Каждый вечер я прихожу в Каминный зал. В огромном камине вспыхивает огонь; старинные золотые часы вначале удивлённо замолкают, останавливаются, и, спохватясь, начинают отбивать время назад…
Проходят часы, минуты, секунды. С каждым мигом в обугленных головёшках, пылающих в камине, проступают черты кем-то давно положенных осиновых дров. И я, глядя, как дым из трубы быстро впитывается воскресающими поленьями, смотря вникуда и думая ниочём, кого-то жду. Это происходит каждый день, но каждый день меня снедает страх, что никто не придёт (явится? приснится?).
И, как всегда, вначале я слышу только тихий шёпот, шелест страниц книг (уже не существующих? ещё не?).
«Книга Песка» (ручаюсь, что это она!) сыплет иностранными словами и странными познаниями, путается в бесконечных именах, которые носили уже давно истлевшие тела;
кто-то пытается рассмешить всех забытыми и утраченными парадоксами;
кто-то гневно объясняет разницу между «Оно» и «Я» (циклически раздаются: Депривация-проекция-рефлексия! Коррекция-сублимация-депрессия!);
кто-то спорит из-за различий между омлетом и жюльеном;
кто-то просто пытается перекричать всех остальных («…Боязнь страны, откуда ни один не возвращался…»)…
Возня, писк, шёпот усиливаются.
И, как всегда, я поворачиваю голову и строго смотрю на бесчисленные притихшие полки.
И, как всегда, в этот миг прислушиваюсь – вдалеке мне чудятся вздохи и шаги. В этот момент бьют часы. И… останавливаются.
* * *
Сегодня пришла (я сразу почувствовал её дыхание) какая-то добрая и неожиданно святая тень. Вообще-то, я и раньше подозревал, что там встречаются почти святые, но никогда не говорил с ними.
- Надолго? – Я не отрываю взгляд от огня.
- Для меня это – целая вечность… Я так устала страдать, - как-то особенно нежно и грустно произнесла она.
- Из Ада?
- Что значит – из Ада? Есть целая система миров, адских, как ты говоришь. Так вот, я оттуда, где холодно. Очень холодно,- ( в этих словах мне послышалась гордость; Отблеск _той_ неземной гордыни ).
- Я понимаю, тебе больно говорить, но расскажи как там? Мне было бы интересно. (Мне было бы действительно интересно узнать, зачем я соврал).
- Очень сложно описать мою планету, используя твои слова, но… Попытаюсь. Наши тела слишком чувствительны к холоду и боли. Любое колебание воздуха, - и страшные раны уже покрывают тело… Любое изменение температуры – тысячных градуса, - и мы делаемся прозрачными от переохлаждения… Но, в отличие от ваших законов всё это не может быть причиной ухода. Или смерти, как говорит вы.
- А что может быть причиной смерти? ( Я узнавал это бесчисленное множество раз. Я чувствую себя утомлённым)
- Лишь истёкший срок. Его знает каждый. И не только его… А вообще всё, что должно произойти. Из-за этого ещё … Трудней. Страдаешь, уже страдая. Вы же не знаете, что такое двойное страдание. Всё у вас как бы неожиданно…
- И чем измеряется срок? - я смотрю на уже почти целые поленца.
- Наши сроки исчисляются галактическими годами. А так как галактика намного больше вашей…,- её голос дрожит и почему-то звучит ещё нежней и приглушённей, - Моё время придёт примерно через столько лет, примерно через сколько расширится ваше Солнце… Но я отвлеклась… Наша планета погружена во мрак. Мёртвые дали-пустыни освещают только звёзды…
( «Хорошо, что хоть звёзды; я знаю, кое-где нет и звёзд», - думаю я, стараясь, чтобы она не услышала моих мыслей.)
…Мы бродим поодиночке… Поскальзываемся. Падаем. Наталкиваемся на камни… И постоянно …постоянно мёрзнем. Нам негде укрыться – вокруг лишь лёд. Ничто не может защитить нас от всепроникающего холода. Иногда, кто-то не выдерживая, проклинает себя…планету… И тогда разражаются сильнейшие бури, длящиеся веками. Галактическими веками,- она подавленно умолкает.
Я пытаюсь понять – здесь ли она ещё. Я закрываю глаза и бесконечно жалею её... Потом, как всегда, вдруг снова бьют часы. У меня за спиной кто-то вздыхает. Я догадываюсь, что будет дальше, – едва слышно скрипнет дверь, необъяснимый, неизвестно откуда взявшийся порыв ветра задует огонь в камине и… Я поднимусь и уйду.