей что законы там более изощренные. Капитализм – жесток, в этом теперь мало кто еще не убедился. Принцип и главный постулат той жизни – выжить, и выжать все что можно от этой жизни. Раньше все разумеется было не так, цивильно все было, заводы качегарили, фабрики, производство разное, продукция. И целый класс, да что там класс, все общество людей-потребителей. Люди постепенно стали превращаться в животных, каждодневная реклама по телеку, реклама ожидающая тебя при выходе из дома в почтовом ящике, газеты, афиши, радио и все везде реклама, реклама, реклама… И везде одно и тоже. Сначала кажется она ни капли тебя не задевает, не волнует, потом постепенно начинает доставать, потом ты уже бесишься, потому что деваться от нее не куда. Знакомые и всем на слуху названия товара, зубные щетки, расчески, колготки, прокладки. Всего этого много, и везде, на каждом шагу тебе постоянно внушают, что ты именно ты, должен все это немедленно купить и приобрести. Постепенно, очень медленно из нас готовят общество потребителей, в сущности оно уже давно было готово, сама психология человека изначально ориентирована на то, чтобы приобретать. Теперь, нам просто подсказывают, что именно нам нужно приобретать, и от какой фирмы. От этого сначала устаешь, потом привыкаешь, потом начинаешь брать. Ты – зомби, жертва сбыта штампованной продукции. Один конвейер производит, другой конвейер, то есть мы – потребляем. Хорошо ли, плохо ли, не важно, разговор другой, это теперь уже не так важно, практически ничего сделать или изменить в этом уже нельзя. Иначе полетит сама система, а этого ни кто не допустит. В мегаполисах, все работает, все четко отлажено: одни работают на других, в замен те другие, дают первым произведенный ими же товар, весь доход остается в руках фабрикантов. И вот, в один прекрасный момент все рушиться! Экономический спад, экологическая катастрофа, коллапс! Что спрашиваешь будет тогда? Ну те, у кого денег много, особенно не будут беспокоиться, многие уже сейчас вложили свои капиталы в проекты высоких технологий, строят виртуальные города, и должно быть скоро начнут переселять свое сознание в вечные материи. А те, кто остался не удел? Революция – обречена, это давно утрамбованная в наших мозгах истинна, и не стоит поднимать свою задницу ради эфимерного благополучия человечества – так нам всем уже популярно объяснили со школы. Какой выход у тех, кто остался не у дел? Только один – улица. Судебные приставы любезно покажут тебе эту дорогу, даже если ты сам ее во время не увидишь. Из квартиры где целая пирамида неоплаченных счетов тебя вытурнут в два счета. И вот, ты никому и нигде не нужен, у тебя нет ничего, ничего! Теперь, ты либо идешь грабить, но это не долго, в свободном мире, свободные жандармы тебя свободно вычислят и вычленят. Есть еще один выход – лазить и побирать с помоек разную мерзость, что-бы потом наслаждаться ею в тихаря в темных переулках. Но и таким в городе не место, те, кто в этом мире по слепому случаю остались сильны, не терпят слабых, старых и уродливых. Постепенно вся эта немощь исчезает с улиц, и этих самых тихих темных переулков. Куда? Часть где-то подыхает сама, другим помогают антиинфекционные дружины, службы социального контроля и жандармы. Но есть и еще один вариант; можно просто убраться из города, уж тогда тебе зеленый свет! Никто тебя не тронет, а даже с удовольствием проводят до окраины, и дальше но уже взглядом, и даже смачно сплюнут в след. Скатертью дорожка, убогие! Да, мир там жесток и многие уходят сюда, в Рыхлый. До меня, здесь каждый был за себя. Люди гибли за жратву! Тут не было места ни жалости ни тем более любви. Настоящие каменные джунгли; руины и разлагающиеся отходы, полно мертвецов. Особенно мне жалко было детей, тех, кто еще не окреп, не познал всех красот жизни, но уже прочувствовал и унижение даже смерть. Ты поздно вышел из леса Саранж. Этот мир не признает детства – каждый индивид – это конкурент, какая разница сколько ему лет, и кто он? Знаешь, порой мне кажется, что половина жителей мегаполиса прошла через Рыхлый, и где они сейчас? Тут осталась только наша община, ну и еще отдельные стайки взрослых, но уже отнюдь не сильных. Все это сделала я. Да, это я все изменила в этом рухнувшем под своим весом мире. Я создала эту общину, мы должны были защищаться от взрослых, и расчистить себе жизненное пространство. Ты верно считаешь, что я стремилась к гуманизму, отнюдь. Каждое общество как тебе известно тоталитарно по своей сути, им правит или злой тиран, или демократичная маска магистрата, не важно, суть одна – есть закон, традиции, и обычаи. Любое вольнодумие, любое отклонение от правил жестоко наказывается. Другого рецепта мироуклада просто нет и быть не может. Я стремясь оградить своих друзей от беспредела, создала свою деспотию, не могла ни создать… Ты заметил, тут нет ни одной девушки или женщины, сначала потому, что их при появлении в Рыхлом насиловали и убивали, и даже съедали… Но это в первые годы, поэтому когда я стала собирать детей, среди них просто не оказалось ни одной девушки, да и самих ребят оставалось не так много. Потом, я уже сама не могла допустить здесь женщин. Каждое общество, живет по определенным и выработанным нормам. Наши - железны, я создала их, и они стоять тут будут еще очень долго. Все общинники должны любить меня, имя мне Любовь, взрослые – наши враги, мы не должны позволять им появляться на своей территории, но теперь, когда еды стало больше, они могут забирать со свалки пищу вместе с нами. За малейшие провинности следует наказание, любое развлечение – это наказание. Боль – дисциплинирует. Только так, можно выработать иммунитет, развить стойкость к жизни, воспитать себя. Взрослеющий уходит, я нет, я это абсолют! Теперь тебе ясно Саранж, почему мы здесь, и почему мы такие? – блондинка испытывающим взглядом посмотрела на него.
Саранж, все это время сидел тихо, молчал, и не шевелился. Он имел много замечательных качеств, одним из них было умение слушать. Хотя, это умение воспитали в себе все лесные жители, оно пригождалось и на охоте, и на минувшей войне, когда ты тихо лежишь в засаде и поджидаешь врага, или наоборот висишь на дереве в дозоре. Потом, когда егерьская жизнь потекла мирно, своим чередом, своей каждодневной бесконечностью, умение слушать показывали в харчевнях и у костров в кругу друзей и странствующих егерей из других уделов. Вот и сейчас, Саранж молча, слушал девушку. В их комнату потихоньку прокрался мрак, огонек в печи редко выкидывал свои вялые язычки пламени. И в их бликах, одинокая на всю округу, женственная и в тоже время огрубевшая и ожесточенная, она не могла заметить взгляда Саранжа. Он смотрел на нее не по доброму, сузив свои небольшие кари глазки. Нет, он не хотел ей плохого, уже не хотел… Просто он привык вот так сидеть и оценивать в разговоре людей. Хотя, говори он с врагом, его взгляд безошибочно выдал бы его недобрые намерения. Саранж умел искусно маскировать взгляд, и недобрый прищур проявлялся только в тех случаях, кога собеседник не смотрел прямо в лицо, или когда кругом было темно, как сейчас.
- Любовь – это твое настоящее имя? – спросил он вопросом на вопрос.
- Нет – ответила девушка. Она медленно встала. В полубликах огня был виден ее необъяснимо манящий силуэт. Ее талия, бедра, грудь. Рука медленно поползла вверх, расстегивая верхние пуговки на рубашке…
- Мне так одиноко тут – прошептала приятным голосом Не-Любовь.
Саранж редко видел раньше девушек, а в свои шестнадцать лет он так и не успел ни в кого влюбиться, ни быть любимым. Разве что Вислоухий Свиязь, но их взаимоотношения были особого рода. Они оба были нормальными мужчинами, и разумеется никакого сексуального отношения друг к другу испытывать не могли. Это была дружба, теплая и искренняя дружба. У Саранжа никогда не было девушки. А сейчас, плевать на все! Это ни чего не значи,т что он всего секунду назад ненавидел ее, и вынашивал это чувство с того момента как она своим повелением отправила его в тюрьму. Плевать на все, и пусть все катиться к чертовой пробабке и продедке, к самому черту на грядушках, и брату его лесному. Он чувствовал ее пылкое тело в своих объятиях, ее обжигающие губы ласкали шею, ее руки спустились вниз. Ох, как хорошо! Какое блаженство вдруг навалилось на них обоих! Это ни чего, это ерунда, что ты почти на десять лет старше меня! Я тебя люблю…
За ними наблюдали, полдюжины глаз ловили каждое их движение, вслушивались в каждый стон и каждое произнесенное шепотом слово. Они лежали плашмя вытянувшись на этаже выше, и тихо, устроились у малозаметной, но зато дающей великолепный обзор щели. Они слышали весь разговор.
Бунт вспыхнул днем. Они любили ее, каждый по своему, искренне или поддавшись общинному внушению, теперь было не так важно. Слухи плодятся быстро и разносятся со высокой скоростью, а если новости касаются самого главного человека, от которого зависит и жизнь и судьба, и даже чувства, то такие новости идут стремительно, они каждому важны, всем интересны. Ни Саранж, ни девушка не успели еще проснуться, но вся община уже знала; их, ИХ Любовь отдалась пришлому из леса! Как же так? – взывали к справедливости самые крикливые – она ведь наша, НАША ЛЮБОВЬ! Как она могла? Мы все, все любили ее, а она не сблизилась ни с кем из нас, только с ним? – в пылу толпа и не заметила, проглотила по началу неосознанно вырвавшееся упоминание о любви, но теперь уже в прошедшем времени. Вот оно! Была любовь, и теперь ее нет!
- Не Любовь это! – так она ему сама сказала, что ее не Любовь зовут! – подхватил новый оратор.
Преданная гвардия еле сдерживала толпу. Им, стоявшим стеной, самым сильным, и самым наглым теперь было страшно. Что же теперь? Если их лидера изгонят, как дальше-то жить? Вряд ли эта масса примет их, тех кто все это время издевался над тупым быдлом, чувствуя не только свою физическую силу, но и сильное покровительство девушки с винтовкой… И все же, именно сейчас, как никогда они стояли в прочной и надежной цепи. Они стояли не за павший авторитет, он стояли за себя.
Хаос потонул в звуке выстрела. Она стояла тут, совсем рядом с ними, толпа не заметила, как она появилась, ни заметили ее и собственные гвардейцы.
- Итак, я не стану разбираться, кто тут что орал! – проревела она в гневе – меня не интересует, кто и что услышал, но я хочу знать, к т о п е р в ы м п о д н я л ш у м ?
Толпа стояла оглушенная не то звуком выстрела, не то ее голосом. Высокие, рослые парни, теперь казалось стали ниже, вжавши голову в плечи, пригнув колени. Никто не хотел выглядеть большим. Гвардия напротив, разжав цепь, теперь стояла стройно, выстреливая взглядом в толпу то на одного, то на другого, как бы показывая, что им не менее интересно знать ответ на поставленный вопрос. Кто-то в толпе повалился на близ стоящих, те тут же отпрянули в сторону, и тело упавшего от ужаса в обморок рухнуло прямо в пыльный гравий. Чей-то тонкий, совсем еще детский голосок в ужасе пропищал:
- Это он, он все и рассказал! – рыжий мальчишка лет семи с кудрявыми волосами тыкал пальчиком на лежащего без сознания. Толпа загудела, выказывая поддержку писклявого мнения. Какая им была теперь разница, никто сейчас точно сказать не мог, кто начал первым разносить новость, но жертва должна была быть, ее нужно было определить сейчас и в спешном порядке, иначе могло быть хуже. «-Хоть бы только ни на меня» - читалось в лице каждого из стоявших за гвардейской цепью. Указали на слабого, на того кто был на столько слаб, что в ужасе свалился от потери сознания. Толпа не любит слабых, если нужно будет она готова их сожрать. Упавших коней на переправах не меняют, загнанных лошадей пристреливают. А когда на всю толпу нет ни одного ружья, то загнанных забивают кто чем может. Не так ли? Это было так.
- Глухой, это он? – заручаясь словом приближенного, выкрикнула девушка.
Глухой не мог точно сказать, как не мог уверенно сказать никто из присутствующих, но ответ требовался, и как почувствовал Глухой, ответ должен был быт однозначным и по возможности утвердительным, иначе толпа может снова стать не контролируемой, и тогда и Глухого и стоявших рядом других гвардейцев просто сметут и затопчат.
- Да – сказал Глухой, и добавил на сей раз уже правду – во всяком случае орал громче всех он.
- Взять мерзавца! – отдала ледяным голосом приказ девушка. Гвардии е пришлось даже сделать и шаг. Угодливая толпа вот уже сама схватила, и держала в цепких руках начавшего было приходить в сознание крикуна. Держали крепко, стой, никуда ты теперь не уйдешь, не убежишь наш дорогой, наше спасение, наш агнец отпущения. Мы теперь тебя все любить будем, ты наша надежда теперь на снисхождение….
- На кран его! – жестко скомандовала Их Любовь – болтуна ждет касивая пытка!
Толпа ликовала! Нет, вовсе не предстоящим наслаждением от вида на крутящегося и извивающегося вниз головой человечка, которого должны были поднять на пару часов высоко в небо на старом строительном кране, нет, толпа была счастлива, Их Любовь знала, все слышала но словно бы простила их всех за то что поддались «лживым» словам. Они не виновны, это все он, тот – которого брыкающегося прицепляют связанными ногами на крюк, тот кто верещит от предчувствия испытания. Бунт – это вам не игры в казаков-разбойников, и не цилиндры со жратвой на свалке тырить, этот теперь будет мучиться за свой обморок долго.
Это произошло быстро, даже сам Саранж не понял, как это сделал. Он подошел стремительно сзади, и просто взял и дернул винтовку из некрепких рук. Девушка не ожидала что кто-то дерзнет выхватить оружие. Она обернулась и обдала юношу удивленным взглядом.
- Саранж? Ты? Зачем? – только и произнесла она.
- Нет! Никто, больше никто не будет страдать! – на сей раз, в лучах рассвета нехороший прищур глаз, был ей хорошо виден, губы парня дрожжали, он сильно нервничал – так нельзя, не ужели ты не понимаешь, Люба?
Она стояла молча, пораженная и непонятной ей реакцией, и появлением понравившегося ей парня. Саранж пятился, ноги его заплетались в неуверенном отступлении, с глаз катились слезы.
- Я люблю, очень люблю тебя – тихо прошептал он – девушка услышала его, только она и могла его услышать. Раздался новый выстрел. Это Саранж случайно нажал пальцем на спусковой крючок. Винтовка смотрела в синее небо, эхо от стрельбы должно быть уходило аж в самый лес. Рефлекс толпы сработал безотказно, веселье тут же смолкло, возня у крюка прекратилась.
- Больше никто, слышите, никто не будет страдать! – прокричал он. Толпа безмолвствовала. Еще не успевшие отойти от только что провалившегося переворота гвардейцы, теперь смотрели на нового человека с ружьем. Они не понимали, ситуация для всех была нова. Винтовка уже давно ассоциировалась у них с символом силы, власти и безропотного подчинения, теперь она оказалась в руках чужака.
- На колени! – проревел Саранж. Все, ну почти все медленно припали к земле, осталась стоять лишь девушка.
- Что ты делаешь? – тихо спросила она. Парень не ответил, ему было невыносимо тяжело, смотреть на нее. В толпе, покорно склонив голову стояли и Дима, и даже Глухой, с нескрываемым удовольствием еще не давно больно пинавший Саранжа в живот и лицо.
- Встать! – Власть накатилась быстро, она пьянила и топила рассудок. – я дракон, подумал про себя егерь. Убить дракона, это еще не самое главное, важнее самому не стать еще более сильным драконом.
«Не ужели это все?» - страх вновь накатил на Глухого – «да, это конец авторитета, и власти, теперь я буду никем, я ни хочу быть никем! Нужно что-то делать, но что? Против лесного клеща теперь не попрешь, тогда… » - и тут, Глухой мгновенно понял, что нужно делать тогда! – Нужно остаться при своей работе, и тем самым спасти положение. А для этого, нужно если не словом, то делом, поступком присягнуть новому хозяину.
- Вяжи её! – выкрикнул своим оторопевшим соратникам Глухой. Те, не думали долго, за время стояния на коленях, они и сами приблизились к таким же как и Глухой выводам, и теперь каждый про себя удивлялся, почему не он, а Глухой выкрикнул это первым.
- Не сметь! – пыталась было приказать им девушка, но ее голос потонул в опять нарастающих криках толпы. Гвардейцев же, ее приказ остановил лишь на мгновение, на одну секунду в полуметре от нее. Но выгаданная секунда ничего не дала. Несколько крепких, мускулистых рук, почти сверстников самой девушки, подобно тескам зажали ее. Женское тело, женские руки, - это было так необычно для них.
- Не сметь! – повторил Саранж, но только очень, очень тихо, еле слышно, и неуверенно, его голос захлебнулся в слабости и неуверенности. Нет, ни этого, вовсе ни этого хотел парень. Ему вовсе не нужна была ни винтовка, ни власть, он хотел получить лишь свою девушку, только и всего. Ту самую с которой ему так хорошо было этой ночью.
Она кричала, она вопила о помощи! Саранж передернул затвор, он должен был, обязан был как-то остановить эту толпу. Пустая гильза с глухим звуком выскочила, это был последний патрон. Винтовка предательски молчала. Все были очень увлечены, теперь никто не сомневался, что распущенные новости о том, что их любовь, переспала с пришлым – не более чем нелепый вздор, распущенный тайно влюбленным общинником. Не мог же переспавший с ней парень, вот так просто отдать им ее на растерзание… Затравленные взгляды, робкие пальцы хватали ее тело. Кто-то, особо проворный давил своими маленькими пальчиками на глазницы, и звонко смеялся… Видеть его она конечно не могла. Другие пальцы влезли в рот, и начали растягивать губы в разные стороны, вот с болью потянули за уши.
Что делать? – пронеслось в мыслях у Саранжа, неужели, его уделом будет просто так, наблюдать за зверством толпы, набравшей хороший кредит насилия, и теперь отпускающий его сполна, своему любимому деспоту. Или нет, не просто наблюдать, - подыгрывать толпе! Саранж увидел патрон, целенький он грелся в лучах утреннего солнца посреди пустыря в гравии - даже удивительно как его не затоптали… - наспех подумалось егерю. Патрон видимо выпал из кармана девушки. Так, теперь нужно было действовать быстро! Припал, схватил, вставил, щелкнул… Выстрел. Толпа в очередной раз притихла.
- Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три – морская фигура на месте замри… - проговорил он тих эту детскую считалочку, но его услышали. – Никакого насилия! Если она в чем и виновата, то ответит по закону! Вскричал, делая колоссальные усилия Саранж.
Девушка лежала, ее одежда была разорвана, кровь казалось сучиться отовсюду.
- Наша Любовь! – вскричал кто-то невидимый из толпы – она тут среди нас, но до сих пор не получила прописки! Добрые обычаи требуют, что бы всяк попадающий к нам, прошел прописку! Она не была водилой, ни при одной игре! Да и вообще, бабам не должно быть места среди нас!
Саранж не знал, что и ответить. Слово его теперь без пороха было неуверенным и маловесным.
- Хорошо, пусть пройдет прописку! – он сам был удивлен, что эти слова выскочили из уст, словно и не он вовсе произнес их, а кто-то другой на мгновение незаметно пробравшись в его тело.
- С Вашего соизволения, она пройдет ее по всем без исключения, испытанным нами способам! Ведь она злостно нарушала правила, живя среди нас все это время сами правила «прописки»! – кричал все тот же голос.
Саранж не ответил, он просто не знал что сказать, словно в коме, он просто молча смотрел как веселые ребятишки уже привязывают девушку за ноги к тому самому крюку, к которому несколько минут назад хотели подвесить одного из своих товарищей. Люба смотрела то на Саранжа, то на свою винтовку, смотрела молча, и с невообразимой печалью. Потом, обратилась к своим мучителям:
- Помните, за все время, моего правления, я хотела вам только лучшего, я воспитывала вас, и ни один, слышите, ни один из общинников не погиб и не остался покалеченным ни от испытаний, ни от рук наших врагов…- ее слова утонули в гомоне.
- Заткнись сука! – крикнул кто-то, и затем последовал всхлип боли девушки. Кричали много и долго, заменяя то и дело испытания но все новые и новые, каких Саранж еще не видел. Он стоял молча, взирая на то что тут происходит, он не мог и не умел удержать свою силу и власть. Толпа же просто расценила его неучастие как щедрый подарок от нового деспота. К середине дня, бездыханное тело привязанное за переломанные руки к крепкому канату, просто возили по песочным горам, врывая его то и дело на пол метра в глубь сухого песка. Они еще что-то кричали ей, но она их не слышала. Только позже, кто-то из экзальтированной толпы крикнул остальным:
- Тише, она вас уже не слышит!
Все остановились, и стояли так долго и молча.
Саранж отошел не сразу, он не мог облегчить ее мук, и не мог прекратить издевательств. Он просто смотрел на нее и, молча плакал.
В этот день, никто не подходил и не обращался к новому хозяину. Он зашел в ее жилище – покосившийся от времени и трещин, старый элеватор. Жила она скромно, ничего особо ценного кроме нескольких коробок патронов егерь не нашел.
- Я уйду на несколько часов, а вы проследите тут, что бы похоронили нормально, по человечески. – отдал он распоряжение Глухому.
- Понял босс. – в чутком отношении Глухого, ощущалась преданность, и признательность, за то что оставил, за то что простил… - все сделаем как надо!
Саранж не мог здесь оставаться, не мог и не хотел. Взяв винтовку, сунув в рюкзак все патроны, он опять направился к «жалюзям». Нет, он не думал прорываться в чуждый мир, он лишь хотел посидеть в одиночестве, и все хорошенько обмыслить.
В общину он вернулся поздно ночью, караульные гвардейцы встретили его, почтенно склонив голову. Саранж прошел мимо, не подав им ни какого знака. Комната, где обитал Дима, находилась в одном из бывших административных корпусов на фабрике. Мальчик не приветствовал вошедшего, еще совсем недавно, он был ему другом, даже лучшим другом с которым они делили и тюремную пищу, и время на крыше дома у окраины района, еще недавно они делились друг с другом своими сокровенными тайнами и мечтами, а сейчас… А что – сейчас? Одни так и остался маленьким, хоть и взрослым маольчиком, другой был вожаком, главным в большом стаде которому следовало подчиняться и надлежало «любить». Там где начиналась иерархия, завершалась дружба, теперь Дима уже не мог ни доверять, ни быть на равных с этим пришлым егерем, который в один момент превратился в общинного лидера, и от которого теперь много что зависело, в том числе и его, Димина судьба.
- Привет! – поздоровался с претворяющимся мальчиком Саранж. Дима не реагировал – спишь, или не спишь? – ответом было только мерное посапование.
- Эх, не верю я тебе Дима, что ты просто спишь… - ну да ладно, все равно послушай, что я решил. – Сап прекратился, но мальчик все же открывать глаза не стал. – Ухожу я, мне тут делать больше нечего, иду обратно в лес, к своим. Хочешь, пошли со мной, там я тебя в обиду… - Саранж не докончил, нет, нет, не так! Нужно было перестроить фразу – Там нам будет веселее и легче. Хочешь стать егерем как и я?
Ни слова в ответ. Дима хотел бы пойти, но не мог, не мог простить себе предательства. Не мог простить, что поддался прошлой ночью на уговоры других мальчишек проследить за тем, что будут делать вдвоем Люба и его друг, не мог простить себе, что сам же и начал трепать языком, о подробностях и всяких деталях увиденного и услышанного в ту ночь. Саранж этого разумеется не знал и не догадывался. Минута тишины текла словно застывший студень, медленно и тягостно. Саранж теперь точно был уверен, что Дима не спит, он по прежнему не открывал глаза, но учащенный стук сердца в кромешной тишине, казалось отдавал эхом по всей комнате. Из закрытых век выступила и покатилась слеза.
- Не хочешь, ну как хочешь. Думай быстрее, я ухожу прямо сейчас, у тебя еще будет время догнать меня… Винтовку – оставляю… Хорошая штука, в лесу она пригодилась бы, да и цениться оружие в Крайнем Уделе высоко, но я оставлю ее здесь, не мое, обойдусь. – Это решение досталось Саранжу тяжело, но как он считал, оно было единственно верным. – Сам решай, или со мной идешь, или винтовку берешь.
С этими словами, Саранж тяжело отставил оружие, до сих пор стрелявшее только исключительно в воздух, и вытащил одну за другой пачки с патронами. Дима проводил его скрюченным силуэтом уткнувшимся головой в грязный мешок, служивший подушкой. Теперь Он! – думалось ему, что же, у него тут осталось много обидчиков, и не нужен ему никакой лес…
На пустыре было тихо, даже у костра этой ночью сидело совсем мало ребят. До леса парень добрался быстро, хотя шел медленно, все надеелся, что Дима все-таки догонит его… потом постоял немного на окраине, мысленно попрощался со всеми кого тут встретил, кого полюбил и кого потерял, и шагнул в густые заросли.
Он ушел совсем не далеко, когда вдалеке, со стороны Рыхлого послышались выстрелы. Их было много, очень много. Грохот раскатывался эхом с коротким интервалом. Потом и пальба, и отдаленные крики общинников стихли.
Стоял вечер, солнце клонилось к крышам и полуразрушенным стенам домов. Скоро, последние лучи красного заката совсем скрылись за ними. Медленно наползали сумерки. Из за деревьев на миг показалась и снова исчезла, словно утонула в еловом бору чья-то тень. Старым разрушенным строениям будто показалось, что из леса выходит человек…
КОНЕЦ
02.05.2001