ДВОЕ.
Кто-то уйдет, кто-то вернется,
Кто-то простит, кто-то осудит.
Меньше всего любви достается
Нашим самым любимым людям.
Александр Дольский
-Алё… Здравствуй, мой дорогой… Подожди, я только возьму сигарету и пойду на балкончик…
-Мама, кто это звонил?
-Тетя Лена, дочка.
Моя мамочка такая добрая. Она самая ласковая.
Женщина таскает десятилетнюю дочь за собой, словно звереныша в зубах. Какие-то невообразимые гости, костры, взрослые игры. Несвойственный большинству детей образ жизни.
-Киска, собирайся быстрее. Давай за мороженым сбегаем.
-Я хочу «Почемучку».
-А я думала – «Баунти». Хорошо, за «Почемучкой» надо идти в супермаркет. Заодно и продуктов купим.
-Дрынь-дрынь-дрынь-дрынь, я не забуду тебя,
Брынь-брынь-брынь-брынь, обиды нет…
-Ма-а-ама… Ну не пой ты на улице.
-Никто меня не слышит, не волнуйся.
-И подпрыгивать перестань. Ну, перестань же.
-Я, кажется, живу в свободной стране.
В металлической тележке – две пластиковых баночки химически-оранжевого желе, два мороженых, колбаска леденцов, пакет сока и пачка зеленого чая. Такие продукты.
Обсуждение покупок идет по-английски. Тренировка.
Они идут домой, тащат пакет за две ручки.
-Дрынь-дрынь-дрынь-дрынь, я не забуду тебя,
Брынь-брынь-брынь-брынь, обиды нет…
-Ма-а-ама…
Дома девочка вынимает покупки из пакета, что нужно – убирает в холодильник.
-Мамочка, приготовить тебе кофе?
-Давай. Ой! Сигареты купить забыла. Ты пока чайник кипяти, а я в ларек сбегаю.
-Я с тобой.
-Не надо, я быстро.
Вернувшись, женщина включает компьютер и модем. Девочка спрашивает:
-В «морской бой» будем?
-Давай. Ты пока корабли расставляй… Доставить почту…
-Мама, я уже все нарисовала…
-Молодец… Ответить…
-Мама, ты корабли расставила?
-Сейчас… Ладно, потом отвечу.
-Кто первый стреляет?
-Ну, давай ты.
-Е-три.
-Мимо. А-один. Алё? Сейчас, подожди… А-один…
-Ранен.
-Да мы тут в «морской бой» играем. Перезвони, а?
-Кто это, мама?
-А-два. Тетя Наташа.
-Убит. Бей.
-Алё? Привет. Погоди, я сейчас возьму сигарету и пойду на балкончик…
-Мамочка, ты желе будешь?
-Иди-иди, я сейчас… Ну вот. Чей ход?
-Я не помню…
-Ну тогда, ты бей. Да что же это… Алё! Мы тут в «морской бой» играем…
-Господи, она, что, у тебя еще не спит? Ну, я потом позвоню…
***
-Поиграем?
-А во что?
-У нас сегодня будет урок математики.
-Ну ладно, доставай зверей.
-Муся будет учительница. А Дуся, Дашка и Бубенчик – учениками. Ты давай за Мусю.
-Здравствуйте, котята. Сейчас у нас математика. Китти, промяукай нам, сколько будет трижды шесть.
-Мяу-мяу, мяу-мяу, мяу-мяу…
-Алё? Это ты уже? Нет, еще не уложила. Мы в школу играем.
-А теперь у нас будет урок ловли мышей.
-Ой, давай ловлю мышей оставим на завтра.
-Ладно. Можно я немножко Шерлока Холмса почитаю?
-Почитай минут десять. Алё? Да, уже могу разговаривать.
-Ты почему до сих пор не спишь? Уже целый час прошел!
-Ты мне свет не погасила… Я зову-зову, а ты не слышишь… Одеяльце поправь, пожалуйста, чтобы ровненько было…
***
Утром сонный ребенок бормочет:
-Мамочка, ты уже на работу?
-Да, детка, позвони бабушке, пусть она за тобой придет. Я тебя прошу – не смотри ты эти идиотские сериалы.
-Ладно, мам.
Женщина останавливается у киоска.
-Шоколадный рожок, пожалуйста.
Дрынь-дрынь-дрынь-дрынь, я не забуду тебя,
Брынь-брынь-брынь-брынь, обиды нет…
ПЛЮШЕВЫЙ ЛЕОПАРД ДУСЯ.
Семилетние девочки обожают котят. А у этой девочки нет котенка. И не будет. Женщина говорит: «Ну, пойми. Дома никого нет целыми днями. Я в разъездах все время. Ты же не потащишь котенка к бабушке. А потом – пройдет несколько месяцев, и котенок вырастет во взрослую кошку. Хлопот не оберешься». Девочка покорно кивает.
Они идут, взявшись за руки. Останавливаются около тетеньки, продающей котят в подземном переходе. Пушистые детки копошатся в обувной коробке. Мать и дочь грустно переглядываются. Они кормят сосиской дымчатого малыша, дрожащего у подъезда. Девочка тихо выдыхает: «Мя-яки…» И смотрит на женщину. Та тянет дочь за руку.
Девочка отдыхает на море. А потом женщина собирается на вокзал встречать ее. И преследует комплекс вины, знакомый всем работающим мамашам. Нужно купить котенка. Игрушечного. И, как всегда, в последний момент она рыщет по магазинам. Котята чудовищны. Одни напоминают на ощупь половые щетки, другие – недостриженных фокстерьеров. Ни у кого нет мягкой шубки. Мордочки – что-то среднее между волчатами и бельчатами.
Бежит к перрону. Стоп. Что там мелькнуло? Из ларечной витрины смотрят умные янтарные глазки. Вытаскивает кошелек, не спрашивая – сколько?
С подножки вагона, со ступенек, ей прямо в руки падает загорелая девочка. И когда, наконец, разжимаются объятия, женщина протягивает дочери пятнистый комок: «Это Дуся». Девочка смотрит на хитрую смышленую мордочку – белые щечки, розовый нос - и счастливо смеется, прижимает подарок к груди.
Это, конечно, не взрослая кошка. Об этом красноречиво свидетельствуют неуклюжие толстые лапы и голова, слишком большая для щуплого тельца.
Собственно, это вообще не кошка. Шкурка желтовато-бежевая в коричневых пятнах. Пристальное изучение Детской Энциклопедии приводит к выводу, что в семье появился леопард. Сомневались, не ягуар ли, но у ягуаров пятна немного другие.
И вот уже перемещаются по квартире с опаской, ежеминутно рискуя жизнью. Она имеет привычку затаиваться где-то на шкафу и с воинственным «мяяяау!» падать вам на голову в самый неожиданный момент.
«Фу, Дуся, брысь!»
А ведь леопарды не нападают сверху.
-Дуся, ты, что ли, ягуар?
-Я точно знаю только, что я - не гепард. У меня лапки короткие.
Не пора ли ее искупать? Моют шампунем в четыре руки. Завернутое в махровое полотенце существо выглядит жалко и трогательно. Дочь успокаивает: «Ничего, Дусинда, к утру высохнешь… Зато теперь у тебя чистенькое белое пузико...»
Вечером мать и дочь возвращаются домой. Короткий пятнистый хвост, плоский, прошитый, как поясок от халата, торчит из-под диванной подушки. «Дуся! А ты все спишь?» Выглядывает. На усатой морде – недовольство. «Шшшш… Не спугните дичь… Я охочусь…» - «Господи, ну на кого ты там охотишься?» - «Мышь…»
Да, мыши – это слабое место. Та единственная мышка, что была в доме, пластмассовая елочная игрушка с мишурой на шее, заиграна до полной неузнаваемости. Нос уже потерян, а хвост оторван. Идут в зоомагазин, покупают двух убедительных мышей, предназначенных для кошачьих игр. Производство объединенной Германии. Приносят их домой. Восторг и неистовство. «Мы-ы-ышь, мы-ы-ышь!» Надо отдать ей должное, она играет с ними и отпускает. Мыши потрепаны, но пока живы.
«Дуся, ты поедешь с нами на дачу?» Кратковременное размышление. «Нет, я дома останусь. Поохочусь… Посплю на подушечке…»
«Дуся, соскучилась, Дусенька?» Смуглая девочка и маленький леопард обнимаются на диване, вместе смотрят телевизор. Две пары глаз с тревогой следят за припадками материнского хозяйственного рвения. Женщина уносит из дома и раздает все, из чего выросла девочка: платья, сапожки, коньки, ролики. В ближайший детский сад уносят мешок кубиков, к соседской малышке уходят жить куклы Барби с туфлями, платьями, розовой мебелью и сантехникой.
«Мама, мы не отдадим Дусю?» - «Нет». – «Никогда?» - «Никогда». - «Она всегда будет с нами, правда? Ведь мы ее не выкинем, когда я вырасту?» - «Что ты, милая. Это невозможно».
«Еще более странным покажется то, что касается не живых зверей, а некоторых детских игрушек. Я имею в виду всем известных плюшевых мишек, зайцев и тому подобные безделушки. В детстве их любил каждый из нас, и каждый испытывал тоску и боль, когда начинал понимать, что это – не живые существа, а просто человеческие изделия. Но радость в том, что правее не мы, а дети, свято верящие в живую природу своих игрушек, и даже в то, что они могут говорить. Нашим высшим разумом мы могли бы в этих случаях наблюдать совершенно особый процесс творения. Сначала у такой игрушки нет ни эфирного и астрального тела, ни шельта, ни, само собой разумеется, монады. Но чем больше любим плюшевый медвежонок, чем больше изливается на него из детской души нежности, тепла, ласки и доверия, тем плотнее сосредоточивается в нем та тончайшая материя, из которой создается шельт. Постепенно он создается и в самом деле, но ни астрального, ни эфирного тела у него нет, и поэтому тело физическое – игрушка – не может сделаться живым. Но когда игрушка, полностью насыщенная небесным шельтом, погибает в Энрофе, совершается божественный акт, и созданный шельт связывается с юной монадой, входящей в Шаданакар из Отчего лона. В Эрмастиге, среди душ высших животных, облеченных в астрал и эфир, появляется изумительное существо, для которого именно здесь должны быть созданы такие же облачения. Существа эти поражают не красотой и тем более не величием, а той невыразимой трогательностью, какой размягчает наши суровые души вид зайчонка или олененочка. В Эрмстиге эти существа тем прекрасней, что даже в соответствовавших им игрушках никогда не было ни капли зла. Они чудесно живут там вместе с душами настоящих медведей и оленей, а потом поднимаются в Хангвиллу, как и все остальные».
Даниил Андреев «Роза Мира».
АЛЬМА.
Православное Рождество – небо усыпано холодными звездами. Морозы, все как полагается. Мы с пятилетней дочкой катаемся с ледяной горки в добротном пластмассовом финском корыте. Я отбила себе попу, подпрыгивая на трамплинах. Настроение праздничное.
Наверху маленькая собачка мечется по снегу, жмется то к одним ногам, то к другим. Не лает. Щенок, кажется. Я ничего не смыслю в собаках. Поджимает лапы. Минус пятнадцать, и будет еще холоднее.
Я никогда не планировала заводить собаку.
Я не могу смотреть, как она поджимает лапы.
Беру на руки и несу домой. Рядом семенит дочь: «Мам, ты чего?» Комментирую сквозь зубы: «Насмерть замерзнет».
Звоню подруге-собачнице. На нее вся надежда. Она подбирает на улице бездомных животных и очень ловко их пристраивает. Она умеет с ними обращаться. И квартира у нее побольше моей. Может быть, возьмет.
«Ой, что ты, - говорит она печально. - У меня карантин. На прошлой неделе здесь собака от чумки умерла. Щенок заразится неминуемо – надо сначала прививки делать. А до того – блох выводить и глистов. А после пристроим. Я зайду сегодня».
Я никогда не планировала заводить собаку, и все об этом знают. Приходящие в дом – в недоумении. Кидаем на пол старую меховую телогрейку. Вот твое место, собака. Она рыжая, хвост баранкой. Лапы белые, морда симпатичная.
Я не хочу называть ее. Я не дам ей имени.
Возвращается с работы муж. Смотрит, молчит, выразительно поднимает брови.
Я оправдываюсь: «Это только на время. Мы ее пристроим. Я все буду делать сама. Гулять, и так далее».
Приходит подруга-собачница. Следует короткий профессиональный осмотр. Итак – это девочка, примерно трех-четырех месяцев. Вырастет довольно крупной. Среди предков, как пить дать, были овчарки и лайки. А так – собака редких дворянских кровей. Блестящие виды на то, чтобы найти ей хозяев. Она почему-то чешется. Вот интересно, что за блохи такие, морозоустойчивые. Мы надеваем на нее ошейник, первый в ее жизни, и обрызгиваем на лестничной клетке противоблошиным спреем. Подъезд оглашается неистовым визгом: щенок крутится как юла, подруга, держащая его за ошейник, носится вокруг него по орбите, я, пытаясь перехватить щенка, прыгаю из стороны в сторону. Соседи выглядывают из квартир. Раньше за мной такого не водилось.
Я получаю листок с инструкцией, что купить, чем выводить глистов, чем кормить. «А через пару дней, когда спрей полностью подействует, мы ее помоем», - весело говорит подруга и уходит.
На паласе пахучая кучка. Щенок виляет хвостом. Соседи приносят поводок в подарок.
Я никогда не планировала заводить собаку. И у меня завтра полно дел. Важных, денежных дел.
Ночью она штурмует диван, я ее спихиваю, и так много раз. Похоже, ей уже приходилось жить в квартире.
Рано утром, легко встав после бессонной ночи, веду ее на поводке на улицу. Кажется, она в курсе. Быстренько присаживается. Все в порядке. Отпускаю побегать. А как позвать-то? «Альма, Альма!» - ору я на пробу. Она подбегает и преданно смотрит в глаза. Дает прицепить поводок. Умная. А теперь надо вести дочку в сад. Как бы мне приноровиться гулять с Альмой по дороге в детский сад. Это очень упростит жизнь.
Весь подъезд уже знает, что у меня – собака. Подходят, рассказывают, до чего это здорово, и что я теперь забуду, что такое стресс…
Звоню, отменяю встречу, иду в зоомагазин с красивым, хоть и неожиданным для многих, названием «Бетховен». Консервы, «хрустелки», искусственные кости из сухожилий, чтобы точить зубки, таблетки от глистов. Припоминаю, как их давать.
В переходе покупаю газету «Из рук в руки». А вдруг кто-то мечтает о такой собаке?
Прихожу домой, кормлю, еще раз вывожу. В темпе – на работу. Вечером беру дочь из сада, как всегда – последней. Пол в квартире покрыт кучками и лужицами. Да, Альма знает, что это делают на улице. Но она еще маленькая, долго терпеть не может. Пахнет плохо. Убираю. Может, ее надо было наказать? С какого возраста они должны терпеть до улицы? Нужно спросить.
Две пары тапок съедены полностью, провод от настольной лампы перегрызен. Муж дружелюбно предрекает короткое замыкание и пожар в ближайшем будущем. Идет в хозяйственный магазин, покупает крючки и приделывает их на все двери. Квартира маленькая, а я ношусь, как угорелая. Крючки цепляются, царапаются и вытягивают длинные петли из свитеров. Ничего, зато завтра запру собаку в прихожей.
Она катает по квартире старый дочкин мячик, хорошо кушает, дает лапу. Она счастлива. Но ведь я никогда не планировала заводить собаку.
Звоню в собачьи приюты по объявлениям в газете. Вообще-то в объявлениях написано, что приютам требуются пожертвования, еда, и так далее. А собаки им не требуются. Я получаю массу ценных советов по ее содержанию и наказ – если где-то будут соглашаться принять ее за деньги, не отдавать ни в коем случае. И действительно – такое предложение поступает незамедлительно. Некая Оля из Чертанова готова взять Альму на неограниченный срок и найти ей хозяина. Эта услуга стоит всего-то пятьдесят долларов. Отказываюсь.
В газете нет ни одного объявления о том, что кому-то нужна рыжая умная дворняжка – отличный друг и спаситель от стрессов. И очень много объявлений «Отдам щенков в хорошие руки». В двух приютах говорят, что теоретически могут взять, но в данный момент все переполнено. Униженно молю записать мой телефон.
В течение двух дней знакомлюсь с узким кланом московских тетушек, подбирающих и пристраивающих собак. Они звонят мне, контролируют, не вышвырнула ли я Альму на мороз. Спрашивают, сделаны ли уже прививки, и сколько раз в день кормлю.
Теперь я запираю ее в прихожей. Каждый день, приходя с работы, убираю кучи. Прекрасные палки, предназначенные для того, чтобы их грызли молодые зубки, игнорируются. Зато ежедневно перегрызается телефонный провод. Слава Богу, напряжение слабое. Неприятно, что автоответчик теперь тоже не работает. Я ежедневно теряю звонки, сделки и деньги. Муж сообщает, что провода уже не подлежат реставрации, и что в создавшейся ситуации он не видит смысла в покупке новых.
Мы делаем прививки. Я даю объявление в газету, расписываю ее стати и достоинства. Никто не звонит. Только тетушки-собачницы все проверяют, на месте ли она. А она ходит со мной по улице, шаг в шаг, безо всякого поводка. Ждет меня у магазинов, у детского сада, у подъездов. Когда я выхожу, тявкает, подпрыгивает на немыслимую высоту и лижет в лицо. Безответная любовь.
Я не люблю ее.
Старый Новый Год, приходят друзья, всем она очень нравится.
Квартира пропахла. Я не сплю по ночам, гоняю ее с дивана. Она не хочет спать ни на телогрейке, ни на старом детском матрасике. Я на грани.
Звоню всем друзьям и знакомым, замеченным в любви к собакам, и, в то же время, таковых еще не имеющим. Захлебываясь от восторга, рассказываю, какое она чудо. Альма и вправду чудо, я это понимаю. Все внимательно выслушивают, тепло благодарят, обещают поспрашивать и позвонить, если что.
У меня во дворе новые друзья. Клуб любителей ранних побудок и прогулок по морозцу с поводками в руках. Меня очень уважают. Слыву благороднейшей личностью – ведь я спасла щенка.
Никак не получается гулять с Альмой по дороге в детский сад – она не в силах дотерпеть, пока я соберу дочь.
Холодным вечером уныло возвращаюсь домой. Это уже не мой дом. Это какая-то конура. Телефонный провод опять перегрызен. Сажусь в свежую кучу собачьего дерьма и заливаюсь слезами. Потом иду к соседке: «Можно от вас позвонить? Опять сука провод сожрала». Разведенная соседка, феминистка с двадцатилетним стажем, тихо пьющая и даже не подозревающая о собственном феминизме, берет изоленту, плоскогубцы и идет ко мне. Через двадцать минут телефонная связь восстановлена, а я получаю ряд полезных советов насчет мужчин, а также навыков, важных для жизни, и содержания домашних животных.
Я плачу, я накручиваю трясущейся рукой телефонный диск, я звоню чертановской Оле. Она бодра и готова принять неограниченное количество собак в кратчайшие сроки. Собака прячется под диван. Потом вылезает и вяло, без удовольствия, катает мячик.
А, плевать на все. Выхожу во двор. Почти что бросаюсь под колеса машины соседа – моего друга и опоры в трудные минуты. Он приехал с работы. «Олежка, отвези меня в Чертаново». – «Дай я хоть поужинаю…» - начинает он, потом смотрит на меня и говорит: «Поехали».
Я везу ее на руках. Запах встречает уже на лестничной клетке. Такой облезлой двери я в жизни не видела. Засаленная тетка Оля и клетки, клетки. Во всей квартире клетки – много ярусов. Боже, какая вонь. В клетках собаки и кошки.
Она тянет руки к Альме. Альма кричит от ужаса. Олег берет из моих рук собаку, сует ее тетке вместе с деньгами, и выталкивает меня из квартиры. На площадке я вцепляюсь в него и протяжно вою. Он ведет меня из этого дома, обнимая за плечи, как вдову с похорон. Как заложника, вырванного из лап террористов. Он твердит: «Ты сделала все, что могла. Ты все сделала правильно».
Я ничего не вижу, не слышу и не понимаю. Дома – миска и подстилка. Ногой запихиваю их под шкаф в прихожей.
Назавтра звонит дяденька «по объявлению»: «Кажется, мне нужна именно такая собака». Даю ему Олины координаты, умоляю поехать и забрать. От волнения забываю спросить у него телефон. Звоню Оле сама – нет, он ей не перезвонил.
Подруга упрекает: «Что же ты! Надо было позвать его к себе. А я бы пока за собакой на такси сгоняла. Не сообразила?»
Не сообразила.
Я звоню Оле каждый день. Она разговаривает не особенно дружелюбно: «Да здесь ваша собака, здесь. Хотите – приезжайте и проверьте. Думаете, так просто пристроить дворнягу?» - «А чем вы ее кормите?» - «У меня здесь приют, а не санаторий». Она бросает трубку, я уверена, что это ей не впервой.
Клан московских собачниц подвергает меня остракизму. Некоторые соседи перестают здороваться. Молчание красноречиво. За ним отчетливо слышится: «Неизвестно, что там с собаками делают. Хорошо еще, если просто выкидывают на улицу…»
Через три дня я набираюсь мужества и звоню еще раз. «Забрали вашу Альму, забрали, - радостно говорит Оля, - хорошая семья забрала, из Подмосковья. Будет там жить на воздухе. Телефон? Нет у них телефона. И адреса не оставили».
Что, в Подмосковье своих дворняг не хватает? Да их везде полно.
Из-под дивана выкатывается мячик.
Никогда, умоляю, никогда не делайте так. Все, все в моей жизни пошло наперекосяк с тех пор.