Ни ветерка. Поющая тишина. Солнечно и радужно. Изредка лишь прошелестит в ветвях тополей, качнет края мягких листочков и – снова стихнет. Где-то поодаль пролает собака, пощебечут птички-невидимки. Прорвется гул телевизора из соседней квартиры, стукнет что-то на лестнице, и опять – тишь. Сидишь – не движешься, смотришь. Слушаешь. Внутри – внимание, но рассеянное какое-то, глаза опускаются долу, и чуть уловимый вздох выходит из глубины. Рассеянно и в то же время – глубоко. Грустно ...
Эти мгновения всегда почему-то всплывают в памяти под вечер. Пытаешься их уловить, придать им форму, выразить – хоть чтобы не забылось – и вряд ли это получается ясно. Наверное, это где-то столь глубоко, настолько внутренне, что «вовне» это пусть и просится, – да мало что выходит кроме неопределенного жеста.
Эти едва уловимые настроения прорываются где-то в дороге или просто вдалеке от дома, когда вдруг соображаешь, что хотел «другого», а уехал от самого главного. Становится тоскливо, мокро делается на душе. Потоком рвется что-то изнутри, и так хочется домой ...
Обнять маму. Прижать к себе, расцеловать любимую. Увидеть давние знакомые лица, поболтать с друзьями, пройтись через арочные проемы по треснувшим мостовым родного города. Услыхать в отдалении вечерний благовест ... Просто побывать дома.
Чтобы вновь вздохнуть, но уже – облегченно. Заснуть, в конце концов, бестревожно.
Это близко, насущно, необходимо. Это – свое, домашнее. Нужное.
У «своего» есть разные лики. Есть разные его измерения, и для каждого в нем – свои особенности.
Есть и что-то общее, символическое, если хотите. Какое-то «общепринятое», стереотип понимания «своего», чаще относимый к «большому».
У этого «большого», говорят, есть «флаг, гимн и герб». Часто это претенциозно и безлико. Могущественная музыка, конечно, шевелит что-то в глубине; знаешь, что при ее исполнении «надо стоять». Это, конечно, связано с твоим прошлым, традициями, историей, не понимая которых, ты не постигнешь и себя сегодняшнего. Оно и понятно, разумно, объяснимо. Но солнечная заря на сырой лесной опушке, тихий вечерний дворик у седовласого Забелина, бескорыстная улыбка любимой девушки, жаркий футбольный поединок, старый книжный шкаф с толстыми фолиантами – каким боком всё это ...
У «большого» – грандиозность и мощь. Пространства, застроенные громадными предприятиями; неистребимый военный потенциал; представительные сановные мужи, задумчиво восседающие в витиеватых креслах; тысячи плечистых очкариков в белых рубашках и галстуках, созидающие техническое и финансовое благосостояние ... Ну как не уважать всего этого? Да, не уважать почти невозможно. Любить ли это? А вот тут разводишь руками и даешь ответы, полные двусмысленностей. Не до конца понятно.
Любовь к отечеству ... Да, безусловно – да! Да как не понимать, что вне своего народа, собственной страны ты – лишь щепка, бессильная песчинка в мировом водовороте, а главное – ты безлик и безроден! Кому захочется быть отринутым изгоем? Ни в коем случае! Тем более – в такие времена, как наше, когда у человека из-под ног вымывается своё, неотъемлемое, национальное ... Силою самого природного инстинкта любой да воспротивится всеохватной «глобализации»!
А все же что-то здесь недосказано.
И когда над головою загораются звезды, когда воздух остывает и близится ночная тьма, ты встаешь со скамейки, швыряешь в урну уничтоженную газету, заправляешь озябшие руки в карманы ... Мерно и неспешно поднимаешься по лестнице. Открываешь дверь притихшей квартиры, зажигаешь в коридоре свет. И пока еще никто не вернулся к родным пенатам, взгромождаешься верхом на кухонный стол и рассеянно глядишь в чернеющее небо. И завертится внутри: «Ни ветерка. Поющая тишина. Солнечно и радужно». Это – где-то так глубоко, что даже захоти придать этому словесную форму – не выразишь окончательно. И почему-то звезды потихоньку растягиваются, сливаются в глазах, и всё почерневшее небо видно неясно – чрез какую-то прозрачную поволоку ...
5 сентября 2001 г.