Вера

Вера.

Часть первая

1. На улице было по-осеннему жарко. Редкие облака больше не парили высоко-высоко в прозрачно-голубом небе, а степенно плыли, почти задевая крыши кирпичных пятиэтажек. Солнце припекало, было пыльно и сухо. Такую погоду обычно называют «бабьем летом», но Димке не нравилось это название – почему-то сразу вспоминались толстые продавщицы молочного или овощного с густо напомаженными губами и вечно недовольным выражением лица.
Он подошел к старой обшарпанной двери подъезда, у которой всю жизнь вместо стекла была вставлена картонка, и остановился, сосредоточенно смотря на нее. Потом резко дернул за огромную, отполированную поколениями жильцов ручку и опрометью бросился во влажный полумрак парадной. За то время, пока дверь, скрипя, закрывается можно успеть пробежать двенадцать ступенек; по крайней мере, двенадцать были его рекордом. Когда ржавая пружина, наконец, хлопнула дверью о косяк, Димка был на тринадцатой. «Ура! Новый рекорд! Надо запомнить – тринадцать. То есть, конечно, почти четырнадцать!» - подумал он и, отдышавшись, привычно побрел на родной четвертый этаж. Звонкие детские голоса во дворе громко что-то выясняли. «В футбол играют… Или в «попа»… Пойду погуляю после обеда».
Он подошел к двери квартиры и нажал на грязно-серую кнопку звонка.
- Кто там? – спросила мама.
- Я.
Замок прогремел нечто неразборчивое и дверь открылась.
- Привет, как дела?
- Хорошо, - ответил Димка, бросая на пол мешок со сменкой и стаскивая со спины неудобный ранец.
Он сел на стул и, не расшнуровывая, начал спихивать ботинки. Мама ушла на кухню. Там громко лилась в раковине вода, шипели и щелкали сковородки, и зачем-то надрывалась по радио какая-то тетя. Потом очень красиво ударила колоколом крышка кастрюли.
- Привет, Дима! Кушать иди – все готово, – это уже с кухни, пытаясь перекричать шум, звала обедать бабуля.
- Привет, бабуль! Сейчас, я руки помою.
«И откуда только на руках столько грязи? Вроде не видно, а как начнешь мыть – вода черная…» Димка вымыл руки и тщательно вытер новым чистым полотенцем. На кухне, несмотря на открытые окна, было жарко и душно. Он сел за стол и спросил деловито:
- Что на еду? Борщ и котлеты с жареной картошкой?
Это был его козырь – он мог по запаху точно определить, что будет на завтрак, обед или ужин (правда иногда можно было тихонько подсмотреть, что жарится в сковородке).
- Да, а как ты узнал? – с удивлением спросила бабуля. «Смешная, все никак не может привыкнуть, что у меня - нюх…» подумал Димка и с гордостью ответил:
- По запаху!
Борщ – штука хорошая, особенно когда его делает дед. Мама и бабушка готовят все на скорую руку, а у деда каждое блюдо – произведение искусства. Но сегодня жарко, и даже освежающая сметана из холодильника, как всегда чуть кисловатая и жидкая, как кефир, не делали суп привлекательным. Он уныло посмотрел на кружки жира, плавающие по поверхности, плюхнул в тарелку ложку сметаны, размешал все и, вздохнув, начал есть.
- Как в школе дела?
- Да ну, - сказал Димка, махнув с досады рукой. – Скучно там. Они еще по слогам все читают, а некоторые даже буквы плохо знают... Мам, можно я после обеда пойду погуляю? Там ребята в футбол играют.
- Хорошо, только сначала все доешь.
- Ну-у, я больше не хочу…
- Ладно, еще две ложки, и иди. И ведро не забудь вынести.
Ведро – ерунда, надо быстрее одеваться и бежать во двор. Уже на пороге квартиры Димка остановился и хлопнул себя по карману. Чуть не забыл! Пришлось возвратиться и взять из-под кровати складной ножик. Хороший, новый – два дня назад купили в игрушечном как подарок к первому сентября. На бегу посмотрел в зеркало в коридоре, потому что возвращаться – плохая примета и крикнул:
- Мам, дверь закрой! Я пошел!

2. Он собрался было сбежать по лестнице - как умел, за двадцать четыре секунды, – но увидел в окно, что ребята уже разошлись. Обидно. Все настроение куда-то пропало, и он медленно, отбивая рукой по перилам какой-то марш, спустился во двор.
За все время, сколько Димка себя помнил, этот двор не изменился - все так же приветливо встречал он парнишку. Это был свой, отделенный от всего остального шумного и суетливого города мир, в котором, казалось, время остановилось навсегда: исписанные скамейки около трех высоких тополей, кусты сирени, под которыми можно было летом делать домики, а зимой строить снежные крепости и красивая, цветущая каждый год яблоня, на ветках которой почему-то очень часто выбивают ковры и сушат белье. А еще стояла посередине старая деревянная горка, в самом углу двора было таинственное дерево с пустым стволом и неизвестно откуда взявшейся бетонной плитой рядом, старый трухлявый пень, на котором осенью вырастали мелкие грибы. Да и вообще, много чего интересного скрывал в себе этот вырванный из лап города по-домашнему добрый кусочек планеты.
Солнце уже зашло за крышу дома, и тень от него разделила двор ровно пополам. Дворовые старушки, бубня что-то свое, грелись на солнечной стороне, малышня в розовых чепчиках копалась в песке. Делать было нечего. Димка достал ножик и пошел к песочнице. Он давно хотел потренироваться играть в «катера». А потом выйдут ребята, и можно будет сгонять в футбол.
Но тень доползла уже и до песочницы, а никто из мальчишек так и не спустился во двор – пришла только Ксюша, которая в «катерах» все равно ничего не понимала. Ксюша в прошлом году была с Димкой в одной группе в детском саду и даже немножко ему нравилась, однако неделю назад, когда он первый раз пошел в школу, судьба в виде строго завуча по младшим классам разлучила их.
- Ксюша, пойдем по яблони полазаем, а?
- Давай.
Димка засунул ножик в карман черных «уличных» штанов и они направились к дереву. Во всем дворе не было человека, который хоть раз не залезал на эту яблоню. Но по-настоящему лазить по деревьям умели не многие: одно дело сидеть на первой ветке, куда залезет каждый и до которой можно было достать рукой с земли, а совсем другое - почти на самом верху, когда тебя не видно за листьями. «Почти» потому, что на верхушку еще никто не залезал – очень уже неудобный был сучок, за который надо держаться. Димка по деревьям лазать умел, это знали все, и, конечно же, хотел добраться до вершины.
Ксюша осталась на первом «рубеже» - боялась лезть дальше, а Димка, вскорабковшсь на длинную сухую ветку, ухватился за ствол и перелез выше. Дальше начиналось самое трудное: надо поставить ногу чуть ли не выше головы, а потом еще и подтянуться на руках. Димка нахмурил брови, и, кряхтя, начал восхождение. Оказалось, правда, что добраться до вершины было делом несложным, Димка только покраснел немного от напряжения, хотя, может быть, на улице было слишком жарко.
Он забрался на самый верх. Выше лезть было некуда – голова и так была над ветками и листьями. Это было незнакомое, странное и очень приятное чувство: внизу отдыхал от дневной жары в тени крыш двор, спешили куда-то люди, весь мир был ВНИЗУ, а он был НАД всеми. Первый раз Димка почувствовал себя таким свободным, что дух захватило. Он стоял и смотрел на солнце, уходящее медленно за дом, на низкое голубое небо, словно бы готовящееся к всегдашней осенней серости, на тихонько шелестящие зелено-желтыми листьями деревья вокруг.
«Здорово!» - подумал он, «и красиво! Почему я раньше сюда не залезал? Ведь так просто».
Но, простояв минут пятнадцать, Димка понял, что у него затекла нога, что Ксюша уже, наверное, минуту завет его и просит спуститься – ей скучно, и вообще пора домой. Он переступил с ноги на ногу и вдруг почувствовал, что кроссовок скользнул куда-то вниз по ветке. В следующую секунду он уже летел вниз: листья смешались в коричнево-зеленую стену, из которой выделялся только серый ствол; только бы не врезаться в него, мелькнула мысль.

3.
- Привет, Дима!
- Здравствуйте. А как вас зовут?
- Вера.
- А Вы кто?
- Ты все равно не поверишь, - очень по-доброму сказала тетя. – Я ангел.
- Конечно не поверю! – засмеялся Димка. – Их ведь не бывает. Это бабуля только придумала их и верит.
- Почему не бывает?
- Ну они же летают, - удивился Димка такому глупому вопросу, - а на небе еще есть самолеты и вертолеты… И еще ракеты, - добавил он.
- И что?
- Их бы увидели, вот, - убежденно сказал Димка. – А их же никто не видел.
- Так ты сейчас видишь.
- Не-е-ет. Вы тетя, а не ангел – у Вас крыльев нету.
- Я же говорила, что не поверишь. Ну ладно, раз нет крыльев, тогда я не ангел.
- Ну вот видите! – обрадовался Димка. – А как ваше отчество? Вы красивая, я не хочу называть Вас тетя Вера.
- А у меня нет отчества…
- Как же так? – Димка нахмурил брови и задумался. – А Вашего папу как зовут?
- Не знаю.
- Странно… Ну вы не расстраивайтесь, это ничего! Спросите у своей мамы, она должна знать.
- Хорошо, Дим, я спрошу.
- А что Вы здесь делаете?
- Разговариваю с тобой. Понимаешь, всегда, когда тебе плохо, я рядом, – серьезным голосом сказала ангел Вера, - А тебе сейчас нужна моя помощь.
- Почему?
- Скоро увидишь, - грустно улыбнулась она и погладила Димку по голове. – До свидания, Дима.
- До свидания, - удивленно ответил Димка.
Ангел Вера повернулась, прошла несколько шагов и исчезла. И сразу же после этого на Димку опустилась темнота.


4. Димка лежал с закрытыми глазами и думал: «Хорошо поспал. Приятно. Вот только, вроде, в уличных штанах на кровать лег, надо снять, а то мама заругает. Когда же это, интересно, я домой пришел?» Он захотел перевернуться со спины на бок, и тут понял, что кто-то держит его за руку. Димка открыл глаза. На кровати, положив холодные пальцы ему на запястье, сидела врач. За ее спиной, вся в слезах стояла мама, где-то в коридоре причитала бабушка.
- Вот видите – все в порядке, - сказала врач, обращаясь к маме. – Сейчас поедем в больницу, там полежит недельку - и домой.
Мама послушно кивнула.
- Ну что, скалолаз, как себя чувствуешь? – повернулась врач к Димке. – Чего тебя на дерево потянуло?
- Нормально чувствую, - Димка еще не понимал, что происходит.
- Ну давайте, машина ждет. Лучше его донести, - решительно сказала врач, встала и направилась к выходу.
«Зачем нести?» - подумал Димка. «Я и сам могу.» Но уже подошла бабуля, и они вместе с мамой подняли его и понесли сначала в коридор, потом на лестницу и во двор. У парадной стояла новенькая «Скорая помощь», вокруг нее толпились знакомые мальчишки, их мамы, бабушки и соседи. Когда появился Димка на руках у мамы с бабулей, мамашки стали незаметно показывать на него, что-то говоря своим чадам. Те слушали, кивали головой, но видно было, что сегодня Димка стал для них героем. А героя тем временем занесли в машину, дверца хлопнула, усатый водитель в кепке просигналил, чтобы их пропустили, и машина тронулась с места.
Димка раньше всегда думал, что внутри у «скорой помощи» множество всяких приборов и техники – ведь надо же как-то спасать человека, которому плохо. Но в машине не было ничего необычного, кроме серо-зеленых грязных носилок, на которых он лежал. Мама сидела рядом и гладила его по голове. Она улыбалась, но Димка видел, что мама волнуется, и он улыбнулся в ответ, чтобы ее подбодрить. Окна в «скорой» были закрашены белой краской, оставался только маленький просвет, и в эту щелочку Димка смотрел, как над машиной проплывают склонившиеся над дорогой тощие серые фонари. Минут пять он ориентировался, куда едет машина, но потом запутался в поворотах и перекрестках и отвернулся от окна. Заболела голова неприятной, тянущей болью, глаза закрывались сами собой, Димка повернулся на бок, поджал ноги, подложил руку под голову и заснул.
- Вставай, приехали, - потрясла за плечо мама. Димка открыл глаза.
Машина стояла около белого дома, все двери были открыты, водитель курил, опершись на крышу еще «скорой», а врач в белом халате шла к дому.
- Я сам дойду, - сказал Димка и встал. Голова кружилась, и он с трудом удержался на ногах – хорошо, что мама придержала за локоть. Они очень быстро, как показалось Димке, перешли двор и дошли до белого дома. Перед глазами все плыло, но Димка успел прочитать табличку у двери: «Больница». Он тяжело вздохнул.
Внутри они около получаса сидели в пахнущем аптекой и школьной столовой одновременно коридоре, пока медсестра заполняла какую-то карточку. Мимо проходили люди, кто в гипсе, кто с забинтованной головой, на Димку они не смотрели. Потом сестра встала, и повела их по нескончаемым полутемным коридорам, мимо дверей и лестниц, мимо процедурных и операционных, курящих врачей и печальных больных.
Палата, в которую определили Димку, была очень большая – на десять человек. Димке досталось неудобное место у окна, напротив двери. Мама сразу пошла разбираться, почему ее ребенок должен лежать на сквозняке, что он простудится и, вообще, где у вас главврач или заведующая. Димка отвернулся к подоконнику и закрыл глаза. Ему было все равно, чем закончится битва титанов – мамы и главного. Чувствовал он себя отвратительно, подушка была жесткой, одеяло сползало на пол, да еще и один угол кровати был кривым и ноги висели в воздухе. Мама вернулась и объявила, что пока он полежит здесь, но как только освободится другая кровать, «переедет» туда.
Димка заснул, а когда проснулся, было поздно, и мама уже ушла. Принесли ужин и чай, есть не хотелось, а чай Димка выпил. Через пять минут его вытошнило обратно в стакан. Пришла сестра, вынесла посуду, потом подошел врач, и повел Димку в процедурную. Ощущения были не из приятных – ведь не знаешь, чего еще придумают эти врачи. Но его уложили на кушетку, закатали рукав рубашки и сказали, что будет не больно. «Я и сам знаю, что больно не будет, не маленький и уколов не боюсь», - подумал Димка.
- А что колоть будете? - спросил он серьезным тоном.
- Глюкозу, - ответил врач без всякого выражения в голосе.
Кололи в вену. Больно действительно не было, только сильно щепало. Димка поморщился.
- Все, - объявил врач. – Теперь тебе надо поспать.
«Этого можно было и не говорить», - думал Димка уже в кровати. «И так спать хочется. Угораздило же – в больницу…»

5. С утра всем ставили градусники: спросонья не очень-то здорово ощущать под мышкой холодный термометр, но ничего не поделаешь – надо. Когда градусники стали собирать, Димка окончательно проснулся. Он сел на кровати и огляделся. Кого только здесь не было: дедок со сломанной ногой, парнишка с гипсом на полруки, другой, постарше, у которого были забинтованы обе ноги, выздоравливающий дядька, ходивший по палате и подшучивающий над остальными больными. Были еще боксы – застекленные коробки в углу палаты, в которых лежали самые тяжелые, но их видно не было – стекла до половины были закрашены белой краской.
Попробовав в девять утра завтрак, Димка понял, что долго с такой пищей не протянет: рыба, похожая на кусок полусгнившего дерева, пюре, прилипшее к тарелке, как пластилин – из всего этого можно было сесть только булку с маслом и выпить стакан черного несладкого чая. Димка с ужасом ждал обеда. Но все обошлось – неожиданно в час приехала бабушка. Это был праздник живота: в термосе у бабули была горячая домашняя еда! Поев от души, Димка лег спать и до полдника не обращал ни на кого внимания.
После полдника приехали за пареньком с забинтованными ногами – его забирали. Так интересно – радовались все, как будто вместе с ним выздоровела вся палата, и сейчас все поедут домой. Парень уехал, место освободилось и медсестра (что же ей сказала в первый день мама?) помогла Димке «переехать» подальше от окна. Теперь он лежал возле боксов.
Дни текли медленно и противно, как манная каша, одинаковые, пустые и скучные. На кровать у окна «поселили» новенького – мальчишка был ровесником Димки. Не то чтобы они подружились, просто болтали о всякой ерунде, чтобы не было скучно. И еще спорили, кто дольше не заснет после того, как выключат свет. Один раз Димка продержался очень долго: небо за мутным немытым окном уже превратилось из черного в красновато-серое, а звезды вовсе пропали. Димка думал, что скоро рассветет, но это было всего лишь зарево от ночного города, которое обычно после одиннадцати вечера плотно, словно вата, накрывает его, скрывая небо от редких полуночных прохожих.
Днем окно обычно было открыто, а на подоконнике «дежурил» кто-то из больных. В тот день «пост» занял Димкин знакомый. Он сидел и комментировал все, что происходило «на воле»:
- Проехала «Волга», черная и грязная… «Жигули» желтые на красный проскочили… Какие-то тетки на остановке стоят, спорят… Подошел автобус, а тетки все стоят… Глупые, он уехал, а они только сейчас проснулись!.. Дед пошел через дорогу…
Тут он замолчал и как-то весь напрягся. Димка, следивший за «комментатором», почуял неладное и тоже насторожился. Через секунду все услышали визг тормозов и глухой удар.
- Сбили! – закричал парень. – Деда сбили!
Вошла медсестра:
- Ты чего на окне сидишь, что, летать учишься?! – набросилась она с порога.
- Там человека сбили! – не слушая ее, повторял мальчишка.
Сестра не поверила, подошла к окну, и высунулась, проверяя. Потом очень спокойно вышла из палаты. Димка всегда думал, что врачи, узнав о беде, сразу спешат на помощь. Он встал и тоже устроился на подоконнике. Люди в белых халатах появились минут через десять. Они, не спеша, подошли к лежащему на асфальте, как кучка грязной одежды, деду, постояли рядом с ним, а потом пошли обратно. Еще через десять минут подъехала скорая, появившаяся из ворот все той же больницы. Деда в буквальном смысле погрузили внутрь. Сколько ни спрашивали ребята потом, что стало с ним, никто им так никогда ничего и не сказал.

6. Последняя ночь перед выпиской оказалось для Димки очень непростой. Во-первых, от волнения было не уснуть – никак не верилось, что завтра уже домой. Голова болела от толкущихся в ней мыслей, которые то плавно перетекали из одной в другую, то вдруг сплетались в невообразимый комок ярких образов, кричащих слов и полузабытых мелодий. Во-вторых, всю ночь в палате стоял шум, потому что привезли двух новеньких. Это были «тяжелые» ребята – одного из них сразу повезли на операцию, другого к ней готовили. Смотреть на них было страшно: они лежали, не шевелясь, на кроватях с закрытыми глазами и иногда тихо стонали, а на лицах чернели не то пятна крови, не то йода.
Сон не шел, под одеялом было жарко, простынка вся скомкалась, а подушка стала жесткой и неудобной. Только под утро Димка задремал, все еще продолжая слышать сквозь сон чьи-то шаги и обрывки фраз.
Проснулся он очень рано – все вокруг спали, из одного угла доносилось чье-то посапывание, дядька справа временами всхрапывал, как конь в конюшне. Димка хотел было перевернуться на другой бок, но кровать так сильно заскрипела, что, побоявшись разбудить всех остальных, Димка решил не рисковать. Лежа на левом боку, он мог смотреть только на стекло бокса. Там лежал парень, которого привезли ночью (Димка, по правде говоря, начинал уже думать, что ночные события ему приснились; оказалось - нет), а по наложенному шву, замазанному зеленкой, ползали две мухи. От такого зрелища Димке стало плохо и он, не искушая судьбу, закрыл глаза.
Вся первая половина дня прошла в ожидании. Димка хотел домой. Но мама приехала только после обеда, она была совсем не радостной, хотя Димка думал, что подобное событие должно стать праздником в семье. Он забыл, что в тот день был пятницей, а мама работала, поэтому ей пришлось отпрашиваться, да и на работе у нее могли быть проблемы.
Выписали их быстро, мама сказала спасибо врачу, подарила ему шоколадку, Димка надел любимую кожаную немецкую куртку и они пошли. С непривычки слегка пошатывало, но идти пришлось быстро – на улице шел обычный для питерской осени мелкий противный дождь, день был серым, промозглым и очень обычным. Еще минут двадцать пришлось стоять на остановке и ждать троллейбус; Димка смотрел на лужу, такую же серую, как асфальт, небо и настроение.
До дома доехали молча. С величайшей осторожностью Димка выходил из троллейбуса: шутка ли сказать – у него ведь было сотрясение мозга, поэтому больше трясти головой нельзя, чтобы мозг лишний раз не болтался внутри.
Мама открыла мокрую темно-красную дверь парадной, и Димка вошел в ее холодный сырой полумрак. Наверное, именно такое чувство испытывает путешественник, возвращаясь домой после долгого и трудного похода – вся душа, все существо стремится к родной двери, уже всплывают в памяти образы комнат, обстановки, вспоминается даже особый и тоже очень родной запах квартиры.
Мама остановилась у подоконника и, звеня, достала из сумки ключи. Димка уже ждал у двери. Они вошли.
- Что будешь есть?
- Ну, давай бульон куриный и картошку жареную с сарделькой. Можно?
- Конечно, - улыбнулась мама. – Руки не забудь помыть.
- Хорошо… Я тогда полежу пока, отдохну?
Мама молча кивнула и пошла на кухню. Димка вымыл тщательно руки – хотелось смыть все воспоминания о больнице – и побрел в большую комнату. «Ну вот и дома… Хорошо…» - думал он, лежа на кровати и смотря на возвышающиеся книжные стеллажи, невозмутимо спокойные и, наверное, вечные, как египетские пирамиды. Из кухни доносилось шипение сковородки, в окно монотонно барабанил дождь, мерно тикали настенные часы. Димка свернулся калачиком, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Больше всего на свете сейчас он хотел спать.
 Часть вторая

1. Было уже далеко за полночь. Наполовину пустые бутылки из-под водки и коньяка еще стояли на столе, пивные же валялись по всей квартире. Стол был уставлен остатками былой «роскоши» – тарелками, наполненными когда-то салатом, банками, в которых плавали теперь уже редкие, одинокие маринованные огурцы, и, конечно же, рюмками, кружками, бокалами и стаканами – всеми емкостями, что можно было отыскать в доме.
- Димон, давай еще по одной, - предложил Гарик. Осоловевшие глаза ясно говорили о количестве уже выпитого, а решимость, проступившая на лице – о количестве, которое выпито еще будет.
- Не вопрос. За что пьем?
- Ну… «Зенит» - чемпион!
- Понеслась…
Они шумно выдохнули и влили в себя очередные пятьдесят граммов новогодней водки. Уже не чувствовались градусы, водка шла как тягучая вода. За ней последовало пиво, потому что запивать и заедать было больше нечем.
Шел новый 1999 год. Димка встал и по возможности ровно, не держась за стенки – чтобы не подумали, что он нажрался - пошел в соседнюю комнату. Пить в пятый раз за знакомство и в третий за «Зенит» уже достало. По дороге он слегка зацепил ногой угол стола, отчего все стеклянные предметы отчаянно зазвенели, а несколько вилок и ножей с готовностью свалились на ковер, взял из-под дивана заныканное пиво и двинул в коридор. В этот раз к Юльке пришло много народа – человек тридцать, причем по ходу праздника периодически заходили и уходили новые персоналии, посему пол в коридоре был устлан куртками, пальто, шарфами и шапками. Зато ходить было одно удовольствие – мягко и тепло.
Для начала стоило заглянуть на кухню: там играла гитара и что-то пелось. Димка открыл дверь, сделал шаг и ничего не увидел – в воздухе, как шелковая ткань, висел плотный сигаретный дым. В нем бродили какие-то тени, вроде бы женского пола.
- Ой, а у тебя открывашки нет? – спросила одна из теней. Ее Димка видел в первый раз.
- Неа… Хотя, давай сюда.
 Он сунул горлышко бутылки в рот, зажал пробку между зубами и дернул.
- Здорово! – захлопала в ладоши тень. – Смотрите, он зубами открывает!
Димка улыбнулся. Вроде бы улыбнулся. Черт его знает, он уже не чувствовал своего лица.
- А мне можешь? – подошла вторая.
- Валяй…
Ему было пофиг. Последние пятьдесят граммов, что называется, «дошли». Они ядерным взрывом разворотили остатки мозга, и теперь его частички летали внутри головы, конденсировались, вновь распадались, пока, наконец, не приняли форму огромного горячего пульсирующего шара. Откуда-то с окраин сознания в голову пробивался «Мумий-Тролль» – парнишка за столом мастерски выводил «Владивосток 2000» на четырех струнах.
- Слушай, ты мотив врешь…
Парень даже не поднял головы. «Может он и не играет вовсе?» - мелькнула мысль. Тени вокруг тянули сигарету за сигаретой: дышать было невозможно. На самом деле, уже начинало резать глаза. Дерьмо. Становилось скучно. Димка пошел исследовать квартиру дальше.

2. Дальше следовала «комната отдыха». Там было тихо и темно. На двух серых диванах лежали в ряд отключившиеся молодые люди, цветовой гаммой лица не отличавшиеся, а интенсивностью и насыщенностью цвета даже превосходившие приютивших их подушек и матрасов. Какая-то добрая душа накрыла их куртками, чтобы не простудились под открытым окном. Для удобства у головы каждого был пластмассовый тазик веселого светло-зеленого, хотя, например, Киря мимо этого тазика все время промахивался, и пол около его головы был весь в блевотине. Причем все об этом знали, и все равно каждые пять минут кто-нибудь обязательно наступал прямо в середину лужи, безбожно при этом матерясь.
За письменным стола сидела, уснув, девушка. Свет от настольной лампы переливался в ее волосах, распадаясь на мелкие искорки, в одной руке у нее была истлевшая сигарета, а в другой – бутылка водки. «Мечта поэта», - подумал Димка и сел на стул посреди комнаты.
В углу стояла деревянная, ужасно скрипящая двухэтажная кровать, завешенная одеялами и куртками. Оттуда сначала доносился девчоночий шепот «Не надо», но потом все смолкло. Кровать в полной тишине заскрипела. Ох, как Димка ненавидел это состояние: уже полупьяным осознаешь, что еще чуть-чуть, и тебя вынесет к чертовой матери, что ты будешь в лучшем случае валяться рядом с этими неудачниками на диване, в худшем – стоять на коленях перед унитазом; осознаешь, но при этом понимаешь, что обязательно сделаешь следующий шаг. Просто хочется чего-то нового, чего-то доброго и светлого – хорошей компании друзей, где не говорят ничего лишнего, потому что этого не надо: все давно уже сказано. Где каждый знает другого, наизусть знает, поэтому достаточно только посмотреть человеку в глаза и все становится ясно. Но ничего подобного нет, есть сборище тупых, ненужных ни себе, ни другим людей, которые нажираются только для того, чтобы нажраться и рассказать потом своим знакомым, как «я вчера бухой наблевал на стул, на ковер и в сервант, зажег с одной телкой и высадил бутылкой два окна у соседей». И когда это осознаешь – а бывают такие моменты обычно перед состоянием «в мясо» - чувствуешь злость. И на себя – за то, что приперся на это хренов тусень, зная, что тебя ждет, и на других, что тоже приперлись и все повторилось, да вообще на все вокруг, вот, скажем, на эту сигарету, которая безвольно утонула в океане пролитой на стол водки. Но все равно приходишь, потому что обыденная, серая, как осеннее небо, или сизая, как снежные тучи, но, в любом случае, безразлично-жестокая, пронизывающая, как балтийский ветер, жизнь еще поганее.
За стенкой заорал «Рамштайн». «О», - всплыло в памяти, «Рамштайн – Тима – дурь. Чуть не забыл…» Еще за две недели до Нового года Димка купил пакет анаши, причем в школе, причем очень дешево и держал ее в ящике своего стола – благо родители не имели привычки лазить по чужим вещам. Зачем купил? Просто ради понта, потому что до этого он курил траву только один раз, в пионерском лагере, да и то сделал всего пару затяжек. Толку с этого было никакого, только пропах весь и целый день прятался от вожатых, чтобы не заметили. Теперь пора бы пустить запас в дело.

3. Тима сидел за столом. Он был обмотан шарфом «Зенит», концы которого свободно перемещались по тарелке с останками курицы и склизкими ножками от соленых грибов.
- Тима, подойди на секунду.
Никакой реакции, глаза скользнули по Димке и снова тупо уперлись в телевизор.
- Тима, дурь.
Как и следовало ожидать, сработало безотказно. Тут же появилась пачка сигарет, Тима надел чьи-то огромные черные сапоги и чью-то кожаную куртку и они вышли на лестницу. Может, Димка сказал последние слова слишком громко, а может после пол литры водки у людей появляется способность читать по губам, но в любом случае, за ними сразу же поднялись и вышли еще три человека. Косой соорудили прямо на лестнице и пустили его по кругу. Трех «экстрасенсов» вынесло сразу. Они скатились на второй этаж и исчезли в дверях Юлькиной квартиры. Дима и Тима сидели на ступеньках, смотря друг другу в глаза, и делали тяжку за тяжкой. Это было похоже на игру «кто кого пересмотрит». Затянулся, задержал дыхание, передал косяк. Не отрывая глаз. Косой закончился.
- Еще?
- А у тебя есть?
- У меня – пакет.
- Так что ж ты молчал? Доставай.
Целый косяк забивать не стали – решили поберечь и продукт, и здоровье. Но и половины хватило, учитывая то, что в промежутках они добавлялись взятым из квартиры пивом.
- Может, прогуляемся? – предложил Тима.
- Давай… - согласился Димка. – Только Гарика возьмем – он просил.
- Ладно, я на улице жду…
И Димка отправился искать Гарика. Двухкомнатную квартиру он обыскивал минут двадцать: поднимал головы людей со стола, светил фонариком в лица тех, кто лежал на диване и в шкафу, даже сорвал куртки со скрипучей кровати, но Гарик исчез. Димка стал серьезно побаиваться за свое психическое состояние, но не могло же его с «травы» заглючить! Наконец, догадался заглянуть в туалет. Идиллия. На полу около унитаза сидит, поникнув головой, другой Дима, Соловьев, рядом – Лена, у нее на руках – Гарик.
- Все будет хорошо, - как родная мать шепчет она на ухо Гарику, гладя его по голове. Гарик в отключке улыбается и прижимается к ленкиной груди. Наверное, и впрямь вообразил себя маленьким мальчиком.
- Гарик, пойдем, пройдемся, – потряс его за плечо Димка. Реакции – ноль. – Гарик! Вставай, твою мать!!! Ты достал уже!!! Ленка, разбуди его.
- Игорь, вставай, иди погуляй, полегчает, - говорит она Гарику, сама не трезвее его, язык заплетается и глаза в разные стороны смотрят. Наверное, инстинктивно (вряд ли он что-то в этот момент соображал) Игорь на четвереньках вылез в коридор, там Димка и еще кто-то подняли его на ноги и они пошли на улицу.

4. Удивительная вещь – природа, особенно это заметно в Питере. На дворе – первое января, а вокруг сплошная черная, мясистая, отсвечивающая жиром в свете редких фонарей, грязь. Ненормальный город. Когда же здесь, наконец, летом будет тепло, а зимой – холодно, прекратятся дожди на месяц и жара во время экзаменов под 30 градусов?
На улице похолодало. Это Димка заметил сразу – стало пощипывать нос и руки приходилось засовывать поглубже в карманы, потому что перчаток, конечно же, не было.
- Димон, будешь? – спросил из-за спины Тима. Димка обернулся. Тимофей стоял рядом с Гариком, одной рукой придерживая его, а другой крепко сжав полуторалитровую бутылку «Медового».
- Ты что, Тима, нас же потом не откачают.
- Да ну и хрен с ним. Зато выпьем.
Прошла минута. Димка стоял на ветру, без шапки и в чужих, жмущих ногу ботинках, и думал. Потом молча подошел к Тиме, взял бутылку и сделал солидный глоток. Подумал еще и глотнул снова. Потеплело, а в носу защипало от поднимающихся пузырьков. Вообще конечно, это было никакое не пиво – казалось, что в плохой квас добавили спирт, размешали все это с чем-то вроде медового «Холса» и разлили по бутылкам. Но что делать, как говорится, на безрыбье и Дед Мороз – Снегурочка. Кстати о Дедах Морозах.
- Тим, пойдем в парк – там елка.
- Да ты чего, серьезно? Так чего ж мы стоим? Пошли!
До парка добрались быстро – благо он был рядом. Последние два года на Новый год сюда привозили огромную ель, обвешивали ее гирляндами, и, встретив очередной Год, люди со всего микрорайона – из тех, кто был в состоянии передвигаться, - собирались вокруг нее и водили хороводы. Сегодня здесь было действительно красиво: народ притащил фирменную китайскую пиротехнику, и весь парк светился разноцветными огнями.
Было очень весело. Гарик на воздухе и впрямь пришел в себя, даже присоединился к ним, дабы покончить с пивом и поскорее избавится от бутылки. Чувство какого-то братства захватило всех, Димка познакомился с кучей людей, каждого угостил из своей бутылки пивом и угощался предложенными джином, вином, шампанским и коньяком. Попутно они вместе со всеми водили хороводы, пели песенки и играли в футбол сплющенной алюминиевой банкой.
- Гарик, пас давай!
- Да, блин, как я тебе его дам?!
- Бей, ё мое!
- Гол!!!
Тут до Димки стало доходить, что Земля, оказывается, действительно круглая и вертится, причем очень быстро, вроде как специально поворачиваясь так, чтобы он упал. «А вот хрен», - думал Димка – «меня так просто не возьмешь!» И продолжал играть до победного. Правда, скоро вся эта беготня надоела, несмотря на активное потребление горячительного, холод стал явственно ощущаться, да еще вдруг выпал снег. Народ стал расходиться, все поцеловались на прощание и клятвенно пообещали в следующем году снова встретится. Они зашвырнули банку куда-то в темноту и побрели обратно к Юльке. Когда Димка обнаружил себя около парадной, пиво в бутылке уже закончилось. Где-то глубоко в душе осталось то чувство праздника, веселья и радости, там, в парке, но теперь оно воспринималось как что-то очень далекое, как свет окна родного дома, когда смотришь на него, через забрызганное грязью заднее стекло уезжающей в ночь машины. Тима зачем-то саданул кулаком в стеклянное окошко на двери, вдребезги его разбив, но, что удивительно, руки не поранив, Димка крепко взял за куртку опять запьяневшего Гарика, и они вошел в дверь.

5. В доме почти ничего не изменилось: соотношение пьяных и пьяных вдрызг было примерно то же, потому что одни уже к тому времени более или менее пришли в себя, а другие успели напиться. Хотя чувствовалось, что пьянка перешла в предпоследнюю стадию: всем уже скучно, но почти никто не еще спит. Димка взял со стола оставленную кем-то стопку, налил водки и, чокнувшись с подвернувшимся под руку Сергеем, выпил. Через минуту он понял, что это была его тактическая ошибка – не первая, но, похоже, последняя за сегодняшнюю ночь. Желудок свело судорогой, во рту стало кисло, на глаза навернулись слезы. Димка стиснул зубы, закрыл рот рукой и рванул в ванную. Он успел открыть холодную воду и его вытошнило в первый раз. После этого немного полегчало. Была надежда: может сегодня обойдется? Не обошлось. Он безо всякого интереса рассматривал куски пищи, плавающей в раковине, и автоматически пытался вспомнить, к какому из блюд, съеденных этой ночью, они принадлежат. «Ах, черт, надо часы снять… А то замочу... Жалко будет… Куда их деть? На полу раздавят… Суну за трубу…» Димка стянул часы с руки и на ощупь запихнул их подальше под раковину. Потом поднял голову: рядом висел над ванной бледный с закрытыми глазами Серега.
- Ну что, Серый, хреново? – спросил Димка. Он давно уже понял, что когда прикалываешься над другими – самому легче как-то.
- Угу! Летаю, как Юрий Гагарин, - Серега придерживался тех же взглядов.
- Ты смотри, а то ведь он долетался…
Тут накатило снова. Уже без пищи – чай или пиво лилось в раковину через рот и нос, застревая при этом на полпути в районе гланд, раздражая горло и заставляя кашлять. Потом был третий раз и четвертый, после которого Димка сбился со счета. В перерывах он пытался сосредоточится на ледяном холоде струи воды из-под крана и споласкивал лицо. Рука замерзла, покраснела и почти ничего не чувствовала, но Димка помнил, что когда в детстве он отравился, и ему было плохо, холодная вода помогала прийти в себя, и с тупым упрямством не убирал руку из раковины.
В ванную зашел Гарик. Как ему удается три раза за одну ночь напиться и прейти в себя?
- Гарик, будь другом – притащи из комнаты морса, он там на столе стоит. А то мне уже блевать нечем… а-а… Ё… И нечего ржать – как друга прошу, принеси!
Гарик исчез, как Каспер – доброе привидение. Кишки и желудок отчаянно рвались наружу, все тело сводило и подбрасывало. «Давненько такого не было», - подумал Димка. За стенкой заиграло «Все пройдет, ты знаешь – время лечит…» «Ага, прошло уже, как же… Певцы, блин… Уроды…» Гарик появился снова и сунул в руку стакан. Димка выпил залпом до половины и понял, что Игорь мило пошутил.
- Игорь, б…, ты какого хрена суешь мне водку?!! Ты что, больной, что ли?! Я же просил – морса или воды, но не водки!!! Я ж здесь, нафиг, загнусь! – проорал Димка и швырнул стакан в сторону. Вроде не разбил. Гарик оценил тон голоса и исчез вторично. Димкина голова упала в раковину и время остановилось.

6. Он лежал с закрытыми глазами и чувствовал, что кто-то гладит его по голове.
- Кто это? Ленка, ты, что ли?
- Нет, Дима, это я – Вера.
- Какая еще Вера? Что, была сегодня и такая? Очень приятно. Дима.
- Знаю… Ты не волнуйся, все пройдет. Я с тобой.
- Да я и не волнуюсь. Слушай, я сейчас не в лучшей форме. У нас ничего не получится, даже если ты очень захочешь. Но если тебе не влом помочь, притащи, пожалуйста мне попить – Гарик ушел с концами.
- Нет, я лучше здесь с тобой посижу. Ты не против?
- Сиди, если хочешь. Мне как-то все равно, - Димка открыл глаза, чтобы оценить обстановку.
- Слушай, а ты где?
- Рядом.
- А чего я тогда тебя не вижу?
- Я этого не хочу.
- Круто… Я тоже многого не хочу. Но все-таки, где ты?
- Все такой же упрямый. Я – везде… И рядом. Всегда.
- Знаешь, мне сейчас не до загадок. Ты, давай, будь везде, но не здесь, ладно? Только не обижайся. Когда мне полегчает, я тебя найду и мы нормально пообщаемся.
- Да что на тебя обижаться. Ты же ребенок. Ладно, вон Гарик идет с водичкой. Я пойду. Увидимся еще.
- Давай, давай. Пока.


7. Гарик уже не ржал. Он серьезно посмотрел пьяными глазами в сторону димкиного тела и тревожным голосом спросил:
- Ты с кем разговариваешь?
- С Верой.
- С кем?!!
- С девчонкой, ты слепой?
- Димон, у тебя глюки – ты здесь один.
- Это у тебя глюки, шутник хренов!
- Не злись. Вот, держи воду… Да не бойся – морс это.
Димка выпил кисловатого варева и немного оклемался. Встал с колен и хотел уже идти в комнату, но тут его скрутило еще раз. Этот был последним. Перед уходом Димка смыл в раковину остатки морса, темно-красного, как венозная кровь, сплюнул, высморкался, забрал часы и выключил воду.
В квартире было тихо – все спали. Димка побрел на кухню: оттуда доносились голоса.
- Юль, будь другом, чайничек поставь.
- Садись, Дим, уже поставили давно – ждем пока закипит.
Димка сел на низенькую деревянную табуретку. Его начинало трясти. Это всегда случалось после активного потребления алкогольных напитков. На утро он трясся от дикого, исходящего откуда-то изнутри, холода, причем ничего не помогало – ни свитер, ни горячий чай. Состояние было не самое лучшее: зубы лязгали, а чашка в руках ходила ходуном.
Дверь на кухню открылась и вошла Анька. Интересный она все-таки человек. Аж с восьмого класса все считали ее если не девушкой легкого поведения, то, по крайней мере, очень опытной девчонкой. Оказалось, что все это бред воспаленного периодом полового созревания сознания подростков. И никто не знал, что она, например, увлекается Лермонтовым и Блоком, здорово рисует и лепит, что у нее нет отца. Про нее вообще мало знали. Димка, ища достойную кандидатуру на какую-то из вечеринок, выбрал ее: показалось, что закрутить с такой проще простого, но тут-то не было – так круто его еще не отшивали. Ну и, ясное дело, подобный поворот событий мог только раззадорить – они «зазнакомились». Через неделю Димка понял, что он, как и все остальные, он принимал Анюту совсем не за ту. А еще через три дня понял, что влюбился. Но это продолжалось недолго – ее желание нравиться всем, вместе с «милой» привычкой гулять почти с каждым молодым человеком, привлекшем ее внимание, Димке совсем не понравилось. Они разошлись, причем Димка здорово переживал, потом успокоился - понял, что дело того не стоит, и они стали дружить. Димка знал Аню наизусть, он мог предсказать все, что она скажет, предположить все, что она подумает, причем со свойственной женщинам интуицией, это понимала и сама Анна. И теперь, когда хотелось отдохнуть, он приходил к ней домой, они сидели на повидавшей много на своем веку кухне, с чаем или без, и трепались.
Анька была только что с улицы – белый, будто покрытый инеем, свитер еще хранил остатки утреннего холода. Она никогда не оставалась где-нибудь больше, чем не пару часов – у нее было много друзей, а еще больше подруг, и везде хотелось успеть побывать. В это утро ее принесло к Юльке.
- Анюта, сядь, пожалуйста, ко мне на колени – холодно очень.
Она села и обняла Димкину голову: через свитер женское тепло дошло до тела неудачника-алконавта. Прошло минут пять, и Димка уже согрелся.
- Спасибо, Анюта! Посиди с нами…
Они сидел вчетвером, пили чай и болтали. Ни о чем. Обо всем на свете. Потом Димка посмотрел на часы (они работали!) – было восемь утра.
- Юляша, мне уже пора. Я дома посплю.
- Хорошо, давайте провожу до перекрестка – заодно сама прогуляюсь. Да, Гарику скажи, что идешь – он с тобой хотел.
- Ладно, потопали.
Удивительно, но в месиве курток, шарфов, шапок и ботинок, Димка нашел свои вещи, причем в достаточно презентабельном виде – пара отпечатков ботинок на спине, а в остальном – чиста, как первый снег. Игорь стоял на лестнице – выходил покурить.
- Праздник кончился. Пойдем, Игорек, домой.
Шли они молча – каждый думал о своем, хотя какие могут быть с похмелья мысли – один ветер в голове, пустой, невыразимый словами, холодный ветер. У перекрестка были пожаты руки, и два приятеля разошлись.

8. Димка поднимался по обшарпанной вонючей лестнице, перешагивая через ступеньку для скорости и держась за перила для равновесия. Он встал перед дверью, несколько раз выдохнул, чтобы перегар не очень чувствовался, и позвонил. Дверь открыл папа – не выспавшийся и в трусах.
- Как погуляли?
- Нормально, - не вдаваясь в подробности, ответил Димка.
- Ну иди, отсыпайся.
Димка включил свет. В комнате все было так, как до ухода: домашняя футболка валялась смятая на стуле, тапки меланхолично лежали в разных углах, на столе стоял флакон туалетной воды, которой Димка щедро оросил себя перед тем, как войти в Новый Год. Папа на кухне звякнул чашкой, потом, фыркнув, зажглась колонка, за стенкой заворочался во сне брат. Димка разделся и, не чистя зубы, бухнулся в кровать. За окном стояла непроглядная темень. Он еще раз глубоко вздохнул, ощутив при этом въевшийся за ночь в волосы запах табака, повернулся на правый бок и отключился.
 Часть третья

1. День выдался дождливым, но в машине это было не так заметно. Все-таки существует какой-то непостижимый уют салона автомобиля – это Димка понял с детства, когда родители, возвращаясь с ним поздно ночью из гостей, вместо троллейбуса или автобуса, заказывали такси. И дорога домой сразу превращалась из скучного путешествия в промерзшем насквозь, с заиндевевшими стеклами и холодными, разрисованными фломастером сиденьями автобусе в увлекательную поездку с тихой музыкой, разговорчивым водителем и пахнущим духами пушистым воротником маминого пальто.
Машина остановилась на площади Искусств; Димка привычным движением руки отстегнул ремень, вытащил ключи, достал магнитолу и положил ее вместе с «трубкой» в карман пиджака. Сегодня ничего нельзя оставлять в машине – сразу найдется какой-нибудь «умелец», который, долго не думая, грохнет ломиком стекло и все начисто вынесет. А потом ищи его, гада такого. Димка нажал кнопку на брелке, замки в дверях негромко щелкнули, а фары мигнули два раза – сигнализация включилась. Теперь можно было поспешить в Филармонию, цель этой воскресной поездки, а то дождь на улице и вообще погода противная…
Всю жизнь, переходя порог здания, хоть как-то связанного с искусствами, Димка испытывал странное чувство. Может быть, даже, пожалуй, скорее всего, это была зависть, не злая, но зависть, ведь ОНИ могли выразить свои чувства иначе, не только словами, но картинами, скульптурой, музыкой, наконец, он же мог только оценить плоды их труда. И, наверное, робость перед несомненным талантом мастеров, хотя даже признанные всеми за шедевры работы подвергались тщательному исследованию на предмет «идеальности».
Димка завернул в гардероб – отдать успевший намокнуть за пару минут плащ, причесался у возвышающегося неподалеку зеркала, поставил мобильник на «тишину» и вошел в зал. Он вовсе не любил большое скопление народа, тем более тогда, когда, как ему это казалось совершенно излишним, в частности, сейчас – ведь каждый переживает музыку по-своему, и переживания эти настолько личные и, вместе с тем, настолько глубокие, что демонстрировать их, пусть невольно, сидящим рядом зрителям не нужно совершенно. Но дома нет симфонического оркестра, а оцифрованный звук музыкального центра никогда не заменит живого выступления.
Музыканты настраивали инструменты. Как-то раз Димка поймал себя на мысли, что какофония, царящая за несколько минут до выступления в оркестровой яме, ничуть не менее интересна, чем сам концерт. Зрители пока заняты своими делами: кто-то общается, кто-то ищет свое место, дети шелестят фольгой от шоколадок, их родители – тоже фольгой, но стягивающей приготовленные букеты цветов, на музыкантов мало кто обращает внимания, и те спокойно работают, повторяют трудные партии, что-то правят в своей игре, просто настраивают инструменты и себя на предстоящее выступление.
Димкино место было на втором ряду, посередине – он мог видеть лицо каждого, но, вместе с тем, между ним и оркестром был еще один ряд, нечто вроде укрытия, потому что на первом ряду чувствуешь себя совершенно открытым. Наверное, так ощущает себя рак без панциря или человек, оказавшийся случайно посреди стадиона перед глазами многотысячной толпы.
До концерта оставалось минуты три. Музыканты готовились. Затем все смолкло – в зале появился дирижер. Он шел с серьезным, уверенным лицом и Димка сразу понял, что это выступление запомнится надолго. Дирижер, тем временем, занял свое место, поприветствовал зрителей сдержанным поклоном, повернулся к оркестру и взмахнул палочкой. Началось.
Димка закрыл глаза и стал слушать, вникать во все перипетии разворачивающегося где-то в высших сферах действа. И зрение для этого только мешало: с закрытыми глазами звуки казались другими, они воспринимались как живые существа, рождались, страдали и радовались, умирали. У каждого был свой характер и даже внешность: худые и толстые, длинные и короткие, всякие. Можно было проследить судьбу каждого, а можно – сразу всех вместе. А музыка все лилась, и уже нельзя было понять, откуда взялась эта удивительная гармония, и отчего вдруг веселые звуки погрустнели. Димка слушал, затаив дыхание: мурашки бежали по спине, когда, нагнетая атмосферу, звучали духовые – их мощный звук был подобен сизой тучи, стремительно приближающейся с горизонта, а резкие удары тарелок молниями пронзали ткань произведения. Скрипки то пронзительно, с надрывом кричали, то торжественно и плавно пели, то, внезапно успокоившись, утешали. Наконец, прозвучал мощный заключительный аккорд, и все смолкло. Димка открыл глаза - дирижер повернулся к зрителям: он все еще был во власти музыки, в которую вложил всего себя и, похоже, с трудом понимал, что происходит вокруг. Зал аплодировал.

2. Когда дирижер покинул сцену, а музыканты стали расходиться, Димка тоже направился к выходу. У него в голове все еще звучала та, почти незаметная среди многих и многих инструментов, флейта: мягкий, как кисточка, которой в детстве рисовал Димка, нежный и удивительно трогательный звук. Но нужно было возвращаться на землю. Как говорили античные философы «все познается в сравнении», посему, дабы понять избранность и величие музыки, провидение посчитало абсолютно необходимым привести восхищенного романтика в чувство. Димка посмотрел на телефон: двадцать шесть непринятых звонков! «И это в воскресенье! Вот трудоголики, отдыхать же надо. Больные люди…» - думал он, медленно, чтобы не отдавить никому ноги, пробираясь к выходу.
- Простите, Вы не подскажите, сколько сейчас времени? – спросил кто-то рядом. Димка обернулся; таких глаз он еще не встречал: темно-синие, глубокие, они будто затягивали и было просто страшно в них смотреть – казалось, что никогда не сможешь отвести взгляд.
- Конечно… Без пятнадцати десять, - ответил он после небольшой паузы.
- Вы так внимательно слушали… Только раньше я Вас здесь не видела.
Димка уже пришел в себя и вспоминал, не «светил» ли он где-то машиной или телефоном. А то всякое бывает. Вот на днях одна миловидная особа тоже растачала комплименты… Эх, лучше не вспоминать… «Машину я за углом оставил, а телефон в сутолоке перед выходом проверил. Хотя, если следить… Вот бред, о чем я думаю?! Так и в параноика превратиться можно!»
- Я тут по выходным не очень часто бываю, в основном в будни – после работы. Скажите, а как Вас зовут, а то неудобно как-то «девушка», «девушка».
- Вера, а Вас?
- Дмитрий, - он всегда так представлялся малознакомым людям, вроде как «Дмитрий» звучало весомее, чем «Дима», но менее официально, чем «Дмитрий Андреевич».
Пока старушка гардеробщица, прихрамывая, шла за плащом и обратно, Димка думал. Черт, он всю жизнь только и делал, что думал, когда надо было действовать. А потом опять размышлял, валяясь в кровати: и как же это я так пропустил момент, а ведь все могло быть совсем по-другому. И злился на себя, потому что чего думать о том, что уже прошло? «Сейчас или никогда. Шанса больше не будет. Что ты стоишь, как дурак? Пошел и предложил, все просто».
- Вера, а Вы домой очень спешите?
- Ну вообще-то да, я на «Гражданке» живу, а туда пока доберешься… Сами знаете, наверное.
- Это точно… - он запнулся, - Вы знаете… У меня машина есть… Я Вас до дома довезу… Я думал… мне кажется, что раз уж вечер так хорошо начался, пусть он красиво закончится… Я хотел пригласить Вас в ресторанчик на петроградской стороне… Там приято – я сам там часто бываю.
Она задумалась. Димка ждал.
- Вы, если хотите, можете домой позвонить, предупредить, что задерживаетесь. Но мы же не надолго…
Было видно, что она борется сама с собой: с одной стороны – ресторан это красиво, с другой – незнакомый молодой человек и родители дома.
- Хорошо, пойдемте… Но только не надолго, если можно.
- Ну вот и отлично!
Димка вышел первым, придержал дверь и открыл зонтик – мелкий осенний дождь не просто не перестал, но даже, как будто, усилился, да еще и ветер поднялся.
- У меня машина на площади. Пойдемте быстрее, а то Вы совсем промокните.
Они быстро, почти бегом, добрались по мокрому, с огромным количеством луж асфальту до машины, дверцы коротко хлопнули, Димка включил фары и дворники, развернулся и выехал на Невский.

3. Главная улица города, как, впрочем, и весь центр, сильно изменились за последние несколько лет. Совсем непохожи стали они на те детские воспоминания, которые иногда прорывались в действительность во снах. Исчезли молочно-белые фонари с их холодным, но притягивающим светом, пропал небесно-серый асфальт, все это уступило место ярким оранжево-желтым лампам, гранитной плитке и кричащей разноцветной рекламе магазинов и кинотеатров.
Они ехали молча, только один раз, когда машина притормозила у очередного светофора, Димка спросил:
- Можно я музыку включу?
Вера, не отрывая глаз от стекла, кивнула. Она вообще сидела очень тихо, глубоко задумавшись о чем-то, а может быть просто сильно устала. Димка нажал на кнопку – тихонько зазвучала музыка. То есть это он считал подобные звуковые коллажи музыкой, папа, например, воспитанный на «битлах», Визборе и «Машине Времени», называл и гоа-транс, и джангл, и техно «козлиными плясками». У Димки даже была в свое время теория, согласно которой, все перечисленные направления не просто имеют право на существование, но сродни классической музыке, с той лишь разницей, что многообразие инструментов симфонического оркестра заменено богатыми возможностями электроники.
Машина выехала на Дворцовый мост, и Димка немного сбросил скорость – уж больно красивая открывалась панорама. За зыбкой пеленой дождя вставали над Невой призраки: громадный и необыкновенно легкий, бело-голубой Зимний Дворец, словно айсберг, возвышался над набережной, подсвеченные неоновыми лампочками контуры Петропавловской крепости дрожали на черной невской воде, как огромные восковые свечи застыли на стрелке Васильевского острова Ростральные колонны. Где-то слева должен быть и Университет – Димка мельком увидел ставшие на всю жизнь родными красные стены здания Двенадцати коллегий, и сразу же в сознании всплыл шестиэтажный дом на Первой линии, вспомнилась студенческие годы: лица, чувства, желания, страх перед первой сессией и легкость каникул в барах. Но сейчас он на дороге, и пришлось невероятным усилием воли отогнать воспоминания и сосредоточится.
Они уже проехали стрелку, на приличной скорости пронеслись мимо Петропавловки и свернули на Каменноостовский. Мрачноватое место. Проспект ничуть не изменился с тех пор, как Димка, еще школьником, гулял здесь, и серые стены, мокрые от, казалось, вечного дождя, произвели на него сильнейшее впечатление. Серость, разрываемая лишь пронзительным светом фар, таинственный шепот дождя, боящийся смеха и громкого говора, плачущие окна домов – все это осталось, с той лишь разницей, что теперь Димка сам жил в одной из тысяч здешних квартир.
Еще немного и Димка припарковался недалеко от входа в тот самый заветный ресторанчик.
- Приехали, - сказал он, повернувшись к Вере.
- Уже? – удивилась она. – Я, наверное, задумалась. Представляете, совсем не заметила, как добрались…
Она виновато улыбнулась.
- Ну что, пойдемте…

4. Ресторан был небольшой и уютный: стены мягких пастельных тонов, неяркое освещение, спокойная живая музыка. Димка подвел Веру к своему любимому столику – он стоял немного в стороне, но отсюда можно было видеть не только весь зал, но и трех ребят, аккуратно играющих на гитарах что-то «легкое».
Подошла официантка и протянула, улыбнувшись, меню. Она знала Димку, точнее – Дмитрия Андреевича, частенько заходящего сюда, большей частью одного, реже – с друзьями. Обычно он, уставший и грустный, сидел за столиком, потягивая из бокала сухое французское вино и слушая, как очередной приглашенный гитарист пытается разобраться со сложным соло. А сегодня этот странный субъект был с девушкой, что, конечно же, не осталось без внимания – взгляд незаметно для окружающих (но только не для Димки) скользнул по Вере. Приняв заказ, официантка, опять улыбнувшись, ушла.
- Она Вас знает? – спросила удивленно Вера.
- Конечно, я же здесь бываю почти каждый день. Приятное местечко.
- Да, действительно… - Вера посмотрела вокруг.
Принесли вино.
- Спасибо… - сказал Димка, кивнув головой. Затем он поднял глаза на Веру. – Знаете, Вера, я думаю… То есть я хочу предложить нам перейти на «ты».
- Пожалуй.
Они чокнулись. Потом долго удивлялись, как это их так угораздило встретится, и был произнесен тост «за встречу», потом, уже когда принесли горячее, глаза у Веры заблестели, да и Димка почувствовал, что настроение улучшается. Пошел ничего не значащий разговор, наполненный, как водится, шутками, дурацкими и не очень подтекстами и еще бог знает чем. Димка вошел во вкус – опять вспомнились студенческие времена с их беззаботной, искренней веселостью и беззлобными приколами. Давно у него, замотавшегося на работе, целый день разговаривающего с туповатыми генеральными директорами с неполным средним образованием, не было возможности побыть самим собой.
Резкий телефонный звонок прервал беседу. Димка извинился и, повернувшись в сторону, ответил. Голос в трубке доказывал что-то о необходимости подписать какой-то договор, о деньгах и процентах, о прибыли и убытках. Димка не стал слушать этот прерывающийся шмыганьем сопливого носа и кашлем монолог и, сдерживаясь из последних сил (не будь рядом Веры, он бы, честное слово, так наорал, что неповадно было бы звонить в воскресенье ночью по рабочим вопросам на мобильный телефон), сказал: «Перезвоните завтра с утра на работу, мы все обсудим». Повесив трубку, он машинально посмотрел на часы – было полдвенадцатого.
Вера этот взгляд заметила
- Что, уже поздно?
- Да нет, не то, чтобы очень. Полдвенадцатого.
- Да ты что! Меня же дома заждались уже!
- Перезвони и скажи, что будешь через полчаса. Я думаю, мы успеем, - предложил Димка и протянул ей телефон. – Девушка, можно счет? – обратился он к проходящей мимо официантке.
- Да, подождите секундочку.
Пока Вера звонила, Димка оценивающе взглянул на принесенный листок бумаги: как всегда, они оставили «место» для чаевых. Чаевые как атрибут «загнивающего капитализма» удивительно быстро пришлись по вкусу и прижились в дорогих и с претензией на дороговизну и качество заведениях.
- Вер, тебе понравилось?
- Да, спасибо огромное.
- Это хорошо, что понравилось, - пробормотал Димка и округлил сумму на счете до ближайшей сотни. Сегодня, действительно, обслуживание превзошло все ожидания, да и повар явно был в настроении – почему бы не поблагодарить за хорошее отношение? Официантка, взяв деньги, покраснела и тихо сказала: «Спасибо».
Они вышли на улицу: заметно похолодало, но дождь кончился.
- Куда едем?
- На Художников.
- Да, неплохо… Ну что ж, садитесь, милая дама… И не забудьте пристегнуться.
Мотор чуть слышно рокотал, машина летела по ночным улицам. На перекрестках уже мигали одни «желтые», и хотя на улицах все равно было пусто, Димка притормаживал на всякий случай.
Когда они заезжали во двор, Димка обратил внимание на одинокое светящееся окно на пятом этаже, в котором мелькнула и исчезла, увидев машину, чья-то тень. «Ждут», - подумал он. Он остановился у парадной.
- Ну что, давай прощаться…
- Пока, Дима, очень рада с тобой познакомится.
- А как я рад! - подхватил Димка. – Ой, чуть не забыл – а телефон твой можно?
- Конечно… Пиши…
 Она продиктовала номер, улыбнулась, и, сказав почти шепотом «пока», вышла, хлопнув дверцей. Димка подождал пару минут, дабы убедиться, что Вера ничего не забыла, включил зажигание и поехал домой.

5. Неделя выдалась сумасшедшей: Димка вообще с трудом понимал, что происходит. Какие-то совещания, переговоры, контракты, в перерывах – бутерброды в буфете и гамбургеры по дороге к очередному клиенту. Домой он приходил уже за полночь, съедал по-быстрому суп и что-нибудь жареное, и, ощутив в желудке комок пищи, валился на кровать. С утра, ругая на чем свет стоит, и будильник, и тупую бритву, и кофе без сахара, Димка приводил себя в более или менее нормальное, рабочее состояние, выходил из дома, и все повторялось снова.
Он ждал пятницу, как дети ждут день рождения, а молодожены – первого ребенка, трепетно, как бы боясь сглазить. Когда она, наконец, настала, Димка ровно в пять вечера, согласно расписанию, отключил к чертовой матери мобильник, убрал все листочки, папочки, газеты и журналы в скрипучий ящик стола, посмотрел с ненавистью на продолжающий трезвонить телефон, сделал в его сторону неприличный, но выразительный жест (благо, в кабинете никого не было) и вышел из конторы.
В субботу Димка проснулся поздно – в одиннадцать, и это при том, что лег накануне в девять вечера. Проснулся с чувством выполненного долга и предвкушением заслуженного отдыха. Наскоро позавтракал и приступил к глобальной стирке – совершенно необходимой в конце недели процедуре. Было в ней что-то от медитации, своего рода уход от реальности: глядя в крутящееся с огромной скоростью в стиральной машине белье можно поразмышлять о смысле жизни, качестве пива и точности последнего прогноза погоды. Когда он вынимал всякую мелочь из кармана, чтобы не достать потом на работе выстиранную пачку «Орбита», в руку попал листок бумаги, на котором было написано «Вера» и телефон. И сразу вспомнилось то удивительное воскресное приключение, начисто выпавшее из памяти под напором безумного круговорота дел. «Надо бы позвонить», - подумал Димка и поместил листок на зеркало около телефона.
Стирка, потом – глажка белья, мытье посуды, в перерывах – смотрение какой-то передачи из мира животных и футбола, живо напомнившего качеством игры его, Димкины, дворовые футбольные баталии. А в голове все время сидела мысль о телефоне на зеркале. Когда с делами было покончено, уже наступил вечер. Димка взял телефон и набрал номер.
- Алло, здравствуйте, Веру позовите, пожалуйста.
- Здравствуйте, сейчас, - ответил женский голос на той стороне. Послышались удаляющиеся шаги, и тот же голос позвал: «Вера, тебя к телефону». И затем, тише: «Какой-то молодой человек». Димка улыбнулся – все мамы такие смешные.
- Алло, - это уже была Вера.
- Привет, Вера, это Дима… Помнишь такого? Филармония и ужин в ресторане, - Димка не любил угадывать собеседника по телефону, поэтому и сам предпочитал называть себя так, чтобы его сразу вспомнили.
- А, привет Дима… Помню, конечно.
- Как дела?
- Да ничего… Твои?
- Тоже неплохо… Могло быть хуже, могло быть лучше. Слушай, что ты делаешь, например, в следующие выходные?
- Вроде ничего особенного, а что?
- Дело в том, что я хотел пригласить тебя к себе на – только не смейся, ладно? – на ужин при свечах…
Повисла пауза. Честно говоря, Димка и сам не знал, что бы он ответил на такое предложение.
- Ты знаешь, Дим, я не знаю еще… Позвони мне в четверг, часов в девять, хорошо? И я точно скажу. Если честно, то звучит заманчиво
Димка мысленно вздохнул.
- Ну ладно, тогда до четверга… Мне бы очень хотелось, чтобы ты все-таки смогла. Ну давай, пока!
- Пока.
Димка повесил трубку, а потом долго еще лежал на диване, повторяя в голове разговор и прикидывая шансы. «В конце концов, дело сделано. Я уже позвонил, чего теперь думать. Перезвоню в четверг, если да – то здорово, если нет – обидно, конечно, но, опять же, что ж делать…»
Димка сам не ожидал, с каким желанием он будет ждать четверга. Как в первый раз, как на свидание… «Неужели влюбился? Во дал, а», - пытался он шутить над собой, но в душе понимал, что ничего смешного в этом нет. В четверг, ровно в девять он уже набирал номер.
- Алло, - раздался голос в трубке. Эта была Вера.
- Привет, Вера, это Дима. Узнала?
- Да-да, конечно узнала. Как поживаешь?
 И, главное, спокойно так говорит, как ни в чем не бывало. У Димки сердце выстукивало 160 ударов в минуту, а она «как поживаешь»!
- Да ничего… Ну так как, ты решила?
- По поводу чего?
«Блин, она что, издевается?!»
- По поводу ужина.
- А, конечно пойду…
- Пойдешь?!
- Да, а что тебя так удивляет?
- Ничего, просто, если честно, не совсем ожидал. Ну что, тогда давай договариваться. Я за тобой заеду. В субботу. Тебе когда удобно?
- Без разницы, а ты как?
- Ну давай часов в семь я буду у твоей парадной.
- Хорошо, тогда в семь я тебя жду…
- Ну, до субботы…
- Ладно… Пока.
- Пока.
Она согласилась! Просто невероятно. Димка был в шоке. Теперь оставалось только надеется, что до субботы не произойдет ничего непредвиденного.

6. Готовиться он стал еще с пятницы, потому что убрать квартиру было настоящим подвигом. Вещи у Димки валялись по всему дому, но это совсем не мешало, потому что он как хозяин всегда знал (или был уверен, что знал), где что лежит. Но на человека неподготовленного подобное положение производило впечатление ужасного бардака. Ближе к ночи квартира стала похожа на музей – все разложено по полочкам, везде вытерта пыль и подметен пол, носки и трусы, обычно по нескольку дней сохнущие в коридоре, выглажены и сложены в шкаф. В общем, все подготовительные мероприятия были проведены за день до События.
Всю субботу Димка посвятил приготовлению ужина. В тот день на него напал какой-то бес кулинарии: к четырем часам стол был уставлен разнообразными салатами, фигурно нарезанными овощами и тщательно разложенными фруктами, не говоря уже о горячем, которое находилось в полной боевой готовности, дабы быть поданным на стол, лишь пару минут проведя в микроволновке. В шесть раздался звонок, и Димка по-настоящему испугался. Ему казалось, что он отчетливо слышит голос: «Ты знаешь, я сегодня не смогу… Извини…»
- Да, - сказал он, вместо обычного «Алло».
- Дима, слушай…
Димка затаил дыхание
- Ты не мог бы заехать на полчаса попозже, а то я не успеваю…
- Хорошо.
Когда трубка была повешена, Димка шумно выдохнул и пробормотал: «Слава Богу!»

7. Они въехали в темный двор Димкиного дома в начале девятого. Поднялись по лестнице, по дороге встретив старенького соседа с не менее старым, хромым, с печальными глазами колли. Щелкнул замок, и дверь чуть слышно скрипнув, открылась.
Димка усадил Веру за маленький столик, зажег свечи, выключил свет и достал из бара холодную бутылку шампанского, купленную еще в четверг. Звонко стукнулись наполненные бокалы, и опять пошел разговор ни о чем. Время летело, уже оплавились наполовину свечи, и было съедено горячее. Димка решил, что грязные тарелки не способствуют созданию романтической атмосферы, и сложив их одна в другую, понес на кухню. Когда он вернулся, Вера стояла у окна. Свет от уличных фонарей, пробившись через ветки редких дворовых деревьев освещал ее задумчивое лицо.
- Как ты можешь каждый день просыпаться и смотреть в это окно? Там же внизу все серое, грязное, лужи, машины, черти что. И каждое утро одно и то же.
Димка подошел к окну.
- Да, действительно… А я и не замечал… Привык, наверное. Хотя нет, ты знаешь, дело не в этом. Я смотрю не вниз, а на небо. Оно, конечно, серое, но всегда разное и очень доброе. Ну а лужи… «По утрам вся грязь, все лужи отражают синее», как некогда пел один весьма неплохой поэт…
Вера поежилась, как будто ей вдруг стало холодно, и скрестила руки на груди. Димка сделал к не й шаг, и, замешкавшись на мгновение, обнял ее. Она повернулась, и Димка снова увидел эти широко открытые бесконечно глубокие голубые глаза. Он провел рукой по ее щеке.
- Я тебя люблю.
- Я тебя тоже.

*****

Димка проснулся с приятным чувством, что впереди – воскресенье, выходной, а значит спешить никуда не надо. Он открыл глаза и повернул голову. Рядом с ним, доверчиво, по-детски уткнувшись в плечо, была Вера. Его Вера.



Дмитрий
Весна 2001 года