Второй этаж

ВТОРОЙ     ЭТАЖ.
«В каждом здании есть второй этаж,  даже в    од-ноэтажном»
                «В каждом здании есть дверь, ведущая    НЕТУДА»
                Николас Гармыдэр «Трактат о стенах»

      Началось это с высшей математики. Много чего с неё начиналось, я ещё умудрился на ней кончиться. Имел я тогда характер живой, непосредственный, стремившейся к общению и разным бурностям. По этой причине отношения мои с математикой были натянуты чрезвычайно, ведь требует эта наука усидчивости и вникания. Есть конечно орлы хватающие всё на лету, но увы, мать-природа обделила меня такой способностью. Поэтому второго января вместо дальнейшего продолжения лучшего праздника в мире, вынужден был я грустить по троллейбусам, добираясь в родной ВУЗ и безосновательно надеясь на зачет. Точнее основания были, но больше внешние. Что сам преподаватель будет добрым после праздника и сжалится над моим несколько опухшим лицом. Вери-лось слабо, но без надежды человеку трудно, особенно человеку непонимающему ма-тематику. Поставит, никуда не денется, измором возьму. Я заядлый оптимист и потому со светлыми мыслями зашел в здание родного института. Высокое здание, в тринадцать этажей, видимо ознаменовавших всплеск отечественной науки. Значительная обветша-лость здания свидетельствовала о современных трудностях науки и это если не захо-дить в туалеты, намекающие о её гибели своим полузатопленным видом. Зато там на стенах много интересных надписей от грубо-физиологических, до изощренно-философских.
Зашел на площадку куда выходили двери всех четырех лифтов. Работал только один. О его передвижениях извещали загоравшиеся номера этажей. Десятый, одинна-дцатый, перегоревшая лампочка, тринадцатый. Именно на этом добром этаже распола-галась кафедра высшей математики.  Туда, на самый верх мне было и нужно. Был ещё четырнадцатый этаж, но там была кафедра, не при людях будет сказано, начертатель-ной геометрии, науки ещё более непонятной, чем математика. Туда и лифты отказыва-лись ездить. Десять, девять, восемь, семь, лифт бодро скользил вниз. Минул вечно тём-ное окно двойки, несколько секунд и двери разъехались. Я был один, зашел в лифт, на-жал на кнопку и стал расчесываться. Математики люди строгие, нерях не любят. Вдруг лифт остановился. Едва начал ехать и остановился. Двери открылись, впереди была темнота. Это второй этаж. Правда раньше лифт никогда на нём не останавливался. Этаж был, честно говоря, загадкой. Там не было никаких аудиторий, двери туда всегда закрыты. Говорили, что там секретный оборонный институт или наше начальство уст-роило место для ****ок. Скорее последнее, потому что иногда с этажа слышались кри-ки и музыка.  В другое время я бы с удовольствием пошастал этажом, разузнал что и как. Но не теперь. Математики очень злятся за опоздания и если в девять, то в девять. Жму на кнопку, другую, третью. Реакции нет. Времен у меня минут десять и нужно ус-петь. Снова давлю кнопки с тем же результатом и вижу что из темноты на меня дви-жутся две белые точки. Мне это не понравилось. Чудной этаж, словно умерший лифт и летающие в темноте точки. Они росли, стали уже как средней величины абрикос. И тут я рассмеялся. Потому что из темноты вышел огромный негр с таким же автоматом. Точки были его глазами. Негритос с абрикосами. В крови весь, с искаженным судоро-гой лицом.
Значит я спал. Много выпил вчера, вот и снятся дурацкие сны. Или белочка. Нет, вряд ли, слишком невелик стаж потребления горячительных напитков. Улыбнулся. Пришла в голову мысль о силе ума. Какой громила, а существует только благодаря мне. Стоит только проснуться и его не станет. Не успел я удивиться умности своей мысли, как негр сказал: «Попался! » и ударил меня в лицо. Сначала я удивился хорошему, почти без ак-цента произношению. Потом тому что его нет, а бьётся больно. Я сползал по стене на пол. Нос разбит, текла кровь и темнело в глазах. Я умел драться, ходил раньше на кара-тэ,  имел хорошую реакцию, но ведь это сон! Что мне драться с приснившимся? Неле-пость! Но дальше хуже. Он схватил меня за шиворот и потащил в темноту.
-Попался! Попался! Попался!
Орал и бил по морде. Ничего не видно. Какой-то щербатый пол больно царапающий ноги, голова в огне. Я очень хотел проснуться. Хоть это и не по настоящему, хоть и сон,  но ну его в болото.  Проснуться,  умыться холодной водой и забыть! Вдруг свет-лый коридор. Негр прислонил меня к стенке и заорал.
-Убегал, прятался! Не уйдешь! Попался! За всё ответишь!
Это был явный кинематограф. Такие негры, окровавленные, орущие, с огромными ав-томатами и бешенством на лице, они встречаются только в дешевых боевиках. Снится кино. Я придумал как отомстить за побои. Плюнуть ему в глаз и проснуться. Не доста-нет. Плюнул и резко напрягся, чтобы проснуться. Не удалось, зато успел увернуться от страшного удара, аж штукатурка посыпалась за спину. Взвыл гад. Я рванулся и побе-жал. Тяжело переваливаясь, шатаясь тяжеленной головой. Вот так сон. Выстрелы и сильная боль в боку. Упал. Теплое растекается по спине. Кровь. Мне впервые стало страшно. Умереть во сне. Глупо. И как это? Сзади шаги, ползу вперёд. Ведь не уползти, но пнуся. Поднял меня за шкирку, треснул о стену и потащил. Коридоры, ступеньки, дверь, открытая моей головой.
-Перевяжи гада.
Меня положили на стол. И я увидел над собой необыкновенной красоты блондинку. Именно вот так - необыкновенной красоты. Как в фильмах про шикарную жизнь. При-том по пояс без одежды. Гологрудая блондинка. Грудь белая, пахнущая почему то мо-розом, с небольшими розовыми сосками. Я ругнулся про себя и удивился своей деше-вости. Думал ведь что не отравлен суррогатом массовой культуры, а тут такие сны.  Ещё матернулся и утвердился в мысли, что дешевка дешевкой. Другому бы приснились окрестности Твин Пикса, что-то шизоидное, сумасшедшее, неожиданно-странное. А тут окровавленные негры и полуголые шлюхи.  Тьфу! И это сон человека осилившего «Игру в бисер»!
Блондинка улыбнулась и я начал приобретать хорошее настроение.  Разбитая мор-да, пуля в боку, дурацкий сон, а мне хорошо. Я оптимист, особенно с дамами. Неплохо если бы меня прозывали кобель-оптимист,  но для этого слишком мало фактов. То есть сук встречал достаточно,  но кобель ведь не от этого. Ещё раз улыбнулась. И я очень обрадовался, что фильм дешевый. Значит сейчас будет секс. Прямо здесь, среди бин-тов, капельниц, шприцов и таблеток, где-то я уже видел это. Нашарил рукой её задни-цу. Кружева, скрывающие упругость. От неё веяло прохладой. Она походила на моро-женное. С орешками? Опять получил по морде.  Теперь она. С орешками. И улыбается так соблазнительно. Снимает с меня куртку. Может всё не так и плохо? Перевернула, очень резко, бок снова заболел. То есть он болел всё время, но теперь я понял, что секса не будет. Когда это понимаешь всегда больно, тем более с разбитым лицом и простре-ленным боком. Она врачевала, втирала мазь, заматывала бинтами, дала две каких-то таблетки, похожих на кролячье дерьмо, не исключено,  что и по вкусу.  Я вспомнил,  что на мне новая рубашка,  купленная недавно за большие деньги, фирма, а эта дура ножницами чикала. Дернулся, чую неотвратимость беды, но мигом был прижат к столу негром.
-Скоро?
-Заканчиваю. Это он?
-Да, попался гад, теперь ему конец. Слышишь сволочь, тебе конец!
Двинул по затылку. Я пока думал насчет рубашки. Порезала. Ну и пусть, ведь сон. Сон. Уверенности насчет сна не было. Конечно негров в нашем городе мало, а воору-женных автоматами и вовсе нет. С блондинками полегче, но не припоминал я полуго-лых медсестер. И второй этаж не мог быть таким большим, столько коридоров, лест-ниц. Это за сон. Но, с другой стороны, выпил вчера не так уж много, проснулся,  умыл-ся, съел бутерброд. Шел на остановку, поскользнулся. Троллейбус с заспанной кондук-торшей. Мысли о пересдаче. Шел, лифт, причёсывался.  Какой же сон?
Грохнул на пол, негр опять меня куда-то тащил. Я зачем-то мечтательно взглянул на удалявшуюся блондинку(чулки, пояс и всё). Раз уж дешевый фильм, значит дешево играть. Избитый, раненый, тащат как мешок с картошкой, но печальный взгляд, воз-душный поцелуй. Какая женщина, помашем ей языком. Красотка. Эх, гулять так гу-лять! Дешевим! Я извернулся и ткнул кулаком в пах,  добавил ботинком по голове и побежал. Трудно бежать. Длинный коридор, две округлые желтые стены, уходящие вдаль. Вдруг дверь. Судя по фильмам закрытая, я буду биться плечом и всё без толку. Но я не боялся, понял что я главный герой. В дешевых фильмах главные герои не гиб-нут. Это закон. Я с разбегу шлепнулся о дверь. Не сильно, надеялся что отскочу. Но дверь открылась и я ввалился в какой-то зал. Поднялся, огляделся. Суд. Опять как в фильмах. Судья в парике и черной мантии, сидит за массивным деревянным столом. Рядом блондинка, добавившая к одежде бант, щелкает по клавишам печатной машин-ки. В зале десяток мужчин и женщин, разодетых как на приёме. И негр, прицелившийся в меня. Поэтому я не убежал отсюда. Смерти я не боялся, ведь главный герой, но есть правила игры. Наставили на тебя оружие - не дёргайся будто по настоящему.
-Сэр, это он.
-Отлично.
Судья зловеще улыбнулся. Как и положено во времена политкорректности судья бело-кож и гад, а негр лишь игрушка в его руках. Правда игрушка крупная. Я приготовился к длительному разбирательству, как вдруг судья крикнул: «Расстрел!», вскочил и убежал, опрокинув на пути стол.  Люди в зале начали бешено хлопать и кричать.
-Правильно! Так ему и надо! Доигрался! Негодяй!
На лицах их была ненависть. Блондинка бросила в меня помидор, почему-то очень твердый и горячий. Негр дал очередь в потолок, я крикнул: «Ничтожества!». Что ещё кричать не знал.  Понятно что я герой,  а они злодеи, но за что я борюсь? Речь бы толк-нуть, чтоб они аж прослезились. Тут я вспомнил, что умный и стал криво улыбаться, выказывая величайшее презрение и смелость. Сам думал как быть. Дешевый, глупый фильм, понятно. Я умный и мне претят такие фильмы. Но я также и герой этого филь-ма. То есть должен играть по правилам этого фильма, дешевого и глупого. Наверно так.
В зал вошли двое медведей в красной одежде с золотыми позументами. Взяли под руки и повели куда-то, важно сопя. Люди в зале вошли уже в раж и проклинали. По голове шмякнул помидор. Не иначе как снова блондинка. Я попытался оглянуться.
-Не балуй.
Медведи, как и негр, говорили на приличном русском. Медведи, они то и вселили в меня надежду, что фильм не плох. Это он сначала дешевка. а потом медведи, мистика, совы не те кем они кажутся и пошло поехало. Может даже выйдет, что фильм умный. Другой вопрос, что в умных фильмах с главными героями не церемонятся. Даже убить могут, непременно убьют для трагедии. Но если это стёб, как у Тарантино, тогда ниче-го, тогда может и выживу. Хотя это просто сон и плевать на всё.  На медведей, пахну-щих потом, на овальные коридоры, похожие на кишки.  Как у всякого очень весёлого человека, бывают у меня короткие, но острые приступы тоски. Очень плохо становится и спасают только физические упражнения и громкая матерщина. Сейчас было не до физкультуры, поэтому стал ругаться. Кстати если фильм альтернативный, то сцена ма-терящегося человека, влекомого двумя медведями в форме, будет смотреться неплохо.
-Разодрал бы я тебе пасть от уха до уха, но нельзя. А ну заткнись!
Голос у медведя был командирский и я умолк. Притом тоска ушла,  вспомнилась блондинка. Хороша. И тут же сказалась живость моего характера. Не мог долго сосре-дотачиваться на одном. Почему это бить и стрелять меня можно, а пасть рвать нельзя.
-Почему?
-Жертва должна быть поцелей. Гриша погорячился, но мы то ребята спокойные.
-Гриша, это негр что ли?
-Не негр, а чернокожий.
-Погодите! А в смысле жертва?
-В прямом.
-Разложат тебя на куске суперпрочного пластика, порежут на куски и сожгут.
-Так сказали же расстреляют?
-Ну мы же цивилизованные люди, а цивилизация означает некоторое смягчение выска-зываний, общее стирание острых углов и. . . 
        Я удивленно посмотрел на медведя. Тот умолк и отвернулся. Они тащили, коридор продолжался, я смотрел.
-Ну, чего вылупился!
-Никогда не видел медведя-философа, да ещё воняющего псинкой.
Коготь вошел мне в ухо, прямо в мочку. Я заорал. Я ведь жертва, почему меня де-рут когтями? Уже не драли. Бросили у стены и стали бороться. Я вскочил и побежал, зажимая раны руками. Уже не хватало рук, а скоро и пальцев не хватит. Бежал. Оваль-ный коридор, никаких дверей,  периодическая надпись: "Идти туда". Я запыхался и ос-тановился. Сердце заходилось, в голове непонятные шумы. Пластик, разрежут на куски и сожгут. Снова побежал. Нужно ли бежать? Если по сценарию сожгут, то как не кру-тись, а сожгут. Зачем же бежать? Не сожгут, так не сожгут. Или бежать. Можно убе-жать или непредусмотрено? Бежал потому что было страшно. Я начал верить, хоть ве-рить нечему. Страшно. Не кролик ведь, чтоб сидеть и ждать. Двери не было и никто не гнался и никого навстречу. Найти уголок, спрятаться там и обдумать, что делать. Ре-шить где я, как к этому относиться и относиться ли. Но в кишке нет уголков, прятаться некуда. Желтый коридор, идеально гладкие стены. Бежал. Только бы не круг, а то на-скочу сам на зверьё. Свет выключился.
Непонятное. Чувствую где-то лежу. Стал ворочаться, оказалось лежу на полке, как в поездах. Высоко. Опустил руку вниз, вдруг рывок и я полетел вниз. Приземлился как заправский кот на четыре точки. Правда забил коленки.
-Ага, попался!
Я был согласен. Давно попался, ещё когда только вошел в лифт. А голос то пре-противный.
-Ты кто?
-Я местный.
Зажегся свет. Старичок. Седая борода, сморщенное лицо, одноглазый и сутулый. Одет в лохмотья, как из романов Достоевского. Уровень фильма существенно подыма-ется и пропорционально падает радость быть главным героем.
Старик говорил. Я молчал. Я заткнул уши. Много случилось всего и случившееся нужно разложить по полочкам., затем составить картину произведшего. Метод кажется беспроигрышным, но не когда тебя били,  царапали и подстреливали. Плюс ещё груди блондинки впираются в размышления и спутывают их. Сортировка не получилась. Я открыл уши.
-Где я?
-В комнате отдыха.
   Огляделся. Сыро, грязно, две полки на ржавых столбах, плохо пахнет
-Пятью пять?
-Что?
-Сколько? 
-Не знаю.
-Двадцать пять.
-Ты не местный.
-В смысле?
-В прямом.
-А сколько пятью пять по-местному?
-По-местному за такой вопрос сразу же дают в морду.
-Зачем?
-Закон есть закон.
-Где мы?
-Где ты?
-То есть? Мы же вместе.
-Ничуть. Мы совсем в разных местах. Я в комнате отдыха, а ты в заднице. Как есть раз-ница?
-Почему это я в заднице?
-Ты жертва, таков твой удел.
-Почему такой?
-А почему двадцать пять?
-Это сон.
-Нет.
-Я проснусь.
-Когда тебя будут резать на куски.
-За что?
-Ты жертва.
-Но кто меня выбрал?
-Это очень больно.
-Почему я?
-Огромный острый нож кромсает тебя. Правда огня ты уже не почувствуешь.
-Ты кто?
-А то бы так больно!
Я схватил дедушку за грудки и потряс для приведения в чувство.  Дедушка бла-женно хихикал.
-Порежут! На кусочки! Как есть порежут! Потом огонь, большой огонь!
Поставил дедушку на пол и сел на нижнюю полку. Что-то хрустнуло, я призем-лился на пол.
-Сгнила полка, того я тебя на верхнюю и решил положить.
Он снова стал говорить. Я не слушал. У меня настал вечер. Вечер в душе. Темно, непонятно и страшно. Как же хорошо утром. Ты чувствуешь силы, уверенность, всё яс-но и хорошо. Солнце встает, ветра нет, прохлада, роса. Вечером тени, ничего нельзя разобрать, вечером помутнение.  Всё становится неясным, тяжелым, измученным, ста-рым. Утром есть надежда, день ещё впереди и может будет хорошим. Вечером день по-зади и ты знаешь каким он был. Плохой. И сон плохой и фильм. Фильм вечера.  Для счастья нужны верёвка и мыло.
-Найдем, найдем!
Непонятно откуда старик взял кусок бельевого шнура и растрескавшееся серое хозяйственное мыло.
-Бесплатно даю, цени.
-Не нужно.
-Бери, бери!
-Какой должна быть жертва?
-Жертва должна быть жертвой.
-Неужели я жертва?
-А то нет!
-Но я.
-Говори, что ты.
-Ничего.
В разгар вечера, я вдруг почувствовал смерть. Понял, что она рядом. Всегда нена-видел смерть. За её категоричность. И боялся. Умер человек - малюсенькая вороночка на глади. Похороны, поминки, круги разошлись и снова гладь. Человека нет, жизнь идёт. Или смерть идёт. Теперь ко мне. Я умру, а жизнь и смерть пойдут дальше. Меня не будет, а всё будет. Я не хотел умирать и вдруг подумалось, а собственно почему? Не успел сделать - бред. Ничего и не сделаю. Может завидно, что другие будут жить, а я нет? И завидно. И черт сними, с этими мыслями.  Не важно почему, но я хочу жить. Хотя бы из не любви к смерти.
-Отсюда можно выбраться?
-Зачем?
-Я не хочу умирать.
-Но ведь ты же жертва.
-Нет.
-Да! Так решил великий судья! Он никогда не ошибается.
-Я лучше знаю кто я.
-А вот ты ошибаешься.
-Пустой разговор. Лучше скажи как выбраться отсюда.
-И не думай даже! Ты жертва!
Я стал искать в стенах дверь. Должна же быть дверь.
-Отсюда не вырваться.
-Откуда ты знаешь?
-Я здесь уже сорок лет!
-А ты пробовал бежать?
-Но ведь я пленник! Пленнику невозможно убежать!
-Тебе об этом сказали?
-Да, медведи.
-Ты поверил?
-Таков закон.
-А я хочу жить.
-Зачем?
-Потом разберусь.
-Вдруг окажется незачем?
-Тогда помру.
-Сейчас и мри.
-Хочу умирать по своей воле. Сам решать жить или умирать, когда и как.
-Но ты ведь жертва!
-Как стража сюда заходит?
-Ты жертва, жертва!
-Как они сюда заходят?
-Жертва! Жертва, жертва, жертва, жертва, жертва, нельзя!
Старичок упал на пол и стал плакать. Я не люблю плачущих людей, такое впечатле-ние будто я им деньги должен. Старался не смотреть и мацал стены, надеясь нащупать выход. Старик выл, молодой тёрся о стены. Со стороны смотрелось неплохо и зрителям было интересно, что дальше. Нужно поддержать динамику, нужно вырваться. Но сте-ны. Старик утих и сел на полу, вытянув ноги. Сказал спокойно и деловито.
-Ты жертва и тебе не вырваться. Ты погибнешь, но ты бракованная жертва. Твоя кровь не даст успокоения, твоя кровь годна только для мытья полов. Ты трус.
Я бросил стены. Диалог всегда хорош в фильме. Не затянуть бы. Потом вспомнил что спасаю собственную жизнь и решил одновременно говорить и ощупывать стены. Удивился, как думаю о собственной жизни,  будто в кино смотрю.
-Как они сюда заходят? Говори или буду бить.
-И бей!
Старика бить. Я плюнул, не очень метко, со злости ударил кулаком в стену и вдруг вывалился куда-то. Огляделся. Коридор. Тот же коридор без дверей. Я разогнался в стену и снова оказался в камере.
-Ты как что?
-Обыкновенно! Я понял! Ты считаешь стены стенами и она для тебя стены! А я не счи-таю и свободно прохожу! Прощай!
-Тебе не уйти!
-Мне убежать!
Я уже нёсся по коридору. И меня не пугали стены вокруг. Они непроходимы лишь для жертв. А я живчик, не живец, а живчик! Впереди послышались голоса и я с разбега нырнул в стену. Оказался в маленькой пыльной комнатушке, уставленной стеллажами. Может комната была и большой, но стеллажи грудились и уменьшали её. Прекрасно, в таких местах хорошо думать о себе. Где-нибудь на горе, в степи, посреди океана нужно думать о человечестве, об иных проблемах общих и крупных. В таком уголке думается про себя. Идешь не в ширь, а в глубь. Я думал,  думал хоть мысли разбегались как та-раканы и путались как Сусанины Я разделил их на три этапа. Сначала понять что про-исходит, потом как к этому относиться и наконец споконвечное что делать. Уже на первом безнадежно забуксовал. Кино, сон, бред, то что называется реальностью? Не понять. То есть оно происходит и я воспринимаю это как раньше, но я знаю, что рань-ше такое происходить не могло. Ладно негр с автоматом, ладно кишкообразные кори-доры и полуголая блондинка, ещё многое ладно, но медведи. Медведи! Они никак не могли разговаривать раньше, а теперь говорят! И сквозь стены прохожу, такого тоже быть не может. Сон? Тоже нет. Больно, физически больно. В снах никогда не больно. Может быть неприятно, страшно, но только не больно. Бред исключен, потому что я здоров как бык, пил немного и хорошо закусывал. Оставалось кино. То есть я попал в кино, не на съёмку, а на показ. Интересно, концовка утверждена или у меня есть шанс? Не решив ничего,  я подошел к вопросу об отношении. Нерешаемом вопросе без четких определений, что происходит. Оказался круг по которому можно очень долго ходить. Когда много о чем-то думаешь, то кажется, что ходишь вокруг и вытаптываешь всё. Кусты непонятности отступают, но предмет мыслей, оставшись на виду, кажется усох-шим, чуть жалким. Когда рядом росли кусты, предмет, скрытый в их гуще, мог быть каким угодно, а теперь он как на ладони и совсем утратил свою таинственность.
Я ещё думал о вещах, совсем не относящихся к делу. Это со мной бывает. Встал и яростно закрутил головой, чтобы вытрясти ненужные мысли. Три шага разворот, три шага разворот, ходил. Решения не было. Одно уравнение с двумя неизвестными, даже с тремя. Чтобы решить нужно столько же уравнений, а здесь одно. И нужно решить. Опять математика. Её я не знал и применил хитрость: подставил вместо первых двух неизвестных произвольные цифры. Чтобы определить третье. Не важно что происходит и как к этому относиться, важно определить что делать. Это совсем недавно у меня появилось. Раньше я всегда отдавал предпочтение рассуждениям перед действиями. Семь раз отмерь,  один раз отрежь. Потом вдруг увидел, что очень часто рассуждения не что иное, как одежда. Для трусости, глупости, лени. И стал восхищаться людьми действия. Хороша собака нэ гавка, а кусае. Завидовал людям, у которых есть точные ответы на все вопросы. Ответы уже в крови этих людей. Когда их бьют, то люди дейст-вия не рассуждают о непротивлении, или о том, что нападавших пятеро и лучше уте-реться да бежать. Они дерутся и даже если проигрывают, то побеждают. Часто ведь по-беда уже в том, что не сдался, боролся, не развешивал на своих же ушах лапшу притор-ных рассуждений. Люди действия как горные реки, у них нет заболоченных частей. Бо-рись, люби, живи! Так виделся мне их девиз. Не загрузнуть в трясине мыслей, не дро-бить себя анализом, жить. Люди действия очень сильные люди, сильные духом. И цельные. Я очень мечтал о цельности, о едином взгляде на вещи. Не разброд, не ворох прутков, а веник, не пятерня, а кулак. Чувствовать сполна. Я так не мог.  Чтоб совсем. Не мог ненавидеть, не мог хотеть. Часть вроде ненавидит, часть за примирение, а части вообще всё равно. Три голоса вразброд и вместо громкого хора слабая какофония. И много рассуждений. О вреде ненависти и есть ли за что ненавидеть. Так и пьянствовал рассуждениями. А нужно не мудрствовать лукаво, просто жить, чувствовать и жить,  без лишних вопросов. Я так и пытался, но получалось слабо. Внутри меня не было от-ветов, одна неуверенность и общие рассуждения. Разделен был я во взглядах и только благодаря природной веселости как-то переносил свою расщепленность. Ги-ги, га-га и не так уж плохо и не особенно печально без действий.
     Сейчас смеяться особых поводов не было. Морда разбита, ухо надорвано, бок про-бит пулей. Плохие дела. Ничего не ясно, кроме того что мне плохо и может быть ещё хуже. Много путей, но выхода не видно. Хорошо бы остаться здесь и сидеть. В тишине, пыли и лёгком полумраке.  Но захочется есть, пить. Не высидишь здесь долго. Я пред-ставил, что предпринял бы на моём месте человек действия. Нужно попытаться быть таким. Пусть во мне нет ответов, буду поступать произвольно, по наитию. Наитие есть у каждого, просто рассуждающие его у себя испортили. Итак я решил быть человеком действия. Как после любого решения, стало легче. Уменьшилась неопределенность, очень тяжелая для человека. Решение шаг к порядку и свету. Поэтому я был рад. Те-перь не нужно терзаться что и как делать, нужно прислушиваться к себе. Первым делом услышал об оружии. Нужно вооружиться, чтобы было чем отбиваться в случае нападе-ния. Хоть бы дубинка или нож. Огляделся. Может на полках. Выдвинул ящик, один из многих в этой комнате. В ящике гора костей, человеческих. И бумажка с четырехзнач-ным номером. По лбу скользнула капелька пота, хоть было совсем не жарко. Раз по те-левизору, в репортаже о войне, я увидел обгорелый человеческий хребет и ужаснулся, Ещё несколько недель назад был человек, такой как я. О чем-то думал, на что-то рас-считывал, надеялся, обижался, жил. И вдруг обгорелый хребет. Какой-то леденящий ужас. И теперь вот... Гора костей. Тоже был человек Четырехзначный номер, значит их здесь может быть до десяти тысяч. Я вспомнил, что решил быть человеком действия. Выбрал самую большую кость. Наверно нога. Кость человека погибшего здесь, помо-жет мне спастись, выбраться отсюда. Закрыл ящик и вынырнул в коридор. Наитие мол-чало куда идти, налево или направо. Пошел налево. Во-первых звучит многозначитель-но. Во-вторых всегда отдавал предпочтение левым, так как правые это всегда консерва-торы, всегда кристаллические решетки Левые посвободней. Опять понесло в размыш-ления. Когда думаешь, то расслабляешься, не готов к действиям. Плохо. Всегда нужно быть сжато и пружиной. Я бежал и был готов. Собрался, напрягся. Пусть только встре-титься кто-нибудь. Я силен, в руках костяная дубинка, но это мелочи. Главное дух. Я видел несколько драк и редко когда дело решала сила. Кураж, отчаянность, шиза. Раз-ные названия, но суть одна. Чтобы победить нужно чувствовать себя победителем. Я чувствовал, почти чувствовал. Мне нужен был бой для подтверждения, но никого. Бе-жал, бежал и никого. Бесконечный коридор пуст. Походило на издевательство. Когда был не готов, то встречались и били, а сейчас нет никого. Будто прочитали мои мысли и злорадно смеются. Человеку действия нужны действия, без них он фикция. Да и не могу же я вечно бежать. Ладно бы как у Борхеса, в его шестигранных библиотечных шахтах. Там нужен только первый толчок. Прыгнул и лети в бесконечность пока не ис-чезнешь. Здесь нужно было бежать, делать шаг за шагом. Я запыхался, остановился. Сразу же испугался. Снова стало непонятно и выход исчез. Человек действия не помог. Или это испытание. Как же я забыл про испытания! Ведь быть человеком действия не-просто, будут преграды, это одна из них.  Нужно преодолеть и преодолею. Пусть в ко-ридоре никого нет. Буду рыскать через стены, пока не найду кого-нибудь. Найденыш расскажет мне как отсюда выбраться и я уйду. Домой, на зачет я уже опоздал. Лучший вариант, чтобы я нашел блондинку. Она расскажет мне всё и даже изъявит желание уй-ти со мной. Как говорится милости просим. Какие же у неё груди! Я вошел в стену. Груди пропали из моего сознания вместо них появились медведи. Оторвались от книг, удивленно смотрели на меня, я на них.
-Сдаваться пришел?
-Молодчик.
Я треснул одного, кажется философа, костью по голове. Он взвыл. Я бежать, они следом. Я радовался. Естественно не тому, что за мной гонятся два разъярённых медве-дя. Наитие принялось за дело! Я не думал, когда бил и когда побежал. Инстинкты! Во мне появились ответы! Но пока нужно было спасаться. К чему-то вспомнилось, что медведи бегают быстрее людей. Это подтверждалось приближающимся сопением. Вдруг зайцы. Тоже вспомнились. Убегают и прыгают резко в сторону. Преследователь проскакивает, заяц спасён. Прыжок, опять же влево. Стену прошел удачно, а на выходе столкнулся со столом. Сильно ударился, перелетел и покатился шипя от боли. Вскочил, вперед, большой зал, столы, стулья. Зайцы. В лёжку уходят после скидки. Прыгнул что есть силы в сторону, заполз под стол и притих. Одышка, пот градом, обо всем забылось когда послышались медвежьи шаги.
-. . . не будет.
-Не достоин. Жертва должна быть тиха и прекрасна. Как обложной дождик после засу-хи. Не ливень, с громом и молниями, а эдакое благолепие со смирением. Эй, выходи! 
-Всё равно найдем!
Могли и найти. У них же нюх, зверьё. Раньше мне медведи нравились вроде доб-рые, толстые, а на самом деле зверьё.
-Плохие времена.
-Да уж, хорошего мало. Мертвы мало того что убегают, хотя им это не полагается, так ещё и по голове бьют.
-Болит?
-Не очень. Хорошо что книжка под фуражкой была.
-Что за книжка? 
-«Диалектика мордобоя».
-Интересная?
-Да, но многое непонятно.
-Что главное?
-Оно то и непонятно.
-Что понял?
-Мордобой явление двойственное и сбалансированное. Битый не должен обижаться, потому что сила действия равна силе противодействия и бьющий получает ровно столько же. Это баланс. А двойственность в том, что больнее битому.
-Сам виноват, кто ж ему мешал самому бить?
-Про это тоже написано.
-Так это всякому известно. Зачем же это читать?
-Для самообразования.
-Это как?
-Полезно. Тебе скажут, что ты говно, ты и поверишь, а я сам из себя того же интелли-гента образую и смогу аргументировано доказать, что не говно.
      Они говорили и приближались, заглядывая под столы.
-Что с ним будет?
-Ну в жертву он уже не годится.
-Это понятно.
-В рацион тоже, мы такое дерьмо есть не станем. Просто убьют.
Я вскочил и побежал по столам. Медведи не ожидали этого, они слишком задума-лись, что вредно и для них. Пока кинулись вдогонку, я успел порядочно отбежать, но вдруг упёрся в дуло. Передо мной стоял Гриша и улыбался своей белозубой улыбкой. Припомнил, что человек действия, хотел огреть его костью, но упал. Гриша ударил сначала дулом в живот, затем прикладом по затылку. Тащили. Били. Очнулся от хлоп-ков по щеке. Мужичок передо мной, лет за сорок.
-Очнулись?
     Кивнул глазами, больше ничем двинуть не мог.
-Вы жертва?
-Нет.
-Тоже болезнь Боткина?
-Что?
-Вы болели желтухой?
-Нет.
-Значит СПИДом?
-Нет.
-Тогда почему вы здесь?
-Медведи.
-Я знаю, что медведи, но почему сюда?
-Не знаю.
-Странно, странно.
-Где мы?
-В камере пожизненного заключения.
-Вы приговорены к пожизненному?
-Да мне дана была такая милость.
-В смысле?
-В прямом. Я был помилован пожизненным заключением.
-Ничего себе милость! Кто ж такой милостивый?
-Зря ёрничаете молодой человек. Ваша поспешность в выводах указывает на ум неда-лёкий. Судите вы по форме, а не по содержанию, а значит глупы.
Я молчал. Я твердо знал, что пожизненное заключение это плохо. И если этот чело-век утверждал обратное, значит он сумасшедший. С такими нужно поосторожней.
-Что же вы заткнулись? Ехидничайте дальше.
-В чем ваша вина?
-Это провокация?
-Нет, мне просто интересно.
-Что ж, тогда отвечу. Моей вины нет, есть лишь достоинства и великая милость, благо-даря которым я здесь. Рассказать вам свою историю?
-Да, пожалуйста.
-Уж не думаете ли вы, что я навязываюсь!
-Упаси боже.
-Я уже двадцать три года здесь, хочется поговорить.
-Я слушаю.
-Тогда лучше присядьте, а то пол прохладный, ещё простудитесь.  Я сел, человек вздохнул.
-Вы сильно избиты, что говорит о вашем плохом поведении. Я очень удивлён, что вы попали сюда. Ну да речь не о вас. Когда я впервые вошел сюда, то был в гораздо луч-шем состоянии чем вы. Меня не били и даже не ругали. И хоть меня должны были убить, но не убили. Разобрались и поняли, что моей вины нет, что я был очень горд и с удовольствием, но увы. Они простили меня и отправили сюда. Так я остался жив.
-Но за что вас присудили к пожизненному?
-Вы неправильно говорите. На самом деле меня освободили от смерти
-Но ведь и заключение...
-Молодой человек, из двух бед я, благодаря своей кротости, заслужил меньшую. Разве это плохо?
-А за что вы получили сами беды?
-Не повезло, просто не повезло.
-В чем?
-Я попал сюда. Имеется в виду не камера, а этаж.
-Второй этаж?
-Да именно он.
-Вы тоже из института?
-Да, энский педагогический.
-Погодите, мы ведь в эльском политехническом. Или вас перевезли?
-Молодой человек, как же вы глупы и не образованы! Никуда меня не перевозили, по-тому что мы не в Энске и не в Эльске, а на втором этаже.
-Второй этаж нашего института!
-Глупец! Второй этаж не принадлежит какому-то учреждению, он раскинут повсюду.
-Зачем?
-А зачем существует Вселенная?
-Как вы попали сюда? Лифт?
-Нет. Спускался по лестнице вечером, вдруг погас свет. Нащупал дверь, зашел и ока-зался здесь.
-Негр притащил?
-Гриша, нет, он был тогда ещё маленьким. Я пришел сам. Мне объяснили мою судьбу и я, по глупости, всплакнул.
-Какую судьбу?
-Сказали что я жертва, что будут резать на гранитном брусе. Молодость,  я разрыдался, просил отпустить, сейчас даже стыдно вспоминать.
-Почему же стыдно? Разве это не нормально, бороться за свою жизнь?
-Да ненормально, в том смысле, что от судьбы не уйдешь. Мне сообщили мою участь, а я вместо смиренной, тихой радости стал роптать.
-Какая же радость, если смерть?
-Радость не в смерти, а в плавании по течению. Судьба умереть, значит умереть и не нужно беспокойств. Человек несчастен из-за неизвестности, "что будет", червь под та-ким названием точит его. Когда всё известно, наступает покой и тишина. Знаменитое блаженство познания.
-Не тягостно знать свою судьбу?
-Тягостно дуракам, которые ропщут. Умному отнюдь. Ты знаешь, что это судьба и от неё не уйти. Я быстро успокоился, мне объяснили детали,  и стал ждать смерти. Мне не хотелось умирать, но такова была моя судьба. Потом случилось чудо, тоже судьба, ко-торую я принял. Они узнали, что я болен желтухой, был болен. А им нужна только здо-ровая кровь. Моя не подходила. Меня ждала не величественная, прекрасно обставлен-ная и срежиссированная смерть на глыбе гранита, а банальный забой в темном угле. Но и это судьба. Люди радуются ей хорошей и проклинают плохую. Это не правильно. Как у природы нет плохой погоды, так и нет плохой судьбы. Пусть она кажется мерзкой и унизительной, но это судьба. И я не роптал. Я склонил голову и стал готовиться к смер-ти, гадкой смерти. Что ж, если я не гожусь в жертвы, разочаровал их, пусть конец мой будет печален. Я плакал, но не от злобы, а от кротости. Они увидели мою душевную чистоту и решили поощрить. В торжественной обстановке, играл оркестр, громкие ап-лодисменты, мне было объявлено о величайшей милости, ранее невиданной здесь. За беспримерное послушание и готовность к жертве, мне разрешили жить сколько я поже-лаю. Господи, прошло уже столько лет, а я до сих пор плачу, когда вспоминаю.
Он и вправду плакал. Рыдал прямо. Мне было очень неловко. Я стал зачем-то кряхтеть, показывая как всё болит. Через несколько минут слезы закончились и человек вытер лицо желтоватым платком.
-А кто эти они?
-Как, вы не знаете? Это Коллегия Судей второго этажа. Высшая власть, местные боги!
-Зачем им жертвы?
-Так боги же!
-Без этого не могут?
-Ну это им видней.
-А по какому праву?
-Что?
-По какому праву они хватают людей и творят свой суд?
    Человек отмахнулся от меня. Встал в противоположном углу.
-Вы хоть думаете что говорите?
-Но какое всё-таки право?
-Они боги!
-А я причем?
-Притом что ваш удел покорность, иначе будете строго наказаны.
-Но почему?
-Вопрос тоже бунт.
-По-моему они бандиты.
-Глупец, опомнитесь!
Человек вжался в угол и махал руками. Вспомнилась проказа с троекуровским мед-ведям. Также наверное отмахивались пьянехонькие гости. Хорошо, что этот мужичок явно не Дубровский.
-Помогите! Помогите!
-Чего кричите?
-Не подходи! Заразный!
-Я здоровый.
-Нет ты больной, больной, больной!
-Ага, сейчас укушу.
Тут человек так истошно заорал, что мне стало стыдно. Не думал,  что он испуга-ется. Но как я его не успокаивал, он не умолкал.
-Ладно не ори! Открою тебе секрет, стены здесь проходимые, можешь уйти.
-Дурак!
-Вот попробуй.
-Сам попробуй!
-Пожалуйста!
Я встал и поковылял к стене. Чуть разогнался и брякнулся о твердыню. Ещё по-пробовал и тот же результат.
-Ну что убедился!
-Почему? Другие стены я проходил! 
Человек почему-то победоносно глянул на меня.
-А чем я по-твоему занимался столько лет?
-Чем?
-Укреплением стен!
-Как это?
-Каждый день по несколько часов я думал, что стены крепкие, очень крепкие, скала, монолит, железобетон.
-Ну и что?
-Они потихоньку крепли и становились непроходимыми! Медленно, год за годом, пока не стали такими как я думал!
-Зачем?
-Чтобы не убежать! Я не совершенен. Я не полностью хозяин себе. Иногда случались порывы, мне хотелось бежать, казалось, что  жизнь проходит мимо меня. Я не был уве-рен, что всегда смогу победить в себе слабость, я усиливал для страховки стены.
-Почему не захотели бежать?
-Разве я преступник?
-Нет, но потому и не должны сидеть в тюрьме!
-Это судьба. Я неволен решать, что должен, а что нет. Это дело богов, а моё дело - ис-полнение.
-Вы хотите сидеть здесь до самой смерти?
-Да!
-Вы говорите так торжественно.
-Это и есть торжество. Торжество разума над нелепыми, слепыми чувствами! Я побе-дил в себе животное, разве это не великое деяние!
-Сколько лет вам было, когда вы попали сюда?
-Двадцать пять. Сейчас мне сорок восемь.
-Хорошо сохранились.
-Душевный покой очень ценное свойство.
-Неужели там, за пределами второго этажа, у вас ничего не осталось,  ничего такого о чем бы вы жалели?
-Совершенно ничего. Да и что там может остаться?
-Как что. Родители. друзья, любовь, наконец.
-У вас что-нибудь осталось?
-Да.
-И сильно вы о них печалитесь?
-Я тут недавно, но думаю, что буду сильно.
-Сомневаюсь. Я сам любил родителей, имел друзей, да и любовь была.  А потом и ни-чего, никакого сожаления. Как не было.
-А про них вы не подумали, что они чувствовали?
-Подумал. Друзья и девушка забыли месяцев через несколько. Родители плакали доль-ше, особенно мать, но два года, максимум три, избавили их от переживаний. Притом у меня есть брат и сестры. Человек канет в Лету быстро, как камень, упал в воду, не-сколько кругов разошлось и снова гладь. Конечно бывают люди глыбы, такие грохнут-ся и цунами прямо подымается, но опять же не надолго. Так что тут вы совершенно зря тревожитесь.
      Я молчал, возразить было нечего. Жизнь я знал мало, но из того, что знал, всё сви-детельствовало о быстром забывании. Жизнь - быстрая река, пока ты плывешь, ты есть, но стоит утонуть и память о тебе рассеивается быстрехонько. Разве мать когда всплак-нет.
-Молчите? Убедил я вас. Это мне ещё один плюс, что бунтаря перевоспитал.
-Зачем вам плюсы?
-В оплату того аванса, что дали мне судьи. Они даровали мне жизнь и я теперь должен доказывать, что не зря. Эта обязанность сильно помогала мне в борьбе с желанием, гнусным стремлением убежать. Я имел много времени и тратил его на размышления. Они привели меня к выводу, что человеку очень нужно быть обязанным. Должен, это надежная стена, ограждающая человека от моря животных страстей. Должен, это узда, заставляющая человека высоко держать голову, не падать, а возвышаться. Должен, вот объяснение почему человек существует и для чего. Слову «Должен» посвятил поэму и несколько элегий,  которые с удовольствием сейчас прочту.
-Погодите, я задам вам ещё несколько вопросов, а потом послушаю элегии.
-Что ж, задавайте.
-Если какое гнусное, больное и низкое существо, по злобности своей так и не поймет местные божественные установления, сможет ли оно бежать отсюда?
-Нет.
-Точно нет?
-Точней не бывает. На второй этаж есть только вход, выхода здесь нет поэтому бежать отсюда принципиально невозможно.
-Разве бывают входы без выхода?
-Конечно!
-Откуда вам это известно?
-Раз в году меня пускают на день в местную библиотеку. Книг там всего лишь шесть штук и я их смог досконально изучить. Одна из книг посвящена устройству этажа, дру-гая объясняет необходимость жертв. Видимо в былые времена местные обитатели были инфантильней и нуждались в подобных объяснениях.
-И как же устроен этаж?
-Ну так как вы человек недалёкий и образованный слабо, то я упрощу, чтобы было по-нятно. Второй этаж это иная реальность, со своими законами, чем-то похожими на на-ши, но в основном отличными. Эта иная реальность расположена параллельно нашей, на высоте трёх с половиной метров. Поэтому  она задевает обычно вторые этажи. Ранее обе реальности друг с другом никак не контактировали. Но некоторое время назад, ко-гда точно я сказать не могу, поскольку время здесь меняет свою скорость, допустим полсотни лет назад, эта реальность оказалась пол угрозой. Элемент идеального, совер-шенного здесь очень усилился, стал даже чрезмерным и это грозило катастрофой. Да, мой друг, не удивляйтесь, так уж устроен мир. Совершенство, к сожалению, не может существовать само, цветам нужен навоз, богам люди, духу материя. Без материального идеальное гибнет. Стремясь сохранить местную прекрасную реальность, боги объеди-нились в Коллегию Судей. Были пробурены скважины, попавшие в нашу реальность. Так как у нас, точнее у вас, материя существенно преобладает, то она направилась сюда в виде отдельных людей таких как вы или я. Именно люди поступают сюда потому, что они материя соединенная с духом. Скажем животные уже сюда не подходят, разве что летающие свиньи.  Также не подходят испорченные люди. Будь-то бунтари, старики, переболевшие желтухой.
-Но зачем убивать?
-Вы очень не сдержаны! Не перебивайте меня! Убийство в данном случае суровая не-обходимость. Второму этажу для поддержания нормального баланса духа и материи нужно около сорока человек в месяц, это при среднем течении времени. Представляете что было бы если их оставляли? 3а несколько лет набралась бы целая толпа, они стали бы плодиться и скоро камня на камне не оставили бы от совершенства. Материи только дай, она мигом захлестнет всё.
-А почему местная материя не может развиваться?
-Потому что она подверглась большому влиянию идеального и стала слишком пре-красна. Всё прекрасное близко к порядку, абсолюту, к смерти. Вы должны были заме-тить, что красивое, очень красивое, плохо воспроизводит себя. Красивые женщины ма-ло рожают, может благодаря этому они и красивы. Воспроизведение удел низших. Сам процесс воспроизведения низок и мерзок. Недаром половые акты совершаются в тем-ноте, это помогает скрыть гадливость происходящего. Недаром природа вынуждена была сделать половое удовольствие одним из самых сильных, только бы заставить че-ловека заниматься этим, превозмогать всё лучшее в себе и подчиняться мерзкому и чувственному. Люди, поднявшиеся духовно, освободились от низких инстинктов и на-ходят истинное удовольствие в занятиях прекрасных, оставив пот и слизь грязи. Имен-но грязь крепка, плодовита, умеет приспосабливаться. Местная грязь столь стерилизо-вана идеальным, что не почти не способна к размножению. Поэтому приходится заим-ствовать грязь извне. Но если эту грязь просто оставить, она быстро расплодится, так как почти не задета прекрасным. Выходит, что из огня да в полымя. Поэтому грязь убивают, точнее очищают, лишают её хаоса, беспорядка, никчемных терзаний, в общем жизни, той мерзкой основы, на которой вынуждено стоять прекрасное. Но как же про-исходит очистка! Огромный зал, торжественная музыка, хоры, поющие арии. Глыба гранита, холодного и величественного. На верху жертва, смирившаяся и возрадовав-шаяся. Нож, блеском своим напоминающий луч солнца. Ручейки крови, скользящие по глыбе. Сделать из этих ручейков картину целое искусство. Существует лишь несколько мастеров, способных на шедевр. Когда красные нити создают удивительнейшее зрели-ще. Пусть на миг, но сколь же сильно прекрасное в этот миг, миг стоящий столетий, миг торжества духа. Мимолетное виденье. Я трепещу, когда представляю себе очище-ния. Я очень мечтаю хоть раз увидеть церемонию! Ведь как ни прекрасно она описана в книгах, слово ничто перед настоящим. Боже, я опять плачу. Не могу не плакать. Пото-му что такой концентрации прекрасного нет нигде. Прекрасная смерть спасающая пре-красный дух.  Прекрасная картина созданная мастером на миг. Порядок ради порядка Господи, как хорошо! Почему ваше лицо не просветлело?
-Я ещё сильно в материи. Но ничего, это скоро пройдет, не обращайте внимания. Ска-жите, а почему так мало книг в здешней библиотеке?
-Зачем больше? Это там, в материи, нужны груды книг чтобы описать всё. Явления ду-ха куда менее многочисленны, чем порождения материи, ведь берут они не количест-вом, а качеством. Для их описания хватит и тех книг.
-Вы думаете в библиотеке были все здешние книги?
-Уверен.
-А была среди них «Диалектика мордобоя»?
-Ну что вы! Мы ведь находимся в прекрасной реальности, как могут здесь появится книги подобного рода? Это исключено.
-А что вы говорили о скоростях времени?
-О это интересная тема. Для здешних обитателей время такое же как и у нас, за тем лишь исключением, что скорость его изменяется в пределах от трети до восьми пятых. То есть существует некая скорость времени, константа. Путем многолетних наблюде-ний выявлено, что фактическая скорость времени не становится меньше трети и боль-ше восьми пятых от константы. Существуют специальные приборы, определяющие скорость времени, абсолютного времени. Но все это важно лишь для здешних. Для нас, существ из другой реальности всё иначе. Скорость нашего времени зависит от скорости нашего движения. По моим расчетам, а я ведь готовился стать учителем математики, так вот нам нужно двигаться со скоростью примерно четыре километра в час, чтобы находится в привычном времени. Если вы будете передвигаться со скоростью восемь километров, время для вас будет идти вдвое быстрее. За час бега вы проживете два ча-са. Если бы здесь были автомобили, то едя целый год со скоростью сто километров в час, вы бы состарились на двадцать пять лет, хотя не исключено, что и машина бы раз-валилась. Впрочем я не знаю наверняка, как действует здесь время на неживые объекты из другой реальности.
-А если стоять?
-О,  вы не так уж безнадежны, искры разума появляются в ваших рассуждениях, что очень радует. Это свидетельство воздействия на вас здешнего прекрасного мира. Мо-жет вы станете через год другим, умным человеком.
-Так что будет если стоять?
-Вы будете жить вечно. Время остановится для вас. А если будете идти по 23 километ-ра в день один год, то постареете лишь на квартал!
-Интересно.
-Когда я открыл это, то практически перестал двигаться в горизонтальном направле-нии. Прыгать, приседать, наклонятся, чтобы размяться только не шагать. Я намерен жить как можно дольше. Миллионы лет. Ведь единственная моя трата времени, это хо-ждение в библиотеку, но иду я туда очень медленно и потери невелики. Кстати прихо-дится жертвовать своим любопытством. Хочется почитать подольше, но пока дойдешь, пока обратно, половина дня проходит, а день то один в году. Но я думаю, что вечность важнее любопытства. Бессмертие, почти бессмертие. Естественно, предварительно я уведомил Коллегию Судей и только после получения разрешения стал обеспечивать себе длительную жизнь.  Если сами надумаете, то непременно спросите разрешения, чтобы не выглядеть бунтарем.
-Хорошо спрошу. Я видел одного судью и он был похож на человека,  совсем не пре-красного.
-В этом нет ничего удивительного. Здешние боги надевают понятные нам оболочки. Притом вы новичок, к прекрасному не привыкли и явись боги во всём своем совершен-стве, вы бы ничего не поняли. Прекрасное нужно научиться понимать. Мне в первое время тоже казалось, будто не всё здесь хорошо, но мне объяснили что я не прав, что всё прекрасно. Главное верить богам, они власть и они плохого не скажут.
-А остальные обитатели, они кто? Боги или стерилизованная материя?
-Смотря кто.
-Например негр,  Гриша, в крови весь с автоматом. 
-Кто, Гриша? Тут вы молодой человек что-то путаете. Никогда он не ходит с оружием в руках и одет всегда красиво и чисто, он очень набожен и большой поклонник прекрас-ного.
-Но я сам видел!
-Не знаю, не знаю, глупость вы видели.
-Хорошо, а полуголая блондинка, груди у неё такие красивые, она кто.
-Молодей человек, не привносите свои эротические грёзы в прекрасное. Я понимаю, вы молоды и всюду вам чудятся голые женщины, но ненужно принимать их всерьез. В вас очень сильно животное, боритесь с ним, побеждайте его.
-Но окровавленный негр прострелил мне бок, а голая блондинка делала мне перевязку, порезала новую рубашку, сами посмотрите!
-Всему этому я нахожу лишь одно объяснение. Здешняя реальность слишком чувстви-тельна к мыслям, склонна даже к их реализации.
-Враньё. Я думал её, точнее с ней, а ничего не вышло.
-Значит к частичной реализации. Видимо из кинофильмов у вас в мозгу сформирова-лись общие типы воина и женщины. Эти типы преобразовались в людей. Поэтому вы и видели окровавленного Гришу и голую женщину. Виденное вами подтверждает ваш невысокий интеллект, даже откровенную тупость. Воин в вашем представлении не пре-красный рыцарь, учтивый, благородный, преданный сюзерену, а какой-то окровавлен-ный человек с автоматом. И женская красота для вас не в волнующем море кудрей, не в голосе, не в глазах, не в осанке, а в раздетости. Вы настолько примитивны, что женская красота приемлема для вас только в отвратительно вульгарном виде, настоящий ди-карь. Впрочем это обычное явление для ничтожеств. Я видел всё совершенно иначе.
Он задел меня. Я не считал себя умным, но и не тупой. Я ненавидел, когда меня на-зывали дураком. Да ещё и сумасшедший. Нужно было ответить, чем-то задеть его. И не мордобоем, а языком.
-Ладно я тупой, а ты насрал на свою любовь, что гораздо хуже!
-Глупец и грубиян. Два на подряд звучит плохо. Также не забывай,  что ты находишься в прекрасной реальности и должен обходиться без ругательств. Это по форме, теперь по сути твоих слов. С любовью моей ничего не сталось, просто ты, как все полуживот-ные, понимаешь под любовью мелкую и грязную страстишку к женщине, даже не к женщине, а к бабе, к голой, потной, грудасто-жопастой самке! Вожделение её, мерзких облизываний и трений, вот что ты понимаешь под любовью! Но моя любовь неровня этой. Моя любовь выше и чище, моя любовь это любовь к прекрасному, любовь к идеа-лу, духу, богам! А вы тут со своей похотью!
Я смеялся. Я унюхал фальшь. Может я не ахти какой умник, но враньё чувствую. Он врал. Вдохновенно, может даже слегка верил сам, но врал. Я представил как он смиренно дрочит в уголке и шепчет о прекрасном. Я проникся к нему некоторой снис-ходительностью. К слабым легко быть снисходительным. Я не попытался снова ужа-лить его. Спросил вежливо и с улыбкой.
-А как же вы, здоровый мужчина, столько лет обходились без женщины
То есть конечно ужалил, но деликатно, облегченно. Человек почему то очень высо-комерно посмотрел на меня. Усмехнулся, скривил губы.
-Ну вы конечно без женщин не можете обойтись.
-Не могу.
-По пять раз на день.
-Ну это преувеличение.
-Боже мой, вы так горделиво улыбаетесь, будто совершили подвиг. А ведь вы раб, раб своего тела. Какая-то железа вплескивает в вас гормоны и вы беситесь от желания. Ва-ми командует железа, маленький кусочек слизкой материи. Не позорно ли?
-Что командует вами?
-Разум!
-Мозг?
-Да.
-Чуть больший кусок слизкой серой материи, только и всего.
-Вы глупец!
-А вы видимо импотент. Неужели у вас ни разу не вставало за эти годы?
-Темнота! Да будет вам известно, у всех пришельцев из иных реальностей здесь унич-тожаются все центры управления кроме мозга. Мне не нужно есть, не нужно пить и не нужно женщин. Ненужные железы удалены, нужные вживлены и я теперь свободен, я выше всего.
-Это что кастрировали?
-Можно сказать и так, но на гормональном уровне.
-Еда, что-то я не понял?
-Единственная нужная пища, это пища духовная и духовное же питие.
-И духовные женщины?
-Духовное прекрасное.
-Вы знаете, а у меня пока всё нормально. Вспоминаю блондинку и чувствую, что всё нормально.
-Что всё ненормально. К сожалению процесс полового освобождения происходит го-раздо трудней, чем пищевого. Здесь необходимо вмешательство извне и вы получите помощь, хотя не заслуживаете её. К сожалению здешние законы слишком гуманны.
-Меня кастрируют?
-Обязательно.
-А еда мне просто уже не нужна?
-Только размышления, причем исключительно благочестивые. Нехорошие размышле-ния засоряют мозг и ведут к целому ряду болезней. Чтобы жить долго, нужно думать дозволенные мысли и правильно думать, почаще заниматься умственной зарядкой, вроде разгадывания кроссвордов и шарад. При таких условиях мозг ваш надолго сохра-нится в прекрасном состоянии. Кстати мне пора делать зарядку, прервем нашу беседу на некоторое время.
Я был за. Я очень много узнал и нужно было собраться с мыслями.  Конечно мужик врал или не знал многого. Хотя бы и про «Диалектику мордобоя». Значит и в остальном могли быть ошибки. Может и есть выход. Иначе кастрируют или ящик с четырехзнач-ным номером и дорогая не узнает. Если не выберусь, то в любом случае не узнает.
Много мыслей прибегало в голову и убегало. Я узнал много, но это ничем не по-могло. Всё было путано и непонятно. Туман или болото. Туман над болотом. Вспомнил о человеке действия. Ему нужна абсолютная опора, не зависимая ни от чего. Земля под ногами, на которую можно опереться. У меня должна быть такая же земля. Выжить? Для этого нужно стать кастратом, что не могло радовать в двадцать лет. Как же так. У нас дома есть ещё дела. Не надо. Быть свободным? Это вроде бы подходило. Чтобы ни-кто не командовал мной. Там командовали и здесь то же. Но там было известно, что я пугливый, слабовольный тип, никто, неудачник, стерплю всё. А здесь я буду свобод-ным человеком действия. Подыму голову и не позволю собой помыкать. Почувствовал радость за себя, знал, что не надолго. Встанет какая-то преграда и снова потеряю уве-ренность, заскольжу, как корова на льду. Но ничего лучшего не было. Значит буду бо-роться за свободу, хоть не сильно она мне и нужна, привык к стойлу. Будет борьба ради борьбы. Я где-то читал об этом. И это хорошо, бороться ради борьбы, не становиться на колени. Зачем? Не знаю, но так надо. Я же теперь человек действия и живу не вопроса-ми, а ответами, слушаюсь наития. Не становиться на колени и баста. Лихо. И необычно себя этаким орлом чувствовать, аж голова закружилась. Я ещё думал кое о чем. Не-сколько раз, совершенно неожиданно всплывала из глубины памяти блондинка и очень тревожила. Тоже стимул сильный, чтоб под нож не идти.
Мужик чертил что-то на листе бумаги, шептал и улыбался. Наконец довольный вздохнул, отложил карандаш в сторону.
-Необычайную свежесть испытываешь после таких упражнений. Мозг ведь нуждается в постоянных тренировках куда больше, чем мышцы, потому что мозг правитель, а мышцы ничтожные исполнители. Ну да ладно. Теперь я хочу о вас разузнать. О себе я рассказал честно и подробно,  настал ваш черед.
-Давайте лучше элегии.
-Э нет, не увиливайте.
-Я не знаю, что рассказывать.
-Я вас спрошу. Начнем с главного. Вы были на суде?
-Да.
-К чему вас приговорили?
-К смерти.
-Вы жертва! Вам дано будет изведать прекраснейшее! Смерть на граните, кровавые ру-чейки! Счастливец!
-Нет жертвой я быть не достоин, я бунтовал.
-Фу, ничего другого я от вас и не ожидал. Все дураки склонны к бунту, повиновение удел мудрых. Вместо величия прекрасного мига, вы, своим непотребством, добились жалкой смерти в грязных подвалах. Вас скормят медведям.
-Нет, они сказали, что не будут есть такое говно.
-Тогда пойдете на освещение, хотя уверен, что чада с вас будет больше, чем света. Я только не пойму, почему вас поместили сюда? Эта камера всегда отличалась смирени-ем и благонадежностью.
-Наверное потому, что здесь единственные стены, которые я не могу пройти.
-Вот видите! Это ещё один плюс мне и плюс немалый! Я отдаю долги!
-Вы поясните мне одну вещь?
-Если это не пойдет во вред прекрасной реальности.
-Разве для неё может быть вред?
-Не знаю, но ваш извращенный ум способен на всякое.
-За что меня судили? Судят ведь за преступление законов, что я приступил, что я на-рушил?
-Как же вы ограничены! Вы судите обо всём со своей колокольни и меряете неправиль-ной меркой. Даже там, в прошлой реальности, судили часто не за что и не тех, вам это прекрасно известно. В здешней реальности такого безобразия нет. Здесь судят не за на-рушение законов, а по закону. Вы ничего не нарушили, но закон гласит, что вы должны быть судимы и вы судимы. Потому что вы животное, материя, грязь и согласно закону, вы должны быть пожертвована ради идеала. Чтобы вам было понятно выражусь так: вы нарушили закон родившись грязью и за это несете наказание. Юридически это неверно, но наглядно. Будь вы умнее и прояви смирение, наказание ваше превратилось бы в ве-личайшее торжество на глыбе гранита. Торжество прекрасного, а так. . . о, это кажется за вами.
Стены завизжали и открылись. Медведи, в форме, улыбаются.
-Прощайте тупица. Вы ничтожное животное, но мне вас слегка жаль, хотя я безусловно поддерживаю все действия Совета Судей.
-Пошли бегун.
    Я был уверен, что медведи испытывают тоже, что и мужики, если ударить по матне. Саданул одного, пронырнул под лапами второго и побежал от страшного воя, сотря-сающего воздух. Я был прав - больно. И я знал, что если догонят, то убьют. Бежал. Сра-зу же свернул с коридора и понесся пустыми комнатами, сквозь мягкие, похожие на густой кисель стены. Прыгал в стороны, путал следы, чтобы сбить преследователей с толку. Я уже почти уверился в спасении, хоть временном, но вдруг заговорил скрипу-чий и громкий голос. Он несся всюду и говорил где я.
-Беглец в комнате 3479027. Беглец в коридоре 38710947. Он в зале 95803452.
    И со всех сторон нарастал топот. Что-то гремело, опрокидывали мебель, неясный гуд многих голосов, вылившийся в стройное скандирование: "Позор! Позор! Позор!". Вдруг завизжали точильные круги, чирк, чирк, чирк, точатся ножи! Свет погас и в тем-ноте стали видны огненные круги и их отблески на острых ножах, тянущиеся костля-вые руки.
-Позор, позор! - синим неоном по черному потолку, что-то обвило ноги. "Убить!  Разо-рвать! Точите ножи"". Смерть. А мне было не страшно. Я видимо и вправду тупой, по-тому что впечатления доходят ко мне через время.  Минут через десять я бы испугался, а пока смотрел и удивлялся творящемуся вокруг. Ещё подпрыгивал чтобы какие-то студенистые плети не успели спутать мне ноги. Вокруг гром и молнии, огненные слова,  диски и ножи, крики, топот, уродливые тени. Вдруг всё исчезло. Включился свет. Ни-чего не было, обыкновенная комната. Я пожал плечами. С потолка упала сеть. Пробо-вал выпутаться, но безуспешно. Пришли медведи Другие, в белых поварских нарядах.
-Не дергайся,  все равно не выпутаешься.
-А крепкий парень, отбивной с него не получилось.
-Да, молодец.
-Какой отбивной?
-Духовной.
-Нашему боссу это любимое кушанье.
-Как это?
Они уже несли меня куда-то на своих покатых шерстяных плечах.
-Да так. Ему же пищу духовную подавай. А он старичок уже, да ты его видел, одногла-зый он, зубки слабые и редкие, крепкий дух не прожуют, а глотнут не жеванным, так потом желудком будут мучаться.
-Вот и ломаем мы головы, дух дробим, мельчим, отбиваем, потом специями посыпим и кушать подано.
-Так что у меня дух крепкий?
-Выходит так.
От гордости я аж закашлялся.
-Сейчас такое редко бывает, дух в основном готовый к употреблению,  мякенький, хоть на хлебушек мажь и со специями часто.
-Что за специи?
-Разные. Любимые - смирение, покорность, терпение, жополижество,  иногда особен-ное что-то.
-А где вы их берете, специи эти?
-Если в человеке их нет, то взращиваем в нем.
-Только в жертвах?
-Во всех. Про жертв это тебе наплели специально. Боссу плевать жертва ты или бун-тарь, лишь бы дух помягче.
-Так у меня же твердый!
-Ничего, сейчас пропустим тебя сквозь душевную мясорубку и будет фаршик, котлет наделаем. 
-Но-но, не дергайся.
-Это не больно.
-Неприятно только.
-Что будете со мной делать?
-Сейчас увидишь.
Я стал вырываться, но я был спелёнат в крепкую сеть да вдобавок четыре сильные когтистые лапы.
-Я вам сломаю вашу духорубку! У меня дух каменный!
-Так все говорят.
-Ты когда-нибудь мясо крутил на котлеты? Вспомни, хоть раз ломалась мясорубка?
-Дрожит от страха.
-Что будет со мной после?
-В работники пойдешь. С таких выходят очень услужливые и преданные рабы.
-А как же прекрасное?
-Это тебе дурак из камеры наплел?
-Наша гордость. За два месяца не душу сделали, а заглядение, сами бы ели да денег нет. И врет складно и по специям порядок.
-Да тот тип наша гордость.
-А блондинка, она кто?
-Из душегубки. Некоторых, охочих очень до баб, помогает готовить.
-Меня тоже?
-Ты то причем? Ты тефтель. Другой бы вскочил, завалил её и вперед да с песнями, а ты ладошкой водил, как  малолетний.
-И есть малолетний. Смотрел я его дело. Три действительных половых акта и 1745 меч-таемых, это же позор.
-Неправда! Пять было, а не три!
-Нет три. Когда на природу ездили вы, так ты сильно пьян был и не помнишь точно. Потом тебе сказали. Но нас такое не устраивает.
-Да я же лечился! От неё ведь подцепил!
-Может, напишем ему пять?
-Ладно, напишем, какая разница, а он оказывается хвастун.
-Слабенькая специя.
-Чепуха.
Я молчал. Мне было стыдно за себя, очень. Мудак. Единственное, что я мог теперь сделать, это бороться с душегубкой, сломать её.
-Ну вот и пришли.
   Медведи положили меня на пол и стали открывать большой люк.
-Чем его приправим?
-Льстецом может?
-Ещё чинопочитания, а сверху свежайшей, зеленой честности, для красоты.
-Посолим, поперчим. И стаканчик холодной совести, когда комета прошла, с того года.
-Объедение. Шеф будет доволен. Проголодался небось у себя в подвале.
-Давай пока почистим сырьё.
-Давай.
Только бы сняли сеть, а там бы я им показал. Но они даже не дума ли этого делать, установили проектор, экран, на экране кино.
-Твои родители не хотели тебя, решили сделать аборт, но знакомый врач не вовремя заболел.
Парочка молодых людей, в их глазах злость и отчаяние, здание женской консуль-тации, больной врач. Искаженное лицо матери при родах, её крик. "Господи! Ну лезь уже, лезь!" Перемотка. Отец и мать, им уже за тридцать.
-Туповат он у нас, туповат.
-И в кого? А мямля каких свет не видывал.
-В третьем классе, а еле читает.
-И по арифметике слаб.
-Наказал бог.
-И ведь не хотели, да Виктор заболел.
-Ой, грехи наши тяжкие.
     Перемотка. Друзья мои.
-Он тупой. Пока раму соберет, а поезд ушел.
-Тупой и злой.
-Тупые все злые.   
    Она с подругами.
-Даже целоваться толком не умеет. И слабак.
-А строит из себя мужчинку.
-Дурак.
Экран потух.
А я ведь и вправду тупой. И целоваться не умею. Казалось сердце лопнет от обиды.
-Потрогай, не размягчился?
-Сейчас.
Я сжал зубы до скрежета. Я ведь тупой, что не услышу, ничего на меня не действу-ет. Умный бы расстроился, а я тупой. Ничего не больно, курица довольна. Медведи на-сторожено глядели на меня.
-Ты чего? А ну размягчайся!
-Не строй из себя героя, всё равно капцы.
-Дух съедят и останется одна оболочка.
-Не выкрутишься.
-Будь мужчиной.
-Хотя бы перед смертью.
-Хер вам!
Я заорал изо всех сил. Я вспомнил про сеточку. Мясорубка действительно никогда не ломалась, но если мясо с жилами и пленками, то быстро забивалась сеточка и при-ходилось разбирать мясорубку, чистить Я забью им сеточку. Я им устрою!
-Хер вам!
Я скользил по металлическому желобу и смеялся, матерился, выл. Я не сдался! Я никто и ничто, но я не сдался, я остановлю машину хоть ненадолго! Забью сеточки!
-Хер вам!
Где-то на самом донышке души, так и несбывшаяся надежда, что  проснусь.
-Хер вам!
И хорошо, что не проснулся, там бы я размяк и съели бы. Боль и следом черная тишина.


                Рукопись найдена в Сарагосе/Испания/ 13.07.99