На дачу Вика приехала еще утром. Весь день возилась в саду, собирала опавшие листья и пожухлую ботву в кучи, жгла костры. Заработалась и сама не заметила как пропустила последнюю электричку.
“Придется ночевать здесь”, — подумала она с легкой тоской. Было уже прохладно и она, перекусив захваченными из дома бутербродами, пошла в чулан искать второе одеяло.
Вообще—то это был не чулан, а просто еще одна маленькая комнатка, только без окон. Да и сам дом задумывался не как дача, а как настоящий свой дом. В нем даже печка была. Но топить сейчас у Вики не было никакого желания. К тому же они за два года, с тех пор как купили этот участок, еще ни разу не пользовались печкой и теперь неизвестно было, что там с дымоходами.
Стало темнеть. Электричество в доме давно отключили и Вика легла немного раздраженной — спать еще совсем не хотелось, но больше ничего нельзя было сделать. Приятно пахло яблоками. Дом за лето весь пропитался их духом. Вика мысленно прокрутила прошедший день, пожалела мужа — волноваться будет, куда пропала, потом немного забеспокоилась, как бы завтра не проспать на первую электричку.
Где—то далеко завыла собака. Вике неожиданно стало страшно. Она только сейчас осознала, что совсем одна, что за окном шумит не город, а лес, что здесь нет соседей за стенкой. Поселок вообще был полупустым. Постоянно тут жила только бабка Варя, соседка, да семья Самохиных, сына которых весной забрали в армию.
Собака повыла еще немного и умолкла. Страх не проходил. Наоборот, мертвая тишина давила на уши. Вика дома—то не могла уснуть при полной тишине, просыпалась, если останавливались часы, а тут и подавно. Да еще луна настырно светила в голое окно. Вика снимала шторы для стирки и так и не удосужилась их повесить. Теперь она об этом пожалела. Окна в доме были слишком низкими, кровать стояла слишком близко к ним и Вике казалось, что вся она как на витрине, освещенная луной. Она пыталась не смотреть в окна, но как только отворачивалась, ей сразу начинало мерещиться, что за ней наблюдают из темноты. Было что—то жуткое в этих окнах. Они напоминали Вике слепые, но все видящие глазницы какого—то чудовища.
Страх нарастал, отбивая всякую надежду на сон. Внезапно во дворе что—то брякнуло. Сердце подскочило и дико забултыхалось. Вика затаила дыхание. Ей хотелось окаменеть, стать невидимой и неслышимой, чтобы исчез даже намек на ее присутствие здесь. Вика до боли в ушах прислушивалась, но не слышала ни звука. При мысли о дверях ее окатила новая волна ужаса. Кажется, она оставила дверь не запертой!
Вика не была такой дурой, как героини фильмов—ужасов. В кино женщина, услышав подозрительный шорох, выходит из дома и тащится куда—то в темноту, пытаясь выяснить причину. Вика этих женщин не понимала. На их месте она бы затаилась как мышь и лучше бы умерла, но не стала бы удовлетворять свое любопытство. Да и о каком любопытстве может идти речь, когда так страшно. От страха Вику даже затошнило. Она промучилась еще минут десять, а затем к ней пришла спасительная мысль. А что, если по тихому перебраться в чуланчик? Там есть старый диван, одеяла можно захватить с собой, а самое главное — там нет окон и можно закрыться на щеколду.
Вика собралась с силами и встала. Забирая одеяла и пробираясь к чуланчику, она изо всех сил старалась не шуметь. Только закрыв щеколду (и сделав это тоже почти беззвучно, как будто она боялась кого—то разбудить), Вика наконец перевела дух. В полной темноте она на ощупь нашла диванчик, улеглась и укрылась одеялами. Всю жизнь не верующая, Вика вдруг начала молиться, прося прощения у Бога за все грехи. Решила даже, что если благополучно переживет эту ночь, то обязательно придет в храм, поблагодарит Господа. После молитвы ей стало немного спокойнее. Снаружи еще пару раз раздались подозрительные скрипы и шорохи, затем все стихло и Вика заснула.
Проснулась Вика рано. Она не знала, сколько времени, но по себе чувствовала, что выспалась. Она открыла дверь чуланчика и обнаружила, что уже рассвело.
На яблоне сидели и переговаривались две синички. От этих звуков, от солнечного света на душе стало просто и ясно, как всегда, а ночные страхи показались нелепыми и смешными. Она почувствовала стыд за свою нечаянную молитву. “Еще в церковь обещала сходить, дура”, — подумала она про себя с неловкой усмешкой.
Переобуваясь, Вика вдруг заметила грязные следы на полу, по размеру мужские. Она сумела себя убедить, что у мужа есть обувь с таким рисунком подошвы и это он испачкал пол, когда был здесь в прошлый раз. Но неприятный осадок в душе все равно остался.
Вика закрывала калитку, когда к ней подскочила бабка Варя. Вика еще ни разу не видела бабулю в таком состоянии: — глаза горят, вся взбудораженная.
— Девонька, милая, и ты здесь была этой ночью? — И не дав Вике ответить, бабка Варя продолжала: — Господи, что тут было! Псих из больнички сбежал, буйный, к Самохиным подался. На Веру Петровну напал!..
Вика потрясенно слушала и сумела выдавить из себя только один вопрос:
— Они хоть живы остались?
— Живы, — успокоила старуха, — ее—то, правда, в больницу на “скорой” отправили. Слышь, а ведь он и ко мне мог запросто зайти, я—то одна живу, меня и не защитил бы никто. Убил бы и делу конец, — сокрушалась бабка.
Вика второпях попрощалась, оставив недовольную прерванным разговором старушку на улице и заспешила к станции. Почему то она почувствовала озноб, хотя на улице было тепло.
Дома, как всегда опаздывающий на работу муж поцеловал ее в щечку и накинулся с упреками:
— Ну как так можно, я же волновался, не знал, что думать, вдруг с тобой что случилось?!..
“Волновался, а не сел в машину и не приехал”, — подумала про себя Вика, а вслух сказала:
— Знаешь, я никогда не была в церкви. Думаю, в воскресенье надо сходить.
сентябрь 1997 года