Из цикла: "Борьба с ересью."
ПРЫЖКИ
"В лоб тебя целую я,
И позволь мне, уходя,
Прошептать печаль тая:
Ты была права вполне, -
Дни мои прошли во сне!
Упованье было сном;
Всё равно, во сне иль днём,
В дымном призраке иль нет,
Но оно прошло, как бред.
Всё, что в мире зримо мне
Или мнится, - сон во сне..."
Эдгар Аллан По "Сон во сне"
1827г.
"Моя дорога одна -
По лестнице вверх:
Моя дверь, моя комната,
Я слышу свой смех..." "Психокот" - "Фараоны
XVII династии" 1996г.
Посвящается Сергею Устрикову.
Ты! Да, да - это Ты. Странно, быть может, если бы я заранее не знал, что это Ты, то наверное не узнал бы. Ты сидишь в полной темноте, сжавшись в углу холодного подвала. Сквозь оконные щели нагоняет морозный ветер. В тишине ты слышишь, как стучат твои зубы, и пульсирует по венам кровь. Ты охвачен ужасом. Ты не знаешь что делать. Ужас загнал Тебя сюда полчаса назад. Это единственное, хоть и временное, убежище. Что дальше? - ты не знаешь. Может быть, ты включишь свет? Нет, нет, тогда сразу всё станет видно. Тебя обнаружат и тогда... Впрочем, рано или поздно обнаружат всё равно. Так лучше поздно. Ты не решаешься. Дрожащая рука еле попадает в карман, нащупывает там маленький резиновый мячик - нет, это не то, - а вот и она. Ты достаёшь её. Тонкая свечка, вернее огарок, кладёшь на колени. Другой рукой находишь спички, беспомощно пытаешься чиркнуть по отсыревшей сере. На третьей спичке всё же удаётся извлечь пламя. Фитиль свечки с шипением заходится огнём, но тут же гаснет, потушенный твоей слезой, павшей точно на него. Нет, нет, тебе надо взять волю в кулак, нельзя расслабляться, нужно сосредоточиться и поставить всё на места.
Здесь должен быть выход, какой-то выход обязательно должен быть. Ты закрываешь глаза, хотя и без того темно, ты стремишься мысленно перенестись отсюда прочь. Здесь нельзя долго оставаться.
Всё произошло полчаса назад. Тёплый июльский день. Ты с Хрипатым стоишь на дороге. В руках маленький резиновый попрыгунчик. С силой ударяясь о землю, мячик подпрыгивает высоко вверх, удаляясь от тебя и превращаясь в точку, затем приближается, новый удар о землю и снова вверх, правда чуть ниже, и так до тех пор, пока Хрипатый его не поймает, затем твоя очередь ловить. Ты осторожен и ловишь мячик после четвёртого-пятого прыжка, когда кинетическая энергия становится слабее. Однажды ты видел, как Шепелявик кинулся ловить такой же попрыгун, причём поймать мячик Шепелявик желал после первого же удара, бедняга не подрасчитал, и мячик, ударившись об асфальт, отпружинил Шепелявику в подбородок...
Хрипатый не видел этого, равно как и последовавшие муки Шепелявика, и поэтому часто ловил мяч после первого удара. Надо отметить это у него получалось. Теперь твоя очередь ловить попрыгун, Хрипатый смеётся, показывая на тебя пальцем: он считает, что ты неуклюжий. Это действительно так. Ловишь мяч на шестом прыжке и отсылаешь обратно Хрипатому, но мяч, отскакивая от небольшого камешка, меняет направление и летит в дом. Ты с Хрипатым уже готовишься бежать прочь, если попрыгун влетит в окно. Такие вещи как "смыться от шубы", понимаются без лишних слов. Однажды Шепелявик, кинув вот так мячик, прошиб насквозь оба стекла и разбил дорогую люстру, а также дверцу в секции, стеклянную полочку, четыре хрустальные вазы и фарфор.
Да, всё-таки, что ни говори, а Шепелявик - не дурак, и сориентировался быстро, так что его никто не заметил, единственное - было жаль тот попрыгун. Его нам тогда никто не отдал. Хозяйка в тот день вызвала милицию, и попрыгун в качестве вещественного доказательства, вместе с какими-то бумажками , унёс участковый. Потом он по очереди вызывал наших ребят к себе и составлял какие-то там протоколы. Участковый тогда сказал, что мячик может смело забрать тот, кто разбил у хозяйки хрусталь и люстру. Но Шепелявик всё же решил мячик не брать и на всякий случай не признаваться, хоть участковый и говорил, что тому, кто разбил, ничего не будет.
...Твой мячик не попал в окно, даже не попал в стену, ударившись о крышу, он скрылся на другой стороне, где-то застряв.
- Как будем доставать? - хрипло кричит Хрипатый.
- Полезем на крышу, - отвечаешь ты.
В подъезд и по лестнице вверх, до чердака, но дверь закрыта.
- Давай по дереву, - с новаторским духом предлагает Хрипатый.
- Давай, - соглашаешься ты.
Липа растёт совсем рядом с домом, ты уже лазил по ней на крышу. По стволу довольно легко забраться вверх и поэтому из нашего двора почти все взбирались, кроме, пожалуй, Шепелявика, потому что он страдал излишним весом и слабыми руками.
Ты без труда подтягиваешься на ветку. Впереди карабкается Хрипатый. Ты уже на уровне второго этажа, Хрипатый перебирается на крышу.
- А как ты думаешь, что будет, если отсюда прыгнуть? - спрашивает Хрипатый.
- Во всяком случае - не то же, что с мячиком.
Хрипатый смеётся.
- Да я и не хочу, просто думаю, что здорово: вот так взять прыгнуть... и полететь...
- Дурак ты, Хрипатый, если бы у нас были крылья, мы бы летали... Ну давай не останавливайся лезь дальше.
Хрипатый на четвереньках карабкается по крыше вверх. Ты ползёшь следом.
- Где мячик-то?
- Вона! - показывает пальцем вниз, на другую сторону крыши Хрипатый. Мячик задерживал кусок силикатного кирпича.
- Там скользко, я не полезу, - говоришь ты.
- И я не полезу.
- И правильно, мячик такой в "Типа-Тапа" двадцать одну копейку стоит, дешевле чем "Пепси-Кола". Съездим да купим новый. Подумаешь, попрыгун. Ты посмотри, Хрипатый, какой день хороший, как тут наверху здорово!
- Не называй меня Хрипатым, - злиться на тебя Хрипатый. - Я Серёжа.
- Ладно, Ладно тебе пусть Серёжа, но ты посмотри, какое голубое небо, какое солнце и свежий ветер.
- Да, здесь лучше, чем на земле, и так... знаешь, словно сердце захватывает... так здорово!
- Знаю, Хрипатый, знаю...
- Не надо так, - в его голосе слышится жалобный упрёк.
- Природа, - говоришь ты, вдыхая полной грудью свежий ветер.
- Вот бы сюда ещё бутерброды принести или сгущёнку...
Так вы сидите на крыше двухэтажного деревянного дома, с разных сторон вас окружают похожие крыши, только прямо через дорогу стоит жёлтая, выцветшая трёхэтажка, а над ней, а над ней голубое, чистое небо и этот чистый июльский ветер. В этом каменном доме живёшь ты.
- Айда с крыши на крышу прыгать! - нарушает твоё наслаждение Хрипатый, которого только что посетила очередная гениальность.
Крыша соседнего деревянного дома была всего метрах в полутора и перепрыгнуть на неё было можно, хоть и немного страшно. Во всяком случае - тебе. По Хрипатому этого видно не было.
- Давай... а не страшно?
- Кому? Мне! Ха! - встал в геройскую позу Хрипатый. - Смотри...- и он, сделав два шага по направлению к соседней крыше, оттолкнулся и благополучно перепрыгнул.
- Ух ты, здорово! Совсем легко, а под тобой пропасть1 - завизжал он от радости с противоположной стороны.
Ты следуешь его примеру. Нерешительность отодвинута в сторону, два шага для разгона, прыжок во всю силу и... ты рядом с Хрипатым, даже немного дальше него.
- Тут в два таких расстояния можно прыгнуть! - кричит тебе Хрипатый.
Ты оцениваешь свой прыжок. Во всяком случае, расстояние в два раза больше ты прыгать бы не стал. Во-первых, ты неуклюжий, а во-вторых Хрипатый ещё маленький, а ты старше, тебе это не надо.
Серёжа прыгает обратно, ты следом, свежий ветер дует в лицо.
- Я буду ещё! - кричит в радости Хрипатый и сразбегу летит обратно на соседнюю крышу.
Тебе достаточно, ты отходишь к печной трубе. Хрипатого уже не удержать: он прыгает обратно, при приземлении левая нога подвихивается, и Хрипатый летит вниз по шиферной крыше, прямо к краю, широко раскинув руки. Одежда рвётся о торчащие шляпки гвоздей, на его лице маска ужаса - всё это так быстро, что ты не успеваешь вначале сообразить, что происходит. На самом краю ему удаётся задержаться. Ты не узнаёшь его лица, это уже не Хрипатый, это...
- Помоги мне! Я сейчас упаду!
Но ты стоишь наверху, крепко обеими руками обхватив трубу. Ты парализован страхом не меньше его. Медленно он всё же съезжает вниз. Там, у края, крыша скользкая, и если даже ты кинулся бы на помощь, то скорее всего, упали бы вы оба. Руками он старается впиться в щели, ноги свисают, беспомощно болтаясь. В нескольких сантиметрах от него лежит задержанный кирпичом мячик. Он протягивает руку и хватается за него, но попрыгун помочь не может. На самом краю торчит шляпка большого гвоздя. Куртка цепляется за него, но гвоздь тоже не может помочь, с треском лёгкая летняя курточка рвётся.
- Ы-ы-ы-ы... - доносятся до тебя, словно из другого измерения, отчаянные звуки его рыдания. Он исчезает из виду.
- Ого, здесь высота этажей в шесть-семь! - говорит Барсук, оценивающе смотря вниз на булыжную мостовую.
- Давай, давай, отходи от края, - окликаешь ты его.
Барсук делает шаг обратно к тебе. Наклон крыши небольшой, она покрыта толью и гниющими осенними листьями. Ты на его месте ни за что не подошёл бы к краю, потому что ты трус и у тебя от высоты кружится голова. После того случая Барсук больше никогда не носил тенниски. Резиновая подошва на мокрой крыше - это не совсем то, что на мокрой асфальтированной дороге. И эти проклятые гнилые листья осени. Поскользнувшись Барсук съезжает вниз на собственном заду, брыкая ногами. Ты быстро принимаешь решение: ухватившись за крепёжный провод обеими руками, ты вытягиваешься телом вдоль мокрой крыши. Барсук не растерялся тоже, скинув с ног тенниски, он начал тормозить ногами в носках.
- Барсук, хватайся! - кричишь ты, и Барсук хватается за твою ногу. До края крыши оставалось полметра и десятки метров до булыжной мостовой...
... Ты с Барсуком сидишь в магазине филателии. Стулья с матерчатой обшивкой насквозь промокли от вашей одежды, но вас это нисколько не смущает. Тихо посмеиваясь, вы разглядываете марки с изображением обнажённых женщин. Обнажённых женщин увидеть действительно очень нелегко, даже невозможно. Кто-то из знакомых рассказывал вам, что подсматривал с дерева в бинокль, как в бане моются женщины, но такая баня с деревом находилась аж в самой Нарве и поэтому добраться до неё было невозможно.
Таких марок здесь немного и вам при виде недозволенного очень смешно. Хотя смеяться нельзя. Рассматривая эти марки по несколько раз, возвращаясь к ним как бы не нарочно, вы почти забываете, что у вас грязная, промокшая одежда, и что тенниски, которые Барсук цеплял крюком с края крыши, теперь стали его самой нелюбимой обувью.
- Слышите, ребята? - говоришь ты. - Где-то котёнок мяучит.
- Ну и что? - Отвечает критически Дыник.
- А вона, смотрите наверх, - говорит Баравуль.
Все смотрят, куда показывает его грязный указательный палец. Там, вверху, на крыше пятиэтажки ты видишь голову маленького котёнка.
- Он забрался наверх и теперь просит, чтобы ему помогли спустится, - говоришь ты.
- Я не полезу, - сразу отсекает Дыня.
- Полезем все вместе, - решает Юлдашкин.
Поднимаемся через чердачное окно наверх. Ты медленно идёшь вдоль крыши к маленькому серому котёнку. Котёнок оказался диким. Завидев приближающегося человека, он проскочил в то же самое окно, через которое вы пришли.
- Ух, ребята, здорово! С этой крыши видно весь наш город, - замечает Юлдашкин.
Не повезло одному Дынику: он остался внизу и не видел города, и облаков, плывущих по небу, он не видел тоже.
- Держись, пожалуйста, держись, - умоляет тебя Медовкин, карабкающийся вслед за тобой по отвесной стене. - Только, пожалуйста, не упади. Когда мы поднимемся, ты будешь моим самым лучшим другом, - продолжает он.
Если ты сорвёшься, то упадёшь прямо на него, а потом пролетишь ещё метром двадцать, пока не приземлишься на узкую тропинку у подножия стены, а потом твоё тело покатится вниз с горки, пока не докатится до прула, того самого, в который нечаянно упал Шепелявик; как оказалось, глубина в этом месте была всего по пояс, однако Шепелявик получил тогда сильный шок, разревелся, а из носа у него потекла кровь.
Держаться за выступы и впрямь было нелегко. Назад спуститься было невозможно, да и пожарникам тут тоже было не подъехать. Ты ведь и сам сейчас не представляешь, как вы с Медовичем взяли тогда эту стену. А потом сидели на маленьком выступе и смотрели на багровый закат, на солнце, спускающееся прямо в море, на корабли и на крыши домов своего района. Тогда вам казалось, что крыши эти так и уходят в море... Где ты сейчас, Медович?
Из-за угла появляется Шепелявик. Он молчалив. Из глаз льются слёзы, в руках рогатка.
- Что с тобой, Шепа? - участливо спрашивает Сипа.
- Нитшего, отштаньте... - недовольно поясняет он.
- Наверное, рогатку не в ту сторону натянул, - предполагает Дыня.
...Хрипатого тогда так и не нашли, провалился, как сквозь землю. Очень удивительно, но то, что вы были с ним на крыше, и ты видел его последним, так никто и не узнал...
- У меня шегодня день рождения, я тебе кашалатку принёшь! - радостно сообщает тебе Шепель и протягивает четверть плитки кофейного шоколада "Таллин", а потом обнимает тебя за пояс и припднимает вверх. Шепелявка - твой друг!
В такие мгновения жизнь пролетает у тебя перед глазами. И нужно было тебе прыгать по этим крышам.
Сустав левой ноги хрустнул, но на боль ты не обратил внимания; широко распластав руки, пытаешься задержаться, не позволить себе съехать вниз. По крайней мере, ты не летишь кубарем. Спасительные ржавые шляпки гвоздей, торчащие из шифера, задерживают твой спуск, впиваясь через брюки и куртку. Разодранные в кровь пальцы скрипят по шиферу, словно кусок пенопласта.
- Помоги мне! Я сейчас упаду! - кричишь ты с края крыши, сквозь сковавший страх смерти, твой голос тонет в предчувствии конца.
Он стоит наверху, обхватив обеими руками трубу.
"Помоги же, здесь очень скользко, я так больше не могу!" - пытаешься выкрикнуть ему ты, но язык уже не слушается, выдавая протяжное мычание:
- Ы-ы-ы-ы... - ревёшь от беспомощности. Ты уже повзрослел, ты больше никогда... Руки слабнут... Ноги не находят опоры... И ты летишь, летишь куда-то вдаль, высоко вниз, в левое право, чёрти куда, навстречу другим мирам, другим встречам, чужим судьбам, это совсем даже не конец. В сжатом кулаке ты ощущаешь попрыгунчик - чёрный резиновый шарик, ты захватил его с собой. Ненужное напоминание о мире, о мире, в котором ты был рождён.
Ты, да - это Ты. Странно, быть может, если бы я не знал раньше, что это Ты, то, наверное, не узнал бы. Ты сидишь в полной темноте, сжавшись в углу холодного подвала. Сквозь оконные щели нагоняет морозный ветер. В тишине ты слышишь, как стучат твои зубы и пульсирует по венам кровь. Проклятый холод. Где-то здесь, в этом подвале, должна быть телогрейка твоего деда и разная рабочая одежда. В ней будет теплей. Ты сидишь в своём подвале, нога упирается в велосипедное колесо старого "Орлёнка". Старого? А кто сказал, что старого? Кто сказал, что нужно бежать прочь? И куда, и зачем, и от кого?
Какой выход ты ищешь? Не твой мир, но подвал-то твой. И кто сказал, что это не твой мир?
Свечка ужасно коптит, пламя то разгорается, то почти гаснет: плохой воск, только и всего. Блики света проникают сквозь щели наружу. В тишине ты слышишь, как кто-то открывает дверь. Чьи-то до боли знакомые - забытые шаги, щёлкнул выключатель, подвальный коридор залил яркий свет. Ты видишь его, он подходит к твоей дверце. Скрип петель. На пороге стоит Хрипатый, он улыбается.
- Ты здесь! - восклицает он. - А я заходил к тебе домой, твой дедушка сказал, что ты во дворе, а там тебя нет, я так и подумал, что ты здесь. Пойдём запускать попрыгун, на улице уже тепло.
Хрипатый замечает на твоём лице слёзы.
- Что это ты?
- Это Я, - соглашаюсь я.
ноябрь 1998 г.