Ислам и современность

Функции ислама
Мнения богословов об исламе в прошлом, настоящем и будущем однозначны: ислам — величайшее благо для человечества, ниспослание Всевышним; только с ислама начинается подлинная история народов Востока, познавших “истинную религию”; под ее эгидой они вышли на просторы цивилизованного развития и, несмотря на различные препятствия, успешно продвигаются в своих социально-экономических и духовно-культурных программах. Что же касается перспектив ислама, то они неограниченны. Никакие успехи науки или радикальные сдвиги в жизни мирового сообщества не поколеблют вероучения и авторитета ислама. Развиваясь в своем содержании и развертываясь в пространстве, ислам завоевывает симпатии все большей и большей части землян, убеждающихся в его преимуществах перед другими религиозными культами. Это обеспечит исламу в конечном счете мировое господство как религии.1
Взгляды ученых-исламоведов существенно расходятся с этими мнениями.2
Предвижу вопрос со стороны богословов и верующих: “Разве можно человеку тщиться оценивать то, что ниспослано Аллахом для руководства? Ислам нельзя подвергать каким-то анализам и оценкам, его следует воспринимать как дар свыше, а потому священный и неприкасаемый...”
Извините, но наука все-таки вправе оценивать все, что существует и тем более то, что служит человеку в качестве его духовного руководства. В этом состоит гуманная сущность науки и ее право на оценку любых духовно-мировоззренческих систем,  функционирующих в обществе. В том числе и ислама.
Другое дело — выбор критерия и тон самого подхода к оценке ислама-объекта. Мы договорились, что тон всегда будет только доброжелательный. Что же касается критерия, то он совпадает с основными функциями, посредством которых мы четче определим значение ислама и его места в современном мире.
Итак, имеются ли какие-то критерии, позволяющие выяснить основные параметры ислама как социально-духовного феномена и дать ему научно-объективную оценку?
На мой взгляд, такими критериями могут стать функции, которые выполняет ислам в обществе и его фактическая практика, а не декларируемые богословские положения и догмы. Выделим лишь небольшой ряд таких функций ислама.
1. Коммуникативно-интегративная
Верно, что под флагом ислама в VII-VIII вв. шел процесс объединения многих стран и народов, завершившийся созданием огромного по территории государства-халифата. Но от этого, однако, предшествующая история народов, втянутых в границы “дар-уль-ислама” (чертогов ислама), не могла быть перечеркнутой и получила лишь свое продолжение в новых формах как история “мусульманских  народов”.
Стало ли это для них “величайшим благом”?
Однозначно на этот вопрос ответить нельзя. Неизвестно, каким руслом пошла бы история многих народов, оказавшихся под властью халифата, но исторически тяготевших к странам Присредиземноморья и сами стоявшие на высоком уровне культурного развития, — Персия, Месопотамия, Сирия, Египет и другие. Неоспоримый факт, что именно культура этих народов оказала решающее влияние на развитие духовных ценностей стран, вошедших в границы мусульманского мира. Но, объединив большое число стран и народов в одно государство, пусть даже и эфемерное, идея веры в единого бога Аллаха сыграла большое историческое значение: разрозненные и постоянно воевавшие друг с другом народы оказались “братьями по вере”. Прекратились или умерились былые столкновения между ними, усилились экономические взаимоотношения и культурные связи. Это вызвало общий подъем производительных сил и на их основе стимулировало развитие материальной и духовной культуры народов исламского мира.
Родо-племенная структура народов Востока, господствовавшая во времена распространения ислама, объективно была разгораживающим фактором не только между неродственными племенами, но и внутри самих этих племен. Внедрение же веры в одного бога, Аллаха, явилось важным духовным средством, сближавшим родо-племенной этнос и способствовавшим образованию прогрессивной исторической общности — народа. При этом под эгидой исповедания единого бога скорее протекал процесс сглаживания различий между «своими» и «чужаками», умеряя столкновения родо-племенных объединений. Так, уже в первой половине ХIХ века русский путешественник П.П. Семенов был очевидцем последствий битвы между двумя киргизскими племенами в Иссык-кульской котловине.1 Киргизский этнос, расселявшийся по огромной горно-долинной территории, не имел административно-экономических центров. Власть находилась в руках родо-племенной верхушки — манапов. В религиозном отношении киргизы были политеистами с очень слабыми начатками влияния ислама.2 Однако по мере консолидации киргизов в единую этническую общность, народ, шел процесс активизации ислама, который сближал киргизов со своими соседями — узбеками, таджиками, уйгурами и другими, которые ранее воспринимались «чужаками».
То же можно сказать о других этносах, консолидировавшихся под эгидой веры в Аллаха в дружественные народы. Волжско-камские булгары объединились в татарскую общность из четырех племенных групп. Башкиры имели 46 племенных и 128 родовых этнонимов. Народы Северного Кавказа состояли из многих сотен племен, родов и родовых групп. Казахи, узбеки, туркмены и другие, принявшие ислам, теснее соединились не только между собой, но и с другими народами, вошедшими в содружество мусульманского мира.
Именно в период наиболее интенсивной интеграции народов под эгидой веры в Аллаха шло бурное развитие научных знаний, философии, культуры.
И хотя само содержание научных знаний противоречило исламской догме, они уживались в русле единой “мусульманской культуры”. В ее оболочке с трудом и при больших препятствиях со стороны мусульманских ортодоксов создавались высочайшие научные и духовно-культурные ценности передовыми мыслителями своего времени. Мы с благодарностью называем имена Кинди, Рази, Фараби, Авиценны, Бируни, Хайама, Баджи, Туфейля, Рушда, Маари, Улугбека, Навои, Джами и многих-многих других.1
Обычно в популярной и богословской литературе их называют “мусульманскими” учеными и философами. Это верно лишь по форме, по принадлежности к культуре мусульманского мира. Фактически же их труды существенно расходятся с догмой ислама и едва ли безоговорочно могут относиться к сугубо мусульманской литературе, хотя и здесь объединительное начало ислама сыграло свою положительную роль: мыслители разных регионов мусульманского мира имели реальные условия для общения, обмена мыслями и трудами. Важнейшим средством их коммуникативности выступал “язык Корана”, арабский, и игравший второе значение после него — персидский язык. Эти же функции выполняли сложившиеся центры научных знаний (заметьте, не богословских, а научных!) и богатые библиотеки в Багдаде, Александрии, Хорезме, Бухаре и других городах.
И в современных условиях ислам сохраняет свою коммуникативно-интегрирующую функцию. По различным международным каналам, через мусульманские партии и организации осуществляется связь единоверцев. Активную роль в этом процессе играют многочисленные мусульманские издания, радиостанции, телевидение, форумы, конференции, делегации и т.д. Ежегодные и круглогодичные паломничества к святыням ислама в Аравию больших масс мусульман1 буквально со всего мира создают эффект чувства локтя единоверцев. То же достигается в результате паломничества шиитов к своим святыням в Кербелу, Кум и другим местам. Поистине огромные массы верующих разных национальностей посещают почитаемые священные места (мазары, азизы, кадам-жаи, тюрбэ) на всем мусульманском Востоке. В государствах Средней Азии, например, многие сотни таких мазаров местного и регионального значения, к которым стекаются узбеки, таджики, туркмены, казахи, киргизы, татары, башкиры, азербайджанцы и другие. Свидетельствую, что почитание мусульманских святынь, совместные молитвы и ночевки на мазарах, а также справляемые праздники и совершаемые ритуалы поклонения святыням сближают единоверцев, смягчают их отношения друг к другу, отодвигают в сторону исторически сложившуюся неприязнь между народами.
Какой оценке можно удостоить эту функцию ислама? По-видимому, в целом положительной. По большому счету неважно, под эгидой какой веры, в какого бога многие народы прекращают или умеряют вражду, консолидируясь и солидаризируясь между собой. Другое дело, если этот процесс суживается принципом разделения на “мусульманские” и “немусульманские” народы. А он, к сожалению, этот принцип, заложен в джихаде и отнюдь не канул в Лету, постоянно возбуждая неприязнь, а то и вражду к “чужакам”, в которые нередко угождают и конфронтирующие мусульмане.
Бессильны в своих стремлениях социально-клерикальные круги отгородиться от немусульманского мира. В новое время они идут на смягчение принципа джихада, на интерпретацию в виде конфессионального “духовного спора”. Тем не менее объективно любая коммуникативно-интегрирующая функция религии с ее принципами этно-теоцентризма противоречит интересам консолидации народов на основе равенства и братства, безотносительно к религиозной принадлежности.1
2. Иллюзорно-компенсаторная функция справедливо считается главной во всех религиях. Таковой ее следует признать и в исламе.
Действительно, давайте  рассудим: улучшили когда-нибудь грезы о райском блаженстве жизнь тех, кому она обещается Кораном, но кто лишен элементарных благ и обременен тяжелыми заботами о пище, жилище, одежде и прочем самом необходимом? Да, ответят многие, жизнь бедных слоев мусульман тяжела. Подневольный труд, лишения, прозябание на жизненных задворках оптимизма не прибавят. Но зато, молясь Аллаху и поверяя Ему свои чистые помыслы, мы как бы очищаемся ото всего дурного, каемся в прегрешениях, обогащаемся духовно и надеемся на все самое лучшее...
Но скажите, оттого, что молящийся грезит о счастье, он обретает его наяву? Нет, конечно, фактически все остается на своих местах, Выйдя из мечети или сойдя с молитвенного коврика, мусульманин снова возвращается к своим житейским заботам, ничуть не убавив их своими молитвами. Хотя, конечно, в иллюзиях он как бы освободился от жизненных тягот, возомнил себя самым счастливым и довольным всем, что “посылает бог”. Он не ропщет, не протестует, не выступает против порядков, обрекающих его на жалкое существование; он получил усладу в мечтах, засвидетельствовал свою преданность и покорность Аллаху. А что он может еще?  Возмущаться, требовать коренных социальных перестроек? Нет уж, увольте, всякая власть от бога и пусть он устраивает жизнь по своему усмотрению, а мы воспринимаем его милости с благодарностью и довольны тем, что написано нам на роду...
Такова иллюзорность, приводящая к идее фатальности и довольствованию малым. Все то, чего  лишен мусульманин  в реальной жизни, он как бы  компенсирует в своей фантазии. Но ему ведь очевидно, что фантазии отнюдь не улучшают реальное положение дела.   Тогда почему же иллюзорно-компенсаторный фактор обладает столь устойчивым свойством, ничуть не утрачивая своего влияния на внутренний мир мусульманина? Ответ мы находим в особенностях бытия и психике верующего.
3. Эмоционально-психологический фактор неизбывен в духовном мире любого человека. У верующего он приобретает своеобразное выражение, подчиненное культу сверхъестественных сил. В частности, мусульмане стараются по возможности чаще вспоминать Аллаха, изъявляя ему самые добрые чувства. Для этого существует целый набор кратких славословий,1  перебор косточек четок, символизирующих имена или качества (аль-асма аль-хусна) Аллаха с произнесением формулы “Хвала Аллаху” (Субхан Аллах)2, восклицаний “Ха, Аллах!” (О, Аллах!) и т.п.
Систематическая апелляция к Аллаху, Мухаммеду, ангелам, святым, а также чтение молитв, Корана, посещение мечетей, участие в религиозных праздниках и обрядах формирует устойчивый психологический стереотип верующего, главную особенность которого составляет предание себя богу,  мысленное подчинение своего существования “воле бога”. Рьяные приверженцы этой идеи стремятся всецело подчинить свою психику и поведение вере в Аллаха, резко ограничивая свое отношение к “мирскому” и заклиная его “грехом”. Из них выходят крайние фанатики и аскеты, не редкие уже и в наше время. Умеренные в своих религиозных чувствах составляют большинство мусульман. Разделяющие эти чувства спорадически, в силу традиционности и давления окружающей среды, свободны от устойчивых эмоций мусульманского культа, хотя, по ситуации, могут находиться под их влиянием.
Как видим, категории верующих во многом обусловливаются психологическим состоянием, определяемым средой — семейным воспитанием, бытовым укладом, прочностью традиций, мусульманским окружением, полученным образованием. Но очевиден тот факт, что все без исключения приверженцы ислама находят в его вере могучий психологический  фактор обширного диапазона. Если свести его к краткой характеристике, то он предстанет так:
l Нервно-психические перегрузки в результате жизненных коллизий требуют обязательной “разрядки”. Личность, не знающая иных выходов накопленной психической усталости (театра, литературы, спорта, светского общения, турпутешествий и т.д.), следует сложившейся традиции и апеллирует к хорошо известному способу отвлечься от жизненных передряг, сняв с себя духовный балласт обращением к Аллаху.
l Возвышенные помыслы о боге как бы “очищают душу”, снимают мирские заботы и вселяют надежды на лучшее будущее.
l Сколь бы деятельной и неутомимой ни была личность, она нуждается в духовном покое, отдохновении, и контакт с воображаемыми сверхъестественными силами создает верующему психологический эффект умиротворенности. Поэтому часто говорят: “Я нашел свою тихую гавань, и пусть душа моя не покидает ее. С верой жить легче.”.
l Даже самый закаленный в невзгодах утешает себя тем, что завтра будет  лучше. Надежда, говорят, покидает нас последней. И мусульманину синдром утешительства помогает не растеряться, обрести уверенность, успокоить себя тем, что “все идет так, как надо”. Пусть даже относящий себя к мусульманам и не верит в коранического Аллаха, но тяга к умиротворенности и утешению превыше идеи сверхъестественного, и потому многие  из просвещенных кругов обращаются к вере как своеобразной психотерапии.
l Известно, что в силу своей общественной сущности человек подчиняется чувству коллективизма, и поэтому верующая среда оказывает активное влияние на самих верующих, постоянно поддерживая их религиозность. (Кстати, неверующие, принадлежащие к данной этнорелигиозной среде, также волей-неволей разделяют некоторые идеи и традиции ислама). Это явление, известное в практике под названием суггести (лат.), выступает весьма активным психологическим фактором, подпитывающим мусульманскую веру среди различных категорий населения.
4. Регулятивно-контролирующая функция непосредственно связана с состоянием суггестии; мусульманская  община широко опирается на мнение верующих, подчиняя таким образом к исполнению предписаний ислама и контролю за их соблюдением. И хотя Коран провозглашает принцип добровольности в религии (“Нет принуждения в религии”. 2, 257), фактически мусульманская община всегда принуждала к исполнению предписаний ислама. Для этого в руках общины есть Шариат с его жесткими требованиями к нерадивым мусульманам. Традиция же выработала своеобразную форму контроля за действиями мусульман, которые бы согласовывались с учением Корана и требованиями Шариата, это — общественное мнение на местах (в селениях, кварталах, по месту работы, в мечетях).
Мусульманин может скрыть от посторонних глаз многое, но только не свое отношение к вероучению и принятым традициям. Здесь “око веры” и “длинное ухо” — так называют осведомленность и ее передачу о ком-либо у среднеазиатских мусульман, — не пропустят мимо небрежение к своему “мусульманскому долгу” вплоть до враждебного отношения к ним.
Еще хуже приходится неверующим и атеистам (ар. мулхид, тюркс. динсиз). Порой им создают невыносимые условия проживания. Известны факты гибели убежденных неверующих, которые предпочли двоедушию и лицемерию честное отношение к традициям ислама. Так погиб в 1986 году на улице Душанбе автор замечательной книги “Путешествие на тот свет” Фазлитдин Мухаммадиев. Ему не могли простить правдивого описания анахронизмов, связанных с паломничеством к святыням Мекки. Ему угрожали, требуя публичного отказа от “измены своей религии”. “Да в чем мне каяться, — говорил мне Фазлитдин, — если я описал то, что видел собственными глазами и говорю то, что думаю?” И тогда мусульманские ортодоксы решили участь прекрасного человека, врача и писателя, натравив на него стаю обкуренных наркотиками подростков.
Конечно же, подобные факты не правило, но фактическое принуждение к выполнению традиционных предписаний ислама в иных формах действует с неудержимой силой. При этом прокатным аргументом против упорствующих является обвинение в том, будто они “изменяют своей нации”. Здесь религиозная принадлежность отождествляется с национальной и ситуация представляется так, будто если ты узбек, татарин, таджик, казах, киргиз, азербайджанец, то автоматически являешься мусульманином. В противном случае ты “не уважаешь своей нации”, “предаешь” ее, не чтишь своих предков и потому должен понести соответствующее наказание. Последнее определяется  стихийным общественным мнением, хотя, как правило, местное духовенство апеллирует к “совести и справедливости”.
Несмотря на многообразие форм и средств, суть их единая: методами контроля за умами и действием мусульман воспрепятствовать ослаблению традиционных верований и, следовательно, подрыву положения мусульманской общины.
В регионах ислама была и существует специальная “полиция нравов”, карающая нарушителей норм Шариата плетьми и тюрьмой.
Шариат предписывает строго следить за исполнением “законов Аллаха”. Вероотступников надлежит карать смертью.  Мусульманка не должна выходить замуж за немусульманина, но если все-таки один из супругов мусульманин, дети должны воспитываться  в духе ислама. Авторитетнейший сборник мусульманского права по ханифитскому толку “Хидая” (составлен в Фергане, XII в.), требует: “По принятии ислама одним из супругов, судья должен предложить другому также принять ислам, и в случае отказа брак должен быть расторгнут”.1
Подобных ограничений, связанных со взаимоотношениями с немусульманами, Шариат предусматривает немало.
Все они преследуют единственную цель: не подрывать, но всемерно укреплять единство мусульманской общины. А для этого традиция создала на местах твердое общественное мнение,  навострила глаза и уши, дабы жизнь мусульман протекала по неизменным “законам Аллаха”.
5. Мировоззренческая функция ислама сводится к двум основным моментам: признанию единственно верной картины мира по Корану и отвержению всех остальных воззрений,  противоречащих этому священному авторитету.
Любая религия вырабатывает систему мировидения, предлагаемую своим адептам. Это естественно. Рано или поздно человек задается вопросами: что такое мир, откуда и как он произошел, кто есть я и какое мое место в мире?  В зависимости от уровня развитости религиозной системы даются и ответы — от грубопримитивных до утонченно-философских. Однако при всех вариациях суть этих ответов сводится к одному: мир и человек являются порождением сверхъестественных сил — бога или богов.
Ислам также вырабатывает свою мировоззренческую концепцию и предлагает ее мусульманам в качестве “истинной”. Выше (гл. 10) мы знакомились с картиной мира по Корану. По своей сути она мало чем отличается от библейской: здесь Аллах также “творит” Землю, “ставит над нею небесный купол семью сводами”, “прикрепляет” к нижнему куполу небесные светила, “производит” (из воды, сгустка, глины и т.д.) человека, затем создает ему “подругу” и далее полностью распоряжается всеми своими творениями.
“Извините, — скажете вы, — но это ведь сказка, в которую поверит не всякий современный школьник. Да неужели цивилизованный человек в век атомной энергетики и прорыва в Космос может стать последователем столь примитивного мировоззрения?..”
Не спешите с умозаключением. Давайте не забудем той особенности религии, что она: а) унаследует мировоззренческую традицию предшествующих времен; б) отбирает и приспосабливает к культу данных сверхъестественных сил мыслительный материал этих времен; в) разрабатывает свою мировоззренческую систему; г) придает ей характер догмы; д) соединяет в единый комплекс веры данное миропредставление, эмоции и действия; е) транслирует в поколениях этот комплекс с некоторыми коррективами, определяемыми “духом времени”.
Следовательно, любое религиозное мировоззрение исторично: на своем челе оно несет печать прошлого, настоящего и будущего человечества. В этом триединстве времен, аккумулированном религиозным мировоззрением, обыденное сознание не видит логики эволюции мира, не в состоянии или не смея возразить догме, удовольствуется традиционной картиной мира.
6. Педагогическая функция любой религии занимает важное место в ее системе, в том числе и в исламе. К сожалению, исследователи до сих пор не обратили на этот факт должного внимания. Между тем просветительско-педагогическое воздействие религии на формирование личностных качеств поистине неоценимо. Вся сознательная история человечества протекла под прямым влиянием религии, которая, несомненно, аккумулировала опыт прошедших поколений по части воспитания людей в духе сложившихся традиций, прикрытых культом сверхъестественных сил.
То же осталось и в исламе.
Что же несет эта религия людям в области их образования и воспитания?
 Договоримся, что под просвещением понимается распространение знаний или образование людей; педагогика — это система воспитательных воздействий, целенаправленных на выработку определенных качеств личности или сообществ людей. Во все времена человеческой истории научение и воспитание были неразделимыми сторонами в жизни людей. Такой же была и продолжается история сообществ под эгидой ислама. Исследователи отмечают, что обмен информацией исстари был в традиции мусульманских общин. Так, мечеть выполняла многосторонние функции заезжих дворов, судебных разбирательств, своеобразных столовых, собраний мужских компаний и т.п. Мечети были открыты день и ночь.1 В дальнейшем (примерно с X века) при них создавались учебные заведения — медресе, в которых преподавалось и изучалось богословие. Там же, при мечетях и медресе, занимались ученые, содержались хранилища рукописей и библиотеки; медресе даже назывались местом “собрания науки”.2
Еще большее распространение по всему мусульманскому Востоку получили начальные школы — мактабы.1 В их задачу входило обучение мальчиков и девочек арабской графике, чтению религиозной литературы, счету и сообщение сведений о мире. Вместе с этим проводилось целенаправленное воспитание на основе предписаний Корана и действовавшего Шариата. Методы этого воспитания, основанные на страхе и наказаниях, с позиций современной педагогики страдают существенными недостатками. Главные из них это — подавление воли формирующегося характера, слепое повиновение требованиям старших, некритичное отношение к окружающему миру, самоотрицание волевых запросов детей. Но ведь обществу, да и самим индивидам, нужны не “тихие”, в сущности забитые страхами и наказаниями и “покладистые” безынициативные характеры, а волевые, с чувствами собственного достоинства и высокого гражданского самосознания.
Несомненно, что народная педагогика, основанная на опыте многовекового воспитания, меньше всего содержит элементов религиозного воздействия; главное в ней — это подготовка подрастающего поколения к активному приспособлению к жизни, трудолюбие, уважение ближних и других людей. Религиозная педагогика вобрала в свои границы эти же принципы, но представила их заповеданными от бога. Достаточно почитать Коран, чтобы убедиться в этом: все морально-этические нормы будто бы даны Аллахом, а не выработаны самими людьми на основе их жизненного опыта (см. гл. 10).
Это и есть мистификация педагогического опыта так называемых “мусульманских народов”, предки которых заложили недюжинные основы воспитания за многие века до распространения ислама.
Тем не менее, руководствуясь нормами Корана и Шариата, самая народная педагогика меньше всего считается с угрозами за ослушания, да с посулами райских кущ от имени Аллаха. Последние чаще всего используются лишь как средство морального воздействия, а не с целью воспитания. В этом и состоит расхождение между предписаниями ислама и фактическим функционированием народной педагогики. И чем плотнее становятся связи народов с цивилизацией, тем существеннее расхождение между принципами светской педагогики и архаичными нормами религиозного воспитания, хотя удерживаются из него общечеловеческие моральные принципы, не имеющие религиозного содержания.
Однако, несмотря на объективные тенденции движения мусульманской педагогики к светским образцам, ее господство в мире ислама есть неоспоримый факт. Можно сколько угодно говорить о достоинствах или недостатках педагогического влияния ислама, но только нельзя отрицать его многостороннего воздействия на воспитание всех категорий населения — детей, подростков, взрослых и стариков. Это как раз та немаловажная сторона в духовной жизни общества, которая может быть названа стадиальной педагогикой. Если европейская наука трудами великих теоретиков педагогики (Ян Амос Коменский, 1592-1670; Жан Жак Руссо, 1712-1778; Иоганн Генрих Песталоцци, 1746-1827; и др.) уже в новое время разработала вопросы оптимальных методов воспитания личности в целом, то на мусульманском Востоке  редкий мыслитель обходил их в своих трудах, а величайшие из них (Аль-Кинди, ок. 800-870; Аль-Фараби, 870-950; Абу Рейхан Бируни,  973-1048; Авиценна, 980-1037; и др.) дали образцы подходов к всестороннему воспитанию личности в любом ее возрасте и на основе жизненной практики. При этом заметим, что в своих трактатах они обобщали богатый опыт воспитания, накопленный многими народами, независимо от их религиозной принадлежности.1 Безошибочно можно сказать, что их взгляды на содержание воспитания были далекими от требований мусульманских ортодоксов формировать из мусульман “рабов Аллаха”. Давайте пройдемся хотя бы по страницам замечательного труда Аль-Фараби “Трактат о взглядах жителей добродетельного города”1 и убедимся, что для мыслителя идеальными жителями являются не религиозные адепты, а свободные духом граждане, воспитанные на принципах торжества разума и счастья. В других трактатах мыслитель прямо порицает религию и ее рьяных поборников за неверные принципы обучения и воспитания.2 Человеческое счастье понимается абсолютной ценностью и потому представляется выше религиозных предписаний.
Эти же взгляды высказывали и другие мыслители, хотя не отвергали само содержание народной педагогики в мусульманском выражении.
Пусть меня поправят, если выскажу слишком смелую мысль: ни одна религия не выразила в столь концентрированном виде идей педагогического влияния, как ислам.3 Отправляясь от Корана, Сунна вся базируется на сентенции долженствования: каким надо быть человеку, беря пример с образцового мусульманина Мухаммеда, правда, масштабно-идеализированного. Но если Коран младенчески слаб по сравнению с педагогическими идеями Библии, особенно Евангелиями, то,  соединяясь с Сунной и Шариатом этот триумвират ислама уже намного превосходит святыню христианского мира по части педагогического кодекса. И суть этого в том, что данные источники (особенно Сунна) вобрали в свое содержание бесценную сокровищницу многовекового опыта народов Востока по воспитанию человека. В основе этого опыта находятся вековечные идеалы гуманизма, великодушия, миролюбия, дружбы между народами, любви между женщиной и мужчиной и т.п. Именно Сунна сделала огромный шаг вперед по сравнению с Кораном, поскольку вышла за пределы арабских традиций морально-педагогического кодекса и аккумулировала опыт народов огромного евразийского ареала от Пиренеев до Инда.
Небезынтересно, что в комплекс “мусульманской педагогики” вошли и  соответствующие нормы адатов горцев, а также нормы обычного права кочевых и полукочевых народов среднеазиатского региона, во всяком случае, и их педагогическому опыту было придано значение “мусульманского закона”; кстати, последнее сыграло роль важного фактора сближения ислама с традиционными культами коренных народов и принятия ими “веры пророка”.
Обобщенный опыт народов, в том числе и по части педагогического воспитания, Шариат представляет соответствующими нормами “от бога”. Это, естественно, придает им характер обязательных норм и даже авторитет “вечного закона” для мусульман. Этим самым, с одной стороны, Шариат, обобщает педагогический опыт народов, вошедших в границы “чертогов ислама”, с другой — ограничивает их значение лишь мусульманским миром, хотя, в сущности, большая часть этого опыта имеет общечеловеческое содержание. Но если не приносить содержание главных источников ислама в жертву богословской формы, вывод будет однозначным: просветительско-воспитательная система под религиозным покровом  представляет собой обширный комплекс фактически не религиозного содержания, направленного на обучение и воспитание необходимых качеств достойной личности в данное время и в данном обществе.
Все эти особенности характерны и для мировоззренческих позиций ислама. Здесь также последователи веры пророка вооружаются миросозерцанием VI-VII вв., приспособленным к культу Аллаха, скорректированным модернизацией и удовлетворяющим взглядам на уровне обыденного сознания.
Образованная часть мусульманского общества всегда считала мировоззрение ислама наиболее уязвимой областью его вероучения. Это прекрасно понимает и современное богословие. Теперь оно отошло от позиций прошлых времен, когда верующим разворачивалась причудливая картина мира по Корану и Сунне, где “точно” примеривались расстояния “от неба до неба”, описывались чертоги Аллаха с сонмищем ангелов, где один только Харакаил имеет 18 тысяч крыльев, которым Аллах прибавил еще 18 тысяч крыльев, а “все семь небес и семь земель держатся на шее одного исполина-ангела, который и был сотворен Богом специально с той целью, чтобы поддерживать указанные семь небес и семь земель до самого дня воскресения”.1 В наше время либо стараются  не касаться учения о мире по Корану и Сунне, либо, если возникает необходимость, представляют его в интерпретированных вариантах. Но так или иначе верующие утверждаются в главной мысли: мир есть мир Аллаха и человек — раб его.
7. Сегрерирующая функция ислама не всегда осознается в массах верующих. Да и мусульманское богословие в наше время предпочитает обходить молчанием аяты Корана, призывающие к войне против многобожников и прочих недругов ислама (см. 2. 83, 187; 8, 12; 9. 5, 23, 33, 124; 47, 4 и др.), либо подобные воинствующие призывы вместе с самим принципом джихада подвергаются тщательной интерпретации.
Однако правду скрыть нельзя, ее следует объяснить.
Любая религия, рождавшаяся в борьбе как идеологическое оружие определенных социальных сил, запечатлела в своем вероучении идею преимущества перед другими религиями. Свой бог или боги всегда представлялись лучшими, более могучими и справедливыми, нежели боги других религий. Как правило, богам не сиделось в своих мирных чертогах. Они вели нескончаемые войны с другими богами, призывая к войне “свои народы” против “чужаков”. Вспомним содержание хотя бы священных книг индуизма, иудаизма, христианства: оно насыщено превознесением культа своих божеств и высокомерия к вере в других богов. Ислам среди них не исключение. Достаточно прочитать хотя бы указанные выше аяты Корана, чтобы убедиться в справедливости сказанного.
От возвеличения своих богов их адепты* восходили к превознесению народа (этноса), имевшего столь “замечательных” богов или бога. И тогда прививался этнорелигиозный снобизм, в лучшем случае снисходивший до высокомерного отношения к другим народам, их верам и богам.
Вот только один пример.
В иудейском Талмуде говорится: “Евреи приятнее богу, нежели ангелы”; “Как человек высоко стоит в мире над животными, так евреи высоко стоят над всеми народами на свете”. Отсюда иудаизм поучает, что иудей не имеет никаких нравственных обязательств перед иноверцем...
Является ли исключением среди подобных представлений ислам? Нет, не является. В условиях суровой борьбы становление этой религии неизбежно порождало идею об исключительности Аллаха и сторонниках его почитания. Аллах ставится выше остальных богов и мусульмане провозглашаются “лучшей общиной”. Вот только два аята из Корана: Аллах — “тот, кто послал Своего посланника с руководством и религией истины, чтобы явить ее превыше всякой религии...” (61, 9; см. 9, 33, подч. мной — Ю.П.). “Кто лучше по религии, чем тот, кто предал свой лик Аллаху? (4, 124). И поскольку ни один аят Корана не отменяется в практике либо руководствуются его содержанием, то есть считают ислам и мусульман “лучшими” среди религий и верующих, либо интерпретируют подобные аяты сообразно конкретных условий, то они приобретают силу истины.
И пусть не обижаются мусульмане на правду этих слов. Если бы в исламе отсутствовала сегрегация других вер и верующих или она бы давно канула в Лету, то откуда бы взяться сегодняшним многочисленным фактам джихада, в том числе и между самими мусульманами?
Этими строками я вовсе не хочу подорвать ислам в глазах его последователей. И пусть они относятся к истинному положению вещей, как хотят. Но пусть думают, сами изучают ислам по науке и не дают вводить  себя в заблуждение модернизированной фразой. Бесспорные же факты говорят за то, что заложенная в условиях становления ислама идея сегрегации других религий и верующих  не иссякла и продолжает свое существование в разных степенях и формах. Хотя, верно, анахронизм былой веронетерпимости ислама хорошо осознается сегодня и делается много в интересах придания исламу качества  толерантности.
8. Политическая функция ислама. Нет такой функции у нашей религии, — нередко говорят мусульмане, — наше дело славить Аллаха, а не заниматься политикой...
Но, к разочарованию подобных мнений, ислам не стоит вне политики.1 Хотя, конечно, отправляя религиозный культ, верующие сосредоточиваются на идее сверхъестественного и в этот момент политикой  “не занимаются”. Но как только они сходят с молитвенного коврика  и окунаются в мирские дела, так с неизбежностью становятся причастными к вопросам  политики. Им не безразличен государственный строй, при котором живут, приветствуется или порицается политика властей, доверяют или нет конкретным политическим деятелям, голосуют за них или против.
Но может быть все это есть лишь выражение личного дела верующих и ислам здесь не при чем? Нет, не совсем так.
Зародившись как идеология формировавшегося господствующего класса в арабском обществе, ислам вобрал в свою систему и в последующем развил идею государственной власти, подчинения господствующим кругам и освящения их привилегированного положения. Это четко проходит через весь Коран, затем через Сунну и закрепляется в качестве “закона Аллаха” в Шариате. Политика как средство и форма выражения идеологии появляется  вместе с образованием государственной власти и отныне она становится целенаправленным регулятором внутренних и внешних отношений. Исчезнет политика вместе с отмиранием государства. И поскольку халифат представлял собой государственную власть, признававшую ислам официальной идеологией, постольку эта религиозная система  выполняла активную политическую функцию.
В исламе нет строго определенной политической системы, которая бы признавалась единственной и богоугодной. Но всякая власть и господствующие круги считаются определенными Аллахом: “Повинуйтесь Аллаху и повинуйтесь  посланнику и обладателям власти среди вас” (4.62). Поэтому ислам всегда становился идеологическим средством в руках самых разнообразных политических режимов — от халифата до коммунистической власти.
Не утратил этой функции ислам и в наше время. Более того, как очевидно, в последнее время усиливается его политическая активность. Этот факт обусловлен выходом из многовековой изоляции стран мусульманского Востока и укреплением многосторонних связей с другими народами земного шара. Во многих афро-азиатских странах ислам является государственной идеологией, чья политика строится в соответствии с традиционными нормами права, скорректированными применительно к современности. Много на мусульманском Востоке действует партий и политических организаций, руководствующихся принципом ислама. Об этом подробнее будет сказано в следующем разделе.
Российские мусульмане часто возражают этим доводам, говоря, что они не в ответе за позиции своих зарубежных единоверцев и утверждают, будто они-то стоят вне политики.1 Возможно, что в какой-то части это и так, но в целом, повторяем, никакая религиозная конфессия, живущая в данной социальной системе, не может эмансипироваться от отношения к ее политическим проблемам. И посему, хотят того мусульмане или нет, на их сознание оказывается всестороннее (нередко подспудное!) влияние, прививающее политические симпатии или антипатии. Вспомним, что борьба против Советской власти с оружием в руках, а затем и в подполье со стороны мусульманских общин на местах была выражением политического протеста части населения. Наоборот, в условиях победы социалистического режима молитвы в мечетях во здравие советского правительства и за торжество устоев власти были политическими акциями, добровольными или вынужденными — это другой вопрос.
Кстати, мы не можем пройти мимо факта политической  консолидации ислама с коммунистической властью в бывшем СССР. Как могло случиться, что сильная струя в политической ориентации ислама на господство и подчинение могла слиться с учением марксизма-ленинизма о всеобщем социальном равенстве?
Во-первых, идее “равенства мусульман” импонировали лозунги большевиков о “всеобщем равенстве трудящихся”, в которых видели сходство ислама с коммунизмом. “Страна трудящихся”, объявленная большевиками, во многом идентифицировалась с общинной уммой, с ее сильными принципами солидарности, вне которой мусульмане не мыслят себя.
Во-вторых, в обыденном сознании возвеличенный Ленин воспринимался своеобразным “пророком трудящихся”, на которого возлагались большие надежды по улучшению тяжелого социального положения народов Востока.
В-третьих, догматизм марксизма-ленинизма и самоизоляция СССР как “лучшего мира” во многом схожи по характеру с исламом. Это импонировало мусульманскому клиру и при всех сложных для него условиях примеряло с господствующей политической системой. Естественно, что при такой странной параллели двух “характеров” мусульманская сторона оказалась рецессивной. И тогда, бессильные что-либо изменить  в создавшейся ситуации разгула советской диктатуры, проповеднические круги пошли по трем  основным направлениям: политическому приспособленчеству, модернизации отдельных сторон вероучения и прямого прислужничества партгосрежиму. Но большевистское руководство не устраивало ни первое, ни второе направление. Часть мусульманской реформаторской интеллигенции была попросту уничтожена, духовенство в своей массе репрессировано. Оставшаяся часть под страхом гибели обращена либо в молчащую и покорную прислугу властей, либо, хуже того, — в пособников и осведомителей.
Все это в конечном итоге привело к резкому ослаблению догматических основ вероучения среди мусульманского населения, к возобладанию народно-бытовых форм ислама — синкретических верований со значительными элементами культа природы, почитания предков, архаичной бытовой обрядности.
Новая волна изъявления политических взглядов мусульман поднялась в наши дни. В Татарии анафемствовали русским, взявшим Казань в 1552 году, и провели массовые молебны в честь погибших ее защитников мусульман. На Северном Кавказе усиленно муссируется мнение о “реакционной” политике России и “прогрессивности” мюридизма Шамиля. В Средней Азии и Казахстане становится в ходу безоговорочное оправдание басмаческого джихада Советской власти.1
Небезразличной к политическим традициям ислама становится практика вступающего в президенты среднеазиатских странах СНГ прибегать к молитвенным пассам,  получать благословение (барака) духовенства президентам, совершать хадж вместе с паломниками и т.д.
Мусульманская печать в России также не стоит в стороне от политических проблем. В газетах, журналах и брошюрах открыто излагаются те или иные политические позиции.
Вот характерный пример.
В марте 1994 г. вышел первый номер Всероссийской мусульманской газеты “Ахмадия”. Автором всех его материалов выступает имам   Московского религиозного общества “Мухаммадияр” Фаниль Ахмадиев. Газета сообщает о том, что он зарегистрирован кандидатом в главы администрации Москвы, публикуется его общественно-политическая программа. В большой статье “Как возродить” “империю”, расширить ее границы” имам скрупулезно подобрал хронологические факты захватов Россией “чужих” земель, притеснения ею мусульманских народов и т.д. Сталинский геноцид мусульман тоже представляется  российским... Законно бы спросить: какой смысл вкладывает почтенный имам в это политическое нагнетание антироссийских настроений? Это ведь противоречит декларируемым принципам дружбы народов. В материале об основах Конституции он, “шейх Исламского центра Всея Руси”, настойчиво внушает, будто подлинная демократия и ее юридическое воплощение, Конституция, должна основываться только на религии и обычаях народов.
9. Нравственно-этическую функцию ислама можно считать самой популярной среди мусульман. Они могут не знать догматики самой веры, Корана, Сунны и прочих богословских основ ислама, но прекрасно осведомлены в сфере нравственно-этических традиций. Не зная объективных закономерностей возникновения морали независимо от религии, верующие убеждены, будто они обязаны исламу за все лучшие нравственно-этические нормы. Знание и исполнение этих норм связывается с верой в Аллаха. Полагают, что истинной купелью и хранительницей положительной морали является вера (иман). Всякое морально-этическое прегрешение и тем более преступление расценивается отступлением от принципов веры. На этих представлениях основывается отрицательное отношение к атеистам: если у них нет искренней веры (иман) и исполнения религиозных предписаний, то нет и основы для понимания морали. Поэтому иногда атеистов попросту именуют “бесстыдниками”, людьми, не знающими совести.
Такие представления о неразрывности веры и морали приобрели в сознании мусульман характер стереотипа. Никакие аргументы в пользу противоположных мнений обычно не действуют. Ну, хотя бы те, что в человеческих сообществах, не знающих религии, — таковые, находящиеся на уровне каменного века, открываются и изучаются в наше время, — имеется мораль и господствуют нормы трогательного отношения друг к другу. “Не знаем, — парируют в таких случаях, — это не наше дело. Мы, мусульмане, веруем в Аллаха и наша религия ничему плохому не учит...”
Верно, последователи любого религиозного культа связывают чистоту помыслов о сверхъестественном с высокими моральными нормами. Как и мусульмане, в этом убеждены многобожники, иудаисты, синтоисты, иудеи, христиане и другие. Убеждены, честно, не кривя совестью. Тогда в чем же вопрос? Может быть, действительно религиозная вера и нравственность нераздельны?
 В том-то и суть, что религии исторически предшествовали такие формы отражения в общественном сознании, как мораль и искусство. Мораль, таким образом, является самой древней формой общественного сознания, и совершенно необходима для самого существования человека. Миллионы лет, — если принять историю людей за 2,5-3,5 миллиона лет, — шел процесс формирования морали, прежде чем возникла религия (20-60 тысяч лет назад). Но в силу особенностей развития человеческого сознания,  на определенных исторических этапах религия заняла господствующее положение в духовном мире людей, подчинив своему влиянию и мораль. Последняя представлялась богом данной милостью для людей. При этом боги или бог, как совершеннейшие вседержители, выступали и творцами высших морально-этических норм. Содержанию общечеловеческих принципов и норм морали предавалось значение “законов бога” (богов). Так оказалась мистифицированной мораль почитания родителей и старших, любовь к ближнему, правдолюбие, честность, преданность семейным узам т.п. Впоследствии эти нормы были освящены именем своих богов и нашли закрепление в письменных источниках — Законах Ману, Ветхом и Новом Завете, Талмуде, Авесте, Коране и других.
Известная  кодификация  моральных норм священными источниками религии и придание им статуса обязательных имеет большое положительное значение. Так,  Кораном сведены многие нормы общечеловеческого содержания, в целом смягчены отдельные из них и, закрепленные именем Аллаха, передаются от поколения к поколению. Это, несомненно, имеет большое воспитательное значение и потому столь ценимо в мусульманской среде. Именно положительные нравственно-этические нормы Корана нередко играют роль главного фактора благорасположенности к исламу как хранителю и транслятору общечеловеческих моральных ценностей.  Чаще всего люди не вдаются в тонкости богословской мистификации морали, проходят мимо анахронизмов средневековых норм, но благоговеют перед тем лучшим, что составляет основу нашей земной жизни.
10. Художественно-эстетическая струя в исламе не менее сильная, чем в других монотеистических религиях. Хотя, однако, существует мнение, будто ислам ориентирует своих адептов на “фанатическое” исповедание культа Аллаха в ущерб эстетическим чувствам. Практика же говорит об обратном.
Художественно-эстетические чувства присущи всему человеческому роду. Ими люди выражают свое отношение к прекрасному и безобразному, возвышенному и низменному. Различные жанры искусства как общественная форма выражения соответствующих чувств  и вкусов призваны воспитывать высокие качества духовной культуры личности.
В полной мере благородное призвание искусства издревле возвышало духовный мир народов Востока, способствуя развитию их художественно-эстетических чувств. Хорошо известна нарицательная восточная лирика, любовь к цветам и пейзажам, к поэзии и фольклору. Поэзия древнеарабских, персидских, среднеазиатских и других народов достойна восхищения. Она великолепна по своим эстетическим достоинствам, выразившим безмерные глубины человеческих эмоций.
Эти качества духовного мира народов  Востока бессмертны, над ними не властны никакие религии, принципы и государственные структуры.
Не властен оказался и ислам. Известны его запреты на увлечение музыкой, увеселения, игру в шахматы, изображения живых существ.1 Последнее показало губительное влияние на развитие изобразительного искусства, хотя, вопреки официозу, персидская миниатюра продолжала традицию изображения людей и животного мира. То же наблюдалось и в других регионах мусульманского Востока.
Зато всячески поощрялась каллиграфия арабского алфавита, оформления страниц Корана, художественная роспись культовых заведений. Высокого уровня достигло строительство мечетей, минаретов, учебных заведений.
Не в силах подавить богатые художественно-эстетические традиции, как противоречащие принципам пуританского отношения к жизни во имя культа Аллаха, ислам приспосабливал их к целям вероучения. Убедиться в этом не трудно, попав в любую мечеть, построенную по классическому образцу. Пройдемте туда.
Как правило, подходы к мечети и территория внутреннего  двора озеленены: много роз и цветов, фруктовых и декоративных деревьев, кустовых культур, виноградника. Есть водоем или журчит проточная вода. В прохладе двора или на расписанных верандах располагаются молящиеся, погружаясь в молитвы. Но вот перед ними появляется имам, восходит на кафедру (минбар), как правило, богато украшенную или декорированную резьбой. Проповедь ведется на родном языке, хорошо поставленным голосом, убежденно и связано с насущными вопросами жизни. Чтец Корана захватывает внимание певучим голосом и мелодичным слогом на арабском языке. Не понимающие содержание текста, но имеющие соответствующую психологическую установку на восприятие священного Корана, проникаются трепетными чувствами, получая большое эстетическое наслаждение от такого высокохудожественного действа.
Погрузившись однажды в этот мирок живописной красоты и умиротворенности, не захочет больше никогда лишать себя возможности испытать эстетическое наслаждение. К этому прибавляется восхищение прекрасной строительной архитектурой культовых строений и особенно причудливой вязью арабесок* в росписях потолков, стен или колонн. Многие элементы мечетей (михраб, веранды, двери, решетки и др.) представляют собой объекты высочайшего искусства, доставляющие истинное эстетическое наслаждение.1
В традиции ислама — высокохудожественное оформление мест паломничества и упокоения пророков, святых, выдающихся мусульман. Достаточно назвать всемирно известную “Аль-Масджид аль-Харам” (Мекка) с ее знаменитыми галереями и святынями (Кааба, “Макам-Ибрахим”, колодец “Зем-Зем”) посередине двора, место упокоения Мухаммеда и его могилу (Медина), усыпальницу имама Резы (Мешхед), мавзолей “Тадж-Махал” (Агра, Индия). Уникальным средоточием памятников знатным мусульманам является знаменитый комплекс “Шах-и-Зинда” в Самарканде. Буквально каждая из усыпальниц является объектом высокого искусства и художественно-эстетического оформления. По моим наблюдениям, этот фактор оказывает большое влияние на взгляды и эмоции верующих. При этом эстетические чувства как бы приглушаются и подчиняются мистифицированной идеей потустороннего мира. Многие из посетителей, далекие от ортодоксальной приверженности ислама, не могут сдержать нахлынувших эмоций, совершая молитвенные жесты. Верующие это делают откровенно, в одиночку и коллективно.
Во многих мусульманских сектах пение и музыкальное сопровождение являются неотъемлемой частью культа.
Такова эта важная функция в исламе.
11. Наконец, экзистенциальный мотив слишком значимый в сознании мусульман, чтобы его можно обойти вниманием.
Напомним, что под словом экзистенция (лат. elsis-tentia — существование) в философии понимается способ бытия отдельной личности.
Перед каждым человеком, думающим о жизни, встает вопрос: что есть бытие? откуда оно и почему именно такое? кто я,  какое мое место в жизни? в чем  состоит смысл моего бытия?  И так далее.
На каком бы уровне сознания ни находился мусульманин, он причастен к этим вопросам. Тем более, что их суть по-своему выражает ислам, внушая своим последователям религиозное представление о бытии и месте в нем человека.
Каковы же экзистенциальные представления в исламе?
Они мало чем отличаются от позиций других  религий. Их основания лежат в учении Корана об абсолютном божестве Аллахе, который творит все сущее, руководит им и предопределяет его бытие: “Аллаху принадлежит власть под небесами и землей и тем, что в них, и Он мощен над всякой вещью” (5, 120); “Не постигнет нас никогда ничто, кроме того, что начертал нам Аллах” (9,51). Человек также “выведен” Аллахом из природного материала, существует по его воле и весь его жизненный путь предопределен, — хотя, однако, ему предоставлена некоторая свобода воли и, в зависимости от того, как он распорядится ею, Всевышний определит награду или наказание.
На основании этих посылок богословие разработало обширную экзистенциальную систему. Суть ее сводится к следующему.
Назначение человека состоит в том, чтобы славить своего творца и прожить по его предписаниям. В частности, как повести свою жизненную линию мусульманину? Прежде всего усвоить вероучение ислама и строго следовать своим канонам, не нарушая сложившихся традиций. А это значит, что главная твоя задача состоит в признании себя рабом Аллаха, изъявляющим покорность (ислам) в каждый данный миг своего существования. Это в идеале. Но если же обстоятельства нарушат данное жизненное кредо, кайся, вымаливай у Аллаха снисхождение и строго следуй его “законам”, помни, что твоя жизнь — “временный удел”, “только пользование обольщением”, “только игра и забава”, “забава и игра, и красование и похвальба среди вас”, “только пользование обманчивое” (Коран 3, 182; 6,32;57. 19-20). Поэтому свои помыслы и надежды обращай к жизни вечной, — там твое “подлинное” бытие...  Там закончатся твои страдания и ты  обретешь вечное блаженство. Это будет наградой Аллаха за приверженность к его религии: “Мы не погубим награды тех, кто хорошо творил. И будут там для них сады вечности, где внизу текут реки; они украсятся там в браслеты из золота и облекутся в одеяния зеленые из атласа и парчи, возлежа там на седалищах” (18. 29-30).
Кажется, идея ясна: жизнь человека есть временный удел, определенный богом в качестве испытания, и важно выдержать это испытание так, чтобы, не нарушая “законов Аллаха”, добиться райского воздаяния; жить — значит, готовить себя к смерти физической и воскрешению в потустороннем вечном мире.
Идея эта не нова и не оригинальна. Еще в дорелигиозные эпохи, при господстве универсальной и единственной формы общественного сознания, мифа, человек не хотел смириться со своей смертностью и в мечтах возносился к бессмертию. В этих целях отыскивались  средства и места, обеспечивавшие-де бессмертие. Но практика воочию убеждена в тщетности этих надежд. И религия не дала им угаснуть, присвоив распоряжение бессмертием богам. Одним из таких мифо-религиозных представлений о смертности и бессмертии людей стало вероучение ислама.
На гребне современного исламского модернизма, конечно же, мусульманский экзистенциализм приобрел более утонченное выражение, нежели его основы, заложенные в Коране. Теперь уже верующим внушается, что целью их бытия является максимальное обогащение жизни добрыми делами и поступками, доставление счастья и радости другим, своей родине и народу. Стоп! Так эти позиции совпадают со светскими идеалами экзистенции. И тогда в чем состоит их различие?  В том, что мусульманскими модернистами не отбрасывается ни идея Аллаха как вершителя жизни, ни учение о воздаянии в потустороннем мире. Самое бытие мусульманской личности трактуется служением Аллаху, но уже не посредством самозабвенных молитв и ритуальных бдений, а через добрые дела во благо других и общества в целом. Здесь налицо существенные сдвиги в сторону гражданской миссии личности и ее светского образа жизни. Хотя мистификация самой экзистенции не утратилась. Это очевидно.
РЕЗЮМИРУЕМ сказанное об основных функциях ислама.
Как система монотеистического культа ислам вобрал в свое содержание обширные сферы жизнедеятельности людей. Это обеспечивает его вторжение в дела и мысли под эгидой соблюдения “законов Аллаха”. Это же определяет и его многообразные функции в обществе.
При всех богословских мистификациях функции имеют тенденции к ослаблению религиозного начала, к  освобождению от архаики и сближению с насущными интересами бытия людей, с их увеличивающимися духовно-культурными запросами.
Ислам в современном мире
Наконец, познакомимся с современным состоянием ислама1.
Ислам не является централизованной конфессией. Хотя общемусульманскими духовными центрами признаются святыни Мекки и Медины, единого управления или административного органа нет. Общины на местах управляются региональными духовными центрами, часто совпадающими с государственными или другими административными делениями. Так, до распада СССР функционировали четыре управления делами мусульман страны: Среднеазиатского региона в Ташкенте (САДУМ), европейской части и Сибири (Уфа), Северного Кавказа и Дагестана (Махачкала), Закавказья (Баку). Теперь в каждой республике СНГ имеются свои духовные управления мусульман. В их ведении находится координация деятельности общин, подготовка кадров духовенства, выпуск религиозной литературы, организация паломничества в Аравию, осуществление связей с мусульманскими общинами и духовными управлениями других государств, с зарубежными организациями и т.д. Поскольку в этих республиках по Конституции церковь отделена от государства, духовные управления, мечети и религиозные учебные заведения содержатся за счет добровольных пожертвований верующих.
В странах, где ислам находится на положении государственной религии, его организации составляют часть государственного аппарата.  Таких государств в афро-азиатском регионе насчитывается 28: Саудовская Аравия, Египет, Иран, Пакистан, Мавритания и др. В 35 странах мусульмане составляют большинство населения. Наиболее крупные мусульманские общины, охватывающие до 80% всего населения, находятся в Пакистане, Индонезии, Бангладеш, Турции, Гвинее, Судане, Ливане, Египте и др.
Точная численность мусульман во всем мире не известна и мусульманские идеологи склонны к ее преувеличению. Но наиболее вероятная численность определяется в 800 миллионов человек.
Основываясь на данных середины 80-х годов, американский социолог Смелзер приводит следующие цифры о численности мусульман1:
Северная Америка 1.550.900
Южная Америка 405.100
Европа 20.200.600
Азия 378.100.100
Африка 153.900.400
Океания 87.000
Весь мир 553.549.100
Французский исследователь приводит любопытные статистические данные эволюции последователей религии, в том числе и ислама2:
Население Земли 1928 г. 1988 г.
Христиане 550 млн. (35%) 1.300 млн. (28%)
Индуисты 235 млн. (15%)   700 млн. (15%)
Мусульмане 210 млн. (13%)   800 млн. (17%)
Нерелигиозное 214 млн. (13%) 1.555 млн. (33%)
При этом его данные об исламе несколько расходятся со статистикой Н. Смелзера. М. Малерб определяет  численность мусульман 900 миллионами человек, в числе которых суннитов 800 млн. (ок. 89%), шиитов 96 млн. (ок. 11%) и хариджитов 3 млн. (0,4%). Самая большая численность мусульман в Индонезии (160 млн.) и Пакистане (97 млн.). В бывшем СССР их насчитывалось примерно 32 млн. человек3. Муфтий Р. Гайнутдин считает, что мусульман 1 миллиард 300 млн. человек4.
Нередко представляется, будто ареал распространения ислама ограничивается афро-азиатским регионом. Это не так. Мусульманские общины функционируют, можно сказать, на всех континентах земного шара. Их много на Балканском полуострове, в Германии, Великобритании, США, Аргентине, Бразилии, Испании, Болгарии, Югославии, Польше, во Франции и т.д. На территории России они распространены главным образом на Северном Кавказе, в Татарии и Башкирии, в ряде местностей Западной и Восточной Сибири. Крупные общины находятся в Москве и Московской области, в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде и Астрахани.
Многие мусульманские духовные управления и общины имеют свои учебные заведения, радиостанции, печатные органы и политические партии.
В странах ислама действует большое число региональных организаций, занимающихся вопросами экономики, политики, культуры и функционирования вероучения. Свою деятельность они связывают с международными организациями, среди которых самой авторитетной выступает Всемирная исламская лига (или Исламская Конференция) со штаб-квартирой в Мекке. По замыслам ее руководителей в перспективе члены Лиги выйдут из состава ООН и создадут свою региональную Мусульманскую Лигу, которая будет решать проблемы мусульманского мира — от экономических, политических и духовно-культурных до военных. Всемирная исламская Лига располагает большими капиталами, имеет свои пресс-центры во многих странах мира, выпускает массу религиозной литературы и газет. Под влиянием Лиги находятся десятки стран и организаций мусульманского мира. Большое внимание она уделяет бывшим республикам Советского Востока: способствует возрождению и активизации мусульманских общин, духовных учебных заведений, помогает в снабжении религиозной литературой.
Несомненное влияние международных организаций на возрождение ислама в странах СНГ заметно сместило идеологические акценты в общественной жизни. Теперь, вступая в должность, президенты приносят клятву на Коране, совершается переход на арабский алфавит, открываются школы по изучению основ ислама, резко ограничена сфера деятельности ученых-исламоведов, повсюду открыто  строительство мечетей, возрождаются и благоустраиваются места поклонения (мазары) и т.д. В 1994 г. ряд государственных деятелей совершили “малое паломничество” (умра) в Мекку и Медину с выполнением всех положенных обрядов.
Но мирный процесс исламизации стран и активное их приобщение к современной цивилизации, к сожалению, сопровождается существенными негативными явлениями. Разный уровень социально-экономического развития, наличие классов с противоположными интересами, сложные отношения с развитыми капиталистическими странами и между самими мусульманскими социальными системами является реальной основой для порождения враждебных партий, организаций и доктрин. Их, к сожалению, много. И это лихорадит мусульманский мир, создает ситуации социальной напряженности. В результате нередко вспыхивают войны, льется кровь, гибнет мирное население. Достаточно вспомнить лишь некоторые крупные очаги напряженности: Пакистан, Афганистан, Иран, Ирак, Йемен, Ливия, Палестина, Алжир, Египет, Югославия и другие. Брат на брата встали войной в Чечне,  Таджикистане, Дагестане.
К наиболее экстремистским исламским организациям относятся “Братья мусульмане”, “Ат-Такфир ва-ль-Хиджа”, “Аль-Джихад”, “Хамаз” и другие1. В последние годы активизировались ваххабиты1 и особенно фундаменталисты.
Кратко представим из этого списка первых и последних, близких по своим программам.
Основание организации “Братьев мусульман” относится к 1929 году, когда часть египетской интеллигенции выступила за очищение ислама от капиталистического влияния. Под руководством талантливого организатора, школьного учителя Хасана аль-Банны, ассоциация быстро разрасталась. Знаменитый каирский университет “Аль-Азхар” становится идеологической базой “Братьев мусульман”. Ими был избран девиз: “Бог — наш идеал, пророк — наш вождь, Коран — наша конституция, джихад — наше средство, смерть за религию и бога — наша самая заветная мечта”.
Как видно, здесь заложены принципы активных позиций рьяных приверженцев ислама. Да так оно и есть. “Братья мусульмане” ратуют на насильственное утверждение ислама, не останавливаясь перед террором. В результате их акций жертвами пали тысячи мусульман, не разделявших экстремистских программ “Братьев”. В конце 40-х годов разгул дошел до таких пределов, что терроризированным оказалось само   египетское правительство во главе с президентом Насером. Оставалось лишь одно — запретить ассоциацию “Братьев”, физически расправившись с ее вожаками.
Утихшая было волна “Братьев мусульман” поднимается вновь. Снова оживляются организации, поддерживаемые режимами ортодоксальных приверженцев ислама. По-прежнему возрождаются призывы к борьбе на “два фронта” — против капитализма и социализма, за установление порядков на основе традиций ислама.
В сущности, это же требование содержится в программах ныне широко разросшегося движения так называемого фундаментализма (от фундамент, основание)1. Его сторонники выступают за возврат к основам первоначального ислама, заложенного “пророком” Мухаммедом. При этом утверждается, будто первоначальная “чистота ислама” была “замучена” и искажена злонамеренными деятелями. В результате-де оказались “засоренными” каноны, обычаи и традиции ислама. А посему предлагаются меры “очищения” ото всего “наносного” и “чуждого” духу “веры пророка”. При этом ратуют за  возврат к средневековым нормам Шариата с их требованием строгого соблюдения религиозных предписаний, женского затворничества, отъединения от “греховного мира” немусульман, отказа от кино, телевидения, театра, светской литературы и т.д.
Спору нет, современная цивилизация чревата серьезными пороками и опустошающей бездуховностью. Но можно ли указать на образец какой-либо “чистой” цивилизации? Ее никогда не было и быть не может до тех пор, пока человечество не придет к социальной однородности и не утвердит в качестве первейшего жизненного принципа свободу, равенство и братство всех людей.
“Да, — говорят фундаменталисты, — именно такое общество можно построить на основе принципов первоначального ислама”.
Простите, тогда почему же его не построили ни Мухаммед, ни его халифы, ни самые рьяные последователи учения ислама за четырнадцать веков его существования? Казалось бы, история достаточно предоставила возможностей для достижения того земного рая, который обещается фундаменталистами. Так почему же все-таки человечество не обрело этого рая под сенью зеленого флага ислама? Да потому, что, извините, в любых религиозных программах превалируют лишь мечты, иллюзии насчет переустройства общества на основе “божьей помощи”. Конечно, фактор надежды на таковую является определенным поддерживающим психологическим средством, но не больше. Решающей же силой, главным рычагом социально-духовных изменений выступает в конечном счете материальный фактор, характер зрелости производительных сил и господствующих экономических отношений. Этого-то как раз не заложено ни в каких религиозных программах и потому они несбыточны. И фундаментализм, сколь бы ни были благими его намерения, утопичен. Тем более, что он опирается на многие  принципы, устаревшие для сегодняшних условий и развивающихся потребностей людей. Теперь нельзя, скажем, разделить народы по их отношению к религии или принудить к строгому соблюдению обрядности, выработанной условиями жизни средневекового общества: неукоснительно совершать пятикратный намаз ежедневно,  поститься, держать женщин взаперти или требовать ритуального затворничества, игнорировать браки с немусульманами и т.д. Нельзя отгородиться и от культурного взаимовлияния Запада и Востока. Жизнь все равно опрокинет эти искусственные преграды, ограничивающие образ жизни мусульманского Востока в угоду средневековым религиозно-мировоззренческим принципам и затрудняющие утверждению нормальных земных идеалов современного человека.
Мир уже достаточно  изведал фальш фундаментализма. Убийства “нерадивых” мусульман, угрозы и покушения, нагнетание страхов и политической напряженности вплоть до развязывания братоубийственных войн — вот трагические следствия борьбы за “чистоту ислама”.
По данным на начало 1995 г. в Алжире от рук фундаменталистов погибло 150 тысяч человек. Это численность населения целого среднего города! А сколько ими проливается крови в других странах мира... И за что? За то, что другие люди иначе славят Аллаха и Мухаммеда, хотят жить не по средневековым канонам, а по-новому. Задумаемся, куда могут привести на первый взгляд невинные идеи борьбы “за чистоту религии”. Только на протяжении двух тысячелетий новой эры они стоили сотен миллионов жизней различным “еретикам” в Европе и на Востоке.
По-видимому, только разыгравшийся фарс под флагом “исламского возрождения” в Таджикистане, Чечне и Дагестане, стоивший тысяч жизней народов, должен насторожить человечество, чтобы не дать ему расцвести пышным цветом где-то в другом регионе и в другое время.
А ведь мир вновь содрогнулся от массового взрыва мусульманского фанатизма в Чечне, идеологической основой которого стала смесь национализма и  авторитаризма, фундаментализма и отката к господству шариатского  права.
Агрессии России в Чечне оправдания нет. Грубо нарушена суверенность республики как субъекта Федерации, попраны права человека и брошены под ноги амбициозности правительства России наши несчастные остатки демократии. И бездумная сила столкнулась с упорством  “истых” мусульман, подогретых тлеющими углями джихада. В результате политический фарс обеих сторон обернулся кровавой трагедией народов. Российское руководство запятнало себя агрессией, Чечня — безудержным фанатизмом под воинственные крики газавата. Ельцинская власть России не только не взвесила  идеологический потенциал ислама, но и вообще закрыла глаза на факт глубокой и массовой приверженности чеченцев к мусульманству. Последние же не осознали роковой ошибочности той абсолютизации, которой удостаивается ими газават: его воинственность может поднять и положить под пули всех включившихся в него людей, но не может решить самой проблемы взаимоотношения с другими народами во имя блага своего же народа. Ибо насилие всегда порождает ответное насилие и редко — мудрость единения людей. Сказано же великой пословицей народов Востока: “Глупец тот, кто обнажает меч, если можно договориться о мире”.
Так что уроки чеченского варианта фундаментализма подтверждают справедливую аттестацию этого течения в исламе как крайнего экстремизма, основанного на антигуманных принципах.
Но Чечня со своей тягой к мусульманской  ортодоксальности не одинока. В соседнем Дагестане с его давними традициями приверженности к исламу ортодоксы активизируют идеи превращения республики в край “образцового” ислама. Почти забыты былые достижения на путях к научно-мировоззренческому воспитанию населения, заложенные такими прекрасными патриотами своего народа, как С.М. Гаджиев, М.Р. Раджабов, М.В. Вагабов и другими. Целые селения теперь становятся приверженцами реанимированного ваххабизма, стремящегося повернуть сознание и быт дагестанского народа к идеалам крайне правой модели средневекового ”чистого” ислама.
Именно это стремление экстремистских сил на Северном Кавказе привело к формированию крупных бандитских сил на территории Чечни и нападению на соседний Дагестан. В июле 1999 г. в Шахмалинский район тайно проникли до 200 бандитов и, затаившись, ждали свои основные силы. 7 августа  более одной тысячи человек вторглись в Ботлихский  район и захватили несколько селений. Официальной их доктриной было утверждение ваххабидского принципа “чистого” ислама среди “плохих” мусульман Дагестана. Прикрываясь решением самозванной “Шуры”, бандиты повели борьбу за захват других территорий, образование самостоятельного исламского государства с утверждением шариатского правопорядка. Им претят демократические и интернациональные принципы по Конституции  России, они захотели единоличной власти под флагом исламской диктатуры.
В сущности, банд-ваххабиты стали рупором и средством  давних планов международного панисламизма отторжения Северного Кавказа от  России. Неважно, что в составе “воинов ислама” есть и наемники немусульмане, главное — водружение зеленого знамени “пророка” над горами Кавказа, который они хотят видеть “страной ислама” (ар. дар уль-ислам), да еще и некоего “чистого” ислама. Все это движется огромными средствами нефтяных королей арабо-мусульманского мира, которые засылают и своих полевых командиров, типа иорданца Хаттаба, действующего рядом с известным мусульманским террористом чеченцем Шамилем Басаевым.
Замечательно, что сами мусульманские массы Дагестана и России в целом единодушно осудили претензии и разбой ваххабитов, потребовав от властей уничтожить их как оголтелых разбойников. Дагестанские отряды самообороны и российские вооруженные силы дали достойный отпор агрессору. Участь его была печальной, но едва ли навсегда отбила охоту их идейных вдохновителей посылать новые отряды муджахидов (ар. борец за веру, досл. участник джихада за расширение пределов “истинной веры пророка”).
Ценность учений, лозунгов и программ должна определяться не посулами, но реальными делами. На поверку же оказывается, что многочисленные партии и организации, выступающие сегодня под личиной защитников интересов мусульман, лишь используют демократические начала и привлекательные черты ислама ради достижения своих амбициозных и корыстных целей.
Подобные процессы активизации ислама переживают и другие республики бывшего СССР. Особенно активен фундаментализм в Таджикистане, Узбекистане и в зонах Ферганской долины. Традиционно слабые позиции ислама у бывшего кочевого и полукочевого населения Туркмении, Казахстана и Киргизии. Хотя, однако, и здесь ярые приверженцы “религии пророка” стремятся оживить ее с помощью политических партий, многочисленных самозванных мулл, открытия квартальных мечетей, активизации культа святых, создания кружков по изучению Корана, возрождения местных святынь и т.д. При этом подогреваются национальные чувства как чувства мусульман. Немаловажным фактором выступает и ориентация на поддержку со стороны зарубежных исламских стран и организаций. В этом отношении пристальное внимание кавказскому и среднеазиатскому регионам оказывают Иран, Турция, Пакистан, Саудовская Аравия и другие государства. Что же касается состояния “периферийного” ислама, т.е. существующего в стороне от восточно-мусульманских регионов (в Татарии, Башкирии, Сибири и Центральной России), то оно находится как бы в спокойном русле, не переживая бурных катаклизмов. Условно это состояние, особенно в Татарстане, можно характеризовать как тягу  к возрождению национально-культурных ценностей под эгидой ислама, утраченных в результате аннексий Российской империи и засилья большевистской диктатуры. Татарский народ, к примеру, имеющий глубокие культурно-исторические корни, уходящие в Волжскую Булгарию, знал замечательные образцы строительно-архитектурного  искусства, поэзии, литературы, имел высокий уровень бытовой культуры, господство гуманных принципов морали т.п. Перечень замечательных умов татарского Востока занял бы немало  страниц. Естественно, что историческая память татарского народа не иссякла и, как только пали цепи большевистского диктата, народ потянулся к своим традициям культуры. И поскольку в истории татарского народа ислам сыграл особенно активную просветительскую и общественно-коммуникативную роль, его заслуги не канули в Лету, но как бы возвращены народу на новом витке его духовно-культурной эволюции. Поэтому не случаен тот факт, что религиозная жизнь Татарстана не знает крайностей фундаментализма: крепкие традиции рационально-бытового ислама оказались довольно устойчивым барьером против поползновений чужеземных интерпретаций содержания ислама, а также соответствующего влияния со стороны иностранных мусульманских государств и организаций. Контрастным противовесом фундаментализму является тенденция мусульманского мира к честному дружественному партнерству с другими народами и странами, независимо от их религиозных ориентаций. Ярким примером этого стал торжественный прием королем Саудовской Аравии главы Российского Правительства В.С. Черномырдина в ноябре 1994 г. По канонам ислама — это неслыханное святотатство! На земле, запретной для немусульман, со всеми почестями принимается представитель страны с нелестной аттестацией “безбожников” (ар. мулхид)... А ведь еще недавно немусульманина, ступившего сюда, ждала неминуемая смертная казнь как осквернителя святыни. Остается только порадоваться за столь радикальные сдвиги, произошедшие в стране великих святынь ислама. Пусть это станет примером и для других партий, организаций и государств.
Естественно, что в условиях экуменического* движения в стороне не остается и ислам. Со стороны улемата уже не раздается былых проклятий в адрес иудаизма, христианства и других религий. В свою очередь и они, за некоторыми исключениями, не клянут ислам, как прежде, и под напором свободомыслия стремятся объединиться в международный альянс религий. Особое внимание к исламу проявляет Ватикан. В папских энцикликах признается “правильной” мусульманская вера в бога, а расхождения с христианскими канонами объявляются “несущественными”. И хорошо, что вековые противники примиряются, забыв былые распри. Пусть будет так!
Этому процессу сближения способствует акция прощения, проводимая по инициативе католических иерархов: они обратились к населению мусульманских регионов, которые подверглись нашествию крестоносцев во времена печально известных крестовых походов (1096-1270 гг.) под предлогом освобождения “гроба Господня” и “святой земли” от “неверных” — мусульман. Целые делегации отправились в нынешнюю Турцию, Палестину, Иерусалим и в другие местности с миссией получить прощение за кровопролития своих предков-католиков. Это — через 7-9 веков исторических обид, нанесенных западными феодалами и католической церковью мусульманским регионам! Но зато это все-таки свершилось и, несомненно, сыграет свою роль в потеплении христианско-мусульманских отношений.
Именно христианско-мусульманские центры мира сегодня берут на себя миссию сближения всех религий, кроме экстремистских течений. Многочисленные форумы, встречи и конференции религиозных деятелей направляют свои усилия на смягчение международной обстановки и утверждение принципов толерантности.
Не станем приводить многочисленных факторов, они достаточно известны. Сошлемся только на содержание Итогового документа международной исламской конференции “Роль мусульман в духовном возрождении России” (Москва, 5-6 июня 1999 гг.). Здесь — те же заботы и устремления, направленные на миролюбие и духовное возрождение населения. Это похвально и заслуживает всяческой поддержки, как отмечено в поздравлениях конференции президента РФ и высоких правительственных лиц. Вызывает, однако, сомнение в другом: конференция, называя ислам “истинной верой и прямым путем, дарованным нам Аллахом”, ставит в прямую связь духовное возрождение  россиян с активизацией ислама. Здесь буквально ничего  не говорится о важности светского влияния на личность и всецело возлагаются надежды на религиозное воспитание. Почти с горечью констатируется, что “религия не стала целиком и полностью основой духовной жизни народов России, исповедующих ислам”. В целях исправления такого положения признается необходимым “выше поднять роль и знание ислама в духовном возрождении России...” Среди других мер предусматривается торжественное проведение на государственном уровне 1400-летия начала распространения ислама на территории России, которое приходится на апрель 2000 года, развить пропаганду ислама через средства массовой информации, прекратить кровопролития и насилия, освободить военнопленных, неукоснительно соблюдать права человека и т.д.
Кратко об отношении ислама к современной науке.
Не станем вспоминать печальной славы времена, когда, как и в христианской средневековой Европе, на мусульманском Востоке преследовались мыслители только за то, что они думали не по канонам религии. Все это теперь в прошлом.
Наступили времена активного поиска точек соприкосновения ислама с наукой. Об этом пишется много статей и трактатов, обсуждается на разных уровнях и проповедуется с минбаров*.
Словом, ислам находится на путях приспособленчества и модернизации.
Что это за процессы, в которые с неизбежностью втягиваются любые религии, какой бы степени господства они ни достигали в данных общественных системах?
В литературе дается разная и противоречивая трактовка этого процесса. Обозначим свою позицию.
Под приспособленчеством религии следует понимать стремление носителей данного культа к соединению его идеологического содержания с существующей в настоящее время политической системой, приспособление вероучения к господствующей власти, примирение с нею или освящение ее волей сверхъестественных сил. В этом факте со всей очевидностью проявляется идеологическая суть любой религии, что совершенно закономерно и скрывать это не следует. Никакая религия не существует помимо общества. Она возникает, живет и развивается в конкретных социальных условиях. И отмирает как духовный рудимент, если общество достаточно утратило потребность в религии, вырабатывая иные формы своего духовного самокоординирования. Тогда наступает идеологический кризис  данной религии. Стремясь сохранить себя в изменяющихся общественных условиях, религия приспосабливается к ним. При этом ее политические ориентации изменяются в самых разных направлениях, будучи побуждаемы к этому конъюнктурными соображениями своих лидеров.
Подкрепим справедливость этих положений несколькими примерами из истории ислама.
С первых же шагов своего появления ислам освятил именем Аллаха власть халифов и прочей верхушки; рабы и рядовые массы общинников остались в услужении господ. Такая система социальных отношений была закреплена Кораном и Шариатом. Шли века. Изменялись общественные структуры, менялись и политические приоритеты в мусульманских сообществах. Существенно новым интерпретациям подвергались некоторые положения Корана и Шариата, несмотря на жесткие положения об их “вечности” и “неизменности”. Убиралось или замалчивалось социальное понятие раба, интерпретируемое в духе “поклонника Аллаха” (раба Аллаха), ослаблялось содержание понятия “господина”, а со временем появились и вовсе неизвестные первоначальному исламу понятия “демократия”, “мусульманский парламент”, “социализм”, “исламский социализм” и др.
Несмотря на известное сопротивление со стороны мусульманского духовенства социалистическим режимам в бывших странах народной демократии и СССР, в целом оно поддерживало эти режимы  и призывало верующих к их признанию. Но потерпели крах режимы, и в нынешних религиозных кругах идет поиск новых политических ориентаций.
В каких бы религиозных облачениях ни существовал идеологический флюгер, его направление ориентируется социальными ветрами.
Религиозная модернизация есть также отражение объективных изменений в обществе на путях его научно-технического прогресса. Она обусловлена необходимостью выжить религии в век высочайших научно-технических достижений, на фоне которых религиозно-мифологическая картина мира, равно как и представления о жизненных закономерностях, выглядит мировоззренческим анахронизмом, подрывающим доверие к религиозному вероучению во мнении грамотной и думающей части общества.
Ну, скажем, многие ли сейчас поверят в представления Корана о том, что Всевышний землю “расстелил ковром”, по краям поставил “горные тверди” для равновесия и накрыл все это, точно колпаком, “семью сводами”? Или что человек “выведен” в одночасье из “воды”, “земли”, “глины гончарной” и т.п.? Конечно, поверивших в столь примитивное представление теперь немного. И тогда остается одно: замалчивать их или представлять ситуации так, будто каждое утверждение Корана содержит тщательно закодированный смысл, раскрываемый и подтверждаемый наукой.
Вот только несколько примеров.
Представления о семи небесах “сводами” подтверждает-де наука открытием атмосферы, тропосферы, ионосферы и др. Создание небес и земли в “шесть дней” представляется теперь “космическими эпохами”. Происхождение земли, небес и всего живого на земле объясняется в духе эволюционной концепции. Равно как человек, созданный “из воды изливающейся” (86,6). Последнее-де подтверждается научной теорией академиков А.И. Опарина, А.Н. Баха, Н.Д. Зелинского и других биохимиков. Аят Корана (30,49) о том, что Аллах “оживляет землю после ее смерти” толкуется в ракурсе осуждения войн и экологических катастроф, наносящих планете колоссальное зло, которое все-таки исправляется богом. Требования Корана “избивать” и “уничтожать” безбожников, многобожников и прочих недругов ислама (9.5, 14,29; 25, 54 и др.)  представляется теперь не войной “за веру” (джихад), но духовно-нравственным очищением от всякой скверны. Ад и рай — не вместилища для душ в мире ином, но духовное состояние мучений или блаженства. Джинны — это микробы и прочие мельчайшие (элементарные) частицы материальных объектов, открытые наукой. Колдовство и чудеса, многочисленные в Коране, суть феномены экстрасенсорики, признанные современной наукой, но еще  не вполне постигнутые в своих сокрытых тайнах.
Человек в земной жизни не временщик, но ее хозяин, и фокусом учения ислама является забота о наилучшем бытии человека1.
Не станем увеличивать числа примеров.
В  регионах с традиционным распространением ислама особый упор делается на развитие сети учебных заведений, культурных объединений, обществ по изучению арабского языка и Корана. Самое серьезное значение придается религиозному влиянию на молодежь как преемника мусульманских традиций и транслятора их в грядущие поколения.
При пропаганде ислама среди населения основными тезисами являются:
— мы, азербайджанцы, дагестанцы, татары, башкиры, казахи, узбеки, таджики, туркмены, киргизы и другие являемся “мусульманским народом”;
— нам нельзя отступать от веры своих предков, ибо наша память о них священна;
— вся наша культура, наш быт и менталитет народа — исламские. И всякий, уважающий свой народ, как его представитель обязан быть мусульманином;
— наша мусульманская культура, наши вкусы, идеалы и психология восточного типа нераздельны с самим вероучением ислама и это является основанием для нашего единения со всеми народами мусульманского мира;
— дальнейший прогресс мусульманских народов лежит на путях их единения со всем миром, но под эгидой вероучения ислама;
— как “истинной религии” исламу со временем будет принадлежать весь мир.
Есть и другие утверждения узкоместнического и националистического толка, но они слишком парадоксальны, либо малозначащие, чтобы быть удостоенными с нашей стороны хотя бы поверхностного обсуждения.
Одним из факторов подогревания религиозных чувств мусульман является историческая память народов о неравноправном положении ислама в бывшей Российской империи и в СССР. Здесь православие как бы “всегда” было и господствовавшей, и предпочтительной религией. Ленинско-сталинская идеология также усматривала в исламе реакционную силу, готовую к реставрации феодальных устоев. Несмотря на провозглашение равных конституционных прав всех религий, нынешнее руководство России, в сущности, продолжает эту традицию, хотя и в смягченных формах. Так, глава Русской  православной церкви Алексий II приближен к Правительству и нередко в разгар торжественных мероприятий занимает почетное место рядом с президентом страны или с премьер-министром. Высокопоставленные лица часто бывают на торжествах в храмах РПЦ. Однако столь же теплого отношения к мусульманскому духовенству и мечетям до сих пор не наблюдается. Верно, за последние годы стали слать приветствия и поздравления мусульманам по случаю различных торжеств, хотя ни на них, ни в мечетях не бывает именитых представителей из Кремля.
По меньшей мере оскорбительным выглядел акт возведения православного храма на Поклонной горе (Москва) в честь павших защитников Родины в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Воевали представители всех религий, а памятник возвели только православным! Благо, что справедливый голос общественности заставил принять  правильное решение: там же была поставлена мемориальная мечеть в память павших мусульман — вторых по численности после православных солдат, воевавших за Родину.
Ясно, что ислам как система не застыл на уровне средневековья. Эволюционизируя к современному уровню своего состояния, он претерпел существенные изменения, особенно по части расстановки акцентов: от веры в Аллаха как главного элемента в структуре вероучения — к расширительному смыслу ислама как “знания всего”. Такая абсолютизация ислама — исторична,  т.е. хронологически не беспредельна. С необходимостью цивилизация в ходе своего развития будет ограничивать претензии любой религии на господствующее положение в обществе. Об этой тенденции прекрасно сказал большой знаток ислама академик В.В. Бартольд: “История ислама показывает, что он умеет приспосабливаться к новым условиям; несомненно, что им, вопреки Корану и Сунне, будет выполнено и основное требование, предъявляемое современным культурным прогрессом ко всякой религии: быть только религией, без притязания подчинить себе всю государственную и общественную жизнь”1.
Надо сказать, что модернизация ислама вполне удовлетворяет массы мусульман, далеких от научных знаний объективных закономерностей и традиционно следующих  вероучению.
Однако наука не может удовлетворяться позициями богословия и обязана открыто сказать свое слово по поводу мусульманского модернизма. Сжато это можно выразить так:
а) очевидно, что, несмотря, на абсолютизацию богословием ислама-системы, она изменяется под влиянием динамически развивающейся современной цивилизации. Но это изменение пока не расшатало самого остова системы — веры в сверхъестественное, и в силу своей религиозно-догматической природы, обладающей относительной устойчивостью, она может функционировать достаточно долгое время;
б) тем не менее функциональный потенциал ислама ослабляется всем процессом динамического развития цивилизации,  подрывая прежде всего веру в сверхъестественные силы, т.е. мировоззренческие основы как главный компонент системы;
в) мусульманский модернизм — это спасательный круг ислама, благодаря которому он уверенно держится на плаву современности и будет держаться за счет утонченной подгонки к “духу времени”. Любая социально-духовная система функционирует благодаря взаимодействию компонентов, образующих ее структуру. Верно, но до определенного предела, до тех пор, пока не разрушается целостность самой структуры объекта. Это — объективная закономерность функционирования систем, и ислам — не исключение. Хотя, однако, система может переструктуризироваться путем вывода или утраты одних компонентов и замены их другими. При этом свойства системы могут быть изменены лишь частично. И только при радикальном изменении связей между компонентами система утрачивает свои качества и разрушается как целостный объект.
Ислам еще не постигла участь саморазрушения. И в этой относительной его стабильности существенную роль играет модернизм, хотя, однако, главным фактором остаются социальные условия, определяющие двухсторонний процесс ислама: с одной стороны — его существование в традиционных формах, с другой — ослабление сложившейся структуры как духовно-культурного феномена;
г) естественно, что, по мере углубления противоречий между средневековым содержанием ислама-религии и всесторонним прогрессом цивилизации, мусульманский модернизм будет становиться главным спасительным средством, с помощью которого станут выводиться наиболее архаичные элементы структуры ислама и подвергаться основательной интерпретации другие компоненты, равно как и вся система в целом;
д) тем не менее при всех стараниях современных модернистов придать исламу “косметический ремонт”, не изменяя его религиозно-мировоззренческой сущности, есть паллиатив — полумера, приносящая лишь временный успех своему кумиру. И потому у нас есть уверенность в том, что уже грядущее XXI столетие внесет существенные коррективы в содержание ислама-религии. При этом модернизм значительно усилит свои позиции за счет поисков новых форм и методов влияния на массы верующих адекватно условиям современного прогресса.
Усиливающиеся тенденции в наше время представлять ислам не столько религиозным культом, сколько нравственно-педагогическим средством, абсолютным по своему содержанию, вызывает необходимость еще раз пригласить к разговору Вас, дорогие читатели, об этой важной сфере человеческой культуры. В этом, видится мне, имеется настоятельная необходимость с тем, чтобы достучаться до разума тех, кто еще некритически воспринимает проповеди и пропаганду морально-педагогических ценностей в свете культа Аллаха. Тема эта поистине неисчерпаемая и мы ограничимся лишь некоторыми ее аспектами.
Особенность религиозного сознания состоит в том, что оно выделяет прежде всего морально-ценностные качества своей религии, возвышая ее этим самым в собственном мнении. И мы не станем подрывать этот сложившийся стереотип сознания, время само внесет в него соответствующие коррективы. Однако истины ради придется внести некоторые поправки в традиции абсолютизации той морали, которая якобы порождена культом Аллаха и является эталоном морали всего человечества.
Если внимательно прислушаться к мнению мусульман, почему они являются приверженцами ислама и что главным образом привлекает их в этой религии, то основная масса ответов примет следующий вид: ислам — религия наших предков и мы не должны изменять вере отцов; эта религия учит нас только хорошему, она содержит в себе самые высокие принципы морали, без которых люди были бы стадом скота...
Об ошибочности мнения, будто “своя” религия неизбывна для людей, мы уже говорили. Порассуждаем относительно верности второй части этого мнения — ислам ли дал человечеству принцип высокой морали и он ли является главным носителем этой морали на планете Земля?
Нами неоднократно подчеркнуто, что высшие моральные ценности создаются не религией, но складываются в ходе человеческого общежития на основе социальной практики. Хотя это не означает, что религия не имеет отношения к моральным ценностям. Имеет. И роль ее многоплановая. Во-первых, религия интегрирует разрозненные моральные нормы, обобщает их и на высших ступенях развития религиозных систем создает моральные кодексы. Во-вторых, религия представляет мораль вневременным и единовременным духовным феноменом сверхъестественного происхождения. В-третьих, именно в этих внеисторических и мистифицированных формах мораль представляется религией и транслируется в поколениях своих адептов.
Таков и ислам.
Но верующим, естественно, духовенство не говорит языком научных данных. Ибо это подорвало бы основы вероучения. Наука же говорит нечто другое об эволюции морали и социальном содержании ее норм.
Не станем забираться в глубь седой древности человечества и скажем лишь в опровержение мусульманской догмы так: ислам сам по себе как вера в сверхъестественное, не дал народам ни морали, ни ее высших ценностей. Как религия он явился результатом развивающейся практики самих людей. Все, что можно признать в активе ислама — это обобщение уже выработанных человечеством нравственно-этических и педагогических норм, а также их трансляцию на протяжении 14 веков. Много это или мало? Пожалуй, достаточно много. Но лишь до того исторического этапа, пока господствует обыденное сознание, вполне удовлетворяющееся традиционно-богословским учением. И как только наступает эра господства творчески-критического разума, т.е. восхождения человечества на уровни научной теории и высокого самосознания, цивилизация кладет конец господству сознания теологического вместе с его мистификацией бытия в целом и моральных граней в частности. Эта эра наступила вместе с бурным развитием научно-технических и духовно-культурных сторон человечества на исходе ХХ века. Мы вступаем в XXI век с огромным материально-духовным потенциалом, который, несомненно, получит дальнейшее невиданное развитие. И на этом фоне, увы, ислам выглядит анархично, отнюдь не способствуя развитию мировой цивилизации отдельными своими сторонами, культом сверхъестественных сил в особенности. Да и те воззрения в области духовной жизни людей, которые богословие старается реанимировать или “подчистить” с поправками на время, тоже слабо вписываются в неодолимый социально-культурный прогресс челове-чества.
Не желая никого обидеть, в особенности верующих и богословов от ислама, я все-таки разочарую их неопровержимыми историческими фактами, а они, как известно, — упрямая вещь. В самом содержании мусульманского вероучения, чему мы посвятили значительную часть книги, этих положений читатель не найдет, а они совершенно необходимы для более глубокого понимания ислама.
Самые древние морально-правовые кодексы индуизма, буддизма, конфуцианства, иудаизма, христианства и других религиозных систем содержат довольно разработанные нормы взаимоотношений между людьми. А ведь они сложились за много веков и даже тысячелетий до возникновения ислама. Индуизму, например, четыре тысячи лет, иудаизму — более трех тысяч, конфуцианству — две с половиной тысячи, христианству с его истоками — более двух тысяч и т.д. Ну и что  из этого? — говорят мусульманские богословы, — все религии ведь от единого Аллаха и их надобно рассматривать лишь вариантами (?!) ислама (?!) до того периода, пока Аллах не избрал Мухаммеда своим 313-м пророком-посланником (расуль) и не открыл “истинной” религии. Так-так... Выходит, что ислам — абсолютная во времени и бесконечно-многообразная религия, а иных, альтернативных ей, и вовсе нет, все они являются дочерними отпрысками вечного ислама? Это нечто новое в интерпретации “истинной веры”, хотя и не вяжущееся ни с логикой, ни с упрямыми фактами истории. А они говорят так.
С развитием производительных сил человечества на основе материальной практики в мировоззрении людей происходили значительные изменения. Первобытно-мифологические представления мало-помалу усложнялись, прослаиваясь более развитыми взглядами на жизнь — религиозными. Многообразие жизненного опыта людей складывало бесконечно разные по содержанию и формам религиозные представления1.
Разложение первобытнообщинных отношений  приводило к социальной дифференциации и в конечном счете — к классообразованию. С той поры началась новая полоса в истории религии, когда она стала непосредственно соединяться с социальными интересами господствующих кругов и получила характер идеологической силы. Именно в те времена, когда шел процесс образования социально-классовых систем,  религия становилась господствующей формой идеологии. Но ее содержание универсализировалось также и тем, что вбирало в себя всю совокупность знаний о сущем, лишь позже, во втором тысячелетии до н.э., прерогатива “знаний обо всем” перешла к философии. Мораль, будучи мощным средством регуляции отношений в обществе, в первую очередь оказалась в орбите религиозного влияния. История тогда еще не выработала более действенного и удобопонятного духовного средства, чем мораль, и потому она стала пленницей поневоле, с одной стороны, идеологии, с другой — религии.
Этот закономерный процесс хорошо прослеживается на примере всех без исключения религий и ислама в том числе. Причем именно мораль, как первичное и практически наиболее значимое для людей коммуникативное средство, чем религия с ее культом сверхъестественных сил, сохраняет себя неким устойчивым духовным остовом: при смене многочисленных религиозных форм мораль остается главным духовным богатством человечества.
Таким образом, даже если считать ислам некой абсолютной купелью всех религий, как предлагают современные модернисты, то тогда спорить просто не о чем: ислам, выходит, первичен по отношению ко всем религиям. Но это ведь очевидная фальсификация истории человеческого духа. Наука убедительно доказала, что не было никакого единого потока религиозных представлений: сотни тысяч религий, в том числе и ислам, явились следствием бурного процесса социальных отношений и эволюции человеческого сознания.
Это во-первых.
Во-вторых. Представлять дело так, будто только ислам как “истинная религия” дал и дает человечеству высшие моральные принципы, мягко говоря, тоже неправда. На разных уровнях развития и в разных формах эти принципы были сформулированы у народов задолго до возникновения ислама. Верно, региональная история народов складывала и своеобразие их морально-этических норм и поэтому последние у древних индусов были иные, чем у народа майя или ацтеков, у древних китайцев они существенно отличались от древнегерманских или восточно-славянских народов, у семитов — от древних тюрков и т.п. Все это ведь прописи истории, которые можно было бы не повторять, если бы они не искажались богословием, а мусульманские массы знали бы от науки правду такой, какая она есть.
Вот только несколько  неоспоримых фактов.
Древнекитайский философ Конфуций (551-479 гг. до н.э.) разработал модель идеальной личности, если она будет придерживаться следующих морально-этических принципов: проявлять любовь и уважение к старшим по возрасту и социальному положению, быть великодушными и свято чтить память о предках, стремиться к образованности и нравственному совершенствованию и т.д. Сравнивая труд философа “Беседы и суждения” (Лунь-юй) с содержанием Корана, Сунны и Шариата, мы без труда заметим не только большое сходство моральных предписаний этих источников, но и превосходство суждений китайского мыслителя. И это неудивительно, поскольку Конфуций впервые в истории цивилизаций  отделяет этические нормы от религии, не сковывая себя религиозной догмой. К тому же он, исходя из жизненного опыта, восходит на уровень теоретического осмысления морали, тогда как сентенции священных источников ислама находятся на уровне обыденного сознания. Излишне доказывать, что мусульманская догма ограничивала морально-этические принципы, светские по своей природе и содержанию. Тем  не менее поразительное сходство многих предписаний говорит лишь об одном: не бог Конфуция “тянь” (небо), которого он признавал лишь по традиции, ниспослал ему моральную мудрость и не Аллах предписал людям известную систему морали; все эти духовные ценности являются результатом практики и ума самих людей. В целом же Конфуций за тысячу лет до ислама сформулировал те же самые нравственно-этические предписания, что и Коран, Сунна и Шариат не потому, что все они ниспосланы  “единым богом”, но в силу их одинакового содержания для всего человеческого рода, кем бы и когда они ни были сформулированы.
И еще один факт — из истории древнеиндусского общества, цивилизация которого, как и в Китае, породила обширный комплекс нравственно-этических норм. И тоже за полторы тысячи лет до возникновения ислама. Возьмем хотя бы известнейший в широких кругах читателей памятник санскритской литературы II в. до н.э. – II в. н.э. “Законы Ману”. В нем многие моральные предписания почти дословно совпадают с Кораном, Сунной и Шариатом: то же прославление добродетелей, честности, долга, трудолюбия и т.п. Кстати, как и в мусульманской этике, здесь много назиданий женщинам быть в послушании у мужчин: “День и ночь женщины должны находиться в зависимости от своих мужчин” (гл. IX, 2), “муж, даже чуждый добродетелей, распутный или лишенный добрых качеств, добродетельной женой должен быть почитаем, как бог” (гл. V, 154), и т.п. Здесь, как видим, классические родовые отношения индусского общества более откровенно унижают женщину, чем арабы первоначального ислама, когда их родовые отношения клонились к кризису. “Законы” также порицают пьянство, разврат, азартные игры, безделье, оскорбления и пр. Кстати, осуждают дачу вознаграждения за невесту, рассматривая это как позорную продажу “потомства” (гл. 3, 51)1.
Таким образом, расхождение в частностях мусульманских норм с более ранними моральными системами в истории общества говорит лишь о разновременности их создания в специфических социальных условиях, тогда как совпадения суть следствия общих закономерностей эволюции создания и нравственно-этической культуры в частности.
Понятно, что массы верующих не знают этих закономерностей. Простые мусульмане, находясь в плену догматики своей религии, не знают или не хотят знать, что существуют другие системы нравственно-педагогических и иных ценностей, ничуть не ниже по своему содержанию тех, которые проповедует ислам. Это во-первых. Во-вторых, эти ценности религия приписывает себе безосновательно, поскольку они, имея общечеловеческую сущность, порождены в ходе практической деятельности людей и помимо религии. В-третьих, всякая абсолютизация духовных ценностей в культовой оболочке придает им некий вневременной и надэтнический характер, что является невольным заблуждением или тенденциозной фальсификацией истории духовной культуры человечества. Наконец, в-четвертых, нет и не может быть никаких элементов духовной культуры, находящихся в статическом и неизменном состоянии. Динамизм социально-экономических систем с железной необходимостью вызывает и изменения в сферах духовной культуры. Поэтому время ломает старые стереотипы сознания, выводит из обихода архаизмы, утверждая соответствующие прогрессу принципы и идеалы.
Все это было бы полезно усвоить сторонникам религиозно-консервативного мировоззрения, в каких бы формах оно ни выступало, но, как говорится, для умных — достаточно, упрямцев все равно не переубедить, а невеждам — учиться да учиться.
Теперь коснемся еще одной проблемы — педагогической. В соответствующем месте (см. наст. гл.) она раскрывается в основном позитивно-оценочном плане. И это справедливо. Но вот что вызывает вопрос: последователи ислама представляют его некой универсальной системой педагогического содержания, подобно которой никогда не было в мире и никакая иная педагогика не может сравниться с исламом по части воспитания людей. Это такая же переоценка содержания ислама, как и представление его идеальным носителем морали. С древнейших времен, как только начинался род человеческий, воспитательное воздействие стало неотъемлемым спутником людей. Естественно, что и в исламе таковое нашло свое должное место. Но так называемая “мусульманская педагогика”, основанная на воззрениях Корана, Сунны и Шариата, не может претендовать на место универсального воспитателя не только всего человечества, но и самих мусульман. И вот почему.
Во-первых, нормы педагогического характера главных источников ислама имеют конкретно историческое содержание: они выработаны условиями восточного средневекового общества и в силу этого не могут быть пригодными для всех времен и народов.
Во-вторых, освященные авторитетом Аллаха педагогические предписания приобретают неизменное значение, т.е. становятся своеобразными догматическими сентенциями. Это, к сожалению, препятствует их изменению в соответствии с потребностями прогрессирующей практики человечества.
В-третьих, даже самые драгоценные педагогические приемы и методы, выработанные совокупным опытом человечества, подчиненные теологической идее, ограничивают развитие их светского содержания — наиболее оптимальной модели воспитания в людях высоких гражданско-личностных качеств. В истории было огромное число попыток воспитать таковые именно под эгидой веры в бога, но все они либо канули в Лету, либо не эффективны и диссонируют научным принципам педагогики. Достаточно познакомиться с методами воспитания по Корану и Шариату, чтобы увидеть в них существенные антипедагогические изъяны: воздействие страхом, слепое повиновение старшим, некритическое восприятие авторитетов, настороженное, а то и враждебное отношение немусульманам и т.д. Чего стоят, например, предписания Корана и Шариата отсекать руку за кражу, за супружескую неверность заключать женщину в домашнюю тюрьму или побивать ее до смерти камнями, бить детей за ослушание, соблюдать древнюю норму расплаты “око за око”, проявлять враждебное отношение к немусульманам и особенно к неверующим и т.п. Вот только несколько аятов из Корана: “Не женитесь на многобожницах... и не выдавайте замуж за многобожников, пока они не уверуют...” (2, 220); “Аллах любит богобоязненных” (3, 70); “Не берите себе близких друзей, кроме вас самих (мусульман — Ю.П.). Они не преминут вам вредить, они хотели бы того, чтобы вы попали в беду” (3, 114); “Не берите же из них (неверных — Ю.П.) друзей, пока они не выселятся по пути Аллаха; если же они отвратятся, то схватывайте их и убивайте, где бы не нашли их. И не берите из них ни друзей, ни помощников” (4, 91); “Поистине, неверующие — для вас явный враг!” (4, 102); “Вору и воровке отсекайте их руки в воздаяние за то, что они приобрели как устрашение Аллаха...” (5, 42); “...Душа за душу, и око — за око, и нос — за нос, и ухо —  за ухо, и зуб — за зуб, и раны — отмщение...” (5, 49).
Достаточно и приведенных аятов, чтобы сказать: подобные жестокие предписания есть нормы средневековой морали и в наше просвещенное время они далеки от научной педагогики. Более того, поскольку для мусульман каждое слово Корана — истина, постольку они в любой подходящий момент могут стать и символом, и призывом, и нормой практического действия. И если даже современные системы воспитания в мусульманском мире отошли от некоторых предписаний по Корану и Шариату, то сами принципы этих авторитетных источников продолжают сохраняться. И они, к сожалению, пусть даже в несколько смягченных формах, но все-таки срабатывают как “мусульманский закон”. Этого не знает только ленивый или закрывающий глаза на очевидные издержки “мусульманской педагогики”.
И еще об одной стороне вопроса.
В исламе, как и в каждой религии, покорность, беспрекословность, страх перед наказанием бога и адскими мучениями в потустороннем мире принимается за воспитанность, а критичность и свободолюбие рассматриваются как ослушание и распущенность. Принцип воспитания свободной личности с высокими чувствами собственного достоинства в мусульманской педагогике не получил подобающего признания. Да едва ли получит до тех пор, пока личность не станет субъектом собственной воли, а не объектом воздействия средневековых норм и правил.
Это, к сожалению, плохо понимается и на уровне массового сознания и теми, кто не критически и безответственно рекомендует педагогические нормы давно прошедших веков. Несомненно, что восточные народы, веками привыкшие к так называемым “мусульманским законам”, имеют свой менталитет в области воспитания. И с этим нельзя не считаться. Но плохо то, что претендентам на роль воспитателей и пропагандистам средневековой мусульманской педагогики изменяют чувства критичности. Они поступаются пониманием того, что нет и не может быть “вечных”, всегда равных самим себе педагогических норм и методов. Нельзя, и просто не допустимо автоматически переносить в наши современные условия те приемы воспитания, которые господствовали много веков тому назад. Между тем принципы мусульманского редукционизма* в области педагогики в наше время имеют широкое распространение. Вот только один пример.
В республиках бывшего СССР с традиционным распространением ислама наблюдается активное обращение к духовным ценностям прошлого. Происходит их переосмысление и оценочная переориентация. И это достойно самых высоких похвал. В условиях партийно-советской диктатуры целые народы лишались возможности идти руслом духовной культуры своих предков. Но, как это бывает, в условиях крутых поворотов люди сбиваются с верных ориентиров.
Так происходит и с мусульманской педагогикой.
В условиях современного дефицита морали и кризиса культуры люди теряют уверенность в достижениях научной педагогики, принимая распущенность и бездуховность за следствие “безбожного воспитания”. И тогда обращаются к морально-педагогическому опыту прошлого. Идя навстречу этим запросам, выпускается немало литературы, в которой отыскиваются советы и рекомендации о том, как воспитывать нужные качества “настоящих мусульман”.
В этих целях обращаются к морально-педагогическим сентенциям известных мусульманских шейхов, авторитетных глав средневековых суфийских орденов (сулюков), к соответствующей литературе прошлого. В Средней Азии реанимируются учения таких средневековых мистиков, как Ахмада Ясави, Накшбанди, Ходжа Ахрара и других. Особым почетом окружен “Хикмат” А. Ясави за его назидания о том, какими нравственными качествами должны обладать мусульмане. При этом замалчивается самое главное в ясавизме — его мистико-аскетическое содержание и возносится самая педагогика воспитания личности в духе беспрекословного повиновения1.
Большую полярность приобрела книга “Кабус-намэ”, переведенная с фарси на местные языки. Вступительные статьи создают книге поистине величавый авторитет как образцу мусульманской педагогики. Читаем одну из них и воздержимся от комментариев. Пусть тексты цитат сами скажут за себя вдумчивому читателю.
Перевод “Кабус-намэ” на узбекский язык, пишет С. Далимов2,  имеет большое значение для обогащения восточной педагогики, большую роль для узбекской (!) педагогики в частности (стр. 20); автор “Кабус-намэ” “наставляет молодежь быть гуманной, находиться в тесной связи с народом, учит нравственному отношению к товарищам, другу, врагу” (стр. 24). С. Далимов не говорит читателю главного, того, что книга была написана в XI веке  в Табаристане (южное побережье Каспийского моря) как наставление иранской феодальной знати, хотя сам автор Кей-Кавус делает это в форме подачи советов сыну. Вся мораль “Кабус-намэ” фокусируется на том, чтобы суметь хорошо устроиться в жизни ценой любых принципов. Даже религия ислама должна быть лишь средством получения “доброй славы”, а не делом убеждения. Жена, друзья, свое имя — это тоже средство “для жизни”, но не возвышенные сантименты. Послушайте-ка эти откровения: “А неверующего в этом мире полагается убивать и предавать позору”; “господь всевышний предопределил, чтобы одни были нищими, а другие  богатыми”; “если кто-нибудь сбивается с  пути, не старайся направить его, все равно не сможешь. Ведь если дерево выросло криво и криво пустило ветви и поднялось, то выпрямить его можно, только спилив и обстругав”; “хорошенько приглядись к доброму и злому, недостаткам и добродетелям людским  и установи, откуда их выгода и польза и в чем их доход и убыток, а тогда уже из всего этого ищи свою выгоду”; “очень часто надо поступать бесстыдно, чтобы добиться осуществления цели”; “старайся, о сын, не влюбляться ни под старость, ни в юности... Любви, пока можешь остерегайся, ибо влюбленность — дело, несущее беды, в особенности в старости и во время нищеты... Ведь влюбленность с начала до конца — страдания и муки сердца и бедствие, хотя это и сладостная боль”; “жену берут для управления домашним хозяйством, а не для обладания. Для удовлетворения страсти можно рабыню купить на базаре: ни забот, ни больших расходов не потребуется”; “друга по дружбе ничему не учи, ибо если он когда-нибудь станет врагом, то тебе навредит”; “чини ему (врагу) зло без устали. Постоянно замышляй против него козни и хитрости, и никогда не считай себя в безопасности от его уловок”; “знай же, о сын, что ни из какой науки ты не извлечешь столько выгоды, как из (науки) духовной. Ибо, если ты хочешь извлекать пользу из мирской науки, то не сможешь...”1
Достаточно! Вся эта “педагогика”, если она преподносится современным людям в качестве морального руководства, способна принести серьезный вред интересам воспитания положительных качеств. Истина конкретна. И те идеалы, которые были нормой в раннесредневековом феодальном обществе, в условиях современной цивилизации диссонируют своим эгоциничным содержанием. Даже многие положительные советы Кей-Кавуса не могут перекрыть морального негативизма и, если он предлагается неким нравственным образцом, то интересам сегодняшней педагогики делается плохая услуга, в каких бы регионах с мусульманским населением это ни предлагалось.
Вообще, я считаю, что нет узбекской, чеченской, татарской, казахской и т.д. педагогики, как нет ее и “чисто” мусульманской, буддийской, христианской и прочей. В строгом смысле речь может идти о формально-национальных или религиозных оттенках педагогики. В целом же сущностью и целью педагогики как науки выступает такая система методов и средств, которая подчинена интересам воспитания высоких гражданских качеств; сердцевину последних составляют нормы общечеловеческой нравственности — гуманизма, честности, трудолюбия, товарищества, любви, дружбы, коллективизма и т.д. И если какая-то система воспитания поступается этими принципами в угоду узко-корыстных социальных или религиозных целей, она отходит от критериев научной педагогики, вступая в противоречие с интересами воспитания богатого духовного мира Человека. В частности, если сегодня людям предлагается от имени Аллаха соблюдать принцип джихада, своекорыстного расчета, применять жестокие наказания, проявлять нетерпимость к инакомыслию и т.д. (см. Коран, Шариат, “Кабус-намэ” и др.), то такая “педагогика” существенно расходится с интересами цивилизованного воспитания и должна корректироваться в соответствии с современными понятиями гуманизма.
Все это требует четкого объяснения простым мусульманским массам, как и то: почему они в наше время солидарны с ориентацией на педагогический опыт прошлого под эгидой веры в Аллаха?
Ответим: по-видимому, по  двум основным причинам.
Во-первых, исторический опыт воспитания “настоящих мусульман” явился устойчивым менталитетом народов с традиционным господством ислама, консерватизм которого вообще слабо поддается прогрессивному изменению в соответствии с потребностями современности.
Во-вторых, традиционное воспитание становится своеобразным щитом, ограждающим мусульманский Восток от негативных спутников современной западной цивилизации — бытовой распущенности, открытой проституции, массовой наркомании, морального разложения на всех уровнях, ледяного равнодушия и эгоизма, девальвации моральных ценностей и т.п. Мусульмане совершенно справедливо порицают эти издержки западной цивилизации, хотя ошибочно относят их на счет инаковерия и безверия. При этом, однако, следует всячески поддержать стремление сохранить традиции восточного воспитания таких прекрасных качеств, как скромность (особенно женской половины), детское послушание, уважение старших, почтительное отношение к старикам, взаимовыручка, помощь нуждающимся и т.д. Мусульмане, к примеру, ограждают свою среду от женского курения, ношения девушками легкомысленных одежд, посещения молодежью модных тусовок и бедламовских дискотек, развязного поведения в обществе, пьянства и прочих негативов. Оставленные семьи и брошенные дети здесь редкость. Младшие никогда не позволят себе перебить речь старшего или сидеть, если он стоит. Оказавшемуся в беде помогут последним, а нищенство считается позором и составляет редкий удел убогих. Перечень подобных положительных норм может быть длинным. И было бы благом для морально-бытовой культуры современной цивилизации воспринять эти традиции как положительный опыт мудрого Востока. По-видимому, это так и будет происходить уже в недалеком будущем, когда, очнувшись от пресыщения так называемой “свободой”, в том числе от “сковывающих” ее положительных нравственных традиций, цивилизация станет возвращать себе золотой фонд общечеловеческих ценностей, сохраненный еще в тайниках самобытной культуры “периферийных” народов. Но этот неизбежный процесс активной культурной конвергенции* будет протекать уже в сугубо светских формах, свободных от религиозной мистификации.
Таковы некоторые аспекты альтернативы мусульманско-педагогическому модернизму.
Продолжим разговор в ключе актуальных проблем ислама.
В мировоззрении современных мусульман складываются противоречивые представления между тем, что написано в Коране, что говорит духовенство, что есть в жизни, и как вести ее линию в будущее. Конечно же,  эти вопросы непременно возникают, если верующие преодолевают барьер мусульманской догмы и запретов на критическое отношение к вероучению. Если же они остаются во власти некритического восприятия и не покидают позиций традиционализма, то таких вопросов у них не возникает и они, ничтоже  сумняшеся, с полной убежденностью в преданности своей вере, считают себя “честными” и “преданными” своей вере мусульманами.
Есть ли выход их столь противоречивой мировоззренческо-психологической ситуации, в которой реально пребывают современные мусульмане? Есть, конечно. Но для этого необходимо произвести настоящий переворот главным образом в позициях богословия в целом, а не в головах лишь небольшой части этого клана. От большей части богословов зависит характер переориентации проповедей самого корпуса духовенства на местах и, как следствие, изменение взглядов мусульманских масс с соответствующей перестройкой в сфере быта и образа жизни в целом.
Возможна ли столь радикальная перестройка всей сложившейся системы мусульманского богословия, мировоззренческих основ веры самих мусульман и их образа жизни? Нет, невозможна. Ни теперь, ни  в ближайшем обозримом будущем. Хотя это было бы целесообразным в интересах активного вовлечения мусульманских масс в русло современной цивилизации, встав на позиции существенного изменения ислама как вероучения. Но, как известно, сознание может обладать серьезной консервативностью и отставать от более динамичного развития материальных условий общества. Тем более это касается религиозного сознания, имеющего большую инерциальную силу удерживать старое, привычное, устоявшееся в веках. Не случайно ведь в истории ислама столетиями кипели страсти богословов по поводу какого-нибудь взгляда на сторону или грань вероучения, а сущность его так и оставалась прежней. Так что надежды на радикальное изменение всей системы вероучения в какие-то десятилетия не реальны.
Так что же делать, если интересы мирового сообщества, да и самих мусульманских масс, все же требуют не только ослабления, но и существенного изменения некоторых компонентов вероучения ислама?
Поверхностный “макияж” мусульманских модернистов на деле оказывается слишком слабым средством, чтобы “улучшить” содержание всей системы ислама.
Конечно же, с позиций конституционного права и прав человека никто не может вторгаться в дела религии, если она не вступает в противоречие с законом и интересами граждан. А если вступает в таковые? Тогда, извините, господа хорошие из клана богословов, мы, огромные массы землян, ставшие заложниками религиозного экстремизма, вправе потребовать отмены таких положений вероучения, которые чреваты гибелью людей, нагнетанием социальной напряженности, разрушением жилища, возбуждением межконфессиональной и межэтнической вражды и т.п. В частности, пора потребовать от мусульманского богословия не стыдливого замалчивания и тщательного припомаживания принципа джихада, а честного признания, что он явился продуктом средневековой борьбы между враждовавшими кругами арабского общества и в современных условиях противоречит интересам мирового сообщества. Это было бы честным и гуманным актом, который бы исключал всякие спекуляции на авторитете Корана и поставил бы воинственный экстремизм вне принадлежности к исламу. Это, если хотите, законное требование большинства жителей планеты к мусульманскому богословию, а не мнение одного автора настоящей книги. И я пользуюсь возможностью именем совести и защиты прав человека обратиться к иерархам от ислама: немедленно договоритесь о радикальных изменениях в вероучении ислама, освободите его содержание от наиболее одиозных положений, мешающих миру и прогрессу современного человечества. В частности, джихад — это не безвинный анахронизм, он таит в своей сущности потенциал вражды и войны и поэтому должен быть исключен из ислама как ставший опасным принципом для всего миролюбивого человечества. Ведь говорит же председатель Духовного управления мусульман Европейской части России муфтий Равиль Гайнутдин, что по Шариату “вечны и неизменны вероучение и культ ислама, а морально-этические и правовые нормы подвержены влиянию времени. Они не являются раз и навсегда данными правилами жизни и мусульмане могут и должны жить в соответствии с нормами и ценностями современной им эпохи”1.
Не станем полемизировать с почтенным богословом насчет логики вероучения, которое ведь внушает, что “все от Аллаха”, а здесь, оказывается,  верующие “могут и должны” строить свою жизнь сообразно условиям жизни. Это — чистейшая модернизация мусульманского канона о предопределении всего волей Всевышнего. Но ведь если “вечны и неизменны вероучение и культ ислама”, тогда неизменным остается предписание Аллаха (по Корану) находиться в состоянии джихада против неверных. Коран ведь тоже неизменен как “истинное слово Аллаха”. Тогда, выходит, “нельзя” отменить джихад, который выражен многими аятами Корана. Так что всякие потуги представить джихад лишь “борьбой в мыслях” — натяжка, которая не срабатывает, если религиозный радикализм и экстремизм рвется к оружию и социальному переустройству под флагом вероучения ислама.
Похвально, что духовные управления единодушно осудили разбои мусульманских экстремистов. Но пока остаются “неизменными” средневековые принципы вероучения, будут сохраняться возможности их использования не только в культовых, но и в политических целях.
Конечно же, понятна щекотливость положения богословия: чтобы привести многие принципы вероучения ислама в соответствие с требованиями современной эпохи, нужно будет отказаться от ряда краеугольных оснований вероучения. Не станем указывать каких во избежание заклятья “вероразрушителя”. Но если Вы, досточтимый улемат, хотите уважительного отношения к исламу со стороны людей доброй воли, потрудитесь-ка освободить его содержание от тех средневековых взглядов и принципов, которые уже вышли за рамки сугубо внутренних интересов культа и диссонируют социально-духовному уровню прогрессивного человечества. Так будет честнее. Это — веление современной эпохи, вступающей в третье тысячелетие новой эры.
Характеризуя современное положение ислама в мире, нельзя пройти мимо проблемы “ислам — международный терроризм”.
Последний, в сущности, неизвестен исламу более тринадцати веков и был порожден условиями социальных коллизий только во второй половине XX века. По мере развития активных контактов с остальным миром в ряде стран мусульманского Востока обнажились антагонистические противоречия как между различными кругами внутри этих стран, так и в отношениях к внешним социальным системам. Религиозный экстремизм, как следствие политических устремлений, порождает терроризм — одну из крайних форм реализации своих социальных целей реакционными кругами. Последние, как правило, это — националистические элементы, считающие в чем-либо ущемленными интересы своей нации и ставшие на путь сепаратизма*. Понимая безуспешность своей борьбы мирными и открытыми средствами, они становятся на путь демагогии, шантажа и скрытых методов терроризма. При этом, завоевывая популистскими* методами авторитет среди широких масс, они используют традиционные формы борьбы под флагом “борьбы за веру”. В этих целях из Корана надергиваются цитаты относительно “обязательности” ведения войны против неверных (джихад), ведется усиленная обработка обыденного сознания мусульман, подкупами, лестью и обещаниями райских кущ вступившим на путь джихада (ар. шахид, мн. число шухада). Шахидам внушается презрение к смерти, и многие из них становятся смертниками, уверовав в уготовленное для своей души место в чертогах Аллаха. Такие фанатики не останавливаются ни перед чем, выполняя задания своих хозяев.
Кто же эти “хозяева”, вставшие на путь международного терроризма под зеленым знаменем “пророка”?
Как правило, это неудачники в жизни, авантюристы, претенденты на власть и большие богатства. Свои цели они достигают любыми средствами. Принципы совести и общечеловеческой морали для них тонут в трясине своекорыстных амбиций. Паразитируя на чувствах неосведомленных в политике мусульман, они выдают себя за радетелей “чистого ислама” и “воинов Аллаха”. Вот хотя бы несколько портретов международных террористов.
Усан бен-Ладен. Богатейший саудовский бизнесмен, имеющий дальние связи с Чечней. Его заветная цель — пробраться к нефти и газу на Северном Кавказе. И средством для осуществления этой цели избрана пропаганда ваххабизма, засылка эмиссаров, помощь чеченским экстремистам миллионами долларов и т.д. С 1997 г. он систематически поставлял такую помощь. Скрываясь в горах Афганистана, лицемерный радетель интересов мусульман шлет фатвы против американцев, объявивших его поимку, натравливает своих чеченских нукеров на расправу с “неверными России”.
Шамиль Басаев, снискавший славу “героя Буденновска”, преемника генерала Дудаева и главнокомандующего бандформирований Ичкерии. Потомок русских переселенцев и одного из чеченских кланов он был заурядным школьником, потом студентом Московского института инженеров землеустройства, отчислен за академическую неуспеваемость. Это развязало ему руки и он успешно сбивал капитал, создав торгово-посредническое ТОО. Потом была Абхазия. Наркобизнес позволил сколотить огромные богатства и занять ведущее положение под руководством Дудаева. Его политическая программа — отторгнуть Северный Кавказ от России и установить государство на основе Шариата.
Салман Радуев отличался прилежанием в школе и как комсомольский активист был продвинут по служебной лестнице. Был отмечен Дудаевым как выходец из знатного чеченского клана, а затем и стал его зятем, в положении самозванного “полевого командира” был неудачником, затем преуспел на поприще похищения людей, хорошо поставив на конвейер этот доходный бизнес со своей разбойной братвой. Последняя промышляла и в Москве. Скрывшись за рубежом, Радуев в учебном лагере обучает других и совершенствуется сам в искусстве убивать.
Хаттаб (его полное имя Эмир аль-Хаттаб) предположительно происходит из чеченской диаспоры, родившись в Иордании. Учился в престижных учебных заведениях, в том числе и в Москве, любит щеголять на русском языке. Планировал осесть на родине своих предков, поставив добротный дом и женившись на юной дагестанке из Карамахи. Как кадровый военный, поставил образцовый лагерь для обучения террористов, духовную подготовку которых составляет обучение исламу. В лагерь потянулась молодежь из Татарии, Башкирии, Средней Азии и Кавказа в поисках “настоящей веры ислама”. Курсанты завершали подготовку экзаменом “вживую”: нападали на блокпосты, совершали теракты, выкрадывали людей в целях получения выкупа. Немереные деньги Хаттабу шли из-за рубежа и от преступных группировок в России. В его же становище налажен выпуск фальшивых купюр — от долларов до рублей. От угроз разжечь террор по всей России Хаттаб перешел к делу: взорванные дома и жертвы ни в чем не повинных людей в ряде городов — это кровавая рука отпетого бандита в шкуре “истового мусульманина”.
Таков облик и дела главарей чеченской войны.
Спрашивается: имеют ли они отношение к исламу как религии? В сущности, никакого. Для бандитов, головорезов, наркомафиози и фальшивомонетчиков ислам — только средство осуществления своих амбициозных целей. Ни одна из их программ не имеет своим источником Коран, кроме принципа джихада, осуществляемого в самых варварских и изощренных формах. Мусульманский мир содрогнется от этих деяний, осудив не только бандитских главарей как своих собратьев по вере, но и отвергнет международный терроризм как преступно-дикое средство разрешения каких бы то ни было противоречий.
На путь осуждения пиратских акций под фальшивыми лозунгами “защиты веры Аллаха” все решительнее становятся честные люди мусульманского мира. Все громче раздаются голоса против спекуляций на религиозных чувствах верующих. Вот только один факт.
Совет муфтиев России выступил с заявлением, в котором говорится: “Нас, мусульман — граждан и патриотов России — не может не беспокоить опасность распространения в стране так называемого “ваххабизма”, именем которого совершаются всевозможные преступления. Террор и насилие, навязывание норм дикого средневековья не имеют ничего общего с исламом. Причастность к терроризму и бандитизму выводит человека за рамки мусульманства... Совет муфтиев России считает так называемый “ваххабизм” чуждым религии явлением и ответственно заявляет, что террористы и банды не имеют к исламу — религии мира — никакого отношения!”1
Далее ответим на часто возникающий вопрос: является ли ислам пережитком в общественных системах, где он составляет конфессиональное меньшинство?
В бывшем СССР любая религия, безо всяких сомнений считалась пережитком прошлого. Это было огульно-пренебрежительное отношение к убеждениям больших масс людей, в том числе и граждан Востока. Партийно-государственный идеологический аппарат фальсифицировал подлинное состояние религиозности в стране. Одержимые процентоманией идеологи любили похваляться “резко понижающимся” показанием религиозности на местах, особенно в городах. В пылу левацких “конногвардейских атак” на религию ими совершенно серьезно планировалось покончить с ней в стране к... 1940 году. В ходе перестройки, как говорится, обман обнаружился принародно. Теперь стало очевидно, что под прямым или косвенным влиянием религии находится, по-видимому, большая часть россиян. Значительно выше среднего состояния религиозность в регионах России с традиционным распространением ислама: в Татарии, Башкирии, на Северном Кавказе.
Как относиться к этому факту? Относиться надо спокойно, без крайних выводов и тревоги. Во всяком случае, не считать этот факт некой духовной аномалией или показателем исторического пережитка. Понятие “пережиток” выражает состояние некой духовно-мировоззренческой остаточности в сознании и быту, дремучего анахронизма, пришедшего в резкое противоречие с возросшим уровнем бытия и сознания людей. Можем ли мы сказать, что ислам пришел в существенное несоответствие с сегодняшним бытием россиян? Нет, этого сказать нельзя. Тем более, что нынешнее состояние бытия в России настолько многотрудное, нестабильное и неопределенное, что создает самые благоприятные условия для распространения религии и ислама в особенности. Почему “в особенности”? По многим причинам.
Во-первых, память мусульман сохранила воспоминание об исторической несправедливости, когда господствовавшее самодержавие и православие попирали ислам как “чужеродную” религию.
Во-вторых, рецидивы такого отношения к исламу сохраняются, хотя нередко несознательно и в ослабленных формах. К примеру, президент России и правительство часто апеллируют к православной церкви, устраивают торжественные приемы с участием ее иерархов и т.д. Телевидение, радио и печать приняли за правило хорошего тона представлять общественную трибуну православному клиру. Восстановление многих православных храмов находится  под постоянным вниманием верховной власти. И весь этот бум происходит так, будто в России и нет второй по численности конфессии — ислама. Но то, что не замечают верхи, болезненно переживают мусульмане. В этих условиях, чувствуя себя словно в осаде со стороны православия, они еще теснее сплачиваются в общину единоверцев и этим усугубляют свою религиозность.
В-третьих, нельзя забывать важную особенность ислама — для мусульман он является не просто религией, но своеобразным духовным миром и жизненным ориентиром. И это, естественно, составляет решающий фактор приверженности мусульман к самому вероучению.
Следовательно, как видим, условия общественного бытия в России не только не способствуют ослаблению религиозности, но и углубляют ее. До тех пор, пока общество радикально не изменит свои социально-экономические основы и вместе с тем существенно не поднимет уровень духовного развития людей, говорить о пережиточности религии в любых ее формах и близкой по времени их глубокой трансформации — безосновательно. Вспомним, что религия  является многофункциональным феноменом. Ослабление и низведение ее функций на положение исторического пережитка — это задача, решение которой потребует большого времени и немалых усилий в масштабе всей социальной системы. Во всяком случае нынешнее состояние российского общества не позволяет даже предвидеть время решения этой задачи. И ислам вкупе с другими религиями далек от того состояния, когда с объективной неизбежностью он все-таки осознает наступление для него нисходящей линии развития, т.е. эпохи превращения его в качественно новый духовный феномен — с иным, чем сейчас, соотношением в его содержании иррациональных и рациональных моментов.
Наконец, нельзя обойти проблемы ислама и российского патриотизма.
Существует распространенное мнение, будто любая религия космополитична и якобы верующие далеки от чувств любви к родине, которая-де для них там, где действует их религия. Это не всегда так. По крайней мере история ислама в России опровергает мнение, будто здесь мусульмане не были патриотами и всегда ориентировались на Аравию как на “родину пророка”. Взять хотя бы пример Отечественных войн 1812 и 1941-1945 гг., когда мусульмане грудью встали на защиту Родины, проявляя высокий дух патриотизма. Им всегда внушалось, что забота о безопасности Отечества является важнейшей обязанностью перед Аллахом. Ибо, делается ссылка на слова Мухаммеда,  “любовь к Отчизне — часть твоей веры”.
И сегодня российские мусульмане, по крайней мере подавляющая их часть, является искренними патриотами своей Родины. Они наследуют славные традиции своих предков и отцов, верно служивших интересам Родины на всех этапах ее истории. Взять хотя бы следующие показательные факты из времен Великой Отечественной войны: из 11 с лишним тысяч Героев Советского Союза русские составили 8160, украинцы — 2069, белорусы — 309, татары — 161, казахи — 96, узбеки — 69, азербайджанцы — 43, башкиры — 39, туркмены — 18, таджики — 14, киргизы — 13. Сегодня верующие мужественно переживают тяжелые времена со всем народом России, искренне желая ей скорейшего подъема во всех областях экономической и духовной жизни.
В этих нелегких условиях прогрессивно-патриотическую роль играет мечеть и духовенство. Дагестанский клир, например, верно усмотрел в ваххабизме чужестранную идеологию, подспудно подогревающую сепаратистские замыслы с далеко идущими целями. По всем мечетям и поныне ведутся хутбы, направленные на воспитание чувств достоинства российского гражданина. Большие сдвиги в этом же направлении наметились и в Чечне. Патриотически настроенная часть духовенства горячо отстаивает идею неразрывного единства со всеми народами России и в составе великой Российской державы.
Примечательно, что Совет муфтиев и редакция журнала “Профиль” 22 декабря 1999 г. провели “круглый стол” на тему “Ислам и пробелы государственной безопасности России”. Содержание этого мероприятия полностью отражает интересы российской безопасности. Основные идеи выступавших можно свести к следующим положениям1.
— Связи российских мусульман должны крепнуть не только в религиозной, но и в политико-экономической сферах.
— Вопреки имеющимся позициям, нельзя создавать политической партии, которая бы защищала интересы мусульман. В противном случае это бы вызвало создание политических партий по конфессиям – православной, иудейской и др., что привело бы к раздроблению общества по религиозному принципу. Интересы 20 миллионов мусульман охраняются Конституцией Российской федерации и поэтому нет необходимости создавать некий дополнительный “политический щит”.
l Необходимо тщательно продумать символику России: герб, гимн, флаг. Существующая ныне символика не отражает в своем содержании многоконфессиональности и многонациональности россиян.
l В освещении истории России необходимо представлять ее как ЕВРАЗИЮ, в которой извечно проживали многие народы с разными религиями, а не только русские с их православием.
l Пора придать самое серьезное значение воспитанию  интернациональных чувств во имя формирования единой российской нации.
l В связи со сложившейся обстановкой, осложненной вооруженными нападениями банд-формирований в Чечне, целесообразно в государственной структуре восстановить палату национальностей  с комиссиями по религиозным конфессиям.
l Поддержка традиционной для России религии, православия, во многом  ущемляет религиозные чувства мусульман. Эта деликатная и насущная проблема должна решаться в духе конституционного равенства всех религий.