Знающие люди говорили мне: после одиннадцати в парижское метро соваться даже не думай. Толпы обкуренных подростков подстерегают в длинных переходах. И ничего-то ты им не объяснишь. Руссо туристо, облико морале… Очень, де, неприятный осадок останется.
А Париж встречал подарками: стоило приблизиться к очередному собору, как с колокольни доносился перезвон, а музеи при моем появлении спешно вывешивали у входа таблички «Free Day» – Бесплатный День. И даже то, что витрины магазинов украсили плакаты, на которых огромными красными буквами было написано: «Soldes», воспринималось как знамение. Ощущение праздника не покидало, прав был старик Хем. И я все шептала: спасибо, спасибо…
В первую же ночь, нагулявшись до мозолей, оказалась перед сложной проблемой – как вернуться в гостиницу? Топать пять километров пешком, тратить неразумную сумму на такси, или все-таки решиться и войти в метро. Выбрала последнее, спустилась, трепеща и волнуясь.
Там, внизу, было светло, и масса людей листали путеводители на всех языках. Стало легко и радостно. И я почувствовала себя, как дома. Москвичи в метро – как дома.
И дальше уже ездила туда и сюда, только все шевелила губами да загибала пальцы, разглядывая схему.
***
Монмартр. Ближайшая станция – Шато Руж. Вот и замечательно. Пересадка – Одеон, направление… Нет, все равно не выговорю. Запомнила, как слово выглядит, да и ладно. Ах, как все это было самонадеянно…
Привычное «английский до Киева доведет» не сработало. Станция Шато Руж… Да, это в Париже. Только люди вокруг все сплошь черные. Другая сторона холма, нетуристическая. Ах, Боже мой, сейчас я буду политически некорректна. Спрашивать никого не хотелось, но я спросила пару раз… «Простите… Говорите ли вы по-английски? Как подняться на Монмартр?» Косятся и шарахаются.
Ну ладно. Монмартр – это ведь горка. Вот улица явно вверх идет. По ней и двинемся.
Кондитерская, очень кстати. Вид пирожных доставляет громадное эстетическое наслаждение. Нежно лоснящееся суфле с клубникой, пухленькие эклерчики, румяные корзиночки, воздушные бисквиты. Я хочу здесь все. Муки выбора. Кроме меня покупателей нет, девушка глядит вопросительно: «Мадам?..» Я сглатываю. «Тарталет, силь ву пле». Она пакует тарталетку в лучших японских традициях. Три слоя бумаги. Я лезу за кошельком. Это сколько же мне ее сейчас разворачивать… Пока мы с ней воссоединимся наконец…
Стою спиной к двери. Почему продавщицы шарахнулись? Оборачиваюсь. Батюшки, мужик с ножом! Не сразу понимаю, чего хочет. Тычет ножиком в пространство. Потом доходит. Он хочет мою сумку. И их кассу. А они все уже там где-то, в подсобных помещениях. И тарталетка моя с ними.
В сумке все деньги, паспорт и билет в Москву. Отдавать ее было бы неразумно. У мужика глазенки мутные, неосмысленные, и чувствуется, что он и сам-то не вполне понимает, что делает.
Глядь, а я-то уже на улице. Бегу рысцой. Переживаю за продавщиц. Искренне желаю, чтобы их баррикады выдержали. Совестно, конечно. Выше, выше. Вот и белые люди стали попадаться. Парочки за ручку. Туристические схемы в руках. Значит, верным курсом бегу.
Июльская жара, лазурное небо, булыжная мостовая.
***
Чудесный сад окружает белоснежный собор Сакре-Кер. Ввысь взмывают величественные купола, вниз спускается широкая лестница. Люди, люди и люди. В толпе снуют чернокожие парнишки, продают воду. А с лестницы весь город видно. Город в жарком мареве.
Я вхожу в собор. Здесь прохладно и говорят шепотом. Часть скамей ближе к алтарю обнесена символической веревочкой. «For Silent Prayer Only» - только для тихой молитвы. Значит, не для нашего брата, туриста. Но я-то, как раз, склонна к тихой молитве. Обхожу веревочку, и сажусь на скамью вблизи от алтаря. По всему видно, что идут приготовления к мессе. У алтаря с двух сторон выстраиваются два хора монахинь – в черном, с большими белыми воротниками. Постепенно сходятся прихожане, заполняют скамейки. Они – католики, а я крещена в православной вере. Неужели я действительно собираюсь молиться в Сакре-Кере?
Вступает орган, и в пространстве между монахинями появляются прекрасная высокая строгая женщина и важный мужчина в парче. Орган играет громче, звуки проникают в душу. Мягко находят нужную струну, чуть касаются ее.
Ах – резонанс…
Начинается месса. Оказывается, эта женщина – дирижер. Не знаю, как это у них правильно называется. Может, регентша. Она торжественно простирает руки, призывая петь то левый хор, то правый. Ее движения точны и совершенны. Изредка вступает мужчина. Регентша поворачивается к прихожанам, приглашающе протягивает к нам руки, все вторят хору. Потом встают. И я со всеми. Мычу что-то на общий мотив, стараюсь соответствовать. Во всяком случае, полноватый невысокий дяденька со мной рядом не бросает на меня косых или недоуменных взглядов. А вот зоркая мулатка с ярко накрашенным ртом, стоящая через проход, замечает мою неподготовленность и приветливо протягивает мне листок с текстами псалмов.
Gloire au Pere et au Fils et au Saint-Esprit, pour les siecles des siecles. Amen.
Странно, но я пою.
Глюар о Пэр э о Фис э о Сан-Эспри, пур ле сьекле де сьекле. Амэн.
Латинские корни слов помогают понять их значение.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу во веки веков. Аминь.
Я пою со всеми, встаю, когда поднимаются они, крещусь…
Они крестятся по-своему. Не так, как я. То есть я – не так, как они. Ну, тут ничего не поделать. Петь-то по-французски с бумажки я, выходит, могу… Ну, иногда, в трудных местах, опять перехожу на мычание. Но креститься так быстро не переучишься. Это – в крови. К счастью, никому нет дела до моей щепотки.
Звуки органа уже переполняют своды, витражи горят.
Алли-лу-ийя - алли-лу-ийя, алли-лу-ийя - алли-лу-ийя, алли-лу-ийя - алли-лу-ийя!
Перегородки, разделяющие конфессии, не доходят до Бога. Я молюсь в стенах католического собора Сакре-Кер. Молитва поднимается к Всевышнему, слезы бегут по щекам.
Алли-лу-ийя - алли-лу-ийя, алли-лу-ийя - алли-лу-ийя, алли-лу-ийя - алли-лу-ийя!
Не наше рвущееся молящее аллилуйя. Аллилуйя плавное, распевное и лиричное. У монахинь ангельские голоса, регентша прекрасна, как добрая волшебница.
Мягкий свет, высокие своды, пирамиды пылающих свечей, сладчайший ладан.
***
На площадке у собора и на лестнице чего только не увидишь, чего не услышишь. Кувыркаются акробаты, шотландец в кильте дудит в волынку, чернокожие с миллионом косичек на голове дубасят в там-тамы. Столпотворение. Чуть в сторонке трио красивых латиносов наяривает на гитарах. Их слушает порядочная толпа людей, сидящих на ступенях. Ритмы зажигают. Публика колышется из стороны в сторону, как роща на ветру, прихлопывает, притопывает. Музыканты приглашают всех подпевать. Кто может – подпевает. Я могу. Вторю все тем же мычанием с единичными вкраплениями знакомых слов. «Бессаме мучо…», «Буона сера, синьорина…» Битловские песенки пою полноценно: громко и радостно.
Певцы-мачо одеты в одни джинсы. Их дивные торсы лоснятся от пота. Они подмигивают. Ну просто красавчики. И голоса мягкие, мелодичные. Непритязательное чистое многоголосье.
Из публики выбегает высокий сутулый старикашка, начинает танцевать за спинами музыкантов. И что танцует! Лунную походку – фирменный номер Майкла Джексона. Старичку минимум семьдесят, типичный путешествующий пенсионер. По всему видать, что последние лет десять он убил на то, чтобы отрепетировать этот танец. И не зря. Скользят ноги в замшевых туфлях. Он сед, как лунь. Глядеть на него страшновато – того гляди, рассыплется. Публика ободряюще аплодирует.
Они поют уже из репертуара Стинга.
«Oh-oh, I’m an alien, I’m a legal alien, I’m an Englishman in New York…» *
Публика раскачивается. Танцор неожиданно взвизгивает и подпрыгивает сантиметров на пятьдесят вверх. Брыкает ножками в воздухе. Шквал аплодисментов, он скользит теперь в другую сторону. Его звездный час.
Музыканты тоже рады внезапному танцевальному сопровождению. Улыбаются и немного переделывают общеизвестный текст.
«Oh-oh, I’m an alien, I’m a legal alien, I’m an Englishman in Paris…»
Что нам нужно для счастья. Все в восторге. Старичок еще подпрыгивает. Я, с сожалением, медлительно, то и дело оборачиваясь на Сакре-Кер, начинаю спускаться по ступеням. Вслед несется:
«Be yourself, no matter what they say**… Be yourself, no matter what they say… Be yourself, no matter what they say…»
* Я чужак, я легальный чужак, я англичанин в Нью-Йорке.
** Будь собой, что бы они ни говорили…