В одинокой глубине платяного шкафа, в темноте, пыли и паутине жил носок-отшельник. Своего родного брата он потерял уже давно и теперь коротал свои дни в полном одиночестве. Иногда тоска так брала его за горло, что тошно становилось глядеть по сторонам, где отовсюду на него сочувственно смотрели пары ботинок, пары шнурков, пары штанов… Поэтому носок забился подальше в тёмный угол, зарылся в хлопья пыли и укрылся ото всех мягкой паутиной, которую ему сплёл местный паучок Кузя.
— Где же ты, мой братец, — горевал носок и тяжко вздыхал, — как мне отыскать тебя?
— Спроси у старого кеда. — не раз советовал юркий Кузя.— Глянь, он уже несколько дней один. Может, тоже брата потерял?
Старый кед без удивления посмотрел на носок, который приполз к нему из другого угла шкафа, и хрипловато ответил:
— Нет, брата я не терял. Небось, валяется где-нибудь под кроватью. Или в прихожей его бросили. С ним такое часто.
— А моего брата вы случайно не видели? — с надеждой в голосе спросил носок. — У него ещё дырочка была на шее.
Старый кед закрутил растрепавшиеся усы своих шнурков, помолчал немного и ответил:
— Брата твоего я хорошо помню. Не раз нам доводилось футбольный мяч пинать… Только вот если он с дырочкой был, как ты говоришь, то…
— Что? — нетерпеливо переспросил носок, слегка приподнявшись.
Кед прокашлялся, снова помолчал и тихо добавил:
— …То он может оказаться там, откуда не возвращаются.
В свой угол носок вернулся в полной растерянности. Вечером к нему забежал паучок Кузя и, узнав, что ответил старый кед, разъяснил:
— Это страшное место. Мне знакомый таракан рассказывал. Туда всё проваливается и исчезает в темноте и пустоте без следа.
— Но может, я найду там брата, если пойду туда, откуда нет возврата?
— Ты лучше отдохни, — советовал Кузя, — а то уже стихами заговорил. Утро вечера мудренее.
Но одинокому носку не спалось в эту ночь. Он снова и снова возвращался мыслями в те счастливые дни, когда они с братом были неразлучны. Теперь же он чувствовал, что сходит с ума от одиночества, избавиться от которого есть только один способ — покончить со своей носочьей жизнью. А мысль о самоубийстве часто приходила носку в голову и кружилась там назойливой мухой.
— Повешусь, — думал он, — Вот стяну у старого кеда шнурок и повешусь на дверце шкафа, чтобы все видели, как я одинок.
С этими тяжёлыми мыслями он заснул, скомкавшись в неудобный комочек, и за остаток ночи не увидел ни одного сна. Но, засыпая, твёрдо решил утром повеситься. Если не на шнурке, то хотя бы на подтяжках.
Утром его разбудил яркий слепящий свет, шум и запах сырости. Прибежал взволнованный Кузя.
— Кошмар!— ещё издали кричал он — Началось!
— Что началось? — зевая и протирая спросонья глаза, спросил носок.
— Большая уборка!
Для большинства вещей Большая уборка была долгожданным событием. Никто не мог предсказать, когда оно наступит, но его ждали с нетерпением. Один раз перерыв между Большими уборками длился так долго, что о предыдущей складывались легенды, а о грядущей — пророчества. В этот праздничный день вещи вынимались из шкафа, чистились, проветривались, избавлялись от надоедливой и прожорливой моли. Некоторым особо привилегированным (важной норковой шубе, например) посчастливилось даже повисеть на балконе, подышать свежим воздухом и погреться на солнышке.
Однако старым поношенным вещам Большая уборка грозила бесповоротно расстаться со шкафом и его обитателями. Старый кед, по его собственному признанию, опасался Большой уборки, поэтому предусмотрительно заполз поглубже в угол. Хотя чувствовал, что если не в этот, то уж в следующий раз он наверняка окажется там, откуда нет возврата.
— Представляешь, — жаловался Кузя носку, — они уже мою паутинку стёрли! Наглая тряпка! Я ей: «Ты что ж это делаешь!», а она: «Прости, но я сама себе не принадлежу». Какая продажность!
Но носок не слушал Кузину болтовню. Он был занят другими мыслями. Если в день Большой уборки старые вещи уходят туда,
—… откуда нет возврата, то это верный путь найти там брата!
Последние слова носок произнёс вслух и как-то особенно торжественно и, недолго думая, пополз к свету.
— Ты спятил? Постой! — закричал ему вослед оторопевший Кузя.
Носок подполз ближе к открытой дверце шкафа и выглянул наружу. Пузатый пылесос подмигнул ему из угла комнаты; веник, не обращая ни на кого внимания, пережёвывал какую-то бумажку, а совок стоял отвернувшись лицом к стене.
В этот момент что-то подхватило носок, подняло его высоко над полом и несколько раз тряхнуло. Последнее, что видел Кузя, — носок, падающий в мусорную корзину вместе с ещё каким-то хламом.
— Прощай, мой друг! — донеслось до паучка. — Не свидимся мы боле, но одиночества не вынести мне боли!
— Эх ты, стихоплёт несчастный! — в сердцах воскликнул Кузя и утёр лапкой навернувшуюся слезу.
— Интересно, а это и есть место, откуда нет возврата? — размышлял носок вслух.
— Простите, вы что-то сказали? — послышался голос, нежный и мягкий.
Носок оглянулся.
— Кто здесь?
Совсем рядом захрустела и зашевелилась бумажка и из-под неё показалась красная перчатка.
— Я.
Носок внимательно осмотрел свою спутницу. Красная шерстяная перчатка с прогрызенным молью указательным пальцем. На спине ещё виднелись бусинка, несколько бисеринок и два стекляруса — остатки от вышитого цветочка.
— Вы одна? — почему-то спросил носок.
— Я совершенно одна. — вздохнула перчатка. — Представьте, однажды на прогулке я потеряла свою сестру и с тех пор живу одинёшенька в первом ящике сверху. Если бы вы только знали…
— Как мне одиноко, — продолжил за неё носок.
— Да. — печально улыбнулась перчатка. — Но и вы, кажется, без пары.
Носок кивнул. И добавил:
— Но теперь мы не так одиноки.
Оба почувствовали, насколько хорошо и легко стало на душе после этого знакомства.
— Знаете, — продолжила перчатка, — я с таким нетерпением ждала Большой уборки. Жить в одиночестве было так тяжело. Но теперь…
— Так не будем расставаться. Лучше петь и улыбаться!— воскликнул носок.
— Вы пишите стихи? — поинтересовалась перчатка.
— Да не то чтобы… — смутился носок.
Перчатка тут же оживилась:
— Прошу вас, прочитайте мне что-нибудь из вашего! — и от нетерпения захлопала в ладоши.
Носок оправился, отряхнулся от пыли, принял было статную позу, но в этот миг корзина качнулась и поднялась высоко над полом. От резкого движения носок повалился на бок. Вместе с перчаткой он заметил, как паркет сменился линолеумом, линолеум — напольной плиткой, а та, в свою очередь, ступеньками. Лязгнула крышка мусоропровода.
Сидевшая на потолке муха видела, что в корзине поверх всего остального мусора лежат носок и перчатка, причём перчатка словно бы обнимает носок.
Корзина наклонилась и высыпала весь хлам в рот мусоропроводу. Первым в чёрной пугающей пустоте скрылся носок. Перчатка за ним, но прежде она успела сверкнуть на прощанье незнакомой мухе своими бисеринками, бусинкой и двумя стеклярусами.