Мой "мерс" стоял в глухой пробке на Тверской. Я как бы ехал с переговоров по кредиту на зерно и хотел еще попасть в офис, но попал в эту мясорубку. Сколько раз говорил Ваське, своему шоферу, чтоб не ездил центром, но Васька все равно всегда старался проехать именно через центр. 15 лет за рулем. Люди, вообще, редко слушают, что им говорят.
На "Пушке" машина медленно проползла мимо не то автобусной, не то троллейбусной остановки. Очаровашечка в синеньких джинсиках куталась в коротенькое пальтишко. Личико смышленое, волосы светлые, длинные, лет 18-20. Понравилась. Мелькнула мысль - осмотрел себя, по ценнику навешанного на мне не уступал средневековому рыцарю в полном боевом облачении. Хотелось бы выглядеть поскромнее для знакомства. На Ваське была одета потертая кожаная куртка - то что надо. Скомандовал Ваське "стоп" и велел раздеваться. Васька ничего не понял, но куртку послушно стянул. Метнув на заднее сиденье свое пальто от какого-то сраного кутюрье и велев Ваське дожидаться где-нибудь поблизости стал пробираться к остановке. Девушка все еще дожидалась своего не то автобуса не то троллейбуса. Я встал у нее за спиной и вдохнул запах ее светлых волос. Мне показалось, что так же пахли волосы моей первой любви в восьмом классе. Девушка обернулась, наши глаза встретились и она чуть улыбнулась. Я спросил, давно ли не было автобуса. "Вообще-то это троллейбусная остановка", - снова чуть улыбнувшись ответила она.
- Тогда меня зовут Максим, а вас?
- Это имеет какое-нибудь отношение к троллейбусам?
- Нет.
- Тогда меня зовут Оля.
Оленька. Конечно ее могли звать только Олей или Леной, или Юлей. Что-то было в ней мягкое и такое имя как Анжела, например, отскочило бы от нее как горох.
- Скажите, Оля, а вы любите театр, - спросил я.
- Вы хотите пригласить меня в театр, - догадалась Оля.
- Как это ни банально, но да, - ответил я.
- Почему бы и нет, - как бы вслух рассуждая, сказала девушка.
- Тогда оставьте свой телефон, я вам позвоню и мы…..
Она пожала плечами.
- Хорошо, послезавтра я жду вас у памятника, здесь, в 6 вечера.
Подъехал троллейбус.
- Я попробую.
Двери защелкнулись и Оля помахала мне ладошкой через стекло.
Послезавтра в шесть - это конечно хорошо, как бы освободиться еще к этому времени. Бесконечная череда часто бестолковых дел, порой, не давала опомниться, но Оля мне понравилась. Очень.
На послезавтра я построил всех в офисе как на парад. Замы летали, как угорелые, секретарша стояла по стойке "смирно", но к пяти вечера главные вопросы я порешал. Остальные спихнул на первого, пусть попотеет немного. За кабинетом у меня есть "комната отдыха", там я переоделся в джинсы, кроссовки… Черт, на рубашке пуговицы не хватает, нянька не доглядела. С женой я развелся уже давно, но как стал богатенький, завел себе няньку, которая за 400 баксов в месяц организует весь мой быт. Я даже не знаю, много это или нет. Вроде прилично.
Спустился по задней лестнице, что б никто не видел и для "чистоты эксперимента" решил поехать на метро. Долго разбирался у турникетов. Вместо щелей для пятачков, а потом жетонов были какие-то карточки. В кармане лежали принесенные секретаршей билеты на "Чайку" в Ленком. Интересно, придет Оленька или нет? Вот зараза, часы - 30 т.б., представительский класс, едри его. На всякий случай снял.
Наверху было хмуро и поддувал холодный ветер. Обкаканый голубями Пушкин угрюмо смотрел вниз. Зима заканчивается. Когда-то в юности, на этом же месте у меня было свидание. Ничего тогда не вышло, тогда вообще редко что-нибудь выходило. Она потом вышла замуж, родила двоих детей, постарела.
Оленька пришла в полседьмого.
- Привет. Как дела? Какие у нас планы?
- Мы идем на "Чайку" в Ленком, - я вручил ей бордовую розу.
- О-о! Спасибо.
В буфете Ленкома выяснилось, что работает она менеджером по персоналу в какой-то смешной компьютерной компании с большими планами на будущее и где-то учиться на вечернем по международному маркетингу. Я тоже про себя рассказал. И почти правду о прошлой жизни и полную ложь о настоящей. Сказал, что работаю главбухом в маленькой компании, название которой придумал тут же.
Постановка была хорошей. Захарову удалось передать истинный дух чеховской "Чайки". Когда делились впечатлениями Оля что-то понесла о том, что женщин в спектакле преподносят полными дурами и что спектакль ей не понравился. Увы, Оленька ни черта не понимала в театре.
Жила она в Ясенево. Я предложил метро - она весело согласилась. По пути мы болтали о всякой всячине, с ней было легко общаться. У подъезда мы простились и она упорхнула наверх, оставив мне полуинтимный поцелуй своими мягкими губами и бумажку с телефоном.
Я звонил ей по вечерам, но ее, как правило не было дома. Женский голос, видимо мамин, отвечал что Оля в институте. Пару раз мне удавалось ее поймать и она охотно рассказывала мне как много ей приходиться заниматься и как тяжело все это совмещать с работой. Короче, увидел я Оленьку только недели через полторы. Я соблазнил ее каким-то американским блокбастером, который с огромной помпой шел в "Кодаке" , на который билетов было не достать и пара которых были присланы мне в офис на имя директора, хотя я об этом никого не просил.
На улице было тепло и солнечно. Черные остатки февральского снега стекали ручьями по тротуарам, пахло весной. Оленька пришла в короткой узкой юбке, стройные ножки были обтянуты черным. Она была обворожительно хороша. "Привет", - она увернулась от поцелуя в губы, подставив мне свою щечку и я снова почувствовал знакомый запах ее волос- "Как дела?". Здоровалась Оленька всегда одинаково.
Я старался изо всех сил, развлекал ее смешными байками и умными, слегка ироничными, рассуждениями. Я производил впечатление. Все закончилось как и в прошлый раз - полупоцелуй у ее подъезда и "Пока".
Я оставил Оленьке номер телефона от квартиры, которая когда-то стала первым моим собственным домом, и по которому она ни разу не позвонила. Эта квартира досталась мне в наследство от отца. Маленькая, двухкомнатная, почти хрущевка. Но я почему-то не хотел ее продавать, хотя давно уже жил в своем доме в Нахабино.
Мы встречались еще несколько раз, гуляли, разговаривали, даже целовались, но пойти ко мне домой Оленька всегда мягко отказывалась. Весна перерастала в лето. Я предложил ей поехать в Питер на белые ночи. К моему удивлению она радостно согласилась. Оленька никогда не была в Питере.
В пятницу вечером, сорвавшись с какой-то корпоративной пьянки я велел Ваське гнать к трем вокзалам, переодеваясь на ходу в салоне. Несмотря ни на что, Васька водилой был классным. Через 15 минут я уже вываливался на площадь перед Ленинградским вокзалом. Оленька стояла перед центральным входом.
- Привет. Как дела? - глаза ее радостно сияли, - Вы растете по службе, молодой человек, вас уже возят на Мерседесах.
- Да я, тут вот, поймал….Здравствуй, милая, - мы поцеловались.
- Бежим скорей, поезд через три минуты уходит.
Мы помчались к перрону. Приключение начиналось.
Питер встретил хорошей погодой. Мы поселились в полусовковой гостинице "Октябрьская", напротив Московского вокзала. Окно выходило на площадь. Счастливая Оленька не могла поверить в происходящее. Ей хотелось все и сразу. Я смотрел на нее и мне было хорошо.
За день мы прошли, проехали и проплыли бог знает сколько верст. Мы были в Петропавловке и в Исакии, мы сплавали на ракете в Петродворец, мы ходили по Невскому проспекту.
В час ночи мы стояли у Медного Всадника и смотрели как начинают разводить мосты. Город не спал, на набережной была огромная толпа. Потом мы катались на катере по рекам и каналам в полусумраке белой ночи. Оленька смотрела на меня с нежностью. Мы целовались, целовались.…
В гостинице мы стали стаскивать одежду друг с друга прямо в коридоре. Все было стремительно и сильно, как порыв ветра. "Мне хорошо с тобой", - шептала мне Оленька. Я был счастлив.
Из Питера мы приехали утром в понедельник. Оленька опаздывала на работу, да и я, в общем, тоже. Я поймал ей такси. "Позвони мне сегодня вечером домой", - сказала она на прощание.
Я влюбился. Я это понял на утреннем совещании. С трудом удавалось собрать мысли, ежеминутно скатывающиеся к образу девушки, в кучку. Дела делались, как бы, сами собой. Я работал на автопилоте.
Вечером я с трудом смог дождаться 10 часов, время когда она обычно приходила домой после института. "Извините, Максим, но Оля так устала, что уже спит. Мне не хотелось бы ее будить", - ответила мне ее мама.
Встречались мы теперь по выходным. Строго, как по расписанию. Придя первый раз ко мне домой она довольно скептически осмотрелась вокруг и пошла на кухню. Советские обои, видавшая виды мебель, ординарные телек с видиком. Не знаю, мне было здесь уютно, но Оленьке все это понравилось скорее не очень.
Мы сидела на кухне и она уплетала бутерброд с колбасой, запивая шампанским, купленным в ее честь. "Больше всего я люблю "Асти-Мартини", - сказала она задумчиво глядя на зеленую бутылку "Советского Игристого". "Асти-Мартини" стоило раза в 4 дороже "Советского". Немного резануло, но я смотрел на нее и мне хотелось забрать ее в свои объятия и почувствовать трепет ее тела в ответ.
"Ну что, пойдем в ванну", - сказала Оленька, вытирая руки салфеткой.
Питера больше не повторялось никогда. Был, какой-то ординарный и несколько однообразный секс. Потом она любила смотреть фильмы по видику и, как ни странно, хоккей. И еще она никогда не оставалась на ночь. Поздно вечером всегда уходила домой. Проводив ее и возвращаясь на такси в Нахабино я предавался грустным мыслям. Кто придумал, что любовь - это счастье, любовь - это мучение. Я ненавидел себя за это и ничего не мог поделать.
Все кончилось через пару месяцев. "Давай останемся друзьями". "Я люблю тебя", - говорил я телефонной трубке. "Ты хороший, милый, славный и я привязалась к тебе, но ты не мой", - отвечала мне телефонная трубка.
Я перестал ей звонить. Она тоже не звонила. Я рассыпался. Официально уйдя в отпуск я валялся в московской квартире на диване и глядел в потолок. Дней через пять начал собирать себя по частям. Еще через пару дней вроде получилось то, что было прежде. Я вышел на работу.
"Что произошло?" - вопрос не давал покоя. Ведь было же в Питере, было. Была искра. "У нее есть кто-то другой", - догадался наконец я. Вы не замечали, влюбленные часто тупеют.
Я нанял сыщика. Усталый пожилой дядька с комитетским лицом через неделю передал мне отчет с фотографиями. Его звали Володей, работал он начальником отдела в крупной компании фондового рынка. 5000 баксов в месяц, новенькая синяя "Ауди", недавно развелся. Есть еще любовница Света, нестарая еще женщина с ребенком. За неделю Вова три раза встречался с Олей и два со Светой.
Я люблю, когда работают профессионалы.
Уже посыпались первые желтые листья с деревьев, когда я позвонил Оленьке.
- Ой, привет! Как дела? Ты не злишься на меня? Я ужасно рада тебя слышать. Нет, ты правда не злишься?
- Давай увидимся.
- Давай, конечно, только у меня сейчас со временем совсем туго и я…
- В воскресенье вечером я приглашаю тебя поужинать. В семь я заеду за тобой, выходи из дома.
- У-уу. Как интересно. Обязательно. До встречи. - короткие гудки.
Я попросил у ребят-партнеров их представительский "Линкольн" на денек. Длинная как акула черная и блестящая машина была наворочена дальше некуда. Шофер в строгом костюме с галстуком.
В воскресенье, в семь, все это великолепие стояло, во главе со мной, перед Оленькиным парадным в Ясенево. Она выскочила минут десять восьмого.
- Привет, как де…. - фраза остановилась. Водитель открыл дверь, я подал Оленьке руку. Та, как во сне проскользнула в салон машины. На столике, в ведерке с ледяной крошкой, стояла бутылка "Асти-Мартини".
- Ну здравствуй, - улыбнулся я . Хлопнула пробка и шампанское запенилось в хрустальных бокалах. Оленька закрыла рот.
- За встречу, - предложил я . Она взяла бокал и недоверчиво посмотрела на меня. - Меня взяли на хорошую работу .-пояснил я, - Очень хорошую. Мы просто давно не виделись. Кое что изменилось.
Она пригубила бокал, выдохнула "Мое любимое" и осмотрелась по сторонам. Недоверие в ее глазах стало перетекать в изумление. Я протянул ей бордовую розу.
"Линкольн" мягко вкатился на стоянку перед рестораном. Мы вошли внутрь. В стрельчатых сводах сделанного под готику интерьера гуляло эхо. Горели свечи и камин. Откуда-то текла негромкая музыка. Нам принесли дорогое вино и сыр.
Оленька долго и подробно рассказывала о своей жизни. В глазах ее было такое же сияние, как в Питере полгода назад. Про Вову не было сказано ни слова. "У тебя есть кто-нибудь?"- спросил я. Она опустила глаза. "Давай не будем сейчас. Я расскажу тебе потом, когда-нибудь, но не сейчас. Ладно?"
Мы вышли из ресторана. Ночной осенний ветер пробивался сквозь одежду. "Мне надо позвонить маме и предупредить, что я не приеду сегодня", - сказала Оленька ежась от холода. В ее глазах застыл вопрос. Я протянул ей сотовый телефон, она уже ничему не удивлялась.
В машине она прижалась ко мне и прошептала на ухо "Согрей меня, мне холодно". Знакомый запах ее волос, мягкие губы растворились во влажном и горячем поцелуе.
Мы уже въехали в лес, когда Оленька поняла, что мы едем не туда, куда обычно. "Сюрпризы еще не кончились?" - спросила она глядя в окно. "Пока нет".
"Линкольн" уехал, забрав мою "няньку". Мы остались вдвоем. Поленья потрескивали в камине. Красноватые блики огня колыхались на стенах холла. Оленька взяла мою руку и положила ее себе на грудь - "Я хочу тебя".
Это была ночь страсти. Дрожащее тело и искусанные губы. Она в изнеможении лежала в пенящемся "джакузи". Она танцевала какой-то невероятный эротический танец. Она плакала от счастья. В четыре утра она уснула на шкуре перед камином, свернувшись калачиком. Я взял ее на руки и отнес в спальню.
В семь утра приехал машина. Оленька с трудом, засыпая на ходу, умылась и оделась. Досыпала она на моем плече по пути в Москву.
"Я буду ждать твоего звонка. Позвони мне обязательно". Я погладил ее по щеке. "Хорошо".
Пауза. "Я люблю тебя", - она отвернулась и выскочила из машины.
Две недели мой автоответчик в московской квартире был забит ее голосом. Она клялась в любви и плакала, просила прощения и грозилась повеситься. Потом звонки стали реже. Потом прекратились совсем.
4 марта 2000 г.
© Андрей Демолинов