Какое-то время, очень непродолжительное, по-моему, Петрович служил слесарем. Вернее будет сказать, что служил он по части ремонта лифтового хозяйства жилых домов. Сидел в какой-то дуплянке, правда свой рабочий кабинет именовал словом "Диспетчерская". Гордился работой страшно.
- Ты же понимаешь, - говорил он мне, - вот застрянешь ты в лифте и без меня ну куда ты, а? То-то! - Он непременно поднимал вверх указательный палец.
В особенности хорошее настроение у него было сразу же после того, как он в составе бригады выходил из подъезда, в котором они только что починили лифт. А уж если людей удалось вызволить, так вообще, требовал, чтобы его на "вы" называли и по имени-отчеству. Мне кажется иногда, что Петрович время от времени специально ток отключал, чтобы лифт застрял, и можно было кого-нибудь спасти.
Но даже если "вызовОв" долго не было, то Петрович сильно не горевал. В дуплянке-диспетчерской, по словам моего друга, у них сложилась замечательная компания. Правда, Петрович не любил, когда я их компанию "компанией" называл. Ему больше по душе было слово "коллектив". Во время вынужденного простоя коллектив играл в карты.
Однажды, когда у меня был отгул, Петрович уговорил меня зайти к нему в диспетчерскую посмотреть на его друзей-коллег, на то, как они там замечательно устроились.
Три часа я сидел в дуплянке, смотрел, как они в дурака резались, потом не выдержал и сказал, что пора домой, ужин готовить. Петрович, не отрывая взгляда от карт, пожелал мне удачи в лифтах.
На следующий день я ему выговаривал:
- Слушай, ну так же вовсе отупеть можно, дружище! Ну ты хоть иногда не в карты играй, а чем-нибудь другим займись, что ли.
- Это чем же можно другим-то заняться, интересно?
- Ну вот возьми хотя бы книжку почитай. - Я вытащил из сумки специально захваченное для этих целей "Преступление и наказание".
Петрович повертел книгу в руках, раскрыл ее, полистал.
- Хорошая книжка, - говорит.
- Ну вот и почитай.
Петрович было сунул ее в портфель, с которым он на "вызовА" ходил, а потом засомневался:
- Поднимаешь, ну что же это такое получится, все наши там будут в дурака играть, а я, как дурак, один буду книжку читать, а? - И он вернул мне не пришедшегося ко двору Достоевского.
Примерно неделю я его не видел. Я даже решил, что он обиделся. Ну, так бывает, человек ждал восхищенных отзывов, а я ему морали читать начал. В общем, всю неделю меня совесть мучила. А потом он позвонил и сказал, что очень ему охота на мою работу посмотреть.
- Да что ты, - говорю, - с твоей и не сравнить! У нас там бумажки сплошные, доклады, отчеты, справки. Да и не пустят тебя, спецрежим, пропуска то да се, а Петрович - ни в какую, пригласи, говорит, и все тут.
Пришлось выписать ему пропуск и встретить на проходной.
- Петрович, ну, что ты по дорожке-то не хочешь идти? Тут же газон, нельзя по газону! Садовник или охрана тебе замечание сделают. Или вообще выгонят!
У нас там на служебной территории вокруг здания травка, поливальные установочки симпатичные, розы выращиваются, в общем, идешь, и глаз радуется. А Петрович все скорее в здание попасть норовит. Должно быть, на лифты посмотреть торопится. Когда мы вошли, он слегка опешил. Видимо от обилия никеля на перилах, кондиционеров, самооткрывающихся дверей в переходах, мягкого света и ковровых покрытий. Лифты наши ему показались жилыми комнатами: зеркала, телефоны, кресла кожаные, только что душевых кабин не было. В общем, после того, как он посидел у меня в кабинете, попил кофе, он осмелел и попросился пойти покататься. Еще через полчаса, наездившись, он заглянул в дверь и сказал, что до окончания рабочего дня он подождет меня на улице, полюбуется розами и послушает птичек на деревьях.
Через пару часов, после того, как я закончил с делами и спустился вниз, я увидел его у подъезда. Он стоял бледный.
- Что-то случилось? - Спрашиваю его.
- Да нет, все в порядке. Тут просто такое дело. Я ходил вокруг здания сначала, а потом устал, целый день на ногах ведь, сколько ходить-то можно! Ну, зашел на газон, сел на травку, птичек послушал, а потом нашел каких-то деревяшек в углу у забора, костерок разжег, у меня тут еще в сумке мяско было, шашлычок забацал. Тут меня и сцапали охранники ваши. Слушай, я так растерялся, что твоей фамилией назвался.