Я долго сидел, но потом все-таки встал и … полетел.
Откуда-то, издалека до моих ушей доносилась музыка, скорее даже не музыка, а пение. Я долго пытался вспомнить, что же это за песня и, в конце концов, узнал ее. И как только это произошло, пение сделалось более отчетливым и выразительным. Это была песня тибетских монахов, Я даже знал из какого они монастыря, потому что читал о них.
Вслед за музыкой стали всплывать воспоминания, создавая яркий и красочный видеоряд. Я увидел себя совсем маленьким. Вот меня принесли в дом – крошечное существо, – поместился бы на какой-нибудь папке с надписью ""Дело"".
Следующее видение было связанно с отцом, который оставил нас - меня и мать после трех лет совместной жизни. И вот сейчас перед глазами то, как мы вдвоем катаемся на американских горках в парке ""Измайлово"". Мне тогда было восемь лет и этот день – мой день рождения. Каждый год в свой день рождения я встречался с отцом. Отец приезжал к нам в гости, всегда опаздывая на полтора-два часа, дарил подарок и пил кофе со своей первой женой – моей мамой. И всегда было странно, когда отец вставал из-за стола, говорил, что ему пора.… Куда пора? Зачем пора? И провожая его до дверей я знал, что теперь увижу его только через год, и всегда я надеялся, что он вдруг возьмет да и не поедет никуда – останется с нами…
И как в подтверждение памяти, откуда-то появился запах, который на время заполнил все мое существо – запах отцовской замшевой куртки, которая так приятно пахла табачным дымом.
Я какое-то время нежился в этом аромате детства, но потом перед глазами предстала следующая картина и, понесла меня дальше и дальше. Я снова был брошен в стремительное течение воспоминаний.
Школа, двор, мама, ищущая меня глубокой ночью среди черных и злых улиц, скандалы, кровавые баталии со сверстниками из другого района, сигареты, портвейн в подвале, любовные признания в грязных подъездах, ночная рыбалка, вылет из школы в восьмом классе…
Вдруг моему взору предстали заснеженные вершины строгих армянских гор. Эта картина часто всплывала в моем сознании. Единственное, что меня связывало с Арменией – не родственники, а именно эти молчаливые великаны. Я любил их так же, как сосны зимнего пионерского лагеря. Очевидно, мне не суждено было увидеть еще раз в жизни эти два пейзажа и поэтому в моем сердце, в моей памяти они занимали главные места…
Вслед за этим, как снежный ком навалились воспоминания о юношестве, которые раздавили мое сознание, превратили его в малюсенького микроба недостойного даже микроскопа.… Вот я начал взрослеть, формироваться, как личность, обрастать привычками, знаниями, дерьмом. Вокруг все меня любят и я признаюсь всем в любви, а на самом деле внутри меня живет ненависть, корни которой уходят далеко в подсознание. Ненависть за то, что из-за них я не увижу своих гор, своих сосен, из-за них не услышу запаха отцовской замшевой куртки… из-за них, потому, что они требуют, все требуют от меня ответов на вопросы, требуют выслушивать их, требуют развиваться, взрослеть, уметь делать что-то.… Все… все хотят меня и в то же время я никому не нужен…
Появилось ощущение, что я плачу, но на самом деле слез не было. Это был внутренний плач – плач навзрыд.
А вслед за ним последнее воспоминание.
Бело- грязная прожженная скатерть – последняя краска, которую подарил этот мир. Жадный шприц высасывает кровь, меняя ее на свободу…
Я долго сидел, но потом все-таки встал и … пошел. Мне надо было на работу—сегодня в театре репетиция.