Странно.
Если бы мир был идеален, то каждую полночь небо расцветало бы огнями феерверков, по улицам шествовал бы оркестр, исполняя праздничные марши, а люди бы распахивали настежь окна и кричали друг другу: «Ура! Начинается новый день! Мы дожили до нового дня!»
Но новый день не начинается в полночь. Даже трактир «У чёрного каштана», несмотря на выцветшую вывеску «Мы открытты ежидневно до 12», никогда не закрывается ровно в полночь. Обычно его хозяйка, краснолицая плешивая Марта, уже в половину одиннадцатого вышвыривает на улицу последнего уснувшего за стойкой посетителя, запирает дверь и, ворча, отправляется спать, пересчитав напоследок скудную дневную выручку.
Вопреки поверьям, в полночь волки не воют на луну. Точнее, они воют – в наших местах они воют каждую ночь – но не потому, что наступила полночь и даже не потому, что в небе светит луна, а потому что... а леший их знает – наверное, потому что они волки.
Полночь. Для тех, кто спит, старый день уже кончился, а новый ещё не начался. Для тех же, кто не спит, старый день ещё бурлит в мозгу неприятными мыслями и отзывается головной болью. Для кого-то это глубокая ночь, для кого-то – только вечер, а для стариков вроде меня – просто время суток. Новый день не начинается в полночь.
Но в полночь кончается волшебство.
Старый Йозеф сидел на земле, прислонившись к стенке фонтана, и думал. Он давно заметил, что с годами стал тратить всё больше и больше времени на раздумья – по его же собственному убеждению, из-за утраты способности заниматься чем-либо более полезным. Конечно, в парке было полно скамеек и никто бы не посмел тронуть Старого Йозефа, если бы он устроился на одной из них, но... Йозеф прикинул, когда его последний раз выгоняли за ворота парка. Это был год Летучей Мыши, через год после того лета, когда саранча сожрала весь урожай. Пол-деревни, включая семью самого Йозефа, померли тогда от голода. Значит, тридцать пять лет назад. Забавно, в то время на Йозефа ещё обращали внимание.
Уже скоро. Йозеф, кряхтя, поднялся, оперевшись на длинный кривой посох и с трудом взвалил на плечо свой бессменный мешок из грубой ткани. Проклятый мешок становился тяжелее день ото дня. Подождав несколько секунд, пока утихнет боль в спине, Йозеф неторопливо поплёлся к парадной лестнице, остановившись за некогда белой, а теперь грязной и облезлой вазой у самого начала ступенек. Теперь уже очень скоро.
Из дворца слышится первый удар часов, за ним второй. Словно по команде, прекращается музыка. Третий, четвёртый. Приглушённые голоса. «Охи» и «ахи».
Пятый удар. Еле слышные шаги. Нет, бег, кто-то бежит. Топот совсем лёгкий, но необыкновенно звонкий. Как будто... хрусталь по камню.
Шестой удар. В распахнутых дверях показывается фигура девушки. Она быстро приближается. Семь. Йозеф смог разглядеть её волосы. Светлые. Светлые, как всегда. Йозеф опустил взгляд.
Восемь. Позвякивание туфелек по ступенькам становится всё отчётливее. Девушка очень спешит.
Девятый удар. Туфелька соскальзывает с ноги девушки и, отскакивая от ступенек, летит вниз, к стоящей внизу вазе. «Не разбивается, – отметил про себя Йозеф. – Никогда не разбивается».
Десятый удар. Девушка на мгновение останавливается, судорожно разыскивая глазами потерянную туфельку, но потом срывает вторую и, с нею в руках, продолжает бег.
Одиннадцать. Силуэт девушки исчезает в сумерках парка. Двенадцать. Всё.
Йозеф вышел из-за вазы. Хрустальная туфелька лежала прямо у его ног. Привычным движением опустив на землю мешок и раскрыв его, Старый Йозеф подцепил туфельку палкой и поднёс её к лицу, словно надеясь на что-то. Нет, правая. Проклятье. Старик ловко отправил туфельку в мешок. Изнутри раздался мелодичный звон.
На лестнице снова послышался топот, на этой раз более тяжёлый. Молодой человек в дорогом бальном наряде быстро спускался вниз. Добежав до последней ступеньки, он остановился, всматриваясь в темноту. Наверху, перед входом во дворец, начали собираться люди.
Йозеф подошёл к принцу и несколько секунд разглядывал его лицо. «Тот же самый, что и в прошлый раз. Хотя... нет, тот был усатый брюнет... А может, это был предыдущий...»
– Ваше Высочество, – начал Йозеф, поттягивая к себе мешок. – Вы не желаете...
Принц посмотрел на старика странным, отсутствующим взглядом и, не сказав ни слова, закрыл лицо руками, резко развернулся и, пошатываясь и всхлипывая, поплёлся вверх по ступенькам.
Где-то в глубине парка проухал филин. Собиравшиеся было тучки разошлись и на небе высыпали тысячи звёзд. Старый Йозеф вновь устроился возле фонтана, обняв рукой мешок и вытянув ноги.
Из травы показался маленький мышонок и жалобно пропищал, словно о чём-то рассказывая. Кучер? Или лошадь? Йозеф никак не мог запомнить.
– Волшебство, говоришь? – проговорил Йозеф, обращаясь к мышонку. – Новые балы, новые принцы, новые золушки... А вот я всё тот же. И даже пока ещё живой. Вот это действительно странно.
Йозеф тяжело вздохнул, закашлявшись, а потом бросил косой взгляд на лежащий рядом мешок, усмехнулся и добавил:
– А вот чтобы продать весь этот хлам, видно и впрямь нужно волшебство.