СУББОТА
День прошел, и до вторника можно не плакать. Солнце в лужу упало – не плакать, не ждать, не просить. Карусели вернулись – день качается собственной тенью. Рассвет загнан в сумерки, тяжко дышит, повесил язык. Звезды дуют на лапы, но только представить: за сотни километров лица не увидать. Лицом к лицу с туманом – будет август. Но прежде… Прежде вторник, карусель, глотать тревогу, взгляды, и касанья чужой судьбы стряхнуть и сделать вид, что ничего не происходит. Поверить в ночь, дела, стихи, асфальт – и этот город в руку ляжет яблоком лукавым. Но только бы скорей…
Во вторник будут письма и газеты.
ХОККУ
Имя
На груди отогрею и выброшу.
Еще теплым.
КНИГИ
И песни, и мысли, и игры с огнем, и танцы на лезвии бритвы – когда-то отстанут, как грязь от подошв и лягут на верхнюю полку. И лица, и губы, и запах волос, глаза, говорящие прежде – сольются с другими, как капли дождя и встанут рядами на плац. И медленно, нехотя, по одному усядутся в старый трамвай. Уедут, растратятся, сгинут, уйдут – не вспомнятся, разобьются.
А лет через двадцать он подрастет, тот мальчик у мамы на ручках. Дотянется до верхней полки и выпустит мысли, и вещие сны, и игры на лезвии бритвы. И лица, и губы, и запах волос расскажут глазам свои сказки.
Потом полетят… Упадут с верхней полки, раскрывшись на нашей странице – и песни, и мысли, и…
ПОКИНУТЬ
Покинуть этот город, тот, который… Покинуть город, тот, что сладкой ватой обкладывает сердце и солнце топит в чистых облаках. Покинуть город, ноги в руки – запад не оставит без вниманья: огни ночных проспектов, люди, струны… И глубже, шире – ясность обрести, плутать среди портретов, луж и чашек кофе, бег трусцой, порвались тапки и стихи забылись, стружки, сливки, сладкая поверхность, и можно поскользнуться… Покинуть город, тот, безлунный и беззвездный, без саксофона джазом привечает, встает дугой и повисает дымом. Бежать. И там – там снова радио, в две смены, лица, радость и дворы. И солнце, солнце в луже, на гардине, под кроватью, и выверенным жестом лучи от сердца вату уберут, в глаза проникнут и останутся ожогом, что лечит город тот, который…