...я тогда жил в Эстонии, и случилось все именно там. Сложно сказать, кто первый додумался назвать это место именем одной из прибалтийских республик, тем не менее, засраный блок в пэтэушной общаге, часть которой снимал наш университет, имел на стене надпись Таллинн, Старого Томаса, нарисованного под трафарет, и, украденную неизвестно где, военизированную школьную "Карту освобождения Советских Прибалтийских республик". Третье слово в этом героическом наименовании, было вырезано, а вместо него вклеили недавно вошедший в моду эпитет, поэтому читалось все так: "Карта освобождения КРУТЫХ Прибалтийских республик". Карта, вообще, была местом для всяческих словесных издевательств, ибо тяга студентов к творчеству оказалась неодолима. Несчастные города псковщины, питерщины и новгородщины, а так же эстонские хутора и острова Финского залива были переименованы дешево и сердито - буквами из газетных передовиц, лепившимися то спереди, то сзади. Чаще всего, одного квадратика серой бумаги хватало, чтобы опошлить любой населенный пункт. Опочка стала "попочкой", Идрица - "пидрицей", а какой-то задрипанный латвийский райцентр Ялд - получил в названия звучное российское "Ялда", и только священная столица - родина известного ликера - была оставлена незапятнанной.
Слева от шедевра топонимики находился монстр, нарисованный на стене. То было некоторое подобие мутанта из стрекозы, осы и английского бульдога, родившееся в подкорке Министра Эстонских Дел - сокращенно М.Э. Д. (он же, после сотворения этой нечисти, - Димонстр), и воплощенное им красным цветом на зеленой стене нашего камбуза. Да: у нас был министр. И король тоже. А также: заместители короля по хозяйственной и бесхозяйственной части, диджей - он же министр культуры, ну и кроме того - министр иностранных дел, в обязанности которого вменялись сношения с соседними блоками, они же Варварские Королевства...
Сегодня утром в алые глаза монстра смотреть было совсем тяжело, поэтому я переключился на карту, надеясь родить еще какое-то издевательство над беззащитными ПГТ. Однако творчество тоже шло плохо: все же одного кочана капусты на закуску не хватало, но, по молодости, полностью осознать этот факт получилось только сейчас - в тринадцать ноль-ноль часов чудного январского утра, сидя на грязном стуле, посреди отвратной кухни, сразу за вонючей плитой и истерзанным столом. Сидя и медленно мотая туда-сюда немытой головой. Сидя и матюкая все, что можно обматюкать: весь поганый мир, всю свою сраную страну, при****женый город, а более всего - любимый вуз из которого пришлось быть изгнаным почти месяц назад. Теперь, вроде, восстановили.
...но на птичьих правах. Однако, чтобы и их не потерять - следовало учиться легко как птичка, по-пернатому невесомо носиться в альма-матер к восьми тридцати, и, опять же, легко - щебеча! - отвечать на семинарах либо договариваться с преподами. Птичьи права - птичье поведение. А птицы не пьют. Совсем-совсем ни капли. Поэтому права мне дали явно не те...
Ну, положим, можно еще и на фоторгафическую живопись полюбоваться. Вот пожалуйста, картина художника Назарука: "Суки прилетели". В центре композиции - распластавший свои ветви дуб, на нем - голые девицы из польского журнала "Кошечки", в количестве семи штук, и Жан-Клод ван Дамм с довольной рожей. Клеили сие чудо целую неделю, по вечерам, когда томившее безбабье, вкупе с прочими горестями молодой жизни, сублимировалось во вдохновение разных цветов. Мой был черным. Типа:
Холодно в комнате грязной,
На кухне курева дым,
Жизнь моя шибко заразна,
Я ем ее молодым.
В Эстонии я был поэтом, хотя часто приходилось слышать, что видок у меня, как у безумного музыканта... Впрочем, какой еще может быть вид у человека не мывшегося недели полторы, с торчащими во все стороны волосами, которые достали бы до плеч, если бы не приобрели воистину потняковую твердость? Однако, слова в голове роились не в пример чаще нот, так что складывал я именно их. Творить здорово помогал желудок, нывший от ситуации "мало еды - много водки", а также отсутствие горячо любимой девушки, которое вынуждало меня писать на лекциях любовные письма, ездить домой каждые выходные, бухать и, в итоге, не здать сессию. Потом - был исключен, вследствие чего отец сказал "ты мне больше не сын", а в восемнадцать лет голова начала постепенно лысеть. Из этого букета и выдергивались, время от времени, черные цветочки:
Опять болит желудок,
Опять в голове каша,
Я пробую жизнь молодым,
И вся эта жизнь - наша.
...да-да - то же самое стихотворение. Какой толк приводить здесь разные? Все равно они на одно лицо: как я молод, как заебала жизнь и как мне, ваще, ***во. Конечно же, это состояние с утра усугублялось. Тогда и приходили мысли о Высшем, Вечном, Добром... мысли, не давшие окончательно спиться, или сдуру наложить на себя руки. Культивировал их на моей почве Вова Сникерс - духовный учитель, тире собутыльник. Здесь надо отвлечься и сказать следующее: Вов было четверо. И различать их, по мере поступления, становилось все сложнее. Тогда и вылезла наружу Рекламная Концепция Кличек, родившая Вову Сникерса, Вову Марса, Вову Баунти и Вову Слаломского, ставшего, в результате эволюции, просто Слаломом. Он, естественно, сам в этом виноват: не надо такую футболку носить.
Кроме всего прочего - Вова Сникерс являлся эстонским королем, который уже отучился три курса в меде, сидел на инсулине, похоронил мать, и увлекался авиамоделированием вместе с неооккультизмом. Неудивительно, что уважение к этой личности было почти безграничным...
...делать, в натуре, нечего, на пары идти облом, в общем - жить надо. Поставил я, значит, чаек, заделался картошечку чистить - оклемался. Потом нарезал ее тоненько, зажарил в маслице. Потом кипяточком на две столовых ложечки чая ухнул, сахарок добавил... а тут и Сникерс проснулся.
За окном снег, солнышко, минус какой-то там... На кухне общажной - уже тепло и уже лениво. Пьем свой "черный байховый". Я быстро и жадно, а Вовка медленно - с оттяжкой: он только что укололся - его на хавку пробивает, тут моя картошка в самый раз, вот и раздобрел.
- Знаешь, - говорит, - была как-то такая миниатюрка: то ли КВН, то ли еще что... Типа степь такая, русская, избушка в степи, сидит мужичок в шапке набекрень. Сидит, значит, на пороге и брынчит на балалайке. Брынчит... потом встанет, руки в стороны и: "Еб твою ма-а-а-ать!!!!" А там эхо: "ать...ать...ать..." Потом еще раз: "Мать твою еб!!!!" И эхо: "...об ...об ...об". Сел, беломорину запалил, и, уже тихо так, сам себе: "Хорошо...". А потом дальше брынчит.
- Да... Слушай, Вовка, а Бог есть?
- Как тебе сказать? Вот он сверху, а мы типа рыбы в аквариуме. Кормит он нас, кормит... а мы типа опять жрать хотим, а он - в туалет вышел. Мы тут жрать хотим - а он вышел. Вот и голодаем... Как рыбки мои (гупешек он в комнате держал). М-да... пойти, что ли, покормить?
- Ну-у-у...
...потом рака, для компании, купили, и весь блок смотрел, как он "по-терминаторски" на растения руками выползал: рыб сторожил. Раз десять на них прыгал, пока одну за хвост не словил. Опосля жабры ей вспорол, плавник отчекрыжил и клешней аж через глаз вылез...
Впрочем, его время пока не пришло - мы мирно накормили сонных гуппи, вернулись и поставили еще один чайник.
- Пятница сегодня... хорошо-о-о... а ты домой как, едешь?
...я не знал, что сказать. С одной стороны - хотелось: без нее было тоскно настолько, насколько может быть херово в семнадцать с копейками лет и долгоиграющей любовью в мозгах. С другой - уже надоела каждонедельная плацкартная срань, созерцание мещанского праздника живота под воспоминания о вчерашнем пирожке с субпродфаршем (если кто не знает, это такой подвид мясного дерьма - вроде изгаженного кем-то ливера). С третьей...
- А что, сегодня чего-то будет?
- Ты ж слышал: у Юрки день рожденья, он просил ничего не дарить - только взносы. Сам понимаешь...
... с третьей - хотелось выпить. Я знаю, что такое взносы: литр с каждого, причем я также знаю, что Юра ничего, кроме крепких и хорошо очищеных напитков, никогда не признавал. Выпить светило, как солнышко увидать. Как вспышка на фотоаппарате "Зенит", который был успешно продан моими родителями при отягчающих обстоятельствах туристической поездки по странам Средиземноморья в тысяча девятьсот девяностом году.
И любовь сдалась. Ей никогда не удавалось убежать с поля боя, этой любви - она или выигрывала сражение, или - как сейчас - сдавалась на милость победителя. Причем победителем признавалось только одно лицо. Остальные это так - временная неприятность...
- Понимаю... знаешь, не еду я, Вов, ну его на ***!.. Не поеду.
- Бля, вот классно! Ну давай тогда собираться - а потом, помаленьку, на Быдлорожню. Часа в три, в четыре и пойдем...
...быдлорожней назывался милый, но чрезмерно изговненный рынок в километре от общаги. В то время там торговали весьма сомнительные личности, вроде тифозного вида старушек, полукриминальных кавказцев, а также выставившего рожи на хоть какое-нибудь солнышко похмельного быдла. Причем, последние товарищи наблюдались в наибольшем количестве, за что базарчик и получил свое нелестное название. Это сейчас торгующих алконавтов осталось совсем мало - барахло со времен Союза давно позаканчивалось, да людишки тихо поменяли этот свет на тот, - тогда же ситуация наблюдалась в корне иная...
Кстати, пока мы шли - Сникерс закурил, и, поддерживая разговор, сказал:
- С гомеопатической точки зрения, наши сигареты полезнее для здоровья, чем ихние. Вернее - они не так вредны, ведь выращен табак на родной почве.
- А водка? Наша тоже лучше, чем... ну там, польская?
- Хм... вообще-то - вряд ли. Тут, честно говоря, отрава в чистом виде.
Я вспомнил о вчерашнем, отчего выражением лица стал напоминать человека, неожиданно укусившего зад дикобраза буквально десять секунд назад. Добрый и понимающий Вова скептически-участливо осмотрел мою рожу, покачал головой, и мы - уже молча - потопали дальше...
..так вот, на Быдлорожне имелся киоск с более менее нормальной водкой. Впрочем, в начале девяностых, для обычных людей нормальной водки не было вообще, находилась только такая, которой можно отравиться слабо, сильно или до смерти. Нам везло: батарея из собираемых бутылок (ни одной одинаковой!) на полке в моей комнате все увеличивалась, а я все жил. Что за позывы она вызывала, эта коллекция - великий Боже! "Суворов", "Наполеон", "Бонапарте", "Рата" - я не могу вспоминать эти имена без содрогания. Но настоящий ужас наводила (и наводит, сколько лет прошло, а все равно наводит!) наклейка "Чингисхан": длинная, как зенитный снаряд, емкость, это предательски прозрачное стекло, эта ВОНЬ, которая сама по себе валила с ног молодых двухметровых пацанов - они не передаются словами. Вот я знаю, какова она: пил, нюхал, рыгал - а читающему передать не могу. Верьте мне на слово, прошу - верьте! Вспомните самое худшее похмелье, самый жуткий и страшный токсикоз, самое самозабвенное (пардон за каламбур) блевательство и постарайтесь меня понять. Это нужно сделать. Потому что славного монгольского имени, купили мы с Вовкой четыре литра. Нам было внове. Мы - особенно я - познавали мир, мы тянулись к нему чистыми ноздрями (у Сникерса изрядно, правда, подпорченными шприцем и годом дежурств в травматологии). Мы хотели новизны. И мы купились...
Остальные тоже что-то принесли: "Зимняя" (по-чешски читаемая как Жемня), "Кутузов", а также - поллитровки малого калибра, что-то типа русской-лимонной-столичной, хотя, как говорили знатоки, совсем уже не тех, что раньше. Вовка и я, со своим покорителем полумира, оказались на высоте. А когда я протянул имениннику холодную плоскость настоящей Смирновки, то сразу стало ясно: вечер почти наверняка удался...
...пить из кружек - дело хлопотное, особенно если они без ручек, к тому же, - широкие, так что губы вместе с носом проваливаются, ну и в частности - огромные по емкости, а кроме того - когда организм и так отравлен. Хлопотное, но нужное. Иначе занять себя опять будет нечем. Грустить по фотографии уже надоело, звонить неоткуда, горячая вода - зимой только по средам, а в параше разбито окно, выгорела лампочка и оторвали дужку, так что приходится парить над очком перелетной, ****ь, птицей, то есть в туалете не почитаешь. Да и вообще не почитаешь: все читано до дыр, новое же купить, по своей дурости, не на что. В карты - на воду - играно-переиграно, так что белая, цвета кости старого и больного гонореей слона, жидкость, уже не лезет в горло (проигравшему вменяется в обязанность после каждого проигрыша пить ее поллитровой банкой). О жизни сказано-пересказано, благо, тема бездонная, что и говорить, но все равно Сникерс сегодя и так многое поведал, с другими же базарить впадлу. К тому же, музыка наша любимая, под спиртное гораздо лучше катит, и вдохновляет сильнее, и одушевляет количество народу большее. Ну, что в остатке?
Такая же пьянка, как всегда. Хотя нет - не такая: сегодня попоище знатное. Сегодня на мне голубые, выцветшие от непонятно каким образом туда пробравшегося солнца, трусы и больше ничего. Тело обнажено так же, как и душа. Сегодня я читаю стихи...
- Восемнадцатый год я гребу,
В грязной лодке зовущейся жизнь,
Отдохну я, наверно, в гробу,
А пока мне сказали держись...
- Слушай, ты, конечно, классный пиит, бля, но ты заебал маленько - давай, лучше, вгасим еще по одной!
- Давай!
- А давай включим Хэллоуин?!
- Давай!
- А бля!!! За здоровье именинника, нах!!!
- Давай!
...это Игнат. Он крутой. Он местный бандит. Годом раньше, пока я еще не обретался тут, они устроили раборки с первыми из университетских. Входили в комнату по пять, по шесть человек, и били табуретом в голову, а после - заканчивали дело ногами. Наших тогда мало было - жили по одиночке, это и сказалось. Нет, Эстонию не тронули, вот Варварские Королевства сильно пострадали. Оттуда прислали гонца - эстонцы потом выскочили кто в трусах, кто в чем, с ножками от стульев и прочими дубцами, но было поздно. А потом мы на них в ментуру (студенческая интеллигенция, типа!), а они потом - к нам. "Если, - сказали, - хоть один сядет - мы блатных позовем и вас тут уроем", - в конце-концов - договорились: их мелочь нас не трогает, мы заяву забираем, а ко всему - поим их верхушку. Игнат этой самой верхушкой и был. И вот его тост (помню, как сейчас):
- Я бля-нахуй... за бля... именинника, нахуй, я бля!.. Я бля... Нахуй!!! Юра, нах... братан... Будь, бля, здоров!.. - Помолчал, и, почему-то грустно, добавил, - на ***...
И мы выпили. И включили Хэллоуин. И стало весело-весело, хорошо-хорошо. И весь мир пошел туда, куда тоскливо приказал идти пьяный, глупый и мягкий как коровье вымя Игнат.
"Я хочу выйти!", "Я хочу наверх!", "Не говорите мне, как я должен видеть то, что я вижу и без вас, не расказывайте мне что такое А и Б!!!" И, как свой довесок к текстам любимых нами до безобразия немецких металлюг, как свое глубоко прочувствованное: люди, вы заебали!!! Мир, ты заебал!!!
...когда я приеду домой, то из головы наберу тексты Хэллоуина на компе и повешу распечатку на нашей двери. У Эстонии появится гимн. Пока его нет, пока мы орем, и наливаем еще, и еще орем, и опять наливаем...
А Сникерс сделал руками воображаемую гитару, закусил губу, и бренчит пальцами по воздуху: "Я хочу выбраться, оставьте меня в покое, я хочу от вас оторваться, люди!!!" И уже непонятно, где тут текст, а где мысли, где тут мое, а где наше, где тут я, грустно свернувшийся, плача, в углу, а где Игнат, Витя и Юра, которые перевернули старый шифорньер с посудой, топоча по нему ногами.
"Я хочу наружу!". Я хочу наверх. Я хочу дышать. У меня есть водка? Значит я буду дышать водкой! У меня есть блевотина? Смотрю на пол: да есть. Прямо подо мной и разлилась... Значит я буду дышать блевотиной! А-а-а-а-а!!!! А-а-а!!! "I WANT OUT!!!".
...я хочу быть свободным, и кажется, что именно сейчас, не только хочу, но и есть. "Жить своей жизнью - быть свободным!" - вот за какие слова эта песня становится нашей. И не думается: так это или не так. Свобода моя водочна и виртуальна, но кто даст лучшую, кроме самого себя, который, в свою очередь, не знает, как это сделать?..
Где-то на этом месте меня отправили спать. Как самого проштрафившегося и напаскудившего. Как помешаного и как мешающего. Как, бля, поэта в ссылку, мать их так! Отправили, занесли, кинули на кровать. Однако каждый приличный поэт должен выбраться из ссылки, должен вернуться, должен просиять еще хоть раз. Его смерть не там. Она должна быть публичной! Должна!
...не знаю, думал ли я именно эти мысли этими же словами - я ничего не помню (даже и на следующее утро - не вспоминалось ни грамма), но я все-таки надеюсь, что мысли такие были. Ведь я вернулся. Вернулся к ним - к людям, после целого часа забытья, а возможно, что и размышлений о жизни...
Все уже были на кухне - поваленные шифоньеры делали комнату непроходимой. Сникерс тоскливо созерцал стол мутными, как стекло у сварщика, глазами, остальной же эстонский народ травил пьяные байки и развлекался, включая-выключая мой магнитофон, ставший центром внимания. Водка кончилась - началось безделье. Тут я сгодился в самый раз.
- Мужики, - сказала тяжелая голова, водруженная на тело в голубых трусах, - Мужики! - Тело взобралось на стул. - Пацаны! Я типа щас буду поэму ***рить! Вот вы тут кто? Я знаю кто вы! - Присутствующие оживились, только Вовка остался безучастным. - Вы не есть Тельцы! А я - Телец! И поэма моя будет - про Тельцов!
Здесь оживился Сникерс:
- Ты гонишь! Я тоже Телец! - Он и вправду им был: временная разница между нашими рождениями составляла пять лет минус семь дней. - А раз я тоже Телец - я буду тебе помогать.
- Вова... - ты... Вова... заебись!
И пошла жара. Дело в том, что молодое дарование было вдрызг пьяно, к тому же - обуреваемо массой неутоленных желаний и обижено на мир. Конечно же, данные факты не могли не сказаться: кроме знаков Зодиака, нематерных слов в поэме почти не наблюдалось:
- Телец - это ****ец.
- Телец - природы венец.
Потом рифма стала исякать:
- Телец - природы венчик, это ****ец... (подумав) - это птенчик!
Народ угорал, плакал и лез на стену. Кто-то умный, в начале всего действа, догадался поставить кассету на запись, почему, собственно, я и могу рассказать сию историю. Но мы не знали о ведущемся документировании - мы вдохновенно, свободно и радостно матюкали все, что могли и хотели покрыть своим накопившимся, отстоянным матом.
Я, горячечно:
- Вы все педерастаты!!
Вова, мутным тоном старой, почти дохлой, рыбы:
- Еще и аэро- есть статы...
Я, горячечно:
- И Козерога я ебу, и Водолея я ебу, и Скорпиона я ебу, и Тельца - я тоже ебу! - Всеобщий хохот. - Нет! Тельца я не ебу!
Вова, рыбно:
- Меня ты не ебешь, в натуре, ты сам побудь вот в этой шкуре...
Я, борзо:
- Ну сорри, сорри - я мудак!
Вова, вяло:
- Нет не так. Ты прокололся в разговоре... Don"t you feel, бля, any sorry?
...эту фразу многие запомнят на всю жизнь. Она будет ходить по университету и ее будут употреблять в разговорах, как признак стиля, как особую его вертлявость. И я буду грустить, услышав эти слова...
Потом обиделся Эдик - здоровенный горловский парень, по гороскопу - Лев. Про львов я выдал что-то такое, что совсем не поддавалось описанию, и не лезло даже в широкие общажные ворота.
- Телец, ты гонишь! - Попытался стихотворно возразить Эдуард.
- Я не гоню! А ты несешь ***ню! - Парировали со стула, после чего добавив, чтобы окончательно пригвоздить оппонента:
- Ты есть никто - моча, на кончике моем,
Иди на ***, в свой гнойный водоем,
Со мной, отсос тигриный, не балуй,
Моча ты, и конча, и сперма на полу!
Это был достойный финал.
...сейчас, когда уже успел полысеть, когда я, как-то в январе, с ужасом обнаружил, сколько прошло с той попойки лет - плохо помнится, чем именно закончилась ночь...
Кажется, было утро. И пришел Саша Бонифаций, прозванный так за свою схожесть со львом из одноименного мультфильма, Саша тоже был Лев (он, кроме того, являлся еще и гомиком, самым настоящим, чистой воды гомиком, пытавшимся лапать меня за попку и яйца на дискотеке, когда я подвернул себе ногу) - у них с Эдиком хватало о чем поболтать, они ведь земляки и, как упоминалось - Львы, а тогда никто не знал, что Бонифаций - пидор.
Опосля приплелся Тарас, который, почему-то, не получил никакой клички - жил себе под обычным именем, пока его не выбросили за героиновый долг с восьмого этажа (только уже в другом общежитии). Тарас пропустил все смешное - кассету поставили еще раз. Эдуард смеялся так, что на забитой людьми, прокуренной кухне возникало стойкое эхо.
...он вообще был смешлив, этот бывший качок, то ушедший в экономисты, то, после проваленой сессии, переключившейся в политологию, но, в итоге, - уехавший в Израильское казино, чтобы в бабочке и рубашке раздавать там карты. Наверное, он тоже хотел быть свободным - так и мотался. Так и приехал обратно. Он и сейчас, кажется, курсе на четвертом...
А тогда - смеялся. Причем настолько громко, что я, дрыхнувший после подвигов, проснулся, ввалился на кухню и удивился: неужели я такое делал??
Молодец, что удивился, ведь жизнь - удивительная штука.