Полет
1. Было уже поздно: если верить ядовито-зеленым цифрам электронных часов, стоявших на телевизоре – третий час ночи. То самое время, когда мысли начинают неторопливо течь в голове, подобно степной реке, блестящей дорогой уходящей за горизонт, из ниоткуда в никуда, перерождаясь из одной в другую, так, что уже не понять, о чем думал в начале. Перед глазами мелькают образы, неуловимые, словно тени редких облаков в солнечный день, яркие и красочные, как осенняя листва или монотонно серые, похожие на дождливое небо, отраженное в бесчисленных хмурых лужах. Время, когда рождаются несомненно лучшие в мире стихи, и ровные черные строчки творения видны уже на ослепительно белом листе бумаги. Но увы, утром бесцеремонный телефонный звонок приятеля рвет в клочки те листы, и остается лишь чувство нежной грусти, похожее на то, что испытываешь, увидев прекрасную незнакомку, задумчиво смотрящую в окно автобуса, уносящего ее все дальше и дальше, прочь от тебя. Переходное состояние между бодрствованием и сном, едва заметная граница, отделяющая нас от того самого «сна разума», что, без со-мнения, «рождает чудовищ».
Саша находился именно в таком состоянии: сон бережно окутывал его, вкрадчиво нашептывая что-то невнятное тихим шорохом капель дождя за окном. Он засыпал, когда послышался едва различимый и, наверняка, незаметный днем, но достаточно громкий для ночи, скрип половиц в коридоре, и сон отступил. Всколыхнулось недоброе предчувствие, где-то глубоко внутри кольнул ледяной иглой страх. Саша жил один. Да, он проверил перед сном железную дверь и твердо знал, что просто так ее не откроешь. Да, он жил на третьем этаже семиэтажного дома, и поэтому залезть в окно к нему не просто. Но он был ОДИН в этой темной пустой квартире. «Глупость. Что за детский страх? Соседям, наверное, не спится – кровать у них скрипучая, иногда всю ночь не спят, развлекаются, плейбои чертовы. Сами не спят и другим не дают, » - он открыл глаза. На стенах причудливыми узорами лежали тени от деревьев во дворе – тонкие занавески пропускали молочно-белый свет уличных фонарей. Саша положил руки за голову, потянулся и стал смотреть на живые черно-белые картины на стенах, стараясь отвлечься от всевозможных предчувствий. Однако вскоре он поймал себя на мысли, что тщательно прислушивается к каждому звуку в квартире: на кухне (он слышал через две двери!) мерно капал незакрытый кран, в аквариуме периодически булькал некормленый со вчерашнего вечера сомик, а на столе непрерывно тикали ручные часы.
Половица в коридоре опять скрипнула – уже громче и противнее. Саша понял, что означает выражение «холодный пот»: на лбу выступила испарина, ладони стали влажными и неприятно липкими, а по спине побежали мурашки. «Хватит с меня этих штук, » - подумал Саша. Он откинул одеяло, сел на кровати, свесив ноги на пол, и взял со стула ремень с увесистой пряжкой. Потом осторожно встал и, подойдя к двери из комнаты, рывком открыл ее. Несколько секунд постоял на пороге, всматриваясь в темноту. Все было тихо. Он с облегчением выдохнул, опустил руку с ремнем и включил свет. То, что творилось в комнате порядком можно было назвать весьма условно, но весь этот бардак Саша устроил сам накануне вечером, когда безуспешно пытался найти хоть какие-нибудь чистые носки на утро. Таковых не оказалось, и следующий час (потому что грязных носков было около десятка пар) был потрачен на увлекательнейшее занятие, в народе именуемое стиркой.
Убедившись, что все в порядке, Саша деловито подтянул трусы и направился в туалет, дабы доказать себе, что вылез из уютной теплой кровати он вовсе не из-за дурацкого скрипа. По дороге Саша заглянул на всякий случай на кухню (надо же закрыть капающий кран!), в ванную, еще раз проверил входную дверь, остановился у аквариума, подумал и покормил не в меру нервную рыбину. Вернувшись в свою комнату, он привычным жестом щелкнул выключателем, на ощупь, пока глаза не привыкли к темноте, дошел до кровати, поудобнее устроился на ней и накрылся еще теплым одеялом. Замершие на холодном полу ноги начинали потихоньку «оттаивать», снова подступило приятное забытье.
Скрип вдруг раздался у самой двери в комнату, щелкнул еле слышно замок и дверь, замерев на мгновение, начала открываться. Саша открыл глаза и хотел было схватить спасительный ремень, но не смог. ОН ВООБЩЕ НЕ МОГ ДВИГАТЬСЯ! Дверь открывалась медленно, мучитель-но, противно медленно, тихо постанывая петлями, а Саша только смотрел на нее, смотрел не отрываясь, и ужас перед тем, что может быть за нею, накрыл его с головой, как огромная волна. И как неудачливый пловец, попытавшийся пронырнуть под волной, но не рассчитавший своих сил, схваченный ею беспощадно, он был во власти этого ужаса. Дыхание перехватило, а сердце то замирало, то вдруг начинало бешено колотиться, так что казалось, будто его удары слышны по всей квартире. Дверь, наконец, открылась до конца, стукнув легонько по краю кровати, и в комнату беззвучно вступил ОН.
Черный мешковатый балахон скрывал фигуру, а капюшон прятал лицо. Но из этой темноты светились глаза: белки были белы до голубизны и холодно сияли подобно арктическому льду, а там, где должны были быть зрачки вспыхивали и гасли, будто молнии, золотые огненные вспышки.
- Пришло твое время, - прозвучал негромкий голос скорее не в комнате, а в голове у Саши.
- Какое время?! – почти крикнул Саша мысленно.
- Ты должен уйти.
- Уйти? Почему?! И куда?
- Туда, - черный человек указал наверх. – Наверх. На небо.
- Что за ерунда? Небо? Причем здесь оно? И… Я не заслужил – на небо.
- А ПОЧЕМУ ТЫ ДУМАЕШЬ, что небо нужно заслужить? – Черный человек повысил голос, - Сейчас глубокая ночь, а ночное небо вовсе не то, что ты видишь днем. Оно пусто, там НИЧЕГО нет, оно – открытое окно в ничто. Разве тебя не охватывало чувство одиночества, когда, бредя по пустынному парку поздно ночью домой, ты поднимал голову и видел над собой Мрак Вселенной? Разве тебе не становилось тотчас неуютно и холодно, и ты не спешил вернуться домой, не смотрел с надеждой на зовущие теплым светом занавесок окна своей квартиры? И эта пустота висела над тобой, покуда ты не забегал (ЗАБЕГАЛ! – повторил он с выражением) в парадную, не зная, как от нее, пустоты, избавится.
- Но звезды...
- Чушь. Что тебе звезды? Они – живые? Или может быть, ты думаешь, что там, на небе, кто-то смотрит на тебя и жаждет помочь? С какой стати? Звезды – это замерзшие слезы, кол-кие, как и любая крупица льда. Это слезы таких, как ты... Еще приплети сюда луну и облака. «Я не заслужил»… Только я знаю, что ты заслужил, а что нет. И ты пройдешь через это, потому что Я так хочу.
- Но кто ты?.. Хотя нет, я знаю, что ты ответишь. Ты скажешь – «неважно», - Саша понемногу освоился и пытался все перевести в шутку. Все было бы хорошо в этом монологе и даже, пожалуй, страшновато, но последние три фразы…– Как в дешевом фильме ужасов или боевике, - подумал Саша вслух.
- Ты умен. Слишком. И в этом твоя беда. Я давно смотрю на тебя, ты - умный эгоист, именно «умный», и эгоизм твой - умный, а не разумный. Ибо разумный эгоист – как тебе должно известно из неглупых школьных книжек, - совершает нечто вроде обмена своего добра по отношению к людям на то же самое (или большее) добро по отношению к себе. Причем часто неосознанно. Это почти дословно твои слова – ты же сочинение в школе писал на эту тему. Что, не помнишь уже? Жаль. Ведь ты, по большому счету, был прав. А вот умный эгоист делает все только ради себя и понимает это. Он знает, что орет на родных, близких ему людей, лишь для того чтобы самому успокоиться, выплеснуть, выместить злобу. Когда ему плохо, плохо должно быть всему миру, и он сделает все для того, чтобы так оно и было. Он видит, что не прав, точнее, ТЫ видишь, что ТЫ не прав – потому что речь идет о тебе - и все равно делаешь так, как тебе хочется… - не без злобы и довольно едко говорил ОН.
Повисла пауза.
- Готовься, - нарушая тишину, негромко промолвил человек и поднес руку к Сашиной груди.
Невыносимая, жгучая боль, тянущая, проникающая в мозг, похожая на ту, что испытывает человек, когда от него отрывают кусок живого мяса, словно кипятком, ошпарила Сашу. Черный человек молча смотрел на него, а в глубине страшных глаз маленькие молнии, взбесившись, устроили безумные пляски, и Саша не мог отвести от них взгляд. А боль становилась все сильнее, в сознании все смешалось в какой-то огромный бесформенный клубок, Саша ничего больше не видел вокруг, кроме ужасных глаз, он был уже внутри них.
Потом все вдруг прекратилось, сразу и как-то неинтересно. Боль ушла, оставив после себя едва различимое воспоминание, но это было уже действительно, скорее, воспоминание, нежели физическое ощущение. Саша увидел себя в кровати – распластавшееся тело, прикрытое небрежно одеялом, сам же он находился где-то под потолком. Комната стала почему-то невероятно большой, и Саша вспомнил то чувство, что испытывал в школе, когда на физкультуре они забирались по канату под самый потолок: под ним на несколько метров была абсолютная пустота. Стало не по себе. Черный человек исчез, но в комнате чувствовалось его присутствие, точнее говоря, он был везде и во всем. Саша не успел прислушаться к новым ощущениям: неведомая сила потащила его вверх, через пыльные перекрытия, ржавые трубы, оголенные провода и полчища тараканов.
2. Четвертый этаж. Оказывается, он не разучился различать запахи, но преимуществом обоняние в данной ситуации назвать было никак нельзя. Перегарная вонь в замкнутом пространстве че-тырех стен смешалась со смрадом немытого месяц тела, мочи и едкого табачного дыма. Единственное окно было заклеено на зиму еще лет десять, назад и с тех пор его ни разу не открывали. Форточка, закрытая от комаров марлей, почерневшей из-за уличной гари, воздух не пропускала. Комната на четвертом этаже была практически пуста, но казалась в полумраке маленькой убогой конурой. На полу валялись грязные, засаленные, в желтых пятнах и разводах, матрацы, в углу торчал кривой столик, сделанный из двух развалившихся стульев и какой-то коробки, со стен свешивались порыжевшие от времени обои с копотью и жирными следами чьих-то рук. Одинокая тусклая лампочка под потолком, раскачиваясь подобно маятнику, подсвечивала картину.
У двери, широко расставив ноги и держась за косяк для равновесия, стоял человек в синем ватнике с торчащей серой подкладкой. На голове у него была веселая красно-желтая шапка-петушок с помпоном. Довершали образ рваные во всех мыслимых и немыслимых местах джинсы темно-грязного цвета и тяжелые черные резиновые сапоги с отрезанными голенищами. Человек у двери был пьян. Это, говоря по правде, было его постоянное состояние – другого для себя он не мыслил и помыслить не хотел (а, скорее всего, просто не мог). Его лицо было зеленовато-синим, а под глазами чернели огромные набухшие мешки. Держа в руке пол литровую бутылку из-под пива, он механическими движениями с периодичностью примерно раз в две секунды опускал ее на голову женщины, валявшейся у него в ногах. Бил методично и, одновременно, яростно, повторяя (впрочем, без всякого выражения): «Я тебя, сука, убью!» Бил куда попадет, хотя целился в голову. Женщина сначала пыталась кричать сиплым, пропитым и прокуренным, почти мужским надтрес-нутым голосом, потом стала всхлипывать, а потом просто замолчала и лежала теперь кучей тряпья на пороге. Мужик ударил еще пару раз, отшвырнул бутылку в сторону, помочился в угол и отключился на матраце.
«ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ПРИЗНАВАТЬ, ЧТО СУЩЕСТВУЕТ НАСИЛИЕ, ПОДОБНОЕ ЭТОМУ? Бессмысленное, животное насилие. Ты закрываешь на это глаза, ты отводишь взгляд и не замечаешь этих сцен. Но они – часть твоей жизни, они – рядом. Ты их должен принять - если не можешь или не хочешь ничего изменить - найди в себе мужество сказать: «Да, это есть, я с этим живу бок о бок, каждый день, всю жизнь»», - чеканя каждое слово говорил в голове у Саши Черный Человек.
Пятый этаж. Саша с трудом понимал, что происходит – столь разительна была перемена. Теплая, ухоженная комната с роскошными цветами на подоконнике, приятными рисунками в фигурных рамках на стенах и фотографиями под стеклом на столе. Мягкий запах духов и лака для волос. Почти идеальный порядок, который портят только смятая кровать в углу и брошенная на пол сумочка: из нее на пол выкатились тушь, помада и маленькое зеркальце.
На кровати сидит девочка пятнадцати лет. Когда-то тщательно уложенные волосы всклокочены, косметика со слезами размазана по лицу. Это было ее первое взрослое свидание. Ах, боже, какой же он был красавец, эта сволочь! Такой взрослый - старше ее на целых пять лет - умный, вежливый и обаятельный. Она полюбила его и уже через две недели готова была лететь с ним на край света, куда угодно, без родителей и сестры, лишь бы ОН был рядом. Девчонки завидовали и перешептывались, самые злобные пускали по школе отвратительные слухи, а она приходила в школу и не обращала на них внимания, потому что любила и была любима.
Но оказалось, что ему на ее любовь, в общем-то, наплевать. Ему она была нужна только как глупая, мечтательная, но фигуристая малолетка. Он водил ее в кино и кафе, а потом по вечерам подсчитывал, во сколько она ему обошлась в очередной раз. Он был великим стратегом, знал в точности, когда можно не заметить сказанной ей колкости, а когда нужно обидеться и не позвонить ни вечером, ни на следующий день. И очень радовался, если прогноз оправдывался, если же нет – делал поправку, стараясь запомнить, что именно не подходит данному типу мечтательных дурочек. Но стратегия – стратегией, спорт – спортом, а вбивать каждую неделю круглую сумму вовсе не входило в его планы. Пора было приступать к завершающей стадии, ведь чемпиону по-лагался приз: он позвал ее к себе домой, в гости. Бутылка красного вина на столе, два бокала и свечи – она так любит романтику. Примерно час ничего не значащих разговоров и, пожалуй, можно начинать.
Сначала она не поняла. Потом – не поверила и стала кричать, но в квартире больше не было никого – его родители уехали на неделю. Она оттолкнула его и побежала в прихожую – одеваться. Тогда он рассердился - его глаза, такие добрые и нежные раньше теперь были зло сощурены – бы-стро подошел и резко ударил ее по лицу. Кулаком. Падая, она сильно стукнулась головой о стену и потеряла сознание. Очнулась в незнакомом дворе, под утро на мокрой от росы скамейке. Униженная и опустошенная. Она не чувствовала себя – ее душу растоптали, и не чувствовала своего тела – над ней надругались. Она стала заводной куклой – кое-как добралась до ближайшего метро, и поехала домой. В вагоне напротив спали парень с девчонкой, возвращавшаяся с вечеринки, а рядом презрительно поджимала губы старушка, с явным неодобрением смотрящая на ее порванные колготки.
Теперь она сидела на белоснежной простыне, зажав ладони между покрытых синяками и царапинами ног, но слез в глазах уже не было – только тупая решимость. Она встала и подошла к балконной двери. На кровати чернело кровавое пятно. Ей оставалось сделать последний шаг.
«ПОЧЕМУ ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ СЕБЯ САМЫМ НЕСЧАСТНЫМ, если тебе, скажем, не удалось пойти на чей-то день рождения или увидится со своей любимой? Вспомни, как иногда ты буквально упивался своей болью, словно перед зеркалом красовался. Зачем? Эта девчонка сейчас прыгнет, потому что у нее в жизни вдруг не стало самого дорогого. Она не видит выхода и рядом нет никого, кто бы ей помог. Пойми, нет у нее в голове мысли «посмотрите, как мне гадко, плохо и одиноко»»
Шестой этаж. В комнате настоящий, стопроцентный бардак. На столе справа и слева стоят стопками книги вперемешку с тетрадями, полки завалены листами исписанной мятой бумаги и старыми открытками, рядом пылится древняя настольная лампа со стеклянным абажуром. Кровать не заправлена с утра, скомканная подушка, насупившись, валяется в ногах рядом с недочитанной открытой книжкой в мягком переплете и гитарой. Из трех лампочек на люстре горит только одна, что, вероятно, по мысли хозяина, создает в комнате определенный уют. На кресле разбросана одежда: футболки, шорты, рубашки и носки, все недавно стиранное – в комнате еще стоит запах стирального порошка, но еще неглаженое. На полу в углу – куча старых газет, с отпечат-ками подошв на некоторых, они скомканы, часть истерзана до неузнаваемости.
В комнате за компьютером сидит парень шестнадцати лет – он что-то сочиняет: только что закончил абзац, и мысль внезапно кончились. Точнее – их, мыслей, много, но ему никак не подобрать слов для того, чтобы точно их выразить. Паренек явно мучается (Саше даже стало его немного жаль): облизывает сухие губы, трет яростно уставшие глаза, тяжело вздыхает, отводит взгляд в сторону, потом снова с надеждой глядит на мерцающий монитор. Не помогает. Тогда он встает и начинает ходит из стороны в сторону, закусив нижнюю губу, отчего рот его превращается в тоненькую щелочку. Взгляд паренька скользит по потолку, и Саша чуть не вскрикивает: паренек посмотрел прямо ему в глаза. Его лицо просияло вдруг счастливой улыбкой, он кидается к компьютеру и начинает быстро стучать по клавишам.
«ПОЧЕМУ ТЫ ВСЕГДА ТАК УВЕРЕН, ЧТО ТВОЕ СЧАСТЬЕ – САМОЕ СЧАСТЛИВОЕ НА ЗЕМЛЕ? Этот парень, подобравший одно единственное слово, но именно то слово, что было нужно, слово, давшее начало новому абзацу замечательного, по-детски наивного, трогательного и с обязательным счастливым концом рассказа не менее счастлив, чем бываешь когда-либо в своей жизни ты».
Седьмой этаж. Темная мрачная комната. Жильцы уже давным-давно легли спать, погасив свет во всей квартире, плотно завернув краны в ванной, чтобы не было потопа и выключив газовую колонку, во избежание взрыва. Их двое – старичок со старушкой, муж и жена уже 50 лет. Жизнь и того и другой когда-то была чрезвычайно насыщена и разнообразна: походы по рынкам в поисках мелких ссор и дешевой квашеной капусты, сидение в душной комнате бухгалтерии с бутербродами и чаем, смотрение по телевизору «Трех мушкетеров» и хоккея. У них родились и выросли дети, а потом и внуки. Дети быстро уехали, но никогда не забывали навещать старичков, особенно если вдруг нужно было оставить где-то своих детей. Внуки относились к старикам как к касте неприкасаемых и не считали необходимым утруждать себя бормотанием «спасиба» после еды. Иногда – для воспитания тупых родственников – прикрикивали на пенсионеров. Возможно, они ждали хоть какого-то ответа, но юношеский пыл у деда с бабкой давно уже иссяк, и они смотрели на молодых чаще всего спокойно и кротко, глотая обиды и, быть может, воспринимая их как нечто данное и обдумыванию не подлежащее. Хотя иногда отворачиваясь, вытирали ставшие вдруг влажными глаза – но ведь у старых людей глаза часто слезятся сами по себе.
Старичок лежит в полной темноте, стучит кулаком по кровати и кричит: «Не буду!» Кричит просто так, безо всякой причины, монотонно, в никуда. Открытый рот черной кляксой расползается по его серому лицу. Старушка, видимо, давно привыкла к беспокойному крику мужа и спо-койно лежит с закрытыми глазами рядом. Сашу понесло наверх, но в ушах все еще стоял хриплый крик старичка «Не буду!»
«ПОЧЕМУ ТЫ СЧИТАЕШЬ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА СУМАСШЕДШИМ? Для него вся жизнь прошла именно так, как он себе ее представлял. Это ты с его точки зрения не в себе, потому что покупаешь стержень для ручки за четыре рубля не торгуясь, помогаешь периодически родителям, выносишь ведро с мусором каждый день и не терпишь, когда на тебя орут. Ты думаешь, что мир сошел с ума и ты один остался нормальным. Но ты такой же сумасшедший, как и они, только у тебя другое сумасшествие».
3. Снова пронеслись мимо затхлые перекрытия, за ними - сырой чердак с воркующими голубями и греющимся у толстой трубы бомжем. Еще мгновение и Саша вылетел наружу.
Огромный темный дом с редкими огоньками светящихся окон стал быстро уменьшаться и вскоре совсем смешался с такими же городскими муравейниками, немало повидавшими за свою тяжелую жизнь под постоянными дождями. От высоты перехватило дыхание, а от сильного ветра стали слезиться глаза. Переливающийся город внизу мертвой хваткой держал в своих объятиях черный залив, пульсировал разноцветными огнями неоновых реклам и дискотек, тяжело дыша в прозрачный ночной воздух красноватым заревом тысяч фонарей.
И тогда на Сашу обрушилось пронзительное чувство полного одиночества. Он хотел вернуться туда, в памяти вплывали воспоминания, толпились родные лица, он пытался разглядеть в море огней тот самый, родной дом, с которого все началось и давнишняя боль, причиненная Черным человеком, казалась ничем по сравнению с болью душевной: он знал, что навсегда остался в этом враждебном ему ночном мире…
Раздался громкий звонок. Саша камнем полетел вниз и уже закрыл глаза, ожидая страшного удара об землю, но в этот момент проснулся. В комнате уже было светло, подушка валялась на полу, одеяло, скомкавшись, у стенки, ноги замерзли, а левая рука занемела. На столе вовсю орал телефон. Не успев еще толком прийти в себя, Саша снял трубку:
- Алло, - голос спросонья был хриплым. – Алло, - прокашлившись повторил он еще раз.
- Саня, ты? – звонил старый добрый знакомый, друг детства, Кирилл.
- Я, я, кто же еще. Киря, я же один живу, чего спрашиваешь?
- Да голос мне твой не понравился. С похмелья, что ли?
- Какое, нафиг, похмелье! Тут, понимаешь, такое дело – кошмары мне снятся. Рассказать – не поверишь.
- А ну, давай, рассказывай, - Киря почему-то стал заметно серьезнее.
- Ну, в общем, приснилось мне, что пришел ко мне какой-то черт, ну вроде этих, как их?.. Шаман, вот… Вуду, блин. Ну и отобрал мою душу и потащил через весь дом – уму-разуму учить. Общий смысл сводился к тому, что я такая сволочь, эгоист, а в мире – да что в мире, в нашем только доме – таких как я человеков выше крыши. Это, по типу, чтобы я не особо выпендривался, что я такой неповторимый, вроде как «сиди и молчи». Только с яркими иллюстрациями на тему. Ну вот и все. Но, понимаешь, что-то это все слишком жест-ко было. Я только когда проснулся понял, что все приснилось.
- А ПОЧЕМУ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ЭТО БЫЛ СОН? – проговорил в трубке незнакомый голос.
В тишине комнаты отчетливо зазвучали короткие гудки.
Дмитрий,
Июль – август, 2001 года.