«И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их,
И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его»
(Откровение святого Иоанна Богослова)
В очереди было невыносимо душно и скучно. Как будто строители, слепившие этот коридор, ранее занимались созданием газовых камер в концлагерях - мучений ни в чем ни повинным людям, эти сооружения доставляли примерно одинаково. За плотно закрытыми дверями кабинетов наверняка работали кондиционеры, дуновение свежего воздуха из раскрытых окон освежало работников налоговой инспекции, а здесь – сводящий с ума поток солнечных лучей сквозь пыльное окно в конце коридора. Как заклеили его прошлой осенью, так оно и сохранилось нетронутым, трупами мух между рамами напоминая высохший аквариум с остатками мусора на дне.
В этом коридоре Василий изнемогал уже второй час. Специально пришел к семи утра, хотя открывали с девяти и на тебе – перед дверями уже свернулась змеиным клубком очередь. Ну, тогда хоть было прохладно, а сейчас просто адское пекло. Какая-то баба недавно грохнулась в обморок. Все оживились – все-таки какое-то занятие. Покричали, что мол женщине плохо и дайте же воздуха и принесите стакан воды, а потом завистливыми взглядами провожали ее, прошедшую без очереди. Для разрядки поругались еще немного и обессилено замолкли – сил хватало только на то, чтобы прислониться к стене. У этой стены Василий уже просто извертелся, пытаясь почувствовать ее прохладу, прислоняясь к ней то одним, то другим боком. Он пробовал обмахиваться газетой, но от потока горячего воздуха становилось еще хуже, пот стекал по спине, заставляя одежду прилипать к телу. Поминутно заправляя в брюки то и дело вылезающую рубашку, Василий тоскливо разглядывал копошащихся людей. «Помрешь тут, и всем ведь наплевать будет. Еще и порадуются, что очередь уменьшилась», - думал он. «А тут еще старичье разное без очереди лезет. Ветераны хреновы...», – злобно глянул Василий на очередную бабку, причитающую, что мол позарез надо пройти получить печать, так как пенсию без нее не дают, а она и так маленькая... «Бутылки у тебя, небось, без нее не принимают, старая карга, вот и суетишься. Привыкла под дурочку косить, а у самой наверно два высших образования. Честные бабки по деревням сидят, грехи замаливают, картошку копают. Им эта печать без надобности, а эта выискалась... Божий голубок... Помоечный...»
Бутылка с водой оттягивала руку бесполезным грузом – половина ее уже вышла через поры и, перемешавшись с пылью, впиталась в одежду и волосы. Вторая половина превратилась в тошнотворную теплую жидкость, совершенно не утоляющую жажду. Что же так медленно движется очередь? Они там в кабинете вообще обнаглели - после каждого посетителя садятся чай пить? Наберут девок молодых, ничего не смыслящих. Сидит такая дуреха, два дня как из школы, а уже нос задирает – работать ей мешают, понимаешь. Эх, то ли дело за границей – там наверно к каждому налогоплательщику зашел человек из муниципалитета, пять минут и все дела, а у нас как всегда все по-скотски... Он вздохнул, слушая, как сотрудница инспекции гонит из соседнего кабинета ту самую помоечную бабку: «Вам же русским языком написано – тут для юридических лиц! Вам надо туда, где для физических лиц! Не мешайте работать!» Бабка гнусавила свою песню о пенсии, называя инспектора дочкой, от чего та еще больше свирепела.
Очередь немного продвинулась. Василий перевел дух: «Так, если на каждого посетителя по пять минут, то часа через два я зайду. А если по семь... Тогда через два часа сорок восемь минут. А если по десять, то через четыре часа... А если как сейчас...» Он затравленно посмотрел по сторонам: «Чего же я раньше не пошел в эту чертову налоговую, когда это еще добровольно было, вечно я все на последний день откладываю...Хотя тогда, говорят, добровольцев тоже немеряно было. А сейчас приперло – деваться некуда». Из кабинета вышла инспектор и, брезгливо раздвигая потную толпу, прошла к туалету, открыв своим ключом запертую от народа дверь. «Опять курить поперлась, - зашептались в очереди, - никак не накурится, каждые пять минут бегает, а мы жди». Недовольные реплики бросались шепотом, эдакий бунт на коленях – услышит тетка, еще медленнее принимать станет.
Через час завис компьютер и Василий понял, что лучше было умереть маленьким, от какой-нибудь скарлатины или гепатита, чем так мучаться сейчас. «Все равно жизни никакой нет, а на кладбище сейчас хорошо – деревья шумят, ветерок с листочками играет, пичуги малые чирикают». Парень с плейером прослушал по радио новости и сообщил: «Завтра в Москву прибывает. На открытие своего памятника. Который Зураб слепил». Василий вспомнил очередное монументальное творение, воздвигнутое на постаменте, где ранее стоял памятник Петру I. Хоть он и не любил творчество Церетели, но признал, что все эти семь голов и десять рогов производят сильное впечатление. По поводу правильного написания богохульных имен, расположенных, согласно справочной литературе, на головах, специально приглашали консультантов из Московской Патриархии. Очередь оживилась:
- А наш-то решительный сам будет встречать или в Кремле отсидится?
- А то! Без этого никак нельзя. Сказано – должны поклониться все народы. Вот он от нас пусть и поползает, избранничек.
- Интересно, по телевизору покажут?
- Да половину опять вырежут. То ли дело CNN тогда засняло – и как он из моря выходил, и как американский президент ему ноги целовал. Демократия потому что...
- Может хоть он порядок наведет, а то наше ворье уже терпеть никак невозможно...
Очередь потихоньку продвигалась. Василий искоса посматривал, сколько еще осталось людей впереди, боясь сглазить. Будешь сильно спешить, так по закону подлости перед тобой или обед какой-нибудь начнется или работа с документами. Наконец, не веря, что томительное ожидание закончилось, он толкнул заветную дверь. В небольшой комнатке сидели две женщины, одуревая от зноя, от которого не спасало раскрытое настежь окно - вместо свежести из него доносился шум города и выхлопы машин. Женщины устало переговаривались:
- Народу сегодня, просто ужас.
- Я опять обед пропустила, хорошо хоть яблоко из дома взяла.
- Это еще что, вот на той неделе нас по воинским частям возили – сидишь на плацу, от солдатиков зелено, как в лесу, в туалет не выберешься...
Василий поддакнул: «Нелегко вам тут приходится – нас много, всем все надо. Трудно...»
«Давайте правую руку», - вздохнула женщина. Она поместила безымянный палец Василия в окошечко какого-то хитрого прибора. Он дернулся, почувствовав болезненный укол. «Все, все, - успокоила его инспектор, - сейчас анализ крови закончится, и Леночка вам все напечатает. Садитесь к ней». Потирая палец, Василий подсел за стол, где вторая женщина смотрела, как весь его жизненный путь загоняется в хитроумный штрихкод. Он кашлянул:
- А правда, что по этой надписи можно будет прочитать всю биографию человека?
- Да, в анализе генетического кода заложены все поступки человека, те, что произошли и те, что еще не свершились...
- Что, будущее тоже?
- Да, с помощью этой системы работа правоохранительных органов сильно упростится. Можно будет изолировать нарушителя до совершения им преступления. Ну вот, готово, вам на руку ставить или на чело?
- Куда?
- Ну на лоб или на руку?
- На руку, пожалуйста.
Женщина прислонила к предплечью Василия небольшой приборчик. Примерно через минуту на коже появился ряд ровных вертикальных полосочек.
- Все, можете идти, предъявляйте по требованию властей, как документ удостоверяющий личность. Вот вам памятка.
- Спасибо большое, до свидания.
- До свидания. Следующий!
Василий вышел на улицу. «Слава Богу», - вздохнул он и испуганно осекся. Впрочем, никто не заметил этой промашки. В московском небе привычно мерцали изображения семи ангелов с чашами гнева Божия в руках – то ли очередное знамение, то ли реклама новой водки «Армагеддоновки»...
«И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем»
(Откровение святого Иоанна Богослова)