(Фантастический рассказ.)
Дом был, что надо – покосившийся, побуревший от времени, с узкими глазками щелей. Он стоял в низинке, чуть в стороне, скрытый от любопытных глаз буйно разросшимися липами. На скамейке у крыльца коптились на солнышке и без того землистые старик и старуха.
Это явно было именно то, что меня устраивало бы в течение ближайших трех месяцев. Я нажала педаль назад и выключила плеер.
– Ну, как вам? – поинтересовалась я у спутников.
– Хреново, – буркнул Скандалист, не склонный к пространным излияниям. Я не осуждала велосипед – в жару +30 тащить на горбу потную тушу с музыкой впридачу надоедало быстро.
Между прочим, вопреки обыкновению, Платон высказался аналогично:
– Мрачный домина. Может, поедем дальше?
– Двое против одного, – фыркнула я. – Поехали, Скандалист?
Велосипед колебался.
– Может, сначала все-таки спросишь, сколько они сдерут?
Если б он знал!!!
Я бросила Скандалиста рулем об забор – он напоминал теперь непомерно узкую красную свинью, завалившуюся отдохнуть на полулежачий плетень. Сняв Платона, я сунула его в мешок – я не любила появляться на деловых переговорах с плеером. С хозяев довольно будет жвачки…
Старик, сидевший на лавке, оказался не хозяином, а соседом: как раз когда я вошла, стукнув калиткой, он прощался с вынесшим ему что-то из дома дедочком :
– Ну, бывай, Кикимор Иваныч. За самогоном заходи… Ну, это, я пошел!
Я поволновалась было за Скандалиста, но старичок был явно не в тех летах, когда угоняют велосипеды. Я прошла по дорожке и оказалась перед хозяевами.
– Здрассьте! Это вы давали объявление о сдающейся комнате?..
Сторговались мы быстро. Платон, разглядывая дом с участком сквозь дырочку в мешке, тихо стонал, маскируя эти звуки под скрип проводков наушников. Но мне было не до него: я нашла то, что искала Я и только Я. Это мне, а не им, лучше всего писалось вот в таких волшебных загородных домишках, и это я искала условий для своего скудоумного творчества и чтения книг.
Кикимор Иваныч провел меня на второй этаж по скрипучей лесенке. Комната сразу мне понравилась: я тут же представила, как живописно загажу ее складами журналов, листов бумаги, тетрадей, кипами книг и пучками канцелярских принадлежностей, отдаленно напоминающими связки гранат. И посреди этого бедлама гордо поставлю свою динозавроподобную «Ятрань»… Компьютера у меня не было.
Понравились мне и хозяева. Пара столетников, всю жизнь проведших на земле. Хозяина, кстати, звали вовсе не Кикимор, а Феопрепий. А жену его–Алевтина Пуплиевна, если я, конечно, ничего не путаю. Был у них и внучок…
Когда старушка, обезоруживающе улыбаясь щербатым ртом, прошамкала, что, кроме них, здесь никто не живет, только вот со дня на день ждут, что «внучок на лето пожалуеть», Платон попытался порвать мешок и погибнуть сразу, а не мучиться в лапах деревенского изувера. Плеер помнил не хуже меня, чем закончились позапрошлые каникулы – пришлось выложить 80 рублей за ремонт моей говорящей аппаратуры. Однако Платон крайне плохо ориентировался в человеческих возрастах – а я смогла предположить, что упомянутый внучок вряд ли младше меня. Как оказалось, я не ошиблась. Но… Хотя – не буду забегать вперед!
Я переехала в село Пупырышки на той же неделе. Скандалист с Платоном опять объявили временный штиль на море своих ссор, и я вздохнула свободней. Впрочем, они оба понимали, что я позволю себе приласкать любого только в истинном их обличье, но не ночью, когда Скандалист превращался в шикарного синеглазого брюнета, а Платон – в задумчивого юного мыслителя с огромными карими глазами. За их необыкновенное выражение я и прозвала MDS stereo player Платоном. Однако Сканду не нравился потенциальный соперник, и он часто величал последнего Плетун, а то и еще похлеще. В день переселения он чуть не порвал провода наушников, с мастерской стервозностью подцепив их вилкой руля. Дом им с Платоном, кстати, почему-то продолжал не нравиться.
Внучок еще не пожаловал, и Алевтина Пуплиевна наводила в хоромах последнюю красоту.
Я с почти осязаемым желанием напакостить представила, как разложу материалы своей новой повести только что не на потолке. Мне почему-то нравилось производить на молодежь «плохое» впечатление. Может, оттого, что где-то в подкорке я понимала – произведи я «хорошее» – и я никогда не найду с ними общий язык.
Старушка ползала по дому, сметая веником паутину с углов высоких, никем не отворявшихся лет пятьдесят окон и тихонько выкликала время от времени:
– Марсик! Ма-арсик, Ма-арсик!.. Марсик!
Было похоже, что она звала кота. Но кота я здесь уже видела, подумала я, матерого, черного, как булгаковский Бегемот. Он сидел на солнце и умывался – к гостям, как и положено.
Внезапно из-под толстой балки под коньком, где должен был, по всей видимости, располагаться чердак, хлопнув по воздуху кожистыми крыльями, на руку бабули спикировала летучая мышь. Я, привыкшая к сюрпризам виртуальной и обычной реальности, не удержалась и зябко передернула плечами.
– Марсик! – старушка пришла в полный восторг. – Где ж ты был, Марсинька?..
Худшее, однако, случилось потом – Алевтину Пуплиевну с Марсиком на руках застукал Скандалист – она имела неосторожность пройти мимо велосипеда. И когда я спустилась за очередной партией багажа, то услышала противный шепот:
– Ты куда нас завезла?! Черных котов и леших тебе мало? Тут еще и вампиры водятся!!
– Феопрепий Ива-но-вич!!! Где у вас можно ЗАПЕРЕТЬ велосипед?!?
Скандалист отличался редкой тупостью в отношении прекрасного и вечного. Он мог часами просиживать багажник перед телевизором, чей ночной эфир был полон зарубежного дерьма и впридачу читать дурные детективы. Платон в этом отношении был мне более симпатичен.
Однако в тот день я зря рассердилась на железного коня. Кое-в-чем он оказался прав!
Внучок хозяев приехал поздним вечером, как раз когда со второго этажа стало видно, как последний луч солнца, скользнув по листве, уснул в густом лесу. К дому, шурша, подкатила машина, и скрипнула калитка. Я, захватив ключи, отправилась вниз запереть Скандалиста – мне очень хотелось спокойно выспаться, а велосипед имел дурную привычку ночи напролет спорить с Платоном на разные не слишком интеллектуальные темы. Платона еще можно было уговорить не превращаться в человека, но…
Я сбегАла вниз по скрипучим ступенькам, когда дверь внизу отворилась и хозяйский родственник переступил порог. Он поднял голову на шум, и наши взгляды встретились, как в паршивом мексиканском сериале. У него было узкое, бледное лицо, тонкие губы и длинные светлые волосы, схваченные в пучок. Одет он был во все черное, но что именно было на нем в тот злосчастный июньский вечер, я не успела рассмотреть. Под моим взглядом он стал краснеть и бледнеть, но меня это не слишком удивило. Да, природа меня не обделила, но зачем же так реагировать?! Я пробежала мимо, кинув безликое «здрасьте!», и улыбаясь в душе. Хотя через полминуты я и думать забыла как о внуках хозяев, так и об их внешности – Скандалист уже успел превратиться в человека и настоятельно потребовал незамедлительной и полной свободы. Если мой тихий шепот и бормотание под нос можно назвать криком, то я заперла Скандалиста с ором и визгами, как жена запирает буфет от мужа-алкоголика. Правда, потом меня мучили страшные мысли – Кикимор Иваныч позволил держать Сканда в гараже, а внук-то приехал на машине. Я живописала в мозгу, как они откроют двери и обнаружат там, пардон, здорового кобеля заместо велосипеда. Ничего себе любовник в шкафу!
Но эти мысли посетили меня уже когда я засыпала на древней пружинистой кровати.
Следующее утро выдалось хмурым и пасмурным. Я сильно разозлилась на мерзопакостность погоды и села за станок. Мне предстояло набить эпизод о разведчице, убившей предмет своей страсти во имя долга перед великой страной. Я так злобно колотила по клавишам, что именно от этого беспрерывного треска, как выяснилось позже, проснулся хозяйский внук. Было уже довольно позднее утро – бедный молодой человек был совой, и я благополучно не дала ему выспаться – когда ступени справа за стеной заскрипели, и я поняла, что он поднимается ко мне, вероятно, чтобы побить ногами за сухую стрельбу машинки.
На вид ему было никак не больше двадцати семи – он был недурно одет и аккуратно причесан. Теперь, при свете дня, это было видно отчетливо. Глаза, которые я не смогла разглядеть в полутьме прихожей, оказались серыми, светлыми, но красивыми. Платон мелко трясся от гадливости, лежа на диване.
– Садитесь!
– Спасибо…
– Извините, я Вас разбудила этими ужасными звуками?
– Н-нет… Я уже не спал.
– Тысяча извинений. Да садитесь же! Хотите бутерброд?
Мне ужасно не хотелось портить отношения как с почтенным лешим, как обозвал его Сканд, так и с его кикиморятами. Я постаралась оказать наиболее радушный прием. Внук был смущен; во всяком случае, так казалось.
– Мне бабушка сказала – Вы сняли комнату на лето…
– Да. Знаете, на природе ужасно легко пишется.
– Вы – писатель?
– Так… балуюсь.
Желая перевести разговор на более скромную тему, я протянула «внучкУ» тарелку с бутербродами с сыром. Без сыра я не мыслила свою скудную жизнь.
– Нет, спасибо, – он слабо покачал головой и вздохнул. Я зашел всего лишь… познакомиться.
Это было вообще не по-русски.
– …Меня зовут Марсель. А Вас?
А это вообще не укладывалось даже в рамки бывшего Союза.
– Марсель?!.. Меня – Лика!
– Марселем я называю себя сам. Это мое, если угодно, прозвище. На деле я Мариав.
– Какое интересное имя!!
Я всегда стеснялась своего допотопного, похожего на паровоз, имени Гликерия. Но все, что я услышала в этом доме, повергло меня в довольно-таки странный коктейль чувств. И «Марсель» было не самым неблагозвучным из всего, что обитало в деревянных покосившихся стенах!
«Марсель так Марсель!» – смирилась я.
Он разглядывал меня с видимым удовольствием. Решительно не помню, о чем мы болтали – кажется, я все пыталась развеселить его, но он не смеялся. Он не смеялся вообще! Он лишь изредка улыбался какой-то нелепой, скупой улыбкой.
Он был странен и в то же время симпатичен, как и все захолустье, куда я забросила сама себя, как и дом его странного деда…
…Не могу сказать, что Марсель надоедал мне – это было бы сущей ложью. Напротив, он посещал меня довольно редко, по большей части в пасмурные или дождливые дни. И когда я просыпалась от теплого лучика летнего солнца, я могла быть почти уверена, что Марсель не придет – по крайней мере, до наступления вечера. Зато на брусе под коньком (это было видно из короткого коридора) важно грелся вниз головой под горячей крышей обожаемый хозяйкой летучий мышь Марсик…
То, что в доме номер 13 по Заковыристой улице не все в порядке, первым заметил Скандалист. Платон делился с ним впечатлениями от посещений «бледнопоганистого юноши», и Сканд, выслушав его наивнимательнейшим образом, иногда высказывал такие суждения, что я чуть не падала с седла во время прогулки. Но это, как оказалось, были только цветочки!
Прошло довольно много времени. Лето близилось к макушке, стояла невероятная жара. Я балдела от жизни в глубинке. Скандалист и Платон развлекались как могли – велосипед даже умудрился раздобыть в библиотеке несколько книг по мотивам телемочилок и телеужастиков.
О Марселе у него сложилось вполне определенное мнение, и одной душной ночью он счел своим долгом познакомить меня с ним как можно вдолбчивее.
Конечно, я сделала глупость – я впустила его сама. Скандалист поднялся наверх, где у окна, глядя с непростительным любопытством на соседний участок, отдыхал Платон. Они переглянулись, и когда я вошла в комнату, Скандалист торжественно попросил:
– Закрой дверь!
– Зачем?
– Мы имеем тебе кое-что сказать, – загнул Платон.
Я накинула крючок на плотно прикрытую дверь.
– Н-ну?
– Он к тебе сегодня приходил? – нагло поинтересовался Сканд.
– Кто?
– Марсель!
– Нет.
– А собирался?
– Что за допрос?! Понятия не имею!
Скандалист полюбовался на свое отражение в засиженном мухами зеркале, бережно снял его со стены и перенес на стол.
– Вот здесь оно ДОЛЖНО у тебя стоять.
– Зачем? – рассердилась я. Я не испытывала желания детально видеть процесс пожирания суточной пищи в самом непригляднейшем виде. Но Платон со Скандом были неумолимы.
– Разве Марсель хоть раз смотрелся в это зеркало? – мягко спросил плеер.
– Нет. Он не девица!
– Не в этом дело, – устанавливая зеркало, бросил Сканд. – Он должен в нем отразиться.
– А вернее, НЕ отразиться, – томно поддакнул Платон.
– Марсель – вампир!!! Неужели не понятно? – раскололся Скандалист.
Я так и села.
– Чего?.. Сейчас побью! Что за чертовщина?!
Скандалист взял меня под белы руки, усадил на диван и изложил подробно, по пунктам, все, что надумал своим бардачком длинными ночами. Платон, на всякий случай державший меня под руку, поддакивал так рьяно, будто мой велосипед всю жизнь был его закадычным другом.
В ту страшную ночь я узнала: Марсель является вампиром потому, что:
а) он никогда не выходит на солнечный свет;
б) он всегда отказывается от угощения;
в) он не смеется, чтобы не показывать клыки;
г) никто никогда не видел одновременно Марселя и Марсика, летучую мышь;
д) Марсик собственно есть сокращение имени Марсель;
е) вообще этот тип ведет себя подозрительно.
Я чувствовала себя так, как, должно быть, чувствует себя бык на корриде, едва завидев красную тряпку, и готова была рыть копытами землю и пускать пар из ноздрей. Скандалист, увлекшись, продолжал:
– К тому же я совсем недавно прочел замечательную книгу про вампиров, где главного злодея звали именно Марсель! Думаю, это типичное вампирское имя!
– Ну знаешь, – взорвалась я, – господина Пруста тоже звали Марсель!!
Сканд промолчал – я не учла, что он вряд ли понимает, что это такое и с чем его едят.
– Марсель – вампир, – вздохнул Платон. – И тебе грозит опасность.
– А я думаю, он в тебя влюбился. Любовь иногда излечивает даже самых закостенелых упырей! – поднял палец Скандалист.
– КЫШ! – каркнула я. От негодовония мне аж не хватало воздуха. – Сам ты упырь! Сгинь и перестань забивать себе башку дешевой мутотой!
Велосипед вздохнул и хитро улыбнулся. Уходя, он напомнил:
– А зеркальце оставь…
Пришлось оставить. Я не верила в вурдалаков и прочую нечисть, но, к великому моему огорчению, все пункты, изложенные Скандом, были чистой правдой. И, волей-неволей, я начала волноваться.
После установки зеркальной ловушки Марсель долго не заходил. Я повернула прямоугольник стекла так, чтобы, сидя за машинкой, видеть отражение двери. И в один прекрасный (хотя какой, к черту, прекрасный?! Я чуть не описалась со страху!! ) день меня заставил вздрогнуть мягкий голос:
– Лика, спасибо за бумагу… Вот, я купил Вам пачку взамен.
Я обернулась, подскочив.
– Да-да-да-да-да н-не стоило так беспокоиться!
Марсель пожал плечами и ушел. Как всякий честный вампир, он не отразился в зеркале. Не могла же я, сидя напротив изображения дверного проема, не заметить, как он вошел! Я была столь потрясена, что не успела ни предложить ему откушать вместе со мной, ни даже проследить его уход по зеркалу. Я только тупо моргнула пару раз ему вслед.
– Скандалист был прав! – обреченно прошептал Платон, ознакомившись с выражением моего лица.
В каких-нибудь полторы недели я стала жутко набожным человеком. Я нарисовала на притолоке жирнющий православный крест, выучила три молитвы против нечистой силы и даже хотела одно время вытесать осиновый кол и торжественно поставить его в красный угол.
Мои страхи начали было утихать, и тогда случилось ЭТО. Я долго еще вспоминала с содроганием о событиях пасмурного августовского дня.
До ближайшей железнодорожной станции было около часа езды на велосипеде. Я собиралась съездить в город по сугубо личным делам (я направлялась в поликлинику) и накануне справилась у Кикимора Иваныча о расписании поездов. Марсель, присутствовавший при нашем разговоре, не проронил ни звука.
Я не стала запирать Скандалиста – перед важным пробегом я разрешила ему покутить. Это и была моя ошибка…
Наутро я, собравшись и умывшись, бодро сбежала вниз, нарочито побрякивая ключами от гаража.
Скандалиста на месте не стояло.
Меня прошиб холодный пот.
Выскочив, я стала бегать по участку в надежде отыскать дорогую пропажу. Правда, мне пришло в голову, что велосипед так наклюкался ночью, что не смог доползти до гаража. Однако же я ошибалась.
Я нашла его – он был брошен в осоку за сараем, весь мокрый от росы, по раме его ползла крупная улитка. Я подняла Скандалиста и вывела на твердую почву. Он молчал: переднее колесо было спущено в блин, и резина покрышки мерзко скрипела от проворота обода.
В каких-нибудь десять минут я установила, то передняя камера Скандалиста проколота в двух местах – как будто в резину впилась разъяренная змея…
Я снова покрылась испариной – вспомнила, что когда Скандалист превращался в человека, переднее колесо пряталось в области шеи…
Не успела я как следует испугаться, как из дома вышел Марсель – встал он почему-то необыкновенно рано и выглядел невыспавшимся и голодным. По крайней мере, мне тогда показалось именно так! Завидев меня, он галантно спросил:
– Что у Вас?
– Безделица, – я сдула с лица прядь волос, выбившуюся из прически. – Через полчаса поедет как миленький!
– Прокол?
– Про… прокол, – вздохнула я.
– Дайте-ка взглянуть, – он мягко отнял у меня камеру и удивленно взглянул на дырки. – Ничего себе! Легче купить новую…
– Полагаете, мои гениальные произведения так высоко ценятся современниками? – неудачно съязвила я. – У меня денег не хватит. К тому же, все равно ехать в город – так что…
Марсель ожил.
– Давайте я подвезу Вас.
Я растерялась от неожиданности.
– Как?
– На машине.
– Я…
– Вы же не станете возиться с ремонтом, когда так дорого время! Заодно я куплю Вам камеру.
– Но…
– Мне ничего не нужно. Я просто хочу помочь, честное слово. К тому же, сегодня обещали дождь.
Я не знала, что и думать. С одной стороны, днем вампиры не кусаются. С другой – если он не убил никого, кроме моего верного велосипеда, то он голоден, как волк. Но отказывать как будто неудобно… В конце концов я решила не оставлять дома Платона – в крайнем случае он все расскажет родственникам. Верят же люди в вампиров – отчего не поверить в говорящий плеер?..
И я, читая про себя молитву, побрела к машине Марселя.
Первое, что меня поразило – образ Николая Угодника там, где большинство автомобилистов держит всякие безделушки. Когда Марсель вывел авто на дорогу, я осторожно поинтересовалась:
– Марсель, Вы – верующий?..
– Да. Вас это удивляет?
– Немного…
– Отчего же?
Я смолчала. Но неожиданый поворот разговора вызвал меня на продолжение расспросов. Думая о своей бесславно прожитой жизни, подпрыгивая на ухабах проселочной дороги, я философски изрекла:
– В России две беды…
– Три, – поправил меня Марсель. – Третья – врачи.
– Врачи?!.
– Стоматологи. Полгода назад мне удалили нерв из переднего зуба и так поставили пломбу, что через три недели она вывалилась вместе с остатками зуба!
– Какой ужас! – посочувствовала я. – А что ж теперь?
– Пришлось встать в очередь на протезирование. Улыбаться через зуб – не по мне!
Я услышала, как икнул Платон. И меня прорвало.
– Теперь все ясно! А я пыталась Вас смешить!
– Да, это было трудно…
– Ага, кажется, я поняла – я постоянно предлагала Вам сыр в постные дни!
– Я сам удивлялся таким совпадениям. Простите меня.
– Да не за что!! А вот солнце…
– При чем тут солнце?
Нервы у меня шалили здорово, и я поняла, что проболталась. Отступать было не по-геройски.
– Я ни разу не видела, чтобы Вы загорали.
– Правда. Мне и нельзя – я обгораю в пять минут. Потом мучаюсь страшно – кожа шелушится, болит – не притронешься!
– Ага, знаю, – вздохнула я. Мне показалось, что Платон все еще сомневается.
Мы довольно долго ехали молча. Естественно, Марсель не высадил меня на станции, а повез в город сам. По дороге мы остановились у шавермы и купили по чебуреку. Марсель ел с аппетитом, и никаких выступающих клыков я у него не заметила. Но тогда я еще не знала, что развязка близка.
Впрочем, знай я об этом, я ни за что не взяла бы с собой Платона!
Проехав с половину расстояния до города, Марсель свернул на едва приметную тропинку, и вскоре остановился на живописной поляне. Я заволновалась. Он обернулся ко мне.
– Слушайте, Лика… Не бойтесь, просто… Просто я должен кое о чем Вам рассказать.
Будь на моем месте Скандалист, он непременно ляпнул бы: «Ага, так я и знал, что ты вампир!!» Я лишь пробомотала что-то бессмысленное. Марсель предложил мне выйти. Выложив на сиденье Платона, я вылезла на природу. Сердце билось слишком часто – я и впрямь волновалась.
Но страхам моим был немедленно и бесповоротно положен конец. Марсель зажмурился, выдохнул и признался:
– Это я проколол шину велосипеда.
– Что?..
– Я хотел, чтобы Вы поехали в город со мной!
– Зачем?..
Марсель грохнулся на колени и сказал все то,что положено говорить герою в любом приличном романе. Я стояла, чувствуя, как краснеют кончики ушей. Все, на что у меня хватило сил – улыбнуться и глупо прошептать:
– Вы сумасшедший! Немедленно встаньте! Я… Ну, словом – мне нечего ответить Вам… плохого!
Он вскочил и схватил меня за руку.
– Правда?
Я обняла его и нежно поцеловала в щечку. Платон видел ВСЕ – но это, в общем-то, было неважно. Не помню, где я побывала в тот день – под вечер Марсель на свои деньги купил камеру для Скандалиста и отвез меня обратно на дачу. Надо отдать ему должное – он ухаживал за мной очень красиво. Жизнь моя была бы безоблачной, если бы не жуткая ревность Скандалиста – пару раз я едва не пропахала носом землю от его выходок. Но без этого, честное слово, было бы скучно!
Мой бедный велосипед так и остался при своем идиотском мнении. Даже когда Марсель вставил себе разрушившуюся четверку и смог наконец смеяться на людях, Сканд не отступился от своих подозрений. Признаюсь честно – я и сама долго ломала голову, почему Марсель не отразился тогда в зеркале и какая связь между ним и ручной летучей мышью, и отчего их никогда не видели вместе.
Только после долгих десяти лет супружеской жизни я нашла наконец ответ на эти вопросы. Я слишком наклонила тогда зеркало, и когда садилась за машинку, в нем отражалась только верхняя часть проема. Потому я и не заметила проплывшую где-то внизу зеркала русую голову.
Что касается летучих мышей – Марсель их боялся. Ни один мужчина никогда не скажет вам о своих страхах, потому я и потратила столько времени на разгадку сего таинственного явления.
Кроме всего, я строго-настрого запретила себе смотреть глупости про вампиров и читать соответствующую макулатуру. Когда мы переехали с Марселем в город, я украдкой срезала осиновую ветку и выстругала из нее миниатюрный кол. Теперь он стоит на моем рабочем столе как напоминание о моей беспросветной глупости. Воистину, условный рефлекс у человека проявляется еще и в идиотском домысливании того, чего отродясь не было и быть не могло. Но теперь я стала умнее. И если Марсель вдруг решит, что мой велосипед умеет говорить, я ни за что с ним не соглашусь!
И пусть Скандалист обижается, сколько влезет!!
29-30.03.2000.Санкт-Петербург.