Игрушка Вельзевула

Игрушка Вельзевула






Сначала Субгробов оказался на улице Тургеневской. Возле Дома Колхозника. Прямо под треснувшей наискосок стеклянной табличкой. Его спина подпирала серую шершавую стену. А правая нога, перекрещенная с левой, пыталась большим пальцем, торчащим из дыры в носке, подцепить мятую крышку от спичечного коробка. Безуспешно и долго. Минут двадцать.
Субгробов отчетливо видел себя со стороны. Словно и не сам он это был, а кто-то другой. И внутренне Субгробов называл его ОН, а не Я. Но это не казалось ему странным. Просто всё очень было похоже на кино с ним, Субгробовым в главной роли.
Удивляло  другое. Новенькая  лейтенантская форма выпускника артиллеристского училища. И еще первый том англо-русского словаря на невиданное количество слов, зажатый подмышкой. И еще выражение лица как у футболиста, забившего гол с центра поля. И еще женщина-милиционер, которой он помог поднять крышку канализационного люка, после чего она таинственно прошептала: «Там две авиабомбы. Еще с войны лежат». А когда Субгробов наклонился, чтобы увидеть эти самые бомбы, милиционерша подло подтолкнула его, и он провалился в пугающую черноту. А потом появились искрящиеся латинские буквы «В». А потом что-то фиолетовое в девяти- или в десятиконечную, Субгробов не успел посчитать, звездочку. И он понял, что проснулся.
Веки голодными пиявками присосались к глазам и ни за что не хотели отлипать. Засохший гной, скопившийся в тех же глазах за ночь, намертво склеил верхние и нижние ресницы. Прозрение не наступало. Да Субгробов и сам этого не очень-то и хотел. А не хотел он из-за того, что была суббота, и вставать, в общем-то, было не надо. Его чуткое ухо уловило монотонное бубнение репродуктора, самопроизвольно вещающего в кухне. По интонации диктора Субгробов определил, что сейчас около шести часов пятнадцати минут. После чего он сориентировался на диване так, что стал похож на Святого Андрея, распятого на кресте, приплющил пальцами нос, задушив подступивший чих, и начал думать свои мысли. Их было несколько. Субгробов старался их думать последовательно. Перед каждой мыслью он про себя ставил порядковые цифры и числа. Для систематизации.
Первая. Японская жизнь! Я уже уподобляюсь собаке, у которой, при включении лампочки, из фистулы капает желудочный сок... Каждое утро в одно и то же время даже в выходной! Выспаться невозможно! Бля-бля-бля!
Вторая. Я совершенно спокоен. Мне все безразлично. Я хочу спать. Спать. Тяжелеет моя правая рука... Левая рука. Правая нога... Левая нога... Расслабляются мышцы лица… Я спокоен. Я хочу спать. Спать... Спать... Первый верблюд, второй верблюд, третий верблюд, четвертый... Корабль пустыни. Интересно, они бывают двугорбые и одногорбые. А трехгорбых не бывает. И четырехгорбых тоже. Пятигорбые... В двугорбого воды больше влезает, чем в одногорбого. И он плывет себе по барханам, а она там буль-буль, буль-буль. В глотке пересохло, сосредоточился и попил... Сосредоточиться. Я спокоен. Спокоен. Первый верблюд, второй верблюд, третий...
Третья. А ведь я, если разобраться, самый обыкновенный моральный урод. Да и физический тоже. Нулевой инженер с почти красным дипломом. Вислощёкий хиляк с зачатками зеркальной болезни. Придурок с гонором и дырявой памятью. Ничтожество. Блеклая жизнь с восьми и до пяти. Отбывание номера... Эх…
Четвертая. Это несправедливо. Ведь есть же Бог... А действительно, есть ли Бог? В Иисуса Христа еще можно поверить. Он вполне мог жить... тогда… В Иудее. Жил... Христос жил, Христос  жив, Христос вечно будет жить. А вот со святым духом что-то не так. Да и с папашей не совсем... Он нигде и везде. Он всё и ничто. Туманно как-то. Здесь нужна конкретная личность. Тем более ясно сказано: по образу и подобию. Значит, будьте любезны, явитесь к нам и объясните чем и когда должен закончиться этот ваш эксперимент. А то, ишь ты, – Апокалипсис-Армагеддон, Содома с Геморроем.
Пятая. Никаких... Никакого... Пустое место. Флейтист из меня не получился. Дышу слишком взволновано. Спортсмен умер после первой кружки пива. Хотя на волейбольной площадке я был не из последних. Даже на первенство города… Таким специалистам как я место в авангарде армии безработных. Инженер-программист аж третьей категории. Убиться веником!..
Шестая. А скорее бы у нас безработица. Такая повсеместная и тотальная. Ходишь себе на биржу, да знай, пособие получаешь. Никаких забот. Никто над душой...
Пятая (продолжение). Военным я не стал. А зря. Сейчас был бы уже капитаном. Командовал бы людьми. Хорошо командовать. Смирно! Свистать всех… Какой никакой вес. А сейчас? Кто я? Что я? Кто, что. Кому, чему. Кем, чем. О ком, о чем. Кажется, что-то пропустил. Кому, чему. Что… Что-то… Тьфу!
Четвертая (продолжение). А вот Бог... Если он есть, конечно. Допустим, есть. Вот, ну явился бы мне и... Сделал бы меня... Что-нибудь такое необычное. Чтобы выделиться из серой массы. Ну, например...
Пятая (продолжение). Фамилия Субгробов – это конечно оригинально. Но с такой... Интересно, она произошла от «гроб» или «сугроб»? Причем тут тогда «б»? Да, с такой… Была б фамилия как у Суворова. Суворов. С такой фамилией хорошо командовать. Смирно! Свистать… Может, я  поэтому  еще и не женился. Тридцатник уже. Время идет. Стихи со школы  не  пишу.  Не мое. Одна только ода про «Подводника с гантелями» чего стоит… Плавать не умею. Боюсь глубины и акул. Вот знаю точно – нет акул. А заплывать боюсь. Один раз чуть не утонул в колхозном пруду. Тоже ещё в школе… Трудовая четверть… Рисовать умею. Херово-прихерово. И только шариковой ручкой в тетрадке в клеточку. С женщинами у меня не важно получается. Особенно с брюнетками. Какие-то они… Разве что Лена...
Седьмая. Лена. Лена фотографирует. Лена танцует. Лена  пишет маслом сюрреализм. Лена красивая. Она похожа немного на диктора телевидения Ольгу... как ее там... м-м-м, Зюзину. На Ольгу Зюзину. Только волосы у нее светлые. Точно светлые, значит не брюнетка. Глаза зеленые. Нос немного не такой. У Ольги прямой и тонкий, а у Лены маленький и чуть курносый. Вообще, она гораздо лучше. Хотя и Ольга... Лена умная. Лена начитанная. Лена... Лена не для меня. Точнее я не для нее... Она меня еще  как-то переваривает. Терпит. Её бывший муж Валерка конечно круче меня. Он и программирует лучше, и стреляет из чего хочешь, и рожей вышел, и литературу лучше знает… Видите ли, я путаю Ахматову и Ахмадулину! Солженицын, Сахаров... Да пошли они все...
Восьмая. Зато я могу пива много выпить за раз. Первую кружку залпом. Вторую не залпом, но без остановки. Третью с одним перевдохом. А потом пока не закончится, но уже медленно. А с рыбой...
Девятая. Говорят, если часто пить пиво, можно стать импотентом. Не стоит… Импотенция… Дело дурное, нехитрое. Надо бы спортом заняться. Бег, перекладина, гантели, в конце концов. Так окончательно захирею. Болт повиснет на полшестого. Скукотища! Если... Я этого не переживу.
Десятая. Концы в воду. Нет, в воду не пойдёт. Там мутно и там эти склизкие акулы. Лучше повешусь... Репортаж с петлёй на шее и... Прикушенный язык, глаза на лоб, ноги дергаются. Нет, лучше выброшусь с восьмого этажа. Это  наверняка  и  без  мучений.  Открыл  окно.  На подоконник. А если взмахнуть руками и оттолкнуться. Вдруг полечу...
Четвертая (продолжение). А вот бы Бог дал мне возможность летать. Тогда...
Десятая (продолжение). Падаю вниз. Цепляюсь ногами за бельевые веревки и головой об балкон. Шмяк! С-с-с-с! Нет. Может, газ открыть и так потихоньку... Юзик уже пробовал, но...
Третья (продолжение) Урод. Ух, урод! О чем только думаю! Такая чешуя в голову прёт. Точно до ручки дошел. Фамилия... Фамилию, как и Родину, не выбирают. Вот здоровье, это… Взять, к примеру, мою аллергию...
Субгробов шмыгнул носом. А шмыгнуть-то и не получилось. Ноздри туго были запыжованы соплями. Вышел какой-то невнятный всхлип, и что-то хрустнуло в груди. Он потянулся и до боли в скулах зевнул. Сладко так и протяжно. С покряхтыванием этаким скрипучим. Во рту что-то зажужжало и затихло. Показалось, что кто-то включил и почти сразу же выключил маленькую электробритву, спрятанную где-то за щекой. Субгробов пошарил языком между зубами, но бритвы не нашел.
Одиннадцатая. Если это не бритва, то что? Может быть, пока я спал, у меня во рту завелись дикие пчелы как в дупле каком-нибудь... Нет, ночью пчелы спят. И какой им резон из леса лететь ко мне и тут заводиться. А почему из леса, может они домашние. Из близлежащего улья, которых на пасеке... На бритву больше похоже.
Субгробов провел языком по деснам. Бритвы не было и там. Тогда он опять зевнул до ломоты в ключицах. И опять зажужжало. Тоненько и коротко. Жз-з-з. И всё.
Субгробов прислушался. Звук не повторялся.
Двенадцатая. Пора вставать. Что же у меня там зудит? Надо бы в зеркало глянуть.
Субгробов вставил кулаки в глазницы и яростно завращал ими по часовой стрелке. В глазах появилась серебристая сеточка с красными прожилками, но открытыми они из-за этого не стали. А вот только острые, кусочки засохшего гноя расцарапали кожу на переносице. В носу зачесалось. Субгробов поморщился и чихнул шесть раз. При каждом чихе, ему казалось, срабатывала эта самая дурацкая бритвочка, или пчела, или еще что-то там во рту.
Тринадцатая. Может, это новая форма аллергии? А что… Вот чихаю я, как заведённый, сопли рекой текут, глаза гноятся. Почему не может жужжать во рту?
Четвертая (продолжение). А хорошо бы враз излечиться от этой аллергии. И вообще от всего. От всех болезней. Бог... Ну зачем Бог… К примеру, какой-нибудь... Ну, кто там может желания исполнять. Инопланетянин там, или...
Четырнадцатая (развитие четвертой). Колдун, или волшебник какой. Прихожу я с работы, поел и на диван. Газеты, журналы. И вот он. Через окно… Нет, через окно у него... А почему бы и нет? Он же волшебник. Говорит, давай, мол, три желания загадывай. Что бы я придумал?.. А как желания загадывать – вслух или про себя? Вдруг подумаешь что-нибудь ненужное, а он раз и исполнит. Нет, надо громко и чтобы начиналось со слова «хочу». Или лучше заканчивалось «да будет так». Да, это лучше всего! Да будет так... Да так... Какое же первое желание? Первое. Первое... Ба! А что если загадать желание, чтобы исполнялись ВСЕ мои желания. То есть абсолютно. Он так, пожалуй, не согласится. Как это не согласится! Обещал три желания – давай, исполняй. Условия он мне еще будет ставить! А что!.. Нет. Так любой дурак сможет загадать. Наверно, это не покатит. Что же первое? Что?.. Может быть, отменить все войны? Или просто коммунизм во всем мире. Бред какой-то...
Субгробов почувствовал, что на ногу ему уселась муха и засуетилась в разных направлениях. Короткими перебежками. Субгробов дрыгнул коленом и почесал левой пяткой правую голень. Муха улетела.
ПЯТНАДЦАТАЯ. Сидела бы себе на потолке и не дергалась.
Четырнадцатая (продолжение). Всеобщего изобилия… Чтобы все… Чтобы дети не  умирали. Нет. Здоровья! Чтобы все-все были здоровыми. Всегда. А умирали только от старости. Или лучше пусть никто не умирает. Тогда куда всех девать? Расплодятся как сволочи! Пусть умирают от старости. В сто лет... А вообще, сто – это много. Семидесяти хватит. Да... Наступает тебе семьдесят лет, ты уже готов. Гроб купил, пиджак с медалями погладил, завещание накарябал. Всё что спланировал – сделал. Нормалёк! Семидесяти хватит.
Шестнадцатая. Сейчас у нас средняя продолжительность жизни шестьдесят один год у мужиков. Пенсия в шестьдесят. Всю жизнь горбатить на один год пенсии! Весело.
Четырнадцатая (продолжение). Всё же до ста. Оставим так. Значит, чтобы все были здоровыми и умирали только от старости в сто лет. Так и закажем. А второе... Стоп! Это если я стану здоровым, то и зубы у меня должны стать здоровыми. Наверное, старые повыпадают, и тут же вырастут новые. А вдруг это ночью произойдет, когда я сплю. Полный рот коронок, пломб и гнилых корешков. Можно же подавиться и запросто сдохнуть. А как сдохнуть, если жить мне до скончания века? Все равно надо будет с ним договориться, чтобы здоровье появилось сразу после слов «раз, два, три»... Нет, не «раз, два, три», а «да будет так». Тогда я старые зубы повыплевываю и все.
Субгробов ткнул языков в дупло нижнего левого зуба мудрости. Потом обследовал мост,  перекинутый  через  провал  между  левыми  верхними седьмым и пятым. И, в конце концов, уперся в твердый бугорок на  десне, находящийся справа вверху где-то между пятым и шестым. Это был не  то флюс, не то просто какая-то опухоль, которая выросла у Субгробова еще в четырнадцать лет. И которая обязательно раз в полгода увеличивалась в размерах и делала абсолютно  несимметричной и так несимметричную физиономию Субгробова.
Одиннадцатая (дополнение). А может там эта бритвочка и лежит? Может, туда ее всунула та сисястая стоматологша еще в школе? Сволочь! В тот год у меня и аллергия появилась... Ну, сволочь! А почему она жужжит только тогда, когда я открываю рот? Интересно, а ну-ка...
Субгробов разлепил губы и отвалил нижнюю челюсть. Зажужжало. На сей раз, он отчетливо разобрал, что звук вырвался изо рта и удалился куда-то влево и вверх.
Одиннадцатая (продолжение). Неужели эта козлиная бритва улетела? Она еще, сволочь, летать умеет! Ну и черт с ней. Бритвой больше, бритвой меньше...
Четырнадцатая (продолжение). Второе желание. Второе... Второе...
Семнадцатая. Что у меня сегодня на второе? На первое вермишелевый суп. А на второе, кажется, котлеты. Нет, котлеты я еще в четверг... Интересно, может, Лена вчера что-нибудь  приготовила. Вряд ли. А впрочем, все может быть. Хорошо бы... Ну... Хотя бы котлеты. Она их здорово делает. А к ним салатик с помидорчиком, лучком, перчиком...
Восемнадцатая (отголоски первой). Фу, черт! Так и слюной можно захлебнуться. А кстати, почему фистула? Надо бы в словаре иностранных слов посмотреть.
Шестая (продолжение). А когда я стану безработным, начну выращивать помидорчики, лучок... А что, участок есть. Четыре сотки. Утром на биржу. Вечером колорадских жуков собирать. Скворечник поставлю для скворцов. «Скворцы прилетели, скворцы прилетели, на крыльях весну принесли...»
Девятнадцатая. Скорее бы весна. Восьмое апреля...
Субгробов ощутил на левой пятке муху. Но не успел он ничего подумать, как она улетела.
Без номера. Сволочь! Сбила с мысли. Надо бы на форточку сетку поставить, а то они меня достанут.
Четырнадцатая (продолжение). Может миллион!? Или нет, пусть лучше каждый день в тумбочке появляется стольник. Нет, трёххатник. Нет, кусок! Да, куска хватит. И пускай в холодильнике всегда все что надо... Но это уже третье желание. Какой примитив! Убожество!.. А может попросить... Возможность узнать все. Абсолютно. Нет, это страшно. Да и скучно. Да и на черта мне это надо! Мне бы чего-нибудь... Стать великим музыкантом?.. Писателем?.. Скажи еще – космонавтом. Какая все это лажа! А может, Лена... Это я уже того...
Седьмая (продолжение). Лена. Лена красивая. У Лены зеленые глаза. У Лены мягкие губы. У Лены волосы до  плеч.  У  Лены  стройные ноги. У Лены почти всегда хорошее настроение. Лена  только  улыбается некрасиво. Лена была вчера. Значит, она появится только в понедельник. Надо бы ей позвонить.
Четырнадцатая (продолжение). Если бы что-нибудь такое необычное. Чтобы не так как у других. Например...
Сразу три мухи одновременно приземлились на Субгробова. Одна на левое калено, другая на левый локоть, третья на левую щеку. И мало того, что они приземлились, так им еще вздумалось поразмяться. Чем они незамедлительно и занялись. Одновременно восемнадцать щетинистых ножек противно защекотали Субгробова. Особенно усердствовала муха на щеке. Её наглые короткие перебежки просто выводили из себя. Он размашисто хлопнул себя ладонью по лицу и яростно взбрыкнул всем телом.
Двадцатая (для посвященных Пятнадцатая). Чтоб вы сдохли, сволочи! Твари поганые!
Без номера. Сегодня же натяну марлю на окно.
Двенадцатая. Все, встаю. Ни полежать тебе, ни подумать. Фэйс пора сполоснуть. Да и еды поесть – журчит.
Субгробов задрал ноги, взмахнул ими и резко встал. Прямо на шлепанцы. Надел их. Пошел. Протянув вперед руки. Как слепой. Наступил на Квашина. Сморщился от кошачьего визга. Наконец, ткнувшись пару раз в стены, проник в совмещенный санузел. Под музыку сливного бачка родилась еще одна мысль. Совсем неожиданная.
Двадцать первая. Вот повезло Веньке. В Америку поехал. Нью-Йорк, Диснейленд, Ниагарский водопад. А вообще странно, еще неделю назад он мне про Штаты ничего не говорил. А тут вдруг раз и уехал. Странно… Чересчур быстро его выпустили. Может по вызову? Но все равно так быстро не получится. Да и родни у него за бугром как будто не было. Правда, с такой фамилией как Булкиндт всякое может…
Горячая вода была. Веки откисли и открылись. Субгробов увидел в зеркале себя. Растрепанные волосы неопределенного цвета. Курносый в меру нос, в меру же конопатый. Круглые щеки, причем, правая больше левой почему-то. Узкие плотно сжатые губы, обрамленные сверху редкими усами, которые на фотографиях создавали иллюзию, что Субгробов жадно ел варенье прямо из банки без дополнительных приспособлений и не умылся. Уши. И тоже какие-то разные. Одно обычное, а другое как бы оттянуто вниз и еще родинка на нем. Глаза, всегда серо-голубые, сейчас покрасневшие, усталые и немного печальные.
Субгробов попытался подбодрить себя улыбкой, но получилось как-то неправдоподобно. От этого глаза еще больше погрустнели и часто захлопали слипшимися ресницами. Себя стало очень жалко.
Субгробов открыл рот, чтобы воткнуть в него зубную щетку, но не воткнул. А так и остался стоять с выражением лица, напоминающим гранитный оскал красноармейца, погоняющего невидимыми вожжами тройку лошадей – многократно клонируемый шедевр то ли Вучетича, то ли Кибальчича, то ли ещё кого. Послышалось жужжание, и из субгробовских недр стремительно вылетела муха. Самая обыкновенная муха. Она уселась на отражение носа Субгробова и нагадила на него.
Щелкнули челюсти, и тупой взгляд остановился на крылатой твари преспокойно чистящей лапки.
Двадцать вторая (где-то одиннадцатая). А почему муха, а не пчела? Мух ведь не было. Бритвочка еще была...
Субгробов в растерянности прикусил верхнюю губу. Но пока он ее прикусывал, в образовавшееся отверстие вылетела еще одна муха. Очень похожая на первую. Она тоже села на зеркало и тоже нагадила. Но лапки чистить не стала, а  наоборот взлетела и спикировала на свою единоутробную сестру. Вместе они  сплелись в раздраженно зудящий клубок, который и брякнулся в раковину. Поток воды подхватил незадачливых насекомых и увлек их за собой в неизведанные дебри канализации.
Двадцать третья. Мираж?! Откуда ТАМ могли появиться эти мухи? Это же... Этого не может быть. Они бы ТАМ без воздуха не выжили... А может, они в легких живут? Я дышу, и сам же снабжаю их... На хер мне такой симбиоз сдался?! Я дышу, а они там кайфуют, сволочи!..
Субгробов сильно выдохнул через нос и затаился.
Двадцать четвертая. А ну-ка без кислорода... Но это же чушь собачья! Как они могут ТАМ жить?! Как? Просто мне показалось спросонья.
Субгробов вдохнул полной грудью и чуть не втянул в себя муху, вылетевшую изо рта. Она стукнулась о верхнее нёбо, затем об язык и сейчас же устремилась к зеркалу, какнула  на него и принялась остервенело крутить свою голову передними конечностями.
Двадцать пятая. Значит в желудке. Я, наверное, съел чего-нибудь с мушиными яйцами. А вот сейчас они начали выводиться. Сначала червячки, то бишь опарыши, потом головастики… Тьфу, чёрт!
Субгробову поплохело. После двадцать пятой мысли в животе что-то заворочалось и поползло к горлу. Мерзко так поползло.
Двадцать шестая. Я их утоплю сволочей. Как матросов из Кронштадта. Я их...
Он закрыл горячую воду и крутанул кран холодной. Холодной не было. Но это его не обескуражило. Еще вчера он наполнил ванну почти до верху. (Запас воды был необходим на случай планового (или внепланового) её отключения, то есть всегда). И теперь, не раздумывая, наклонился и стал пить. По лошадиному. Перегнувшись через край ванны и упершись в него животом. Пил он долго, несмотря на то, что было больно глотать из-за неудобного положения. А когда понял, что вода больше внутрь не попадет, а даже вытекает обратно, выпрямился, обтер губы и глубоко задышал.
Тут мухи из него и поперли. На свет успело появиться аж пять штук. И все они устремлялись к зеркалу, оставляли на нем память о своем пребывании в виде белёсого пятнышка и дальше резвились, как хотели. Две мерзавки даже занялись любовью, если так можно выразиться, на куче грязного белья. Этого Субгробов уже не выдержал.
Без номера. Сво-о-олочи!
Он метнулся к унитазу и на некоторое время уподобился киту, пускающему обильные струи, правда, неприятно пахнущие и какие-то коричневато-желтоватые. А потом он долго полоскал рот горячей водой, сморкался до потемнения в глазах, тщательно чистил зубы, не размыкая челюстей. А после вылил две кружки холодной воды на голову, ткнулся носом в полотенце, висящее на змеевике, замер так и начал постепенно успокаиваться.
Двадцать шестая. Кажется, двадцать шестая уже была. Или нет? Что же там у меня... Я их хотел утопить. Это вроде бы двадцать четвертая. Потом... Ага, точно, я хотел их утопить. Это двадцать шестая. Значит, сейчас двадцать седьмая.
Двадцать седьмая (с отзвуками двадцать третьей и двадцать пятой). Что со мной происходит? Может, у меня крыша потекла? Видимо, нет, раз я об этом думаю. Что же тогда? Что?.. Если эти мухи настоящие, то где... откуда они появляются. В легких – чисто. Желудок я опорожнил. Там, кажется, ничего постороннего не было. А может, они все-таки в легких? Сколько же муха может жить без воздуха? Я не дышал наверно секунд двадцать. Но этого, пожалуй, мало. А не дышать я смогу минуту с копейками. Но этого тоже наверняка не хватит. Как же... Почему... А что если закурить!
Зачесались глаза... Субгробов вдавил в глазницы махровое полотенце и зажмурился. Он увидел замысловатый, но геометрически правильный серебристый рисунок на черном фоне. Потом появились мерцающие красные червячки, и узор ожил. Ему показалось, что все это когда-то было. Но вот где и когда он не мог вспомнить. А рисунок пульсировал и видоизменялся. Из сложного хитросплетения выделился фрагмент похожий на сетку рабицу, который заполнил всё сознание. Потом эта сетка превратилась в мелкое сито, сито в тюремную решётку, решётка в дуршлаг. А потом в глазах расплылись багровые кляксы, и всё пропало.
Двадцать седьмая (продолжение). И действительно… Закурить! Закурить.
Субгробов устремился к подоконнику, который был под окном на кухне, и на котором лежала пачка «Космоса». Осторожно сжал губами сигарету, чиркнул спичкой, затянулся, помедлил и выпустил дым. Мухи не вылетали! Он еще раз затянулся и опять убедился, что, несмотря на открытый рот, никто из него не вылетал.
Двадцать восьмая. А почему что-то должно вылетать? В честь чего? (Переход на  двадцать третью). Видимо, их и не было. Покурил, успокоился... Двадцать секунд, полёт нормальный. Все приборы функционируют нормально. В апогее... И вообще, разве бывают люди, в которых мухи живут? Конечно, нет.
Субгробов размазал окурок по пустой консервной банке, предназначенной именно для этих целей. Тщательно заплевал тлеющий пепелок. Открыл рот и высунул язык. Ни мухи, ни пчелы, ни тем более бритвочки не вылетали. Дурацкое настроение, посетившее его с момента пробуждения, постепенно улетучивалось. Он взял с холодильника пузырек с нафтизином и залил им нос до горечи в гландах. Скривился. Закашлялся.
Двадцать девятая. Воображение у меня – дай бог каждому. С моими способностями только книги писать. Многотомные. Дюма, раскулдык его мать! Пора на ночь принимать димедрол. Сплю плохо, вот и мерещится всякая чешуя. Это ж надо – мухи! Бредятина!
Тридцатая. Ладно, все к черту. Застелить постель и жрать.
На скрученной за ночь простыне лежали три дохлые мухи. Субгробов стряхнул их на пол и похолодел. Медленно поднял голову и чуть не заплакал. Пять мух бесшумными вертолетами кружили вокруг люстры. Шестая сидела на потолке и не двигалась.
Тридцать первая (со сноской на двадцатую). Может, они все-таки в форточку залетели? Сетки-то нет. А надо бы натянуть. Вот похаваю сейчас и натяну. У-у-у, сволочи...
Когда он подумал о сволочах, действие нафтизина на слизистую носа вошло в решающую стадию и вызвало очередной приступ, состоящий из восьми чихов. По окончании Субгробов вытер слюни с подбородка, смахнул слезы со щек и увидел то, что так не хотел увидеть. Еще восемь мух наперегонки устремились в прихожую. Субгробов почему-то сразу понял, зачем они туда полетели. Зеркало. Большое зеркало, висящее на стене над туалетным столиком, – вот что манило их. Субгробов выскочил в прихожую. Да, так оно и было. Крылатые мерзавки преспокойно дефекировали на гладкой поверхности, отражающей испуганное и одновременно страдальческое лицо хозяина квартиры.
Неслышно вбежал Квашин. Обратил на себя внимание нетерпеливым мурлыканием. Тиранулся шеей о ногу Субгробова. Увидел мух. Напрягся. Залег за субгробовским башмаком. Нервно задвигал  лопатками и завилял хвостом. Молнией взлетев на столик, поднялся на задние лапы и хватанул когтями по зеркалу. Поймал муху и тут же съел ее. Мотнул головой. Облизнулся. Вернулся в комнату. Как подкошенный свалился на ковёр и стал лениво наблюдать одним глазом за мухами, кружившими под потолком. Теперь их стало двенадцать.
Тридцать вторая. «Чёрный вечер, белый снег. Ветер. Ветер. На ногах не стоит человек…» Значит, это во мне. Но почему? За что?! В честь чего!!? То, что я не сплю – это медицинский факт. На лицо. Котёл варит… Мухи… Почему мухи? Так не должно быть… Мухи… Мухи, мухи цокотухи, позолоченные брюхи… У моих, слава Богу, брюхи не позолоченные. Обыкновенные. Серые. Тьфу!
Без номера (Музыкальная). Римский-Корсаков. Полёт шмеля. В исполнении оркестра народных инструментов. Соло на баяне Давид Ашкенази. Запись из Колонного Зала Дома Союзов.
Тридцать третья (на фоне музыки). А когда я курил, их не вылетало. И некоторое время, после того как покурил, тоже. Но не курить же мне всё время. Тем более я бросать собирался. Бросишь тут… Но почему я?! А… Надо ещё попробовать. В форточку.
Субгробов просунул голову в форточку. Осмотрелся. На улице кроме Бульдозера никого не было. Дородная дворничиха махала себе метлой вправо-влево, перемещая мусор с места на место. Её абсолютно не интересовала голова, торчащая из окна второго этажа. Субгробов всё равно подождал, пока широкая спина скроется за гаражами. И только потом открыл рот. На одно мгновение. Муха вылетела. Сделала мёртвую петлю и прошмыгнула мимо растерянной физиономии Субгробова в квартиру. Естественно, она полетела в прихожую. Квашин, было, рванулся за ней, но передумал и опять растянулся на полу.
- Сволочи!!!
Субгробов, схватив скомканную простыню, принялся размахивать ей и вращать со скоростью вертолётного пропеллера. Он разогнал дружно парившую стаю и стал уничтожать мух по одиночке. Через минуту ему это удалось. Десять изувеченных трупов валялось на ковре. Пять мух постыдно сбежали через окно. Причём, три из них вылетели из Субгробова, когда он кричал – сволочи! На каждый слог по одной мухе.
Последнюю, одиннадцатую (как считал Субгробов; на самом деле, ещё были те, в ванной), он размазал по потолку. Она вообще вела себя как-то странно. Как сидела с самого начала побоища, уткнувшись носом в стенку, так и не шелохнулась. Субгробов это заметил. Сначала, даже крепко задумался, а потом решил не обращать внимания, лишь мельком констатировал:
Тридцать четвёртая. Больная. Или слепая, или глухая, или и то, и другое. Может, инфекция у неё. А может, крылья отнялись. Устала махать. Лучше пусть отнялись, чем инфекция. Не хватало мне ещё заразу подцепить.
Нос чесался. В глазах щипало. Есть хотелось неимоверно. На душе было тревожно и тоскливо. Субгробов ничего не понимал, и от этого становилось ещё и страшно.
Он вытащил забившегося под диван Квашина, посадил на свои колени. Перевернул на спину. Ласково пощекотал беленький животик. Несильно дёрнул за хвост. Кот игриво атаковал его руку, не выпуская когтей. Хищно, но как-то полулениво раскрыв пасть, он прикусил палец хозяина, но, не встретив особого сопротивления, выжидающе замер. Субгробов же, быстро потеряв интерес к игре, устроил себе подробные рассуждения, пытаясь понять, в чём дело.
Анализ. Когда я открываю рот, из меня вылетают мухи. Стоит ли задумываться, как они там появляются? Наверно нет. Раз уж они есть, значит, есть. Хорошо, что не тараканы. Они бы не вылетали, а выползали. Постепенно. По языку, по подбородку… Бе-е-е! Мухи, так мухи. Как с ними бороться?.. Врач? Чепуха! Никакой эскулап мне не поможет. Пожалуй, гильотина лучшее средство. Так же как и от похоти, то есть от перхоти… Но когда я курю, мухи не появляются. Что из этого следует? Курить всегда и везде. Так я копыта протяну очень и очень скоро. Значит, что?.. Молчать и не раскрывать рот. Легко сказать… Вот как я, например, пойду на работу? Ведь… Ну, первое время можно шею перевязать. Прикинуться, что горло… А дальше? Долго не помолчишь. Тупик? Газ? Легко и без мучений. А как скрывать? Не получится. Уйти? К чёртовой матери подальше! Жить как Иван Иваныч, царство ему небесное, по свалкам и помойкам. Бутылки собирать. И молчать, молчать, молчать. А, уединившись, пускать себе мух направо и налево. Кайфа мало. А зимой? Стоп! Зимой ведь мухи не живут. Клёво! Да, но до зимы ещё три месяца тарабанить. Конечно, протянуть можно, а там… Завербоваться в Антарктиду? Кто меня туда возьмёт!? А может, всё это обернуть на пользу? Может, я разводить мух буду. Их же наверняка где-нибудь не хватает. На корм птицам, например, попугаям там или скворцам. А ещё лучше рыб кормить. Они полезнее и вкуснее. В каком-нибудь рыбоисследовательском институте… Да просто для науки поработать!.. Дрозофилы там всякие… А может, вправду отдаться учёным? Пусть пощупают меня. Поколют. Приборами пообвешают. Кандидатские пусть защищают. Впервые в мире!.. Здравствуй, книга Гиннеса! Интересно за книгу заплатят хоть что-нибудь? Посадят в аквариум герметичный, посыплют хлоркой  или дустом... Кстати, может их дустом травануть? Скорее я кони двину, чем эти твари. Что же делать? Одного не могу понять, как все это произошло. Как? Ой, мама, а Лена? Что с ней делать? М-м-м, проклятье!
Субгробову стало себя жалко до слез. И слезы не заставили себя долго ждать. Их штук пять скатилось по небритым щекам и застряло в усах.
Анализ (продолжение). А если открыть рот и не закрывать. Глядишь, они все и повылетают к чертовой матери?
Эта идея так понравилась Субгробову, что он отшвырнул Квашина, увлеченно грызущего резинку на его трусах, и буквально выбежал на балкон. Плотно закрыл дверь, форточку и решительно отверз уста. Все повторилось. Зажужжало. Появилась муха. Обычная муха, такая же, как и ее предшественницы. Но ей явно чего-то не хватало. Она упрямо билась в стекло, как ночная бабочка, пытаясь проникнуть в комнату.
Без номера. Зеркало ей нужно. Ну, это мне вообще непонятно. Инстинкт что ли?
Видимо, этот самый инстинкт оторвал муху от окна и повлек ее к распахнутой форточке на кухне, но тут случилась незадача. В ветвях винограда, густо оплетающего субгробовский балкон, умело  расставил сети паук-крестовик. Вот в эту самую паутину и попалась неопытная летальщица. Где там ее моментально спеленали, сделали инъекцию, оттранспортировали в свернутый воронкой листик и оставили перевариваться.
Без номера. Так некрещеная и померла.
Субгробов даже где-то пожалел неудачницу. И тут обратил внимание, что рот у него по-прежнему открыт, а мухи не вылетают.
Без номера. Последняя?! Что-то не верится, последняя уже была, когда я курил. Но почему же не летят тогда, рот ведь открыт?
- Петрович, ты чего варежку раззявил? Муха залетит.
Сугробов вздрогнул и прикрыл рот ладонью. На смежном балконе стоял ухмыляющийся сосед. Парикмахер Антипин. Розовощекий старичок-бодрячок в потертых джинсах и красной майке с фирменной лилией. В руках он сжимал какие-то игрушечные гантели, грамм, наверное, по триста.
- Здорово, говорю, Петрович. – В интонации Антипина появились ехидные нотки. – Че варежку раззявил? Так, глядишь, и муха залетит. Ну че молчишь? Воды в рот набрал? И чего не заходишь? Смотри, патлы как торчат. Приходи, обслужу по первому классу. На человека станешь похож. Я сегодня после обеда. Придешь? А? Да что это с тобой, Петрович?
Субгробов хотел, было промолчать, но то ли воспитание не позволило, то ли нелёгкая потянула его за язык. Он вдруг выпалил скороговоркой, не отрывая руки от лица:
- Здрасьте, Юрий Кузьмич. Я приду...
Восемь мух – результат произнесенной фразы. Они вырвались из-под ладони, как пена из бутылки с шампанским, с тщетным опозданием прикрываемая пробкой. А, вырвавшись, сразу же начали биться о балконную дверь.
Тридцать какая-то (для посвященных Пятнадцатая). А ну быстрее залетайте! И чтоб я вас не видел!
Субгробов испуганно стрельнул глазами по Антипину и резко, аж стекла задрожали, открыл дверь. Мухи зудящим роем влетели в комнату со скоростью приближенной к скорости света. Субгробов криво улыбнулся Юрию Кузьмичу и проследовал за мухами, но значительно медленнее.
Гантели вывалились из рук Антипина. Одна скатилась с балкона и чуть не шмякнула по голове проходившую мимо Бульдозер. Она, словно ожидая этого, с какой-то неприкрытой радостью визгливо закричала на весь двор, что этот проклятый цирюльник хочет ее извести, а еще на «жигулях» ездит. Ошалелый Антипин долго вспоминал, что он вчера пил и, наконец, вспомнил, что кефир был самым крепким давешним напитком.
Впрочем, Субгробов ничего этого не видел. Он остался один на один со своей однокомнатной ячейкой с  сомнительными удобствами, в большей степени совмещёнными.
Анализ (продолжение). Когда курю, не вылетают. Когда открываю рот и не закрываю его, вылетает всего одна. А потом, если закрываю и снова открываю, еще одна. В общем, сколько раз открываю, столько и вылетает, но не больше штуки в один присест.
Субгробов скомкал постельное белье и запихнул его в диван. Прошел на кухню, поставил чайник на плиту и начал искать котлеты. Но не нашел. Зато обнаружил кусок курицы и недоеденную закуску из тертого плавленого сырка с майонезом и чесноком.
Тридцать какая-то. Жидовская пища. С курочкой в самый раз. Пивка бы еще. Так, а какой все же номер? Тридцать – это точно. Седьмая что ли? Да ну его к черту! Для удобства пусть будет сороковая.
Сороковая. Поем сейчас, и надо все до конца себе решить. Как быть дальше. Быть или не быть – вот в чём зе квещен.
Легко подумать – трудно, сделать. Первая же муха, вылетевшая из Субгробова, когда он захотел откусить кусочек, заставила его поразмыслить о новой тактике принятия пищи. Есть хотелось жутко, поэтому думать долго он не стал. Просто поднес курицу прямо  к плотно сжатым зубам и как-то по-змеиному резко хватанул ее. Быстро заработал челюстями. И лишь секундой позднее осознал, что все равно во рту зажужжало. А раз зажужжало...
Субгробов выплюнул недожеванное мясо прямо на стол. Ну конечно, он увидел муху с расплющенной головой. И еще одна живая вырвалась на волю, пока он плевал. Субгробов подскочил как ужаленный и, задыхаясь от злости, закричал:
- Вы что, сволочи, голодом меня хотите уморить! Так хрен вам! Сожру вместе с вами и не подавлюсь! Сволочи!
Их прибавилось еще на тридцать три. Это уже была довольно солидная стая. Когда они уселись все одновременно на зеркало, то затмили его как стрелы воинов хана Батыя небо. Субгробов ругнулся матерно, подарив жизнь еще одной крылатой бестии. Плотоядно  оскалился,  набил полный рот курицей и начал тщательно пережевывать.
Сорок первая. Курица не птица, прапорщик не человек. Четыре раза сработала эта бритвочка. Тьфу, черт, какая бритвочка! Четыре штуки. С крылышками, лапками, глазками, брюшками. Я эти брюшки хрум-хрум. Глазки хрум-хрум...
Субгробов отчетливо увидел этих четырех раздавленных мух. И не где-нибудь, а у себя во рту. Прямо на языке. И изувеченные  насекомые истекали желтой мерзкой жижей, похожей на гной. И жижа эта смешивалась со слюной. И ее надо было глотать.
Аппетита как не бывало. Мусорное ведро приняло в себя перемолотую массу, утыканную мушиными трупами как изюмом. Их, между прочим, оказалось пять, а не четыре.
Сорок вторая. А почему? Я же слышал, что зудело четыре раза. А какая разница! Японская жизнь!
Двадцать седьмая (реприза). Закурить. И побыстрее!
Субгробов, нервно затянувшись, с силой выпустил дым. Ничего кроме дыма. Затянулся еще... схватил кусок хлеба и, почти не пережевывая, проглотил. Не жужжало. Все стало ясно. Порядок приема пищи видоизменялся. Но делать было нечего. Пришлось жевать и курить, пить чай и курить. Две сигареты понадобилось Субгробову, чтобы позавтракать. Он выяснил, что после одной затяжки можно секунд двадцать спокойно открывать рот, не опасаясь последствий. Потом нужно было опять втягивать в себя дым, чтобы беспрепятственно поесть. Одним словом, хорошо, плохо ли, но Субгробов перекусил.
Он улегся на диван, ненавистным взглядом окинул комнату, кишащую мухами, и вернулся к своим размышлениям.
Анализ (продолжение). К черту, в науку не пойду. Подыхать – тоже смысла нет. Это я всегда успею. С понедельника возьму пару отгулов... Кстати, можно попробовать разговаривать, не открывая рта.
Субгробов сжал зубы и как можно громче сказал:
- Семен Федорович, мне что-то нездоровится. Я бы на два дня в отгулы...
Получилось шепеляво, но вполне разборчиво. Субгробов обрадовался и еще сказал:
- Был у врача, она мне прописала поменьше разговаривать. У меня острая форма... этого... надкостного ревматизма. С аллергией связано.
Он возбужденно поднялся, отпихнул Квашина, кинувшегося играючи на его ногу, и презрительно произнес:
- Я ваш нюх топтал! Сволочи?
Но на слове «сволочи» рот все же непроизвольно приоткрылся, и результат был однозначным. Однако Субгробов не очень расстроился, даже наоборот мобилизовался. Скрутив в трубочку газету, он начал методично уничтожать расплодившихся мух.
Сорок третья. Я вас породил – я вас и убью. Гниды крылатые!
Пришлось попотеть. Минут десять понадобилось Субгробову для очистки помещения от назойливых тварей. Тридцать пять штук занес он в свой лицевой счет. Смел в кучку еще тепленькие трупики и пересчитал еще раз. Вместе с теми, которых он изничтожил раньше, оказалось сорок шесть. Субгробов, удовлетворенно хмыкнув, отряхнул ладони. Но неожиданная мысль нахмурила ему лоб.
Сорок четвертая. Стоп. Первый раз я угрохал одиннадцать штук. На балконе выпустил восемь. Потом одну. Потом тридцать три. И еще одну. Всего пятьдесят четыре. Здесь сорок шесть. Где же еще восемь?
Над головой тоненько зазвенели крылья. Субгробов обернулся, но ничего не увидел. То есть, что-то он увидел, но не то, что ожидал. А звук-то продолжал доноситься до его ушей! Квашин, по всей вероятности, тоже что-то слышал, но, как и Субгробов, ничего не видел. Он нервно подёргивал усами и вопросительно постукивал по полу хвостом.
Сорок пятая. Значит это не галлюцинация. Если уж Кваш почуял, то...
В дверь позвонили. Коротко так. Несмело. Наверно потные трясущиеся пальцы соскользнули с кнопки звонка. Субгробов, что-то соображая, пошел открывать дверь. Но, взявшись за щеколду, отдернул руку, словно ожегшись.
Двадцать седьмая (реприза). Закурить. Немедленно закурить.
С сигаретой в зубах он открыл дверь. За порогом, переминаясь с ноги на ногу и заложив руки за спину, стоял Антипин. Его глаза испуганно прощупывали Субгробова, а губы пытались найти какие-то слова, но не находили. Наконец он решился и промямлил:
- Э-э-э, Петрович... э-э-э, так ты, этого, как его... э-э-э, подстригаться придешь?
Субгробов, выпустив дым поверх головы Антипина,  ответил как можно спокойнее:
- Да, наверно, подскачу. Ближе к вечеру.
- Послушай, Петрович, а что... м-м-м...
- Что?
- Да вот на балконе у тебя... это, как его... Че там у тебя изо рта лезло?
- У меня? – Субгробов, шмыгнув носом, сделал удивленное лицо.
- Ну, ты вот... тогда... э-э-э... рукой это...
- Юрий Кузьмич, вы ничего не попутали? Может не про меня...
- Ну как же не про тебя, Петрович. На балконе давеча... Мухи... э-э-э, кажись... у тебя... этого... изо рта.
- У меня? Мухи?
Субгробов так сильно затягивался, что сигарета вся сморщилась, и на ней проявились ржавые морщинки. К тому же она заканчивалась, а это говорило о том, что пора сворачивать бестолковый разговор. Но Антипин не унимался.
- Петрович, ну как же, ты еще рукой их назад заталкивал. Я же сам видел. Я из-за этого чуть нашу дворничиху не прибил.
- Бульдозер? А что она вам плохого сделала?
- Да она-то ничего... Ты мне про мух...
- Юрий Кузьмич, какие мухи? Вы взрослый человек, а говорите, бог знает что. Мухи изо рта! Это ж надо! Может, вам показалось...
Антипин взмахнул руками, словно отгоняя что-то от лица. Подпрыгнул как-то по козлиному и замер, округлив глаза.
- Муха... Только что сидела у меня на носу. Ты видел, Петрович?
- Нет. Какая муха?
- Вот она по руке поползла. Видишь? Во, остановилась! Петрович, ты видишь?
- Да нет же! Где она?
- Опять поползла. Я тоже ее не вижу, но она же ползет!
Антипин хлопнул себя по локтю и подозрительно посмотрел на Субгробова.
- Твои штучки, Петрович?
- Что?
Но тут Субгробов сам почувствовал, что по спине у него кто-то бегает. Он изогнулся и хлопнул себя по пояснице. Над ухом прожужжало. Антипин шлепнул себя по щеке. Субгробов по ноге. Антипин опять по щеке. Субгробов по плечу.
Сорок шестая. Невидимые мухи? Это еще что такое? Почему невидимые? Как!!!
- Петрович, что это? Петрович! – Антипин прокричал, яростно молотя ладонями пустоту.
- Я не знаю, Юрий...
Субгробов совсем забыл, что от сигареты давно остался один фильтр, который он мял липкими от пота пальцами. Но мухи этого не забыли. Шесть штук почти с равными промежутками времени покинули субгробовское чрево и устремились в квартиру Антипина, к огромному дубовому трюмо, которое манило их таинственным зеркальным блеском.
Антипин, присев на корточки, как-то высоко-высоко захрипел. Почти заскулил. Потом резко поднялся и с криком: «Петрович, не убивай» одним прыжком заскочил к себе и захлопнул дверь.
Субгробов сидел на диване и понимал, что окончательно запутался. Он уже смирился с ролью мушиного гнезда, но некоторые вещи оставались ему непонятными. Вылетают – ну и ладно. Но почему летят к зеркалу? Почему гадят на него? Почему во время курения их нет? И откуда, черт побери, эти невидимые?!
Сорок шестая (продолжение). Жужжат, а не видно. Ишь ты! И откуда, черт побери, эти невидимые?! Кстати, а те восемь штук, что на балконе у меня... Где они, сволочи? Может, ОНИ исчезли? Но почему? И может, это души невинно убиенных мной... Ерунда! Призраки, лешие, домовые. Бред... А то что у меня изо рта сыплется – это не бред?!
Как бы в подтверждение своих мыслей Субгробов почувствовал, что на руку ему села муха. Но он ее не увидел. Зато явственно ощущал прикосновение ее лапок, мог с точностью до сантиметра  указать место, где она находится и куда двигается. Он не мог ее только увидеть. Вот она взлетела, покружила и вновь приземлилась на руку. Проползла чуть-чуть и замерла. Субгробов осторожно взял скрученную газету, замахнулся и от всей души приложился к своему локтю. Убрал газету. Никаких следов. Но на руку больше никто не садился. И не жужжал.
Без номера. Надо бы Юзику позвонить. Рассказать ему... Что он на это скажет. С ним как-то случалась уже подобная чехарда. Демоны что ли у него из газовой плиты вылетали...
Нос чесался неимоверно, хотелось оторвать его и выбросить. А голову окунуть во что-нибудь прохладное, вязкое, и не дышать. Долго, долго. И ни о чем не думать.
Задребезжал телефон. Субгробов вытащил его из-под дивана. Снял трубку и промычал:
- Я слушаю.
Очередные три мухи совершили паломничество к зеркалу и полетели на кухню ползать по столу, чтобы есть остатки еды.
- Сугроб, привет. Это я.
- Юзик! А я хотел тебе звонить. Тьфу! (Десять мух)
- Чем занимаешься?
- Да так... Потихоньку... Тьфу (Шесть мух)
- Не желаешь в подвальчик спуститься? По паре кружек...
- Рано ведь еще. Тьфу, сволочи! (Восемь мух)
- Ну, пока туда-сюда, уже и десять. Самый раз. Чего ты там сволочишься?
- Слушай, к черту подвал, есть дело. Вот зараза! (Тринадцать мух)
- Да что там у тебя, Сугроб? Какое еще дело?
- Туз, короче, подкатывай ко мне. Прямо сейчас. Тьфу! Все на месте... Я... Тьфу, сволочи! (Двадцать две мухи).
- Сугроб, да объясни ты...
- Прикатывай. Всё. Да, купи мне сигарет. (Двенадцать мух)
- А пиво?!
- Успеем. Все. Пока. (Шесть мух)
Конец разговора ознаменовался юбилейной восьмидесятой мухой.
Субгробов, зло бросив трубку на рычаг, ногой запихнул аппарат на место. Но только он нырнул под диван, как опять зазвонил.
Без номера. Кого там еще черти...
- Ваня, это я.
- Лена?! (Две мухи)
- Да. Ваня, мне нужно срочно поговорить с тобой.
- …
- Алле, Ваня. Ты слышишь?
- Да-да. Ой! (Три мухи)
- Ты знаешь, я получила вчера одно странное письмо от дяди Августа. Может быть, мне придется ненадолго... а может и надолго... В общем... Ваня я не знаю, как мне поступить. Ты понимаешь... Алле, ты слышишь?
- Кх-кх. Да, я... Тьфу! (Две мухи)
- Ваня, ты какой-то не такой сегодня. Что-то случилось?
- Да нет. (Две мухи)
- Мне очень важно поговорить именно с тобой. Ты знаешь, я сейчас подъеду к тебе и...
- Нет! (Муха)
- Почему? Ваня, что случилось?! Алле!
- Лена... Я... не могу... Я... приболел. Мы же на понедельник договаривались. Тьфу! Понимаешь… Тьфу! (Двадцать семь мух)
- Почему ты плюешься?.. Ваня, ты не один?
- Да ты что! (Три мухи)
- Тогда, что за причина?
- …
- Ты пойми, это письмо... Оно все перевернуло во мне. Это очень серьезно, Ваня.
- Лена, я не могу. Не-мо-гу. (Девять мух)
- Ваня... Ну хорошо. Тогда до свидания.
- Лена, давай в понедельник. (Восемь мух)
- В понедельник меня может уже не быть.
- Как это не быть! (Четыре мухи)
- В городе не быть. Будь здоров, Суп Гороховый.
- Лена! Стой! Приез... (Четыре мухи)
Короткие гудки больно ударили в ухо. Стало как-то пусто. И тоскливо. У Субгробова было такое состояние, будто бы он сам на  себя написал донос в районную прокуратуру. Написал и думает: подписывать или нет.
Без номера. Суп Гороховый. Это дочка ее меня так прозвала. Танюшка. Славная девчонка!
Субгробов остановился взглядом на газете, которой он бил по невидимой мухе. На надписи «Пролетарии всех стран соединяйтесь». Между словами «всех» и «стран» к бумаге прилипла прибитая муха. Видимая. И очень даже хорошо. Субгробов впился глазами в свой локоть и там обнаружил следы убитой. Маленькое красное пятнышко.
Без номера. У них еще и кровь есть?! Может у них и мозги...
Внимание Субгробова привлек Квашин. Он забился в угол, поджал под себя хвост и испуганно мяукал, затравленно озираясь по сторонам.
Комната просто кишела мухами. А было их всего сто тридцать пять. Воздух прямо таки звенел и рябил. Мухи были везде. На потолке, на стенах, на полу, на телевизоре, на диване, на серванте, на люстре, на окне, на столе. Везде. Они летали, ползали, дрались, чистили свои конечности и крылья. Все это напоминало больше конюшню, чем изолированную однокомнатную квартиру почти в центре города.
Субгробову стало дурно. Он никогда в жизни не видел столько мух одновременно. Тем более у себя дома. Он опять схватился за газету. Пару раз махнул ей и понял, что всех не перебить. Посмотрел на Квашина. Встретил в кошачьих глазах понимание, безнадежно застонал и опустил руки.
Сорок седьмая (для посвященных Пятнадцатая). Чтоб вы все сдохли, сволочи! М-м-м!
И тут произошло невероятное. Все мухи, сидящие на чем-либо, взлетели, а летающие так и остались летать. Потом в глазах у Субгробова мелькнула серебристая паутинка с красными прожилками, и мухи начали падать. Все сразу. Одновременно. Это был настоящий мухопад. Через секунду весь пол покрылся дохлыми мухами. Ни одна не уцелела.
Квашин взвыл. Жутко так и протяжно. Высоко подпрыгивая, пронесся на кухню, спрятался за холодильником и жалобно замяукал. Субгробова словно парализовало. Газета вывалилась из руки, во рту пересохло, и задергалась какая-то жилка на левой ноге. И вообще вся его левая часть тела повела себя непривычно. Ухо зачесалось. Веко мелко задрожало. Отвисшая щека стала красной и горячей. В руке закололо. Бок онемел.
Сорок восьмая. Вот крыша и потекла.
Анализ (продолжение). Стоять, сам себе думаю, это что же получается... Я подумал, чтобы они сдохли, и они сдохли. Все до одной. А я ведь так и хотел. Так и хотел! Ведь это же... Что же мне теперь... Надо попробовать еще раз.
Субгробов открыл рот. Вылетела муха. Совершила ритуальный полет к зеркалу. Вернулась. Устроилась на занавеске вниз головой. Субгробов как гипнотизер уставился на нее и подумал.
Без номера (для посвященных Пятнадцатая). Сдохни.
Муха как-то обречённо слетела с занавески и шмякнулась на пол рядом со своими многочисленными соплеменниками.
Сорок девятая. Действует. Действует! Действует!!! Я же теперь могу с ними делать...
Субгробов торопливо шел по парку и на ходу пил пиво из бутылки. Смеркалось. Вечер был не по-летнему прохладным. Парадный лейтенантский китель смотрелся на Субгробове довольно странно, но он не обращал на это внимания. Сжимая подмышкой громадный том англо-русского словаря, он чуть ли не бежал по центральной аллее, не замечая удивленно шарахающихся от него прохожих. Вскоре он вышел  на площадь. Обогнул Старый базар, мельком взглянув на золоченые купола храма, и оказался на улице Тургеневской. Возле Дома Колхозника. Посмотрел на часы. Прислонился спиной к серой шершавой стене, допил пиво и закурил.
Как-то неслышно к Субгробову подошла лошадь. В седле сидела пожилая женщина в милицейской форме. Субгробов несколько удивился: «Сколько же ей лет? На пенсию давно пора, а она тут гарцует». Милиционерша довольно ловко соскочила на землю, пристукнула плеточкой по голенищу, козырнула и представилась:
- Капитан Самохина.
Субгробов вежливо поклонился, подфутболил крышку от спичечного коробка и ответил:
- Гвардии лейтенант Субгробов.
Капитан Самохина едва заметно улыбнулась и, похлопывая плеточкой по ладони, сказала:
- Товарищ лейтенант, вы должны мне помочь. Вот здесь (Самохина указала плеткой на крышку канализационного люка) с самой войны лежат две авиационные бомбы.
Субгробов не поверил, а только выпустил аккуратное колечко дыма.
- Вы можете убедиться сами. Помогите мне. Ну же! Помочь женщине – честь для офицера.
Субгробов понял, что эта сумасшедшая от него не отвяжется. Придётся помочь. К тому же было интересно, а что же там в колодце. Вместе они подняли крышку и со звоном бросили на асфальт. Лошадь тревожно заржала.
- Спокойно, Валет, спокойно, – женщина-милиционер погладила по морде своего скакуна и повернулась к Субгробову. – Посмотрите, если не верите. Вон они рядом со стекловатой.
Субгробов склонился над люком и естественно ничего не увидел. Ни бомб, ни стекловаты. Он усмехнулся про себя и подумал: «Чего это она ко мне пристала?» И вдруг острая боль крапивой обожгла ему ягодицы. Он повернулся и вопрошающе посмотрел на капитана Самохину. Та показала ему язык и ткнула плеткой в живот. Субгробов по инерции отступил. Нога его попала в пустоту. Он, нелепо покачнувшись, потерял равновесие и провалился в колодец.
Упал он удачно. Пролетел в считанных сантиметрах от вентиля, ржаво ощерившегося смертоносным штырем. Приземлился, только зубы клацнули, а так никаких царапин.
Сверху послышался скрежет закрываемого люка. Субгробов закричал:
- Ах ты, сука корявая! Открой сейчас же! Я же милицию...
В ответ только зацокали копыта по мостовой. И все. Тишина. Субгробов чиркнул спичкой. Осмотрелся. Паутина. Грязь. Битый  кирпич. Какое-то тряпье. Ржавый гаечный ключ двадцать два на двадцать четыре. И вдруг блокнот. Потрепанный блокнот в красном дерматиновом переплете с крупной зеленой латинской буквой «В» на обложке.
Пламя догорающей спички лизнуло пальцы. Субгробов зашипел. Дернул рукой. Больно ударился о стену колодца. «Проклятая старушенция», – мелькнуло в голове. Он зажег еще одну спичку и поднял блокнот. Раскрыл. На первой странице корявым детским почерком было написано: «Виктор Николаевич Геращенко улица Ларина дом 18 квартира 55». А ниже крупно и  тоже  коряво: «Список ансамблей». Субгробов перелистнул дальше, но вместо списка увидел письмо. Видимо черновик, судя по многочисленным исправлениям. Субгробов понимал, что читать чужие письма некрасиво, но уж очень хотелось, и он углубился в чтение, периодически прерываемое гаснущей спичкой, А письмо оказалось не одно, а целых четыре.

«Улица Ларина женское общежитие Марине Г.
Мариночка любовь моя. Скоро мы поженимся. Я покупать тебе машину Жигули и москвич. Рядом построим гараж, и потом у нас будет маленький. Девочку назовем алла Пугачева мальчика миша боярский. Я его буду укачивать а ты кормить соской. Мы будем жить вместе и зарабатывать. Встречаемся завтра в загс. Ты белое платье у мене индинские джинсы. Ровно в восемнадцать ноль-ноль. Возле проходной. Я тебя целую много много раз И завтра тоже. Ты моя любовь всегда. Будет пять машин белая волга такси. Черная волга. Восемь Жигули. Моя мама  и брат. Ансамбль двести рублей. Играть до упада громко звук. Семсорок. Бора счет и давай. Пошоль. Первая брачная ночь всех нету. Я лежать рядом с тобой. До утра. Целую Витя Геращенко начальник уголовного розыска внутренних дел телефон 59-51-14. Чао».

«Улица Ларина женское общежитие Марина Г.
Мариночка я люблю только тебя. и Свету. Мы поженимся. У нас будет маленький мальчик и девочка. Я работаю на фабрике завод. Завтра праздник мне дадут рыбу. Один килеграм. Если ты не придеш я тебя убью. Брат охотничий нож по горло. Мариночка дорогая любимая у меня стоит. Я буду начальник ансамблей. Лёща – гитара, Андрэй – бас. Бора – ударник. Паша – ионки. Гаритон – певица. Бора счет и давай. Поле. Руское поле. Светит Луна или падет снег. Бабушка уехаль. А дедушка дома. Приезжает автобус. А в автобусе труп. Гена умер. Я знаю песню на индинском языке. Если поздно мама ругаться. Дорогая скоро мы поедем в родом. У тебя будет живот. Я главный режисер и начальник клуба. Дискотека. Если бабушка пустит, и потом. Вечер отдыха. Все песни петь. Двести рублей. Мы будем хи хи. Хочеш. Я целую тебя Светочка моя. Витя Геращенко начальник уголовного розыска внутренних дел телефон 59-51-14».

«Улица Ларина женское общежитие Марина Г.
 Мариночка. Красавица моя. Ласточка небес. Я ухожу в армию. Главным генералом. Завтра в полдень ровно в восемнадцать ноль-ноль. Такси номер 85-52 белая волга. У меня пистолет и патроны. Я буду огранять границу нашей родины москву. Не плач дорогая у нас будет  маленький. Девочка алла Пугачева. Мальчик миша Боярский. Завтра праздник. Поздравь Свету. Я ей принесу один килеграм рыбы и баскетболь ку-ку. Пашу я нафиг ансамбля. Артист. Леша его ногами. Андрэй муха. Потом встать сутидет. Бора вопрос. Гаритон вопрос. Он украль моя жена. Я его растрелять. Пульс. Умер. Потом я чумба юмба жив и мы хи хи. Танцор диско. Я по тебе скучаю и плачу, Мы с мамой и братом уезжаем в армавир к бабушке. Армия потом такси номер 85-52 белая волга. Я уехаль. жди целую тебя. и нашу девочку. Витя Геращенко начальник уголовного розыска внутренних дел телефон 59-51-14 добавочно 85-52.

«Улица Ларина женское общежитие Марине Г.
Мариночка солныш. Дорогая. Слюшь мене. Я писаль тебе стихи. Остановка автобус Армавир. Станция вокзаль. Вылетающий из недр, подвластен трем тихим словам Хозяина. Но лишь когда он увидит себя. И да убоится он 12 Звуков, Тлеющей травы Каб и Взгляда Видящего. Такова воля Посвященных. Вылетающий из недр прерывает полет Хозяина, если. Мариночка моя. В общежитие меня не пускала бабушка. У меня есть ключ, но он у брат. Я буду спать вместе с вами в постель. Голые. Оба. ой не могу. Мариночка что. Хва хи хи. Мне скоро тридцать лет со дня рождения. Именины. Приходи со Света. Ты сядеш рядом а Света слева. Потом первая брачная ночь. До утра. Завод. С праздником тебя. Как твоя мама молодец. Мы все едем агитпоезд. Концерт двести рублей. Если тебя нет я умираль. Пульс. Ты будет плакать и хоронить меня. Целую тебя крепко Витя Геращенко начальник уголовного розыска внутренних дел телефон 59-51-14».

Все последующие страницы наконец-то оказались заполнены списками типа: «Ансамбль фатэгон Саша – гитара Валера – ударник...» и т.п. Ещё были какие-то адреса, телефоны. А в самом конце, на внутренней стороне обложки, очень красиво, готическим шрифтом, по-видимому, фломастером, было написано: «Вылетающий из недр...» и т.д. То, что встречалось в последнем письме, но гораздо в большем объеме.
Тут, как назло, кончились спички. И Субгробову в голову пришла очень простая мысль, от которой он даже улыбнулся сам себе. «А какого собственно черта я здесь торчу?! Прочитаю наверху без всяких спичек. Давно пора».
Субгробов уперся макушкой в крышку люка. Сдвинул ее в сторону. Выбрался наружу. На улице было темно. И не то, чтобы вечер или ночь, а темно совершенно. Субгробов ничего не видел. Ни зги. Он испугался, но вдруг обнаружил, что у него закрыты глаза. «Странно, почему бы это? – закралось сомнение. – Я же их не закрывал». Но еще более странным оказалось то, что он не смог открыть их.
Глаза не открывались. Гной, скопившийся в них за ночь, прочно загерметизировал веки. Нос работал только на одну сторону. На правую. И то не совсем. Там внутри что-то посвистывало и всхлипывало.
Субгробов вытащил руку из-под подушки. Поковырялся в глазах. Один приоткрылся. Но то, что он видел, было мутно и не резко. Субгробов взял с тумбочки наручные часы и поднес их к зрячему оку. Часы показывали без десяти двенадцать, но, судя по секундной стрелке, стояли. На календарике было девятнадцатое число, а день недели уже не СБТ, но еще не ВСК. Субгробов попытался услышать радио, но  тщетно. Основным звуком в его ушах был шум двигателя антипинского жигуленка. Но именно этот звук позволил сделать глобальные выводы. Дело в том, что Антипин вот уже четыре года, с тех пор как приобрел автомобиль, каждое воскресение, в любую погоду, ровно в одиннадцать часов утра заводил мотор и самозабвенно газовал. До половины двенадцатого. Какой-то доброжелатель порекомендовал Антипину периодически гонять движок на холостом ходу, якобы для улучшения его работы. Неискушенный парикмахер со всей серьезностью воспользовался советом. И теперь каждый выходной он доставал соседей рычанием своей машины и мешал смотреть им «Утреннюю  почту». За это его особенно невзлюбила Бульдозер, живущая на первом этаже, поэтому ее метла особенно активно поднимала пыль возле ненавистного жигуленка.
Итак, выводы. Сегодня воскресение. Девятнадцатое августа. Время где-то между одиннадцатью и половиной двенадцатого. Ага, двигатель заглох, значит ровно половина.
Субгробов перевернулся на спину и взялся приводить в порядок тот хаос, который находился в его голове. Как обычно он расставлял свои мысли по порядку и нумеровал их. Только сейчас для удобства он решил применять арабские цифры, а не слова числительные. И так как он забыл, под каким номером была его последняя мысль, то начал с начала.
1. Сколько же я спал? И вообще, когда начался сон? После того как Лена позвонила? Или когда мухи...
2. Мухи. Проклятье! Неужели это было? Какая мерзость! Столько штук одновременно я еще никогда не видел.
3. Это легко проверить. Стоит только открыть рот и...
Субгробов воплотил свои мысли в жизнь. Зажужжало. Сквозь мутную пелену, застилающую глаз, он увидел муху. Она, конечно же, полетела в прихожую справлять свою нужду.
4. Сволочь! Значит это не сон. Черт! Вляпался я в историю! Идиотизм какой-то! Сволочь!
1. (продолжение) Тогда получается... Лена позвонила где-то около десяти, потом туда-сюда... В начале одиннадцатого я, наверное, и заснул. После того как они сдохли...
5. Сдохли! Это же я их... Это же по моему приказу они сдохли. Это же я ими могу...
6. К черту, умоюсь и начну эксперименты...
5. (продолжение) Я же теперь смогу этих сволочей в руках держать. Они у меня полетают. Я их...
Думая так, Субгробов поднялся и побежал в ванну. Умылся. Растер до красна полотенцем невыносимо чешущийся нос и глаза. Увидел мух. Шесть штук. Еще вчерашних. Которые так напугали и взбесили его. Улыбнулся. Выбрал взглядом одну.
7. (Для Посвященных Пятнадцатая). Сдохни, сволочь.
Муха взлетела, резко изменила траекторию полета и свалилась в ванну. По воде побежали круги.
5. (продолжение) Сдохла. По моему велению. Это... Я ее... А если приказать не сдохнуть, а что-нибудь другое. А ну-ка...
Без номера. Ударься пять раз об стенку и упади в ванну.
Очередная жертва прилежно стукнулась об стену ровно пять раз и плюхнулась в воду неподалеку от своей подруги по эксперименту.
Без номера. А теперь утони до самого дна.
И это желание было исполнено. Подопытную словно кто-то привязал невидимой нитью и потянул вниз. Она медленно достигла дна, перевернулась вверх лапами, да так и замерла. Субгробову даже показалось, что он увидел маленькие пузырьки воздуха, которые выпустила муха, прежде чем отдать своему мушиному Богу душу.
Над третьей мухой он поиздевался вволю. Сначала заставил ее облететь вокруг лампочки десять раз задом наперед, потом она с сумасшедшей скоростью выписывала над раковиной фигуры высшего пилотажа, а потом нырнула в ванну и поплыла под водой – от борта к борту. А вот больше с ней Субгробов ничего сделать не смог. Сколько он ни приказывал ей то всплыть, то сдохнуть, то еще что – она не подчинялась. Её зациклило на подводном плавании и все. Смешно перебирая лапками и крыльями, она упрямо подгребала к стенке, отталкивалась от нее как заправская пловчиха и плыла назад. У противоположной стенки все повторялось.
Субгробов сначала с интересом наблюдал за этим чудом природы сотворенным им, но вскоре ему это надоело. Он загнал оставшихся трех мух в вентиляционную отдушину и там умертвил их. Вышел из ванны и понял, что голоден. А поняв, что голоден, он вернулся к мысли о своем cнe.
1. (продолжение) Получается, что я проспал больше суток. Сейчас почти двенадцать, а уснул я вчера около десяти. Кошмар! Как же так могло случиться? Я даже не помню, что ложился. Стелил постель... Что-то тут...
8. И какой-то непонятный сон. Второй день подряд. Что это за  Витя Геращенко? Блокнот этот его дурацкий. Письма... Списки... Особенно четвертое. Вот эти строки про вылетающих из недр... Это явно он придумал не сам. Слог другой, да и вообще... В конце блокнота этот текст был полный... Жаль, спички кончились. Вылетающие из недр...
9. Вылетающие из недр, подчиняются трем тихим словам Хозяина! Это же мухи! Вылетающие из меня. Из Хозяина! И они мне подчиняются! Что же там было дальше? Что-то про Посвященных... Вот черт, не помню!
10. Почему я сразу не открыл блокнот с конца?! Дурак!
9. (продолжение) Взгляд Видящего... Трава какая-то... Тьфу, не помню. Там самое главное было, что вылетающий что-то может сделать с Хозяином. Но что?.. Как это... Как я это догадался. Вылетающие из недр... Мухи, Хозяин... Кто все это состряпал? И написано как было красиво. И при чем тут этот Витя Геращенко? «Баскетболь ку-ку». Идиотизм!
11. (вывод из 5-ой) Ладно, Бог с ним... Главное что? Я могу с ними делать все что угодно. Все! Все! Все! Я Хозяин!
Субгробов открыл рот. Вылетела муха. Субгробов подумал.
Без номера. Сядь мне на ладонь, сволочь.
Но муха села не на ладонь, а на зеркало и естественно сходила  по большому. А потом вообще полетела на кухню. Ладонь ее никак не привлекала.
12. Закончилось! Неужели все? Так быстро! Но они же вылетают, значит обязаны...
Без номера. (Реприза, для Посвященных Пятнадцатая). Сядь мне на ладонь, сволочь!
Из кухни прилетела муха. Приземлилась на растопыренную пятерню. Почистила крылья.
13. (Для Посвященных Пятнадцатая (ДПП)) А теперь исчезни. Муха исчезла. Причем постепенно. Сначала лапки, потом туловище, голова и, наконец, крылья. Ее вроде, как и не стало. Но Субгробов явно ощущал ее на вспотевших от волнения пальцах. Она даже как будто потяжелела и стала оттягивать руку.
14. (ДПП) А теперь полетай возле моего уха.
Слева зазвенело. Равномерно и непрерывно.
15. Что же ты меня раньше не слушала, сволочь? Шутки со мной шутить?!
16. А ну-ка сядь на ладонь!
Но вопреки ожиданиям муха продолжила свой невидимый полет. И еще Субгробову показалось, что в ее подзуживании появилась наглая издевка.
16. (импровизация) На ладонь, я сказал! И побыстрей, а то...
Но этот суровый приказ не возымел действия. Муха летала себе и летала. И зудела по прежнему. Ей было явно наплевать на Субгробова с его причудами.
17. Да я сейчас тебя...
Субгробов махнул рукой. Отпугнул назойливую тварь. Но она вскоре вернулась и продолжила свои вращения вокруг уха. Это в дальнейшие планы Хозяина не входило. Он, рассердившись не на шутку, принялся захлопывать руками воздух вокруг своей головы. И его старания увенчались успехом. Он ее все же прибил. На ладони, прямо на линии жизни, медленно стали проявляться сначала  помятые крылья, потом сплющенные туловище и голова, а в конце переломанные лапки. И тут, глядя на обезображенные мушиные останки, Субгробов сделал для себя открытие.
18. Это же элементарно, Ватсон! Вот черт! Как там... Три тихих слова Хозяина. Три! Всего три. И только после того, когда Вылетающий из меня увидит себя. Увидит в зеркале. А до этого, извини-подвинься. Но почему три?! Всего три. Три желания. Три желания! Я же вчера об этом... Неужели Бог?! Меня... Я... Вот так просто... Это же чудо... И... Над всеми... Заметил меня... Я... Мне... Выбрал... Бог... Дьявол?! Сатана! Но управлять, ведь это божий дар... А зачем они тогда серут на зеркало?
Анализ (продолжение). Вылетающая из меня муха, должна увидеть свое отражение в зеркале. После этого она подчиняется трем моим желаниям. Тихим словам. Почему тихим словам? Может просто мыслям. А какая разница. После третьего желания я теряю над ней власть. Но трех, пожалуй, достаточно. Зачем вот только она гадит? В блокноте об этом ни слова... Жаль, что я не все прочитал.
19. Стоп! А как же те, что на балконе? Антипин старый козел! Они же исчезли до того как увидели зеркало. Может в балконное окно... Отражение... Тогда зачем они так рвались в комнату? Черт его знает.
20. Ха-ха! Так теперь на этом я могу такую капусту рубить! Супер шоу «Субгробов Два Субгробов»! Нет, какой к черту два! Причем тут Два?! Просто «Мушиный Цирк. Субгробов два...» Тьфу, черт! «Субгробов и сыновья». Нет! Это какая-то скобяная лавка получается. Вот так: «Доктор  Субгробов и дрессированные...» Нет! «Крылатые кудесницы. Доктор Субгробов. Муха на службе у человека». Во мура! «Новое о чешуекрылых. Доктор...» Нет! А какая разница! Название придумаю, главное суть.
21. (музыкальная) The Beatles. «Good day, sun shine». Альбом «Revolver». В основном припев.
Музыка продолжалась недолго. Мерзкие мяукающие звуки сломали гармонию в мыслях Субгробова. Мяукал, естественно, Квашин. Сутки ничего не евший Квашин. Он тоскливо смотрел на своего хозяина и с равными промежутками времени повторял одно и то же жалобное «мяу». Виновато как-то, но настойчиво.
- Кваш, жрать что ли хочешь? – проговорил Субгробов, отплевываясь от мух. – Подожди, я тоже хочу.
Квашин недоверчиво проводил взглядом живность покидающую Субгробова. Сгорбился. Поджал лапы. Вздыбил шерсть. Зашипел.
Субгробов усмехнулся. Весело потер руки. Дальше все пошло по заданной схеме. Нафтизин в нос. Пять чихов – пять мух. Сигарета в зубы. Уничтожение мух с предварительной отправкой их через  форточку на балкон к Антипину. Холодный завтрак честно разделенный с Квашиным. Чай. Мытье посуды по легкому. Еще сигарета. Расслабление на диване. Мысли о будущем. Приятный холодок в груди от радужной перспективы. И тут совсем ни к месту телефонный звонок как сосулька за шиворот.
- Да. (Муха)
- Сугроб, ты?
- Привет, Юзик. Хорошо, что позвонил... (Одиннадцать мух)
- Сука ты, а не матрос! Сугроб, я к тебе вчера два раза заходил. Все двушки на тебя извел. Куда ты свалил? На хрена звал тогда?
- Юзик, приходи. Я все тебе расскажу. (Двенадцать мух)
- Я вчера уже...
- Юзик, ты откуда звонишь? (Восемь мух)
- С переговорного. У меня ящик пива! В «Железке» купил. По семьдесят...
- Хорошо. Тащи его сюда. Только быстрее, а то... (Шестнадцать мух)
- А то ты опять свалишь?
- Да нет. Ты не забыл еще, что вытворяла твоя газовая плита? (Двадцать одна муха)
- Помню… А что? Опять подколочки?
- Наоборот. У меня... Со мной... Короче, приходи быстрее, а то я могу уснуть. (Двадцать пять мух)
- Не выспался что ли? Чем это ты занимался...
- Туз, все. Я тебя жду. (Шесть мух)
- Ладно, рыбу готовь. Я через двадцать секунд...
Через двадцать секунд Юзик конечно не пришел, но через сто двадцать он уже стоял на пороге и отвечал на субгробовское «привет», вырвавшееся у него изо рта вместе с клубом сигаретного дыма.
Субгробов решил не шокировать Юзика, поэтому предварительно выпустил в окно всех мух и закурил, как услышал звонок в дверь.
Лучший друг Субгробова Юзик Дашкевич тяжело дышал. Его огромный живот, поглотивший грудь, круто вздымался и опускался. Пот крупными каплями стекал с висков на толстые красные щеки. Мощные волосатые руки, за которые Юзик получил одно из своих прозвищ Палач, оттягивала сумка с надписью «Спорт», своими габаритами соперничающая с хозяином. Объем сумки равнялся полутора ящикам пива и был гордостью Дашкевича. А подъем этой сумки на второй этаж, да еще почти полной, приравнивался им к поступку, затмевающему подвиг Александра Матросова. На лице Юзика, круглом, лоснящемся и добром были написано одновременно обида за вчерашнее, легкое превосходство по поводу обладания двадцатью бутылками «Жигулёвского», неумело скрытое любопытство и откровенное желание промочить горло двумя-тремя десятками глотков любимого напитка.
Пивом забили полупустой холодильник, зарезали чебака, выпили по одной прямо с горлышка. По второй разлили в высокие тонкостенные стаканы. После  того как приняли по третьей, Юзик безжалостно развалился на скрипящем стуле, запустил блестящие от рыбьего жира пальцы в субгробовскую пачку «Космоса» и, причмокивая, вопросил с напускным безразличием:
- Ну и где мы вчера были?
- Я спал, – Субгробов, волнуясь, прикурил новую сигарету.
- Да ну! Полдня?
- Больше суток.
- Что? Сколько?
- Туз, успокойся. Я еще не пьяный. Сутки. Понял?
- Ты чего, димедрола обхавался? Я минут десять тебе в дверь тарабанил. Звонил раз сто. Все двушки...
- Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Субгробов подтолкнул Юзика к ванне и молча кивнул на муху подводницу. Юзик сначала ничего не понял и, поджав губы, вопросил взглядом: «Ну и что?» Но уже через две секунды до него дошло. Он уперся животом, за который знакомые музыканты дали ему меткое прозвище Бемоль, в край ванны и приблизил свою шарообразную голову к воде. Минуты две он глазел на плавающее чудо. Оторвался, только когда пепел свалился с его сигареты и зашипел в воде. Этот пшик вернул Дашкевичу дар речи.
- Сугроб, это как?
- Каком сверху.
- Это же муха! Смотри, она уже шестой раз плывет туда-сюда.
- Она уже плавает полчаса.
- Но...
- Туз, это еще не все. Пойдем.
Они вернулись на кухню. Откупорили еще по одной. Сугробов задавил свой окурок в лещиных кишках размазанных на газете. Выпустил струйку дыма. Чихнул оглушительно и спросил сквозь носовой платок:
- Да, Юзик, ты мне сигарет купил?
- Купил, купил. Ты давай мне...
- Подожди, я сейчас...
Субгробов принес маленькое карманное зеркальце, прислонил его к пустой бутылке на столе, скрестил руки на груди, закрыл глаза, замер торжественно. Юзик нетерпеливо и громко глотнул пива. Шумно выпустил воздух через рот. Спросил недоверчиво:
- Сугроб, если ты мне мозги пудрить будешь... Субгробов раздраженно отмахнулся, опять замер, потом воздел руки к потолку и надрывно проголосил:
- О, Инкуб всемогущий! Дай волю Вылетающим из недр! (Семнадцать мух)
- Юзику стало нехорошо. Он побледнел. Покрылся холодным потом. Все части его тела, так или иначе касающиеся стула, гулко запульсировали. Во рту стало кисло и сухо – так у него бывало, когда рядом что-то детонировало. И еще тогда, год назад, когда он открыл газ...
- Впрочем, об этом он вспоминать не любил. Прошло много времени, старые ужасы стали забываться. Но теперь! Из Субгробова, этого кривощекого неудачника, мухи летят как из сортира. Так мало того, они еще облепили зеркало и безбожно обверзали его. Маразм какой-то! Мухи изо рта! Мерзость! Галюны?! Глюки!? Субгробов занялся гипнозом? Может, Белая меня посетила? Шизо...
Субгробов не дал опомниться Юзику. Он решил отработать по полной программе.
Одна из семнадцати, оторвавшись от зеркала, разогналась и пролетела сквозь оконное стекло, будто его и не было. Вторая пронзила холодильник, пробежала по столу на двух задних лапах, нырнула под люстру, залетела внутрь лампочки и там осталась. Третья запрыгала кузнечиком по полу, потом залетела в бутылку, сжимаемую побелевшими пальцами Юзика, и устроила челночные полеты из бутылки и назад. В глазах у Дашкевича зарябило, он вскрикнул и отбросил прочь недопитое пиво. Бутылка выплюнула из себя струю пены и устроила на линолеуме мелкопенящуюся лужу, в которой очутилась сама виновница этой катавасии. Но это не смутило ее. Она отряхнула крылья и продолжила ныряния в лежащую посудину. «Входит и выходит. Замечательно выходит», – с идиотской улыбкой подумал Юзик. А представление продолжалось. Пять мух одновременно взмыли под потолок. Они, выстроившись треугольником, принялись выписывать замысловатые кривые. Совершенно синхронно и на приличной скорости. Юзик, заворожено наблюдающий за воздушными ассами, не заметил, как к «параду» присоединились еще четыре «самолета», оказавшиеся бомбардировщиками». Они, ловко открыв спичечный коробок, стали засыпать обалдевшего Дашкевича спичками. А когда «бомбы» закончились, на голову Юзику ухнуло «бомбохранилище», то бишь пустой коробок.
В комнате дурно взвыл Квашин. Страшно и длинно. Слышно было, как он яростно скребет когтями балконную дверь. Вслед за Квашиным взвыл Юзик. Не менее страшно, но коротко. Субгробов испугался и перестал думать, то есть давать указания своим подопытным. Но последняя его мысль все же была исполнена. Все мухи слетелись к разлитому пиву, приложились и осушили лужу. Потом, тяжело поднявшись, распухшие до размеров приличных колибри, они покинули кухню через форточку. Все, кроме той, упрятанной в лампочке.
- Сугроб, прекрати! Я тебя сейчас грохну, если...
Субгробов, довольный экспериментом, возбужденно покрутил себя за увеличенную щеку. Закурил. Глубоко затянулся. Выпустил воющего Квашина на балкон. Хлебнул пива. Покосившись на тяжело дышащего Юзика,  деловито проговорил:
- Я тебе все сейчас объясню. Успокойся. Я думал, ты человек творческий, воспримешь всё как-нибудь... Короче, слушай...
Мухи из него не вылетали, что позволило Юзику взять себя в руки и выслушать сбивчивый рассказ Субгробова. По три сигареты выкурили приятели за это время. Субгробов курил по необходимости, Юзик по инерции. Видимо по той же инерции он незаметно заметал всего чебака. Даже пузырь поджарил и съел.
Субгробов закончил. Жадно впился глазами в Юзика, ожидая вопросов, советов, мнения, в конце концов. Дашкевич задумчиво переваривал услышанную галиматью и леща. Задумчиво постукивал пальцами по животу. Играл нахмуренными бровями. Методично причмокивал. Наконец глубоко вздохнул и сказал:
- Сугроб, а я ведь знаю Витю Геращенко. Это один даун, который живет действительно на Ларина восемнадцать, рядом с институтом, где я учился. Тихий такой даун. Если его не разозлить. И блокнот этот я когда-то видел с буквой «В». Только это не латинская буква, а наша. Витя обозначает. Кстати, тот список ансамбля, что приводился в одном из писем, мне тоже знаком. С Борей и Лешей я учился на одном курсе. Паша и Андрей с энергофака. А Гаритон, правильно Харитон, или Хартон, а еще точнее Игорь, учился в сельскохозяйственном. Я хорошо знал их бэнд. Они были Витиными кумирами. Он постоянно бегал к ним на репетиции и считал себя начальником ансамбля. Весело они тогда жили…
Мне только не понятна связь Вити с этим документом на последней странице. Как он к нему попал? Вообще это интересно. Слушай, Сугроб, а что ты сам про все это думаешь?
- Я?.. Я так себе мыслю – это... Это, наверное, Божий дар.
- Что?! Субгробов, ты на рак мозга не проверялся? Божий дар! А с чего ты это взял?
- Ну как... Конечно Божий... Ведь я получил возможность... Повелевать этими... Я не могу тебе этого объяснить, но это... это... Ну а кто кроме Бога?
- Нет, я не про то. С чего ты взял, что это дар, а не... ну, допустим, наказание?
- Какое наказание! Я же теперь знаешь что...
- Ну что ты? Что ты будешь делать? Что?
- Как что? Я очень много... Юзик, в конце концов, я с тобой хотел посоветоваться. Я... Черт! (Две мухи)
Сигарета Субгробова погасла, и Вылетающие из недр покинули недра. Юзик вздрогнул. Непривычное зрелище – мухи изо рта. Да и не особо приятное. Но Субгробов, как ни в чем не бывало, загнал мух в банку-пепельницу и умертвил их там. Прикурил новую сигарету и сказал:
- Извини, Туз. Так случилось. Я не специально.
- Я понимаю. Сугроб, а кто это такой Инкуб? Это что, от инкубатора или как?
- Сам ты инкубатор. Инкуб это что-то типа демона или в этом роде. А упомянул я его, чтобы шугануть тебя. Произвести, так сказать, впечатление.
- Да-а, произвел! Ну ладно, вернемся к дару. – Юзик покосился на лампочку, в которой металась муха. – Понимаешь, как бы тебе это сказать... Сомнительный какой-то дар. Мухи... Говнецом попахивает. Нет здесь… чистоты что ли. Если бы… хотя бы… пчелы...
- Ты что, Мясник, издеваешься?! За такие слова можно и в нос... Ишь ты, говнецом! Да ты на себя посмотри. Говнецом!
- Успокойся, Сугроб. Ну не так выразился. Ну не говнецом, а...
- Чем?! Гад ты! Я тебя по-хорошему, а ты... (Три мухи)
- Сугроб, ну хорош Ваньку валять...
- Ваньку! Все, Бемоль, все! Ты сам напросился... (Двенадцать мух)
Субгробов три раза чихнул, вставляя между чихами грязные ругательства. Тем самым он породил еще шесть мух. Это совсем вывело его из равновесия. Он вскочил, отшвырнув ногой табуретку, и зловеще проговорил:
- Инкубатор, говоришь? Я тебе устрою инкубатор, пельмень недоваренный! (Двадцать четыре мухи)
Юзик испуганно отшатнулся, увидев недобрый блеск субгробовских глаз. Стул под ним обреченно застонал, накренился, и получились дрова. Дашкевич лежал на этих дровах и понимал, что сейчас случится что-то нехорошее. Он попытался подняться, но не успел. Нехорошее стало происходить. И оно было не только нехорошее, но просто жуткое. Нечто подобное Юзик видел в каком-то фильме ужасов, но тогда он только скептически улыбался. А сейчас все это происходило наяву, и происходило с ним.
Субгробов напоминал чудовище. Растрепанные волосы, безумные глаза, сжатые кулаки, широко раздувающиеся, непрерывно шмыгающие, ноздри, зверски перекошенный рот, дополняющий и так перекошенную щеку, и оттянутое ухо. Он был страшен. А то, что он сотворил, было еще страшней.
Одна из выпущенных им мух села Юзику на руку. И тут же на запястье Дашкевича холодно блеснули никелированные наручники, приковавшие его к отопительной батарее. Вторая пара наручников защелкнулась на другой руке и с невиданной силой притянула Юзика к газовой плите. Точнее к ручке духовки. Теперь Юзик стал похож на Иисуса Христа, но распятого не римлянами, а оголтелыми работниками коммунального хозяйства. Над этим можно было посмеяться, если бы не последующие метаморфозы. Посредством третьей мухи неосторожному на слова приятелю Субгробова скрутило ноги телефонным проводом. Четвертая села на голову и обволокла ее полиэтиленовым кульком. Пятая шелковым шнуром затянула кулек на шее, который моментально запотел и зашевелился, шурша в такт дыханию Юзика. Его и без того красное лицо побагровело, глаза помутнели. Он дергался изо всех сил, но безрезультатно. Единственное чего он достиг – это то, что ему удалось открыть дверь духовки, ослабить резь в запястьях и сесть. Но не более того. Юзик почувствовал, что еще несколько секунд и все. Могучее тело слабело и уже не могло сопротивляться. Но разум еще боролся и искал варианты. Прорезался голос. Дашкевич, хлопая кульком, прохрипел:
- Ты охерел, Сугроб! Я же кони двину Хоро-о-ош!
Без номера. Что я делаю? Я же его сейчас... Субгробов словно очнулся после кошмарного сна. Он кинулся к  Юзику и сорвал с него пакет. Юзик хватанул воздуха и закашлялся. Мотнул головой, стряхивая пот, заливающий глаза. Устало глянул на своего дружка и угрюмо сказал:
- Сука ты, а не матрос. Ну че пялишься, развязывай давай! Субгробов трясущимися руками перерезал кухонным ножом провод, спутывающий ноги Юзика. При этом он плаксиво повторял одно и тоже, украдкой заглядывая Дашкевичу в глаза: «Юзик, я не хотел. Не хотел я, Ю-у-узик!» Он даже не обращал внимания на мух, заполняющих кухню своим назойливым присутствием. Юзик же наоборот замечал, поэтому он злобно крикнул:
- Да заткнись ты! Или закури! Разнылся! Руки давай отцепляй!
Субгробов закурил и растерянно посмотрел на наручники, удерживающие Юзика в распятом положении.
Без номера. Классные браслеты! Кажется даже фирменные. Ты смотри, буквы какие-то. Что там? NF-1232. И звездочка шерифа. А как их снять? У меня же нет ключа.
- А где я ключ возьму?
- А там где взял эти побрякушки, там и возьми! Козел!
- А где я их взял?
- А этого я не знаю! Сугроб, делай что-нибудь, иначе я за себя не отвечаю!
- Юзик...
Без номера. Я же все это сделал из мух!!! Я ИХ ПРЕВРАТИЛ! Я... Они превратились в наручники, провод, кулек этот… Я... захотел и они...
Субгробов остановил свой взгляд на мухе, увлеченно копающейся в рыбьих потрохах. Подумал.
Без номера. (ДПП) Стань ключом от этих браслетов.
Муха взлетела, зависла на мгновение и... звеня и поблескивая, упала на пол маленьким ключиком, очень похожим на тот, которым Субгробов открывал почтовый ящик. В глазах Субгробова потемнело. Он опять увидел  витиеватую серебряную сеточку с рубиновыми вкраплениями, которая померцала немного и исчезла.
Освобождая Юзика, Субгробов рассуждал:
Без номера. (На  фоне музыки Мусоргского «Картинки с выставки») Конечно же, это Божий дар. Теперь я... могу все! Я могу превращать этих тварей во что угодно. Теперь мне... Это же колоссальная власть! Мне ничего не стоит... О-о-о! Как это здорово! Я их теперь...
Его мысленный понос прервался мощным ударом кулака в грудь. Субгробов отскочив метра на полтора, уселся на стол, прямо в рыбьи останки. Юзик, матерясь по черному, схватил свою сумку, подфутболил перевернутую табуретку и вышел вон, осыпав штукатурку над дверным косяком.
Субгробов бросился к окну. Юзик из подъезда не выходил. Долго не выходил. Субгробов вытащил из холодильника бутылку пива, сунул в карман пустой спичечный коробок, который мухи сбросили на Юзика, взял с книжной полки первый том англо-русского словаря и выбежал на улицу.
В подъезде Дашкевича не оказалось. Во дворе тоже. Не было его и на дороге ведущей в парк, по которой пошел Субгробов на ходу отхлебывая из горлышка. Не нашел он Юзика и в парке. Зато он нашел кое-что другое. На лавочке, спрятанной и густых зарослях сирени, лежал небрежно брошенный парадный лейтенантский китель. Рядом валялась парадная же фуражка, в которой живописно красовался букетик полевых цветов. Фуражку Субгробов не тронул, а вот китель зачем-то взял и надел. Наверное, потому что стало прохладнее.
Прохожие удивленно глядели на экзотическую фигуру Субгробова, деловито шагающего по главной аллее, качали головами, улыбались и уступали дорогу. Субгробов пересек Садовую улицу и вышел на площадь. Секунду полюбовался золочеными церковными куполами, в которых празднично играло солнце. Хотел сократить дорогу, пройдя через рынок, но ворота были уже закрыты. Пришлось обходить. Остановился он на улице Тургеневской, возле дома Колхозника. Прямо под треснувшей наискосок стеклянной вывеской. Юзик жил в этом доме. Точнее в этом же здании, в полуподвальном помещении, вход со двора. Но Субгробов не торопился проходить во двор. Он наоборот прислонился к серой шершавой стене, допил пиво и закурил. Достал из кармана пустой спичечный коробок, снял с него крышку, бросил на мостовую. И только сейчас заметил, что он не обут. Одни носки, да и те дырявые. Тогда, не совсем отдавая отчёт своим действиям, он попытался подцепить большим пальцем ноги, торчащим из дырки, коробок, но его отвлек непривычный шум. Слева, там, где видны были трамвайные рельсы, появился одинокий всадник на сером коне. Когда он приблизился, Субгробов увидел, что это всадница, да еще и милиционерша. Лихо заломленная пилотка кокетливо сидела на высокой, серебристой от седины, прическе. Блюстительнице порядка было лет шестьдесят, а то и больше, но она довольно ловко выдернула ноги из стремян и по-ковбойски спрыгнула на землю. Козырнула. Представилась:
- Капитан Самухина.
Субгробов тоже отдал ей честь, только двумя пальцами, ухмыльнулся и ответил:
- Обер-лейтенант Субгробов.
- К пустой голове руку не прикладывают, молодой человек, и почему у вас щека в крови?
- Какая?
- Левая. Та, что отвисшая.
Субгробов мазанул себя по щеке. На ладони отпечатался кровавый след. Но больно не было. Ощупывание лица ни к чему не привело. Рану он не нашел.
- Это не ваша кровь.
- А чья?
- Я не знаю, как ее зовут. Вам виднее. Вы ее... Ладно, оставим это. Я хотела вас попросить... Вот здесь, в этом люке, – она указала маленькой плеточкой на чугунный блин посреди  дороги, – лежат две авиационные бомбы. Со Второй войны…
- С какой войны?
- Со Второй. Мировой. Их сбросили с самолета «Юнкерс-87». Они попали в этот люк и не взорвались. Вот до сих пор и лежат. С сорок второго. Ржавые и немецкие. На них еще можно рассмотреть клеймо «Люфтваффе».
- Почти пятьдесят лет лежат, и никто не обратил на них внимания? Не верится что-то.
- Зачем мне вас убеждать словами. Давайте откроем и посмотрим. В конце концов, вы мужчина... Офицер. Вы должны помочь слабой женщине.
Слабая женщина оказалась не такая уж слабая. Она с легкостью подняла бы и две такие крышки. Это Субгробов понял, когда уцепился за ребристый металлический край, якобы для помощи. Невероятная силища таилась в сухоньких веснушчатых ручонках. Когда они оттаскивали крышку в сторону, капитанша неожиданно наклонилась к Субгробову и лизнула его в нос. Субгробов, растерянно отпрянув, ослабил хватку, и чугунный кругляк с колокольным звоном рухнул на асфальт. Конь испуганно заржал и попятился.
- Спокойно, Валет. – Самухина погладила серого по дрожащим ноздрям. – Лейтенант, внимательнее надо быть. Неужели вы не любите животных? У вас есть сахар? Или пряник на худой конец? У вас там за щекой нет пряника? Я согласна, на худой конец. Ха-ха-ха.
- Какого еще пряника? Я вас...
- Ладно, нет, так нет. Идите, смотрите в колодец. Там, рядом с трубой, где клок стекловаты.
Субгробов, утирая нос и недоверчиво косясь на ненормальную милиционершу, склонился над колодцем. И ничего авиационного, кроме пустой пачки из-под сигарет «ТУ-134», не увидел. Между прочим, он ничего такого и не думал увидеть. А посмотрел так, из вежливости. За что и поплатился.
Капитан Самухина взмахнула плеточкой и от души, с оттяжкой, приложилась к заднице Субгробова. А когда он повернулся и недоуменно уставился на обнаглевшую ментушку, она той же плеточкой больно ткнула его в грудь и сказала ласково:
- Блокнотик можешь не листать.
Субгробов покачнулся, сделал шаг назад, чтобы удержать равновесие, но нога провалилась в пустоту и увлекла за собой все остальное, в темную смердящую бездну.
Смердело изрядно. Тяжелый дух прямо валил с ног. Подобный запах Субгробов уже слышал однажды. В морге медицинского института восемь лет назад, куда его пригласил на «экскурсию» Юзик, подрабатывающий там сторожем, но здесь запах был гораздо круче. Плотнее что ли. В глазах защипало и заслезилось, а желудок попытался вывернуться наизнанку. Попытался, но не вывернулся.
Субгробов задрал голову. В круге света темнел силуэт подлой милиционерши. Она улыбалась и быстро-быстро потирала руки. До слуха Субгробова донесся ее голос, ставший каким-то шепелявым и монотонно зудящим.
- Несчастный случай. Дышите ртом, товарищ обер-лейтенант.
Крышка люка оглушительно звякнула над головой. Субгробов выругался и закашлялся. Нестерпимая вонь удушливой пеленой обволокла легкие. Голова начала тяжелеть. В висках застучало.
Спичка горела неровно и тускло, незначительно рассеивая мрак. Но и в этом свете Субгробов, утирая слезы, увидел блокнот. Тот самый. Красный с зеленой буквой «В». И сразу же вспомнил, что не дочитал его, и что не дочитал самое важное. Он пролистал потрепанную книжицу. Ларина 18, квартира 55, Витя Геращенко; письма; списки. Все на месте. А вот и последняя страница.
Но как ни силился Субгробов прочитать заветное послание, ему это никак не удавалось. Замысловатые готические закорючки сливались в каких-то мутных дрожащих паучков и разбегались по пожелтевшему листку. Субгробов протирал глаза, но слезы с новой силой заливали их и размывали текст. Он все же смог разобрать, что «...Вылетающие из недр очищаются, отдавая свой...» И все. Дальше туман. А потом он понял, что если не выберется наружу, то останется здесь надолго. То есть до тех пор, пока какому-нибудь случайному сантехнику не придет в голову спуститься сюда и что-нибудь покрутить. Например, вот этот вентиль с мрачно торчащим штырем.
Сердце молотом бухало в груди. Субгробову казалось, что он даже покачивается от этих ударов. С трудом сдерживая рвоту, он поднялся наверх по ржавым скобам, сжимая блокнот зубами. Упершись головой в крышку люка, сдвинул ее в сторону.
Вечерняя прохлада освежила его. Субгробов усиленно засопел носом, прочищая отравленные легкие. Сейчас он очень походил на танкиста, боевую машину которого зачем-то замуровали асфальтом, оставив только один выход, а в кабину на всякий случай бросили хлорпикриновую шашку. И вот весь экипаж погиб, а Субгробов успел высунуть голову и глотнуть живительного кислорода. Выглядел  довольно смешно и нелепо, но этого никто не видел. Да и Субгробов ничего не видел. Уже серьезно стемнело, а фонари не зажгли. Можно было только что-нибудь слышать. И он слышал. Перезвон трамвая, предупреждающего о своем появлении на перекрестке.
На самом деле оказалось, что звонит совсем не трамвай, а телефон. А темно не потому, что не включили фонари, а потому что глаза закрыты, и сон закончился.
Вспомнилось сразу все: и мухи, и как он научился ими управлять, и Юзик, которого он чуть не прикончил, и, самое главное, то, что он, Субгробов, теперь может превращать этих самых мух ВО ЧТО УГОДНО.
Телефон своей трелью упрямо бил по мозгам. Субгробов, даже не пытаясь открыть слипшихся глаз, вытащил из-под дивана аппарат и, зевая, выдохнул в трубку:
- Да. (Муха)
- Проснулся, придурок?
- Юзик? (Две мухи)
- Я спрашиваю, ты проснулся уже? Или может, я тебе колдовать мешаю? А? Сугроб?
- Кончай, Юзик! Я не нарочно... (Девять мух)
- Не нарочно, а специально. Послушай, Сугроб...
- Подожди минуту. Мухи затрахали. (Двенадцать мух)
- Субгробов аккуратно положил трубку на пол, резко встал, хрустнув коленями, слегка умылся, так чтобы обрести зрение, закурил и продолжил разговор.
- Юзик, понимаешь, я сам не понял, как это все получилось. Я просто подумал, а оно само... Этот кулек... Слушай, а был кулек?
- И наручники были, и провод телефонный. Сходи на кухню, они наверно там еще лежат. Да чего там сходи, ты же спал на кухне, Сугроб! Неужели не видел, когда проснулся?
- Как на кухне?! Я проснулся на диване, укрытый простынею, голова на подушке. Меня разбудил твой звонок.
- Да? Интересно. А знаешь, сколько сейчас времени?
- Ну.
- Семь часов. В смысле девятнадцать ноль-ноль. И звоню я тебе уже наверно пятый или шестой раз. И заснул ты, Сугроб, на кухне. После того, как отцепил меня от батареи. А вот от духовки я уже сам себя освобождал. В это время ты уже отрубился. И если бы ты не храпел как пожарник, я бы подумал – все, тю-тю.
- Ну ты хоть попробовал меня разбудить?
- Сугроб, после того, что ты со мной сотворил, я тебя хотел за яйца подвесить. Но дело обошлось двумя-тремя пощечинами, на которые ты отреагировал своеобразно, плюнул сквозь зубы, сказал: «Летёха, давай свой китель, а то бабу твою отпетрю» и снова захрапел.
- Так ты меня так и оставил на кухне?
- Конечно, еще бы я тебя попер в комнату. И пиво я забрал из холодильника – не пропадать же добру. Дверь захлопнул.
- Да-а. А ты знаешь, мне снился тот же сон. Милиционерша эта долбонутая... Правда, она назвалась Самухиной, а не Самохиной. Люк тот же, Витин блокнот. Только я его не смог прочитать. Там такой штенк стоял! Как в твоей мертвецкой. Пришлось вылезти и...
- И ты проснулся.
- Да.
- Да-а-а. – Передразнил Юзик. – Стоп! Самухина, говоришь? Послушай, Сугроб, а что-нибудь было не так, как в прошлом сне?
- Да нет, все так же. Почти. Может незначительные мелочи. Самое странное, что я абсолютно предвидел все события, но никак не мог на них повлиять. Даже когда эта дура столкнула меня в люк, я ничего... Она еще сказала, чтобы блокнот я и не пытался читать. Так оно и...
- Сугроб, этот сон может ещё повториться. Сколько раз – я не представляю, но... Сугроб! Ё моё! Сугроб, я все понял! Сугроб! Немедленно...
В трубке затрещало, зашуршало, защелкало и потом вообще замолчало. Даже гудков не было. Субгробов сердито постучал по рычажку. Потряс аппарат. Подергал шнур. На этом его познания в восстановлении связи закончились. Телефон оказался под диванам, а Субгробов крепко задумался. Но сначала была музыка. Пять минут музыки.
Без номера (Музыкальная. Прокофьев. «Танец  рыцарей» из балета (а может оперы?) «Ромео и Джульетта». Дирижирует автор.)
Анализ. Значит уже понедельник. Вечер. Работу я проспал. К черту работу! Все к черту! Что там, интересно, понял Юзик? К черту Юзика! Теперь я могу... ВСЕ! «Ни бог, ни царь и не герой». К черту всех! Какое дело мне до всех, я сам себе создал успех! Ха! «Все смогу, я все на свете смогу...» Три тихих слова. Три тихих слова. Ну это ж надо! Вчера я еще был черт знает кем, а сегодня... Три тихих слова! «Три карты, три карты...» А что если ручеек иссякнет? Вдруг они перестанут вылетать?
Субгробов открыл рот и удовлетворенно улыбнулся. Любовно проводил глазами выпорхнувшую муху. Потер руки.
Без номера. Есть еще порох в пороховницах! У-у-у ты, кровинушка моя! Лети милая, лети к зеркальцу. Набирайся сил, лапушка моя. Мы им еще покажем. Они еще узнают Субгробова. Они попляшут под наши дудки!
Без номера. А давненько я на флейте не вонзал. Интересно, где она?
Флейта оказалась на шкафу. В самодельном футляре, покрытом бархатным слоем пыли. Аккуратный фанерный ящичек, обитый изнутри войлоком, хранил не только музыкальный инструмент, но еще и три бабочки моли, которые как-то неуклюже, словно проваливаясь в воздушные ямы, запорхали вокруг Субгробова и даже немного напугали его.
Без номера. Сдохните, сволочи!
Но моль была не подвластна тихим словам. К тому же любители шерсти и прочих драповых пальто должны были еще долететь до зеркала. Впрочем, если бы они и долетели до него, то вряд ли сдохли.
Без номера. А жаль. Ну ничего, я и до вас доберусь.
Некоторые подушечки на клапанах высохли и потрескались. От этого флейта звучала шепеляво и немного фальшиво. Но ноты были правильные, и музыка, в общем-то, получалась. Субгробов, кстати, играл довольно прилично. Между прочим, на слух. Черные точки с хвостиками, разбросанные на пяти линейках, были для него китайской грамотой. Он играл что-то восточное, отбивая такт босой пяткой, и думал.
Без номера. Чтобы такого сотворить. Пива? Бутылок сто. Чешского. Лучше баночного, немецкого. Два ящика. И пару рыбчиков. С душком. И бутылку виски с содовой. И блок сигарет «Мальборо». И видик с телевизором. И...
Без номера. Почему они не вылетают! Я же дую! Неужели все!
Субгробова мелко затрясло. Мысль о том, что все закончилось, отозвалась мерзким подергиванием левой стороны тела. От пятки до щеки. Заныло сердце. Даже не заныло, а будто бы прилипло к груди и остановилось тяжелым комком.
Без номера. Пора завязывать с куревом. Да и с пойлом тоже. «И сразу кондрашка хватила пашу, когда...»
Кондрашка Субгробова не хватила. Его просто одолели сопли. Аллергия настойчиво продолжала их обильный прилив к голове. А когда их становилось слишком много, они имели способность невыносимым образам раздражать слизистую носа. Тогда Субгробов чихал. Долго  и судорожно, так что даже холодок по спине. Его личный рекорд был семнадцать раз. Это беспрерывно. А с небольшими интервалами, секунды в четыре, партиями по пять-шесть раз – аж двадцать три раза.
Сейчас он выплеснул из себя всего лишь четыре чиха. Но какие это были чихи! После каждого слышалось короткое жужжание во рту. И не было слаще этого звука!
Субгробов решил действовать незамедлительно. Он не задумался над тем, почему мухи во время игры на флейте не вылетали. Главное, что они появились снова. И надо с ними что-то делать, пока они не исчезли совсем или...
Без номера. Работать! Работать! И немедленно!
Субгробов лихорадочно соображал, чего бы сделать. Пиво, видики и прочее не вызывало в нем энтузиазма. Хотелось сотворить что-нибудь глобальное. В мировом масштабе. Так, чтобы об этом узнали все. Но почему-то в голове вертелись какие-то дурацкие планы о повороте сибирских рек и добыче пресной воды из ледников Антарктиды. Решение пришло неожиданно.
Без номера. От простого к сложному. Все гениальное просто. Проще надо быть и ближе к народу. Простота залог... Нет, это не то.
Без номера. Здоровье! То, что надо! Аллергия! Субгробов выбрал одну из многочисленных мух резвящихся в комнате, нервно сглотнул слюну и начал «работать».
Без номера. (ДПП). Стань... этим, как его... самым мощным лекарством от аллергии. Чтобы сразу вылечиться и уже не болеть. Никогда. До самой смерти. То есть вообще без смерти… То есть… Тьфу!
К ногам Субгробова подстреленной чайкой свалилась белая аптекарская упаковка. Он поднял ее и прочитал: «Применять по назначению врача. Три раза в день». И еще почему-то – «Пирамидон».
Без номера. А почему пирамидон? Должно быть что-то вроде антиаллергина, или еще как. Почему пирамидон?
Субгробов, с сомнением повертев в руках таблетки,  все же решился. Пилюля оказалась очень даже приятной на вкус. Сладенькая такая с кислинкой и с холодком. И когда белый кружок растаял на языке, Субгробов закинул за щеку еще одну таблетку. И тут начало происходить. Из носа обильно потекло, да так, что Субгробов еле успел добежать до раковины, оставляя на полу мокрый след как из расплескавшегося ведра, и пока он бежал, глаза разбухли от гноя, и желто-зеленые ручейки зазмеились по щекам. Но  продолжалось все это считанные секунды. И если бы новоявленный эскулап удосужился посчитать, их оказалось бы ровно двадцать. А по истечении двадцатой, в носоглотке стало сухо, глаза нормально заморгали, гудящее давление в затылке исчезло.
Без номера. Сработало! Я здоров! Я... Нет, лечиться – так до конца. Чтобы никакая зараза...
В комнате запахло больницей. На пол падали и падали таблетки, порошки, капли, мази, микстуры, одноразовые шприцы и даже клистирные трубки. Их оказалось восемь штук. Субгробов, долго не разбираясь в инструкциях по применению, усугубил всего понемногу, а трубки и шприцы превратил в гематоген и аскорбинку. Тут его и затрусило. Ему показалось, что он разобран на части, каждый его орган завернут в промасленную бумагу и положен в ящик, в котором уже лежат чьи-то почки, сердца, мозги и все остальное, и сам ящик закреплен на вибростенде и дрожит с частотой двадцать шесть герц.
Видимо от вибрации у Субгробова выпали все волосы и зубы. А потом стала натягиваться кожа, и было очень больно. Субгробов закричал, но не услышал своего крика. В горле что-то заскрипело, и ему показалось, что он проглотил язык. В уголках глаз появились радужные, очень похожие на мыльные, пузыри. Их становилось все больше и больше. Вскоре они покрыли лицо шевелящейся пеной, похожей на неаппетитную накипь с говяжьего бульона.  Острая боль пронзила позвоночник. Он с визжащим скрипом разделился на отдельные позвонки, и Субгробов, теряя сознание, упал на пол.
Очнулся он спустя полчаса. Легко поднялся на ноги. Подошел к зеркалу, изрядно засиженному мухами. Увидел себя. Присвистнул от удивления. Куда девалась отвисшая щека и ухо? А эта белозубая улыбка – мы с Бродвея? А волосы, густые и шелковистые? А пышные усы – зависть Будённого? А мощная грудь и бицепсы – Шварц отдохни? Откуда все это?
Субгробов был приятно удивлен. Он чувствовал себя великолепно. Никаких покалываний и подергиваний, никаких бугорков на деснах. Ничто его не беспокоило. Молодой, сильный организм излучал энергию и жизнь.
Без номера. Кто сказал, что самолечение неэффективно и вредно? Чушь собачья! Перед вами образец первого в мире идеального человека. Господа, обратите внимание на фигуру...
Без номера. Я же могу открыть частную аптеку. У меня отбоя не будет от покупателей. Это же деньги, известность, заграничные...
Без номера. Деньги! К черту зарабатывать деньги! Я сам буду делать деньги. Невиданные деньги! Огромные, невиданные деньги!
Субгробов, прервав внутренний монолог, выпустил из себя несколько мух и начал вносить свой посильный вклад в дело инфляции. Первая муха звякнула об пол двадцатью копейками.
- Xo-xo! – прокричал Субгробов, ударяя себя в грудь кулаком.
Но повторный опыт поубавил в нем энтузиазма. Следующая муха так же превратилась в двадцатикопеечную монету. И следующая тоже. И все остальные. Общей суммой на три рубля шестьдесят копеек.
Без номера. (Мимоходом) Двух копеек не хватает.
Субгробов думал о сторублевках, четвертаках, червонцах, трояках, в конце концов, но только серебряный дождь чеканки 1961 года, звеня и подпрыгивая, засыпал комнату. Дойдя до двадцати рублей, неудачливый фальшивомонетчик  остановился. Зло посмотрел на кучу двадцуликов.
Без номера. Черт! Какого хрена! Может попробовать путем сравнения?
Субгробов достал из кошелька десятирублевую купюру. Внимательно разглядел ее. Положил ее на раскрытую ладонь. На другую ладонь посадил муху.
Без  номера. (ДПП). Стань точно такой же, сволочь.
И тогда постепенно, словно изображение на фотобумаге, в руке начал синтезироваться червонец, с тем же банковским номером, также помятый и затертый, Субгробов облегчённо вздохнул. И тут же его осенило.
Без номера. А на кой черт мне деньги? Что я буду делать с этим мусором? Мне же ничего не стоит получить все что угодно! И бесплатно. Даром! Даром!
Список, чего угодно было Субгробову, при желании уместился бы на тетрадной страничке, если писать через строчку. Его фантазии хватило только на: сильно подержанный импортный магнитофон, с дикой надписью русскими буквами «Акай»; коробку баночного пива (с шестой попытки), но прокисшего и безбожно разбавленного, и мало того, банку пришлось открывать консервным ножом, из-за отсутствия специального приспособления; бутылку коньяка «Hennessy», понюхав который, Субгробов не только не стал его пить, но и дал себе клятву вообще завязать; джинсы «Wrangler», на удивление новые и по размеру; два бутерброда с черной икрой (вместо банки); кучу всякой-разной еды, разложенной по тарелкам ресторана «Тополь»; «Кольт» армии США 45-го калибра с ведром патронов, но почему-то двенадцатого калибра; видеомагнитофон «Panasonic» – запечатанный; блок сигарет «Мальборо» кишиневской табачной фабрики; темные очки «а ля новая волна»; три пачки жевательной резинки «Турбо»; набор фломастеров (одноцветных); красочный плакат группы «Pink Floyd», правда, к альбому «Black Sabbath» «Master of Reality»; станок для бритья «Шик»; восемь шоколадок «Рот фронт»; перстень с громадным бриллиантом на немыслимое число каратов; пробковый шлем.
Субгробов надел джинсы, очки, шлем, подключил видео и стерео и устроил обжираловку, как он себе думал, по-американски. Кухня ресторана «Тополь», конечно же, оставляла желать лучшего, а  квартира, заваленная двугривенными и всем прочим, мало походила на ранчо, но Субгробов был на седьмом небе. Он курил «Мальборо», пил пиво и жевал занесенные в красную книгу бутерброды. Сколько мало нужно для счастья.
Когда надоели дешевые голливудские видео-поделки, мушиный хор из двухсот особей, созданный Субгробовым, мастерски прожужжал песню про казака, который гулял по Дону, кинув плачущую деву. Субгробов, захмелевший, но не столько от пива, сколько от «западного образа жизни», разухабисто подпевал, прихлопывая в ладоши. А потом он превратил хор, который затянул песню про казака по третьему разу, в талоны на сахар. Сиреневые бумажки падали ему на голову, а он улыбался. А потом ему вздумалось шутить. По полной программе.
Его крылатые помощницы взломали подсобку Бульдозер и уволокли оттуда ведра, тряпки и метлу, и на двери написали: «Тимур и его команда». Весь дворницкий инвентарь был аккуратно сложен на балконе Антипина, да так, чтобы было видно с улицы.
Антипину тоже досталось. Шестерка невидимых мух, пробравшись в квартиру парикмахера, принялась наперебой нашептывать ему на ухо, чтобы он прекратил гомосексуальную связь с секретарем обкома товарищем Парановским, иначе пойдут письма. Шутка оказалась неудачной. Через минуту Антипин молотил кулаками в субгробовскую дверь и орал на весь подъезд, что если Ванька, подлец, не прекратит издеваться, то он лишит его жизни посредством бритвы, которая уже наточена и ждет клиента. Пришлось прекратить.
Розыгрыш с Антипиным натолкнул Субгробова на мысль послать весточку Юзику. Он снарядил двух гонцов и дал им указание передать привет Дашкевичу, спросить как дела и принести ответ. Жужжащие посланники ответили: «Так точно, сэр» и скрылись в лучах заходящего солнца.
Потом он продолжил шутить. У всех жильцов дома почти одновременно вдруг испортились телевизоры. И не просто так. Прежде чем экраны погасли, все услышали низкий хрипящий голос артиста Михаила Боярского. Он назвал себя представителем внеземной цивилизации с планеты Моргоп, предупредив, что в начале четвертого квартала возможен регламентный конец света и порекомендовал закупить, пока не поздно, расчески и бензиновые зажигалки. Когда голос пробурчал на прощанье: «Мерси Баку», заработало центральное отопление.
На следующий день город охватила паника. Расчески продавали только по пять штук в одни руки и только по паспортам. Бензиновых зажигалок в магазинах не было вообще. Это угнетало и настраивало на пессимистический лад. Вместе с расческами с прилавков исчезли макаронные изделия, спички и даже консервированная морская капуста, запасы которой оценивались как неиссякаемые. До начала четвертого квартала оставалось чуть больше месяца. Но это было на следующий день.
Если бы Субгробов предполагал последствия своей шутки, он бы наверняка попытался исправить свою оплошность, но... В его голове уже зрел гениальный проект.
Без номера. Я стану первым человеком, сделавшим из мухи слона. В прямом смысле. Настоящего слона из настоящей мухи. И тогда они поймут...
Что они поймут, Субгробов не додумал. Он начал воплощать в жизнь свой план. И впопыхах чуть не синтезировал слона прямо в комнате. Но к счастью вовремя спохватился. Вышел на балкон. Злорадная улыбка осветила его лицо.
Муха зависла на высоте пятнадцати метров, прямо над матово поблескивающей крышей антипинского жигуленка. Но провисела она совсем недолго. Огромная серая морщинистая туша с хоботом, с бивнями, с ушами, напоминающими гигантские капустные листья, в простонародье именуемая слоном, обрушилась с пароходным ревом на обреченный автомобиль.
Говорят, что Антипин слегка тронулся, когда увидел свою сплющенную машину. Его разум не смог объяснить, какая сила, и главное зачем, превратила в груду железа заветную мечту всей его трудовой деятельности. Говорят также, что через два месяца он выписался из психушки, чего, пожалуй, с ним бы не случилось, если бы он увидел, что именно послужило причиной его несравненного горя. И уж совсем бы до конца своих дней влачил он свое существование в дурдоме, если бы наблюдал, как эта причина, судорожно дернув ногами и загребая окровавленным хоботом пыль, постепенно исчезла. Ну а если бы у него хватило сил подойти к печальным обломкам и умудриться рассмотреть среди них дохлую муху, то... Что бы произошло в дальнейшем непредсказуемо.
Субгробов вытер пот со лба. Зрелище было не из приятных, да и батареи раскалились и давали жару. Но он даже не обратил на это внимание. Его воспаленное воображение родило новую идею. Он задумал сотворить человека.
Без номера. Слона – это каждый дурак может. А вот человека! Женщину! Мою женщину! Которая для меня все... Чтобы я с ней все, что захочу...
Субгробов приземлил на диван муху. Создал в уме образ.
Без  номера. (ДПП) Будь женщиной.
На диване, поджав под себя ноги, сидела женщина. И не просто женщина, а Ольга Зюзина, диктор Центрального телевидения. И не просто диктор Центрального телевидения, а еще и обнаженная. Но наготы она своей не стеснялась, в отличие от зардевшегося Субгробова. Ее лицо было спокойно и безмятежно, как у мадонны с младенцем. Она смотрела, словно сквозь Субгробова и ровно дышала, чуть приоткрыв алые губы. Руки ее покоились на коленях и гипнотизировали «творца» длинными ярко-красными ногтями. Острыми и хищно загнутыми. И такими возбуждающими, что Иван готов был броситься к ним, чтобы целовать их и тереться щекой.
Субгробов облизнул пересохшие губы и окинул взглядом ничего не выражающее лицо.
Без номера. Чего она молчит как пень. Дура. Хоть бы слово сказала. А то явилась тут и ни привета, ни ответа.
- Здрасьте... а я вот тут... Вам не холодно? (Одиннадцать мух)
Более идиотского вопроса он задать не мог. Температура была за тридцать. Батареи просто клокотали с вулканической яростью. Ольга Зюзина молчала. Только слегка склонила голову и сдвинула брови, вслушиваясь в сбивчивую речь Субгробова.
Без номера. Может она глухая? Или немая? Тогда бы хоть на пальцах чего-нибудь показала. Боже, какие у неё пальцы!
Без номера. А какая работа! Загляденье! Интересно, это настоящая Ольга Зюзина или копия? Похожа... Один в один. Только вот не разговаривает.
- Ну че молчишь, скажи хоть слово.
Ольга Зюзина, точнее все же ее копия, деловито  откашлялась, профессионально улыбнулась и хорошо поставленным голосом сказала:
- Уважаемые товарищи, прослушайте программу передач на завтра, восьмое апреля. В шесть часов тридцать минут...
- Стой! Какая, к черту, программа передач? – Субгробов прикурил сигарету. – И почему восьмое апреля? Сегодня девятнадцатое... нет, двадцатое августа... Ты что-нибудь другое скажи. Например, как тебя зовут. (Двенадцать мух)
В глазах женщины появилась растерянность. Она заерзала на диване и виновато посмотрела на Субгробова. Ей видимо очень хотелось ответить ему, но она просто не знала что. Субгробов приблизился к ней, сел рядом. Поколебался немного и обнял ее за талию. Гибкое тело затрепетало под его рукой, пробудив в нем желание.
- Тебя зовут Оля, да?
- Да, – согласно закивала она головой.
- Обними меня, Оля. – Голос Субгробова дрожал. Конечно же, он волновался.
Она покорно положила руки ему на плечи. Как-то по-собачьи заглянула в его глаза, мол, правильно я сделала? Субгробов ободряюще подмигнул ей.
- И теперь... поцелуй меня.
Губы ее казались холодными и неживыми. Зубы она плотно сжала и не пускала в себя субгробовский язык. Руки безвольными плетьми обвились вокруг его шеи. А Субгробов сгорал от страсти. Идеальное, без единого изъяна тело, сводило с ума. Он упивался им, гладил, целовал, ласкал, не в силах сдерживать сладостные стоны, невольно срывающиеся с его губ. Женщина же оставалась равнодушной и спокойной. Вскоре эта холодность вывела Субгробова из себя. Он с силой сжал её руки, так что побелели пальцы, и яркие ногти, казалось, стали еще ярче и теперь напоминали огромные капли крови. Сквозь зубы Субгробов злобно прошипел:
- Делай что-нибудь, дура! Я же...
Субгробов снял пробковый шлем и начал дрожащими руками стягивать джинсы. Запутавшись в штанине, с шумом упал. Вот тут и вернулись гонцы от Юзика. Они подлетели к уху и начали докладывать про то, как они нашли толстяка, передали ему привет, поинтересовались как дела, как он поначалу испугался и чуть не убил их мухобойкой, но потом опомнился и передал, что Субгробов козел, что таких козлов он еще не видал, что таким козлам место в...
- Я козел?! (Три мухи)
Потом последовало длиннющее словосочетание на тридцать две мухи, в котором было только одно приличное слово «Юзик». Как раз за это время он вылез из джинсов и немного успокоился. Хотел было вернуться к прерванному занятию, но при виде своей партнерши пузырьки злости заклокотали в нем с новой силой. Она безмятежно сидела в прежней позе и смотрела на Субгробова как на оконное стекло. И мало того, она еще заговорила. Наверное, желая угодить своему создателю:
- Прослушайте рекламу. Армавирский завод резинотехнических изделий предлагает широкий ассортимент...
- Издеваешься, сволочь! Я же тебя из своего ребра....
Без номера. (ДПП) Чтоб ты сдохла!
И она умерла. Так же спокойно, как и прожила свою короткую жизнь. Умерла, так ничего и не поняв. Глаза закрылись, тело беспомощно завалилось на бок, изящная рука свесилась с дивана и закачалась мертвым маятником.
Субгробов без жалости наблюдал за этой рукой, которая сначала стала полупрозрачной, а потом и вовсе исчезла, на прощание мелькнув золотым колечком на безымянном пальце.
Без номера. У-мер-ла, так у-мер-ла. У-мер-ла, так у-мер-ла...
Тут он заметил, что повторяет эту фразу, подстраиваясь к коротким гудкам, издаваемым телефонной трубкой, так и не положенной на рычаг.
Без номера. Заработал...
И тут же молнией другая мысль.
Без номера. Лена! Я же с ней поругался! Она же собралась уезжать! Мне...
Субгробов курил, глубоко затягиваясь. Дрожащими пальцами набрал номер.
Без номера. Куда Кваш подевался?
Без номера. Ишь ты, козел!.. Сам козел!
Без номера. Неужели уехала?
На той стороне взяли трубку, и детский голосок произнес:
- Алле?
Субгробов улыбнулся.
- Танюшка, позови маму.
Он услышал, как Танюшка звонко закричала мимо трубки: «Мамочка, тебе Суп Гороховый звонит», и через секунду недовольный голос Лены:
- Ну...
- Лена, это я…
- Слышу. Что-то не так?
- Лена, все не так. Все!
- Так уж все?
- Да, это серьезно. Не иронизируй, пожалуйста. Ты извини, что вчера я не смог... Ко мне действительно нельзя было вчера.
- Вчера? Счастливые часов не наблюдают.
- Ну, позавчера. Лена, это не главное. Со мной произошло такое...
- Иван, я уезжаю. Завтра.
- Лена, мы  должны  встретиться. Это серьезно. Очень серьезно. Приходи. Сейчас приходи.
- Ну да, я все брошу и пойду. Мне ещё Таньку накормить нужно.
- Лена, пусть бабушка покормит. Это важно...
- А почему бы тебе ни прийти?
- Мне? Хорошо... Нет, не хорошо! Я не могу, Лена! Я не могу тебе всего по телефону!.. Приходи, Лена! Слышишь, это очень...
- Ладно. Десять минут.
Через десять минут Субгробов утонул в вопросах. Почему перед домом столько много людей? Почему голодный Квашин сидит под дверью? Чем это ты испачкал зеркало? Почему так жарко? Откуда эти деньги на полу, банки, аппаратура и все прочее? Что ты вытворял на кухне? Почему куришь в комнате? Что ты сделал со своим лицом и вообще с собой? И откуда на тебе губная помада?!
- Я так и знала, что здесь замешана женщина. Субгробов, зачем ты меня позвал? Мог бы все и так...
- Лена, я все объясню, успокойся, только успокойся. Субгробов говорил, а сам мысленно представлял, как он раздевает Лену, прижимает к себе, целует, Это сбивало его с толку, и рассказ получался бессвязным и запутанным.
- Он закончил. Взял Лену за локоть и взволнованно произнес:
- Теперь я могу все. Ты понимаешь, ВСЕ! И тебе никуда не надо ехать. Мы сможем жить... Лена, я...
- Это бред. Субгробов, все, что ты мне рассказал. А ехать мне надо. И не дыши на меня, пожалуйста, дымом. Ты же знаешь, что я не переношу…
Субгробов бросил окурок на пол и автоматически затоптал его ногой. На ноге кроме носка ничего не было. Большой палец пронзила острая боль, и он выбрался наружу через прожженное отверстие. Но Субгробов, казалось, этого не замечал. Он притянул Лену к себе и пылко заговорил:
- Это не бред, Лена. Не бред! Лена, это все правда! Я тебе все сейчас покажу. Лена... Я тебя люблю, Лена! Понимаешь... Лена, это все серьезно! Лена, ты понимаешь, я тебя... Мы можем жить вместе. Теперь, когда я... У нас не будет никаких забот. Мы поедем куда угодно. Лена, я люблю тебя...
Последние четыре слова ознаменовались появлением на свет семи мух. И каких мух! Это были жирные, лохматые, с зелеными брюшками мясные мухи. Две или три с разгону врезались Лене прямо в лицо. Она испуганно завизжала и вырвалась из цепких объятий Субгробова. На ее всегда бледном лице выступили красные пятна. Она прижалась к стене и, держась за живот, с трудом выдавила:
- У тебя же мухи... Там... А-а-а... Мухи!
- Лена, но они... (Пять мух)
- Не подходи! Я не могу на это смотреть! Это же мухи! Какая мерзость! И ты посмел меня... А-а-а...
- Это божий дар, Лена! (Семь мух)
- Прекрати!.. Мухи! Одни мухи! В тебе мухи! А-а-а! И это все мухи! Не смей подходить! Я... я...
- Лена, я же тебя... (Шесть мух)
- Это все сделано из мух! Какая мерзость! Мерзость! Мерзость! Не подходи, Субгробов! Ты набит мухами, как... как...
- Как кто? (Две мухи) – Субгробов мрачно посмотрел на Лену.
- Как… как...
- Ну что ты какаешь, говори.
- Яичница ты, а не божий дар. Только в куче дерьма... – Лена испуганно прикрыла рот ладонью.
- Продолжай. Только в куче дерьма... (Девять мух)
- Не подходи! Субгробов, прошу тебя! Ваня, миленький, мне и так плохо! А тут… Ну не подходи! Прошу тебя!..
- Миленький? Миленький! Я твой миленький, и ты моя милка. И мы сейчас будем миловаться. (Двадцать шесть мух)
Субгробов, презрительно поджав губы, подошел вплотную к Лене. Взял ее за плечи. Слегка встряхнул. Снисходительно улыбнулся. Склонился над ней так, что почувствовал на своем лице ее учащенное дыхание.
- Ну что, красавица, поцелуй своего ми... (Тринадцать мух)
Он не договорил. Лена дико взвизгнула, ударила его коленом в пах, и когда он согнулся от боли, резко оттолкнула от себя.
Субгробов сидел на полу с выпученными глазами, хлопал губами и не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он не в состоянии был остановить Лену, стремительно выбежавшую в прихожую и возившуюся сейчас со щеколдой. Он только услышал, как Лена просюсюкала: «Квашик, котик, пойдем со мной. Кис-кис-кис», и потом с отвращением: «Мерзость!»
Хлопнувшая дверь заставила Субгробова думать не только о том, как восстановить дыхание:
Без номера. Ну и катись, соска! Недотрога, фити-мити! Сюрреализм она рисует! Мандельштам-Меерхольд! Евреи сопливые! Она так видит! А все почему-то не так! Да на хрен ты мне нужна! Со своими кисточками-красками! Со своей девчонкой сопливой! Со своими творческими идеями! Она, видите ли, художник! А что ты можешь, кроме как намалевать цветные пятна на тряпке! Искусство! Я – это искусство! Я – творец! Ты полгода можешь выводить одну закорючку на холсте, а я за две минуты двести картин могу... Соска! Ну и вали к своему дяде Августу! Да хоть к Сентябрю вали! Она даже не обратила внимание на мою внешность! Так, мимоходом – что с твоим лицом!  Вся в себе! Не подойди к ней! Тонкая натура! Ранимая! Сопливая соска! Мухи ей не понравились! Конечно, пчелы лучше, а бритвочки – ну совсем хорошо. Ну где я их возьму? Выбирать не приходится. Что дано, тем и пользуюсь. Спасибо и на этом. А не нравится – давай на все четыре... «Нет и не надо, другую найдем...»
Без номера. Другую! Другую! «Уж если я чего решил, то выпью обязательно...»
Субгробов, постанывая, поднялся на ноги. Скорчил гримасу. Сделал несколько приседаний.
Без номера. «Уж если я чего решил, то выпью...»
Он уничтожил весь мушиный выводок, оставив только одну, чем-то понравившуюся ему, муху. Она сидела на потолке и задними лапками приводила в порядок крылья. И тут Субгробов поторопился. Вместо того чтобы посадить муху на диван, а потом уж делать с ней все что угодно, он, не раздумывая, отдал мысленный приказ.
Без номера. (ДПП) Стань женщиной.
Когда он понял свою оплошность, было поздно. Под потолком появилась женщина. Опять же, как две капли воды похожая на Ольгу Зюзину, диктора Центрального телевидения. Только сейчас она была не обнаженная, а в темно-синем платье, точно в таком же в каком приходила Лена. На мгновение она зависела в воздухе, но пресловутая сила тяжести все же увлекла ее вниз. Во время падения ей чудом удалось перевернуться, но это не спасло ее от страшного удара. С каким-то арбузным звуком голова женщины напоролась прямо на острый полированный угол боковой спинки дивана. Живот впечатался в тумбочку, а ноги, выбив стекла, застряли в книжных полках.
Без номера. «Уж если я чего решил...»
Субгробова абсолютно не смутил такой поворот событий. Он подхватил подмышки безжизненно распластанное тело и уложил его на  диван. Щека неродной близняшки Ольги Зюзиной была порвана от уголка губ и почти до самого уха. Неестественный оскал привел бы в ужас самого хладнокровного человека, но только не Субгробова. Несчастная застонала и открыла глаза. Увидела своего родителя, попыталась улыбнуться, но скривилась от боли.
Без номера. Жива еще? Тем лучше. Тем лучше. «А если я чего решил, то выпью обязательно...»
Вид крови, а особенно платье, напоминавшее ему Лену, произвели на Субгробова тот же эффект, что и красная тряпка на быка. Он бросился к женщине и рванул материю на ее груди. Голова ее мотнулась и забрызгала кровью бежевую обивку дивана. Это еще больше распалило возжелавшего чудотворца. Он зарычал и принялся раздирать платье зубами. С особой ненавистью он накинулся на трусики и лиф. Когда от всего этого остались только бесформенные клочки, Субгробов навалился на женщину, впился губами в изувеченный рот и грубо овладел ей.
Она исчезла прямо под ним, как Снегурочка, растаявшая в лучах восходящего солнца. Осталась только мертвая муха. Субгробов все же успел удовлетворить свое желание. Он сплюнул на пол окровавленную слюну и выругался.
Без номера. Сдохла, сволочь! Ну и черт с ней! Что ни случается – все к лучшему.
Но лучше он себя не почувствовал. Ему чего-то явно не хватало, а чего он не мог понять. Возможность сделать все казалась теперь никчемной и пустой. Мысли приходящие в голову только раздражали своей примитивностью и бестолковостью. Единственное, что хотелось – это разрушать и убивать. Вот тут он и вспомнил про Юзика.
Без номера. Пойду и набью ему морду. За козла.
И он пошел. Желание набить морду своему лучшему другу было так велико, что Субгробов даже забыл обуться. Отсутствие ботинок он обнаружил только в парке, когда вступил в лужу.
Без номера. Черт! Не возвращаться же. Плохая примета.
Смеркалось. Стало заметно прохладнее. Субгробова слегка зазнобило. Мокрые ноги давали себя знать. В голову пришла странная идея – развести костер и погреться. Он припомнил укромное местечко на окраине парка, где в детстве с пацанами частенько пекли картошку, и направился туда. Но место оказалось занято. На скамейке (раньше ее тут не было) сидели новоиспеченный лейтенант, выпускник местного артиллеристского училища, и девушка. Молодой офицер, накинув свой китель на плечи подруге, что-то тихо рассказывал ей. Девушка смущенно перебирала букетик полевых цветов и то и дело убирала лейтенантскую руку со своего колена. Рядом с ними, на скамейке лежали какие-то учебники, два тома англо-русского словаря и фуражка.
Субгробов досадливо прикусил губу, хотел, было уйти, но...
Без  номера. А с какой это стати я должен уходить? Пусть сами сваливают.
Он вразвалочку приблизился, с наглой физиономией уселся рядом с девушкой, взял словарь и, слюнявя пальцы, начал его сосредоточенно перелистывать. Молодые люди растерянно уставились на нежданного гостя. Возникла неловкая пауза. Субгробов нарушать ее явно не собирался. Он шевелил губами, прочитывая про себя слова, и, казалось, не замечал ничего вокруг. Наконец не выдержал лейтенант. Он, нарочито громко покашляв в кулак, сказал:
- Извините, но...
- Субгробов перебил его и быстро заговорил. Причем в голосе его зазвучали какие-то блатные нотки.
- Послушай, солдат, а вот ты сечешь, наверное, по-английски? Скажи ты мне, братуха, а как будет по-ихнему сугроб? Или, к примеру, девственница? Я, в натуре, уважаю полиглотов. Солдат, а ты мне до завтра носки не одолжишь? Мои, смотри, промокли. Я завтра отдам… А ещё лучше китель. Зачем тебе китель, солдат? Тебе еще один дадут. А? А я тебе банку пива. Докракались? (Сто двадцать одна муха)
С этими словами Субгробов поднялся и, не давая опомниться испуганным влюбленным, неожиданно наотмашь ударил лейтенанта ребром тяжеленного словаря. Попал он либо в бровь, либо в глаз. Потому как лейтенант охнул, откинулся на спинку скамейки, и лицо его мгновенно залилось кровью. Девушка страшно закричала. Но Субгробов, залепив ей рот ладонью, тихо сказал:
- Заткнись, мурка, а то я тебя раком поставлю. А потом и дружка твоего. Сделаю вам дефлорацию... Китель!.. Не плачь, мурка. Солдат твой выживет. Тяжело в учении – легко в бою. О, да его словно на меня и шили. Ни морщинки. (Семьдесят мух)
Субгробов потрепал зареванную девчонку по щеке. С сожалением причмокнул, мол, жаль, нету времени, а то бы побаловались.
- Прощай, крошка, может, увидимся. (Десять мух)
Субгробов шел по главной аллее и пил пиво из бутылки. Подмышкой он сжимал прихваченный по инерции словарь. Настроение у него поднялось. Он и забыл думать о мокрых носках. Удачная операция по изъятию обмундирования воодушевила его. Теперь он с легким сердцем направлялся бить морду Юзику. Ему было наплевать на прохожих шарахающихся от него. Их косые взгляды он просто не замечал. В голове блуждали веселые мысли, не требующие особого напряжения мозга. Последняя была такая:
Без номера. Дефлорация. Дурацкое слово. Дефлорация, дефлорация... О! А если на это посмотреть так: Дефлорация независимости! Или лучше дефекация независимости. Ха-ха! Нет! Здесь более уместна декорация независимости! Или девальвация...
Внезапно его остановил властный окрик:
- Смирно!!!
Перед ним, засунув руки в карманы, стоял вихрастый низкорослый толстячок неопределенного возраста. Он очень активно жевал губами, начальственно оглядывая Субгробова с ног до головы.
Без номера. Ему бы пропеллер – и точно Карлсон.
Толстячок пробурчал что-то нечленораздельное и закурил. Субгробов тоже закурил, исподлобья рассматривая странного субъекта, и чуть не выронил сигарету после повторного окрика.
- Смирно ёмбаю мать!!! Уть!
Карлсон, брызнув слюной, нетерпеливо топнул ножкой. Посмотрел на Субгробова, словно пригвоздил. Тот действительно невольно вытянулся, но тут же понял насколько все это глупо и осведомился:
- Да кто ты такой?
- Рот!!! Молшти, сучка!!!
- Чего?!
- Молшти! И писдец! Я не могу. Га-га-га!
Толстячок широко распахнул рот, обнажив желтые никогда не чищеные зубы, и засмеялся. Громко и заразительно. Субгробов сжал кулаки, но тут же опомнился.
Без номера. Это же дурачок. Ненормальный. Как я сразу не догадался.
Круглые маленькие глаза, смех этот идиотский... Ну конечно же... Даун. Тьфу, черт! Чуть убогого не обидел.
Субгробов подмигнул сумасшедшему.
- Я все понял. Разрешите идти в разведку?
- Фто в разведку!? Ладно, вольно. Я начальник. Понял?!
- Так точно.
- Смотри мне. Скругом!
- Что?
- Скругом, ёмбаю мать!!! Пошоль! Бегом! И баскетболь ку-ку.
Шизик не стал ожидать исполнения приказа, а сам развернулся и пошел прочь. Вскоре он смешался с толпой, и Субгробов потерял его из виду.
Без номера. Ну и черт с ним!
Через базар  пройти не удалось. Ворота уже закрыли. Пришлось обходить. На Тургеневской было безлюдно. Только одинокая фигура маячила возле Дома  Колхозника. Субгробов сразу узнал Юзика. Юзик тоже заметил приятеля и чуть ли ни бегом поспешил ему на встречу. Субгробов сжал в кулаке спичечный коробок. Остановился, выдвинув вперед левую ногу.
Без номера. Иди-иди, Мясник. Поговорим.
Юзик, громко пыхтя, еще на ходу прокричал:
- Сугроб, вали отсюда, пока не поздно! Иначе... – натужный кашель поглотил слова.
- Субгробов насмешливо оглядел красную физию Юзика.
- Куда это мне валить? Мне и здесь хорошо. Тем более нам еще разобраться надо.
- Какие еще разборки?! Ты что, ни хрена не понимаешь?! Тебе...
- Насчет козла разборы.
- Какого козла?
- Не прикидывайся.
- Сугроб, я не понял!
- К тебе мои вестники прилетали?
- Ну... прилетали... Я чуть не усрался, когда они…
- Привет передали?
- Да, спасибо.
- На здоровье... А ты им что?
- Я им сказал, чтобы ты здесь не появлялся... Понимаешь, то, что ты здесь – это уже не сон...
- Ну а насчет козла?
- Какого козла?
- Ты передал им, что я козел?
- Чего?!
- Слушай, не делай из меня идиота! Теперь ты можешь утверждать все что угодно...
- Сугроб, ничего такого я не говорил! Я им сказал, чтобы ты сидел дома. А сам на всякий случай пришел сюда. Проверить… И как видишь не зря. Ты все-таки приперся. Дергаем отсюда, Сугроб. Дергаем и побыстрей... А что это у тебя со щекой?
- Чего?
- Кровь что ли?
Субгробов провел пальцами по лицу, как будто проверяя, чисто ли он выбрит. Выбрит он вообще не был, но и никакой крови тоже не было.
- Да нет, она уже засохла. Такое впечатление, что ты ее пил. Из ведра. А откуда словарь? Дай-ка посмотреть. Юзик невнимательно пролистнул страницы.
- Что я вампир, по-твоему?
- Ладно, к черту  вампиров. Идем ко мне, я тебе все объясню популярно.
- А здесь...
- Здесь нельзя. Она в любой момент...
- Кто она?
- Да милиционерша твоя! Всадница... Чёрт! Вот и она. Быстрее, ко мне! Да чего ты стоишь, козел! Побежали!!!
Из-за поворота, прямо по трамвайным рельсам, выехал желтый «уазик» с синей полосой, Юзик схватил Субгробова за руку и потянул за собой.
- Да быстрее, ты!
- Так все-таки козел! Отпусти, Бемоль! Отпусти, я тебя сейчас ударю!
- Ваня, пойдем, я прошу тебя! Ваня, пока не поздно...
- Отпусти, Бемоль. Никуда я с тобой не пойду.
Машина, взвизгнув тормозами, остановилась, чуть не задев бампером Субгробова. Из нее выскочили два крепеньких сержанта. Они подошли к Юзику и встали – один за спиной, другой чуть сбоку. Из машины не спеша выбралась женщина в капитанской форме, изучила Юзика недолгим взглядом и изрекла:
- Да, это он. Все приметы совпадают. Вот и словарь у него в  руках. Тот самый. Первый том. В машину!
Сержанты знали свое дело. Через три секунды Юзик уже бился на заднем сиденье в их крепких объятиях.
- Езжайте, я еще поговорю с молодым человеком.
Женщина кивнула шоферу. Машина тронулась. Субгробов в последний раз увидел искаженное лицо Юзика. Он что-то кричал Субгробову, но голоса его не было слышно.
- Разрешите представиться. Капитан Мухина.
- А почему не Самохина?
- Шутите? Ну-ну... Вы знакомы с этим... задержанным?
- Да, я его знаю... За что его?
- Грабеж... Со смертельным исходом. Напал на военнослужащего и вон той книжечкой, что была у него в руках, выбил ему глаз. От потери крови... ну, еще шок... Короче, нет больше парня. Бедная его мать…
- Но это не он сделал...
- А кто?
- …Не знаю.
- Мы разберемся. Приметы совпадают. Так как вас зовут, молодой человек?
- Субгробов Иван Петрович. Лейтенант...
- Ну-ну, так уж и лейтенант?
- Э-э-э... да вот...
- Нехорошо обманывать. Расскажите лучше, что вы тут делали с этим... задержанным.
- А я не с ним делал. Я вас ждал.
- Меня? Интересно.
- Да. Только мне казалось, что вы постарше будете. А вы молодая... Даже красивая.
- Иван Петрович, когда я на службе, мне льстить бесполезно. Ну и зачем же я вам понадобилась?
- Как зачем? В люке ведь бомбы лежат. Еще с войны.
- С какой войны? Вы меня хотите разыграть?
- Нет, вы же сами... Э-э-э... Со Второй мировой.
- Ну, это глупости. Этот люк сделали тут совсем недавно. А даже если бы он был во время войны, то саперы...
- А я думал, вы попросите меня помочь вам открыть его, чтобы посмотреть.
- Если хотите, можете посмотреть. Только потом опять закройте. Тут детишки часто играют. Как бы чего...
- А вы поможете мне.
- Как вам не стыдно, я же женщина.
Субгробов отвалил крышку. Она гигантской монетой закружилась с затухающим звоном и влипла в асфальт. Субгробов склонился над колодцем и обомлел. На куске стекловаты лежали две ржавые авиационные бомбы. Он повернулся к капитану Мухиной и увидел, как она достает из-за голенища маленькую плеточку. Во рту у него пересохло.
Без номера. А почему из меня не летят мухи. Я уже так долго разговариваю.
Без номера. Откуда бомбы? Кто их сюда притащил?
Без номера. Почему я не признался, что это я того лейтенанта грохнул... Ведь Юзика могут закрыть...
Без номера. Почему я не взял свой «Кольт»?
Без номера. Она меня...
Без номера. А где ее конь? Почему она на машине?
- А где ваш Валет?
- Что? Я вообще-то в карты не играю, молодой человек.
- Валет. Конь ваш.
- У меня никогда не было коня.
- А плеточка тогда зачем?
- Зачем? А вот зачем…
Капитан Мухина с рекламной улыбочкой уперла плетку в грудь Субгробову и легонько толкнула его. Он качнулся, сделал шаг назад, не нашел опоры и, крутанув руками, провалился в колодезную бездну. Мухина заглянула в люк.
- Сидишь? Ну-ну, сиди. Мы к тебе еще вернемся. Все вернемся. Все. Но ты этого не увидишь. Ты будешь так вкусно пахнуть!..
- Несчастный случай, – констатировала она, укладывая крышку на место.
Субгробов действительно сидел. Нанизанный на длинный ребристый штырь как шашлык. Больно было только сначала. Очень больно. Теперь он почти  ничего не чувствовал. Только легкие покалывания в левой половине тела. И вставать не хотелось. Субгробов даже боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ощущение абсолютного покоя, овладевшего им. Кровь стекала по его ногам, и это было приятно. Теплые нежные струйки.
Без номера. Ларина 18, квартира 55. Ларина 18. .. Там мы жили с мамой и отцом. Третий подъезд, третий этаж, дверь прямо...
Без номера. Вылетающие из недр прерывают полет хозяина, если...
Если бы Субгробов нумеровал как прежде свои мысли, эта была бы последняя. В сознании его еще мелькнула, до боли знакомая, серебристая сеточка с красными пятнышками. Но вспомнить, где он ее видел, Субгробов так и не успел.
Капитан Мухина заложила в рот два пальца и оглушительно свистнула. Из-за поворота, выбивая искры из трамвайных рельсов, выскочил конь серой масти. Он, подбежав к милиционерше, остановился потряхивая головой. Мухина поцеловала его в дрожащие ноздри и ласково сказала:
- Ну вот и все, Валет. Теперь летим. Хозяин доволен игрой.
Воздух заколебался вокруг. Фигуры Мухиной и Валета, смазавшись, начали плавно исчезать. Вскоре они пропали совсем. А на крышке люка, при желании, можно было разглядеть двух больших серых мух. Какое-то время они усердно чистили свои лапки, брюшки и крылья. А потом вдруг разом взлетели и устремились вверх, влекомые тусклым блеском золоченых куполов.