АНДРЕЙ ОРЛОВ, "П О Л И Г О Н"
ЧАСТЬ II (1)
Он тоже был объят и выжат
И выброшен выдохом томным
И на миокарде угольном выбит
Твой профиль, зовущий и темный
Не жди его смерти - она будет долгой
Бескровная жизнь не знает срока
Он станет жаждой давнего долга
Инспектором выдохов-вдохов
"Агата Кристи", "Инспектор По"
…В ту ночь на вечернем разводе Сергея ждал неприятный сюрприз. Он получил наряд в ночной караул.
Сегодня дежурным по части был старший лейтенант Петухов — именно он распределял наряды и вахты наиболее поганым образом. От этого чмыря в очках с огненно рыжими волосами Сергей ничего другого и не ждал, но всё-таки было обидно. Целый день пришлось возиться с ремонтом очередной электронной рухляди, не выпуская из рук паяльника, а теперь ещё и всю ночь «веселиться». Обычно тех ребят, кто был занят днём на высокоточных работах, не ставили в караул… Но это — обычно… В их же части всё и всегда было не как у людей…
Ну да, конечно, народу постоянно не хватает, кто же будет с этим спорить? А вот грязной и нудной работы —хоть отбавляй. Но ведь мог бы этот сукин сын Петухов хотя бы предупредить о ночной вахте заранее, как делали это другие командиры? Мог бы, конечно, но не предупредил. Кто угодно, только не «старлей» Петухов. Самодовольная толстозадая сволочь, полная злорадства и дерьма!
Когда Сергей узнал о наряде, внутри у него всё вскипело. Но протестовать он не стал. Протестовать было бессмысленно и глупо: когда живёшь в дурдоме — приходится со многим мириться…
Сергей заступил на пост час назад, в десять. Уставший, с опухшими от паров канифоли глазами, одетый в черный бушлат и с автоматом АКМ на плече, в магазине которого притаились настоящие боевые патроны — в общем, всё как положено.
Когда заряженный автомат оказался в руках у Сергея, он подумал: а не пойти ли в дежурку и не пристрелить ли гадюку Петухова? Но потом, усмехнувшись, оставил эту пустую идею — к слову сказать, идею весьма популярную в среде местной флотской молодёжи…
В ночной караул их маленькая береговая часть, «Полигон-I» Северного Флота, всегда выставляла шесть человек. Это не считая тех, кто дежурил в штабе. Двое — на КПП, остальные — на четырёх ключевых объектах, разбросанных по всему Полигону.
Объекты — это, конечно, громко сказано: котельная-водокачка-кочегарка, маленькая дизельная электростанция, береговая линия и причал для катеров. Ну и еще огромный алюминиевый ангар, набитый чёрт-те чем, с низу до верху. Вот тебе и все «ключевые объекты».
Сергею, конечно же, досталось самое худшее из всего — береговая линия и причал. Всю ночь придется торчать на улице одному, и даже парой слов переброситься не с кем! А если ещё и дождь пойдёт — что здесь в конце лета не редкость — тогда вообще… Ни за что на свете козлина Петухов не снимет пост из-за плохой погоды — мокнуть тогда до утра. И хотя на небе не было ни облачка и погода стояла отличная, настроение у Сергея становилось паршивым…
Существовало, правда, в этой ситуации одно утешение. Как бы там ни было, но ночной караул на берегу выставляли исключительно ради проформы и никто к этому особо серьёзно не относился. Петух, конечно, парень настырный и говнистый, но и ему одному за всеми не уследить, как бы он ни старался. Так что после полуночи все вахтенные могли позволить себе маленькие, невинные вольности…
На Флоте, как и в Армии, вообще навалом всякой туфты, типа ночного караула. Было бы от кого охранять всё это добро! Разве что от себя самих? Но существовал и действовал «Клуб любителей этой туфты», со своим ненаглядным Уставом, а раз так — значит туфта бессмертна! «Старлей» Петухов как раз был одним из самых активных членов этого «Клуба».
Вокруг уже почти стемнело — осень всё-таки… Вместо того, чтобы, как предписано, прохаживаться вдоль берега, Сергей спокойно сидел на причальном кнехте. Кнехт — это такая чугунная штука, похожая на шляпку от гвоздя, торчащую из причала. Это к нему швартуют корабли и катера толстенными пеньковыми канатами — шпрингами, когда те встают на якорь. Невдалеке на берегу Сергей видел окна казармы, или, как её называют на Флоте, — команды, в которых уже горели синие ночные светильники.
Все свободные от вахты братаны-матросы (везёт же людям!) уже наговорились вдоволь друг с другом и давно храпят в своих койках. «Старлей» Петухов, всячески отравлявший этим матросам жизнь, тоже через часок-другой завалится дрыхнуть. Факт не особенно примечательный, и уж тем более не новый, однако весьма полезный. Как только дежурный Петух отрубится, на Полигоне наступит полная лафа! Всё же одна положительная черта была в этом гнусном «старлее», надо отдать ему должное, — он любил поспать, спал крепко и редко при этом просыпался…
Сергей постарался заставить себя больше не думать о Петухове. В самом деле, что за навязчивая идея? Заняться, что ли, больше нечем? Но в том-то и дело, что заняться действительно было нечем…
Сергей сидел на холодном кнехте спиной к морю и курил одну сигарету за другой. На вахте и в карауле все курили, хотя это было строжайше запрещено. Для таких случаев на Флоте есть один негласный закон — делай что хочешь, хоть дрочи-задрочись, только не попадайся. Иначе подведёшь и себя, и других. На Полигоне все матросы были связаны круговой порукой ответственности (вернее — безответственности) друг за друга. Они понимали это по-своему, командиры — по-своему. Научиться делать всё «шито-крыто» не составляло особого труда. «Старлеи» и мичманы кое о чём догадывались, конечно, и страшно бесились. Иногда они устраивали настоящую охоту за кем-нибудь, с ног до головы охваченные желанием «поймать за яйца» нарушителя их спокойствия, их Устава и их туфты, — но им это редко удавалось. Чаще всего они просто закрывали на всё глаза и делали вид, что ничего не происходит — так ведь спокойнее. Но с матросами постоянно что-то происходило! Когда тебе совсем не дают свободы, бери её сам столько, сколько нужно, иначе позеленеешь от скуки. Еще один негласный флотский закон. На Полигоне никто ещё пока не позеленел…
Сергея со всех сторон обступали глубокие сумерки, а на небе уже вовсю мерцали россыпи звёзд. Над лесом, который выглядел как сплошная стена мрака, ощетинившегося верхушками сосен, едва показался краешек золотистой луны.
Сидеть на причале одному и курить, когда кругом раскинулась ночь, не самое весёлое занятие на свете. С непривычки от такого можно волком завыть. Но у Сергея привычка была. Полтора года службы — не шутка. Как-никак — половина срока… Ещё одно, чему быстро учат на Флоте — терпению, а вернее — терпимости. Если ты не научился «забивать на все большой и толстый», — можешь считать, что ты пропал…
Так прошёл ещё один долгий час. Сергей отмерял для себя время количеством выкуренных сигарет.
Теперь луна уже полностью выкатилась из-за деревьев и безмолвно висела над чёрным лесом. Вся округа утопала в её странном, пепельном сиянии. Непроглядной темноте пришлось потесниться и уползти в самые дальние закоулки между постройками Полигона, скрыться в тех из них, где не горел свет, превратиться в чётко очерченные тени конструкций и зданий. Поверхность моря посеребрилась до самого горизонта…
Сергею нравилась эта ночная картина. Она производила на него впечатление. Задёрганный, уставший, злой и обкурившийся, он ощутил нечто вроде мрачного вдохновения. Сам не зная почему, он вдруг тихо запел:
Чёрные птицы слетают с луны
чёрные птицы кошмарные сны
кружатся, кружатся всю ночь
ищут повсюду мою дочь…
возьмите моё золото
возьмите моё золото
возьмите моё золото
и улетайте обратно…
Нам не нужно твоё золото
нам не нужно твоё золото
заржавело твоё золото
и повсюду на нём пятна…
Чёрные птицы из детских глаз
выклюют чёрным клювом алмаз
алмаз унесут в чёрных когтях
оставив в глазах чёрный угольный страх…
«Странная все же песня, - промелькнула вдруг у Сергея мысль и он невесело усмехнулся, - так много «черного», почти в каждой строчке…»
Но напевать дальше он не перестал…
возьмите мое царство
возьмите мое царство
возьмите мое царство
и возьмите мою корону…
Нам не нужно твоё царство
нам не нужно твоё царство
твоё царство — яма в земле сырой
и корона твоя — из клёна…
Так возьмите тогда глаза мои
возьмите тогда глаза мои
возьмите тогда глаза мои
чтоб они вас век не видали…
Нам уже не нужны глаза твои
нам уже не нужны глаза твои
побывали уже в глазах твоих
и всё что нам нужно взяли...***
После полуночи поднялся неприятный порывистый ветер и сразу всё испортил. Хотя портить, особенно, было нечего. Ветер был прохладным, влажным и дул со стороны моря.
Сергей окинул небо пристальным взглядом, пытаясь разглядеть надвигающиеся облака или тучи, но не нашёл их. Возможно, эти предвестники дождя появятся позже… Но время шло, а небо оставалось чистым…
Вначале Сергей думал, что ветер утихнет — не фига! Наоборот, он усиливался и становился всё холоднее.
Море растревожилось. Невысокие волны накатывались на причал и разбивались о его края. До Сергея стали долетать солёные мелкие брызги. Холодные капельки ударяли ему по щекам, в бритый затылок и шею, мгновенно высыхая на ветру. Сергей ощущал лёгкий озноб и думал, что если и дальше пойдёт в том же духе, то лучше сматывать отсюда удочки…
В самом конце причала был пришвартован маленький дизельный катер — ветхая, но всё ещё шустрая посудина, которую не списывали только потому, что её не на что было заменить. Обычно спокойный, катер сейчас лихо подпрыгивал и раскачивался на волнах. На каждом судне есть небольшой медный колокол — рында, всегда начищенный до ослепительного блеска по желанию членов «Клуба любителей всякой туфты». И вот эта самая рында теперь принялась пронзительно так позванивать — гадко, мерзко и даже зловеще… Будто звала беду...
Катер всё чаще и чаще тыкался бортом в причал. Сергей всем телом ощущал эти упругие, тугие толчки. Хотя борта катера были обиты старыми автомобильными покрышками, что здорово смягчало удары, всё равно Сергей слышал странный, душераздирающий скрежет металла о бетон причала. Да ещё этот колокол-рында, заткнуть глотку которому было некому… Если только слазить самому?…
Сергей бросил взгляд, полный ненависти, на постанывающий и поскрипывающий катер. Ну нет, он не собирался лезть на него в такую качку — запросто можно было загреметь за борт, а это не сулило ничего хорошего. Сергей вдруг представил, как он, раскинув руки, поскальзывается и падает в воду между катером и причалом, как борт катера неумолимо надвигается на него и расплющивает о железобетон будто муху, как лопается его голова, его тело разрывается и превращается в лохмотья, а в воду стекает багровое месиво из мозга, мяса, крови и костей…
Сергей содрогнулся: «Черт!… Что еще за чушь лезет в голову?..»
Он вновь закурил, но уже как-то нервно. Пропади пропадом этот катер!
Но отмахнуться от монотонного звона-набата рынды было невозможно. Словно штопор, он ввинчивался в сознание — пронзительный, настойчивый, острый…
Сергей ощутил, как на него неудержимо наваливается смертная, нечеловеческая тоска.
Он зажмурился и зажал уши ладонями — и всё равно в него проникал этот жалобный плач металла. Какая-то вселенская скорбь! По нервам, по жилам и сосудам неумолимо растекалась и расползалась странная сила. Как мутное варево из колдовских поганок, оно сминало сознание, комкало его, извращало — и тогда, привычные четкие грани становились размытыми, окружающий мир опрокидывался, искажаясь через зелёное, мутное и волнистое стекло иллюзий. Это оцепенение было выше мускульной воли, и оно не предвещало ничего доброго. Транс, однако, увёл Сергея от мыслей об усталости, будто ему вдруг наглухо забило все рецепторы. Пропало ощущение и холода, и ветра. Он как бы отключился от реальности.
И тут возникло видение…
Такое с Сергеем случалось и прежде. Про других он не знал, как там у них – бывает такое или нет. Но про себя то уж он знал все точно. И помнил, когда это началось. Ещё в детстве, бывало, жутко боялся темноты, собак и покойников. Страх перед собаками он переборол с возрастом (остерегаться не перестал, но это другое), а вот историям про всяких мертвяков внимал с содроганием. Специально, конечно, старался не слушать: слишком уж много рассказывали их в тех краях, где он вырос. Гоголя в школе читал запоем, с каким-то болезненным упоением, со странным даже для себя самого интересом, больше положенного. Всю его бесовщину хуторянскую: про Вия, панночек-утопленниц и как черти казачью грамоту в ад уволокли. Он себе живо это мерзкое козлоногое отродье представлял — будто бы сам видел. Может быть, в другой жизни? И сны ему снились, после которых хотелось лишь одного: мстить. Но кому?
Однажды что-то ему приснилось. Что-то ужасно жуткое, но что именно – он не помнил. Орал он так, что перебудил всех, даже соседей. Мать за Серёгу перепугалась насмерть, к врачу на следующий же день поволокла. Серёга не сопротивлялся… Врач махнул рукой: мол, возрастное... Оно и отошло как-то со временем. И сны такие, чтоб до крику, больше не снились. И все-таки, что-то порой аукалось, особенно в тёмное время суток и когда он чем-нибудь был взвинчен. Начинали странные тени скакать поблизости. Всегда вдруг: то могло не быть ничего, а то — начиналось. И этому предшествовала ноющая головная боль, извечная его спутница. Мать не умела хранить тайны, а может устала таить, и как-то призналась, что он, младенцем ещё, из зыбки вывалился, больно стукнулся об пол и почти посинел, пока она увидела… Её рядом не было, отошла куда-то... Может, из-за этого «стряхнулась лампочка» в башке, может, ещё по какой причине… Кто знает?..
Классе в восьмом сцепились с приятелем: слово за слово, как обычно, — и покатились по полу в обнимку. Приятеля звали Вовка — он был шибздик, курил вовсю, водился со шпаной постарше, шестерил там, сыпал матом, девчонок всерьёз не интересовал, учился кое-как, — а Серёга уже развернулся в плечах, был видный, но ходил сам по себе… Он вообще слыл парнишкой «с приветом», но к Вовке никакой неприязни не питал, а тот возьми и скажи походя, в запале: «Ты, — мол, — пидор двинутый!» — обычно ведь у подростков такое без задней мысли, да и не слышал никто вокруг, кроме Серёги… Но от одного лишь взгляда бедный Вовка покрылся холодной испариной, попятился в ужасе и дал дёру со всей прыти. Серёга в момент его настиг, сбил Вовку с ног, быстро укрыл собой… И горло нащупал холодными пальцами: кадычок у Вовки слабый, прокуренный: недокормок, — а сам Вовка посинел вдруг... Техничка баба Лёля, сухая и кривая на левый глаз, одна уж в пустой школе, не пожалела казённой швабры — огрела Серёгу со всего маху — и только тем кое-как спасла Вовку. Иначе бы — всё, насмерть. Серёга не почувствовал боли, его остановил лишь холодный страх и мутное недоумение... Ведь не хотел он!!! И что всё это было? Бред, глюк, помрачительная судорога?..
…На призывной медкомиссии пожилая толстая невропатологиня — в белом колпаке и с молоточком — нудно выпытывала для проформы: были ли травмы, сотрясения, то да сё... Но кому нужна репутация психа, даже с вожделенным «волчьим билетом»?.. В армию, то есть на Флот, Сергей шёл по принципу: надо — так надо. Раз мужик — иди служить. Ведь не на войну посылают? Какие уж тут особые потрясения, опасные для неустойчивой психики? Иди — и весь разговор.
Во сне он порой чего-то пугался до ужаса, вскакивал на первых порах службы в холодном поту и долго не мог понять, где находится. Постепенно сознание возвращалось: начинал узнавать спальные ярусы, храпы, знакомый портяночный запах... Успокаивался он с трудом, засыпал снова. Утром его пинками поднимали грозные старшины — он был далеко-далеко... Но чаще будил его заранее Лёха, его сосед. Он лучше всех знал его ночные взбрыки… И помалкивал о них, не распространялся. Может, жалел?…
Видение было до жути четким, словно картинка на киноэкране. Оно и по сути было таким – ведь мозги-то у Сергея не отключились! Он помнил кто он, где находится, что делает… Но глаза видели то, что видели…
Неужели опять? Как тогда, в детстве?
Привиделась ему старая-старая, давно заброшенная церковь с ржавой маковкой, где жили только голуби, воронье племя и летучие мыши, а с облупившихся, запаутиненных стен с немым укором на живущих взирали строгие лики святых… Обычная вроде картина, земная, не из другого мира. Но что-то жуткое, неуловимое, было в ней… Окрест церкви уныло располагалось кладбище, такое же заброшенное и ветхое… Осевшие могилы были сплошь утыканы тёмными, покосившимися крестами… Деревянными, не металлическими… Ночь вокруг, и только полная луна светит сквозь прорези полуразрушенной колокольни, где гуляет безумный, шальной ветер и стонет одинокий Колокол… Монотонно и безучастно: БОМ-БОМ-БОМ-БОМ-БОМ…
КОЛОКОЛ!!!
Сергей резко зажмурился.
Видение пропало так же неожиданно, как появилось.
Что-то изменилось вокруг, что-то стало не так. В голову впилась тупая иголка боли — левый висок заныл, как ноет дырявый, воспалившийся зуб.
Окружающая темнота стала почему-то пугающей. Казалось, что кто-то притаился в ней и молча, терпеливо наблюдает. Невозможно было угадать, кто такой этот «кто-то», что у него на уме и зачем он явился.
Как странно, подумал тогда Сергей, что вещи в общем-то обыденные, давно привычные и совсем не страшные сами по себе, соединяясь воедино в нужное время и в нужном месте, способны нагнать страху на уставшего, измученного, одинокого человека.
Но легче от этих мыслей не стало. Темнота оставалась зловещей, а убеждение, что кто-то смотрит оттуда — неистребимым, никуда не девшимся и разросшимся почти до паники.
И тут Сергей увидел фигуру, не спеша приближавшуюся к нему. Она плыла, как в тумане… Одинокий черный силуэт бесшумно перемещался по берегу со стороны административных построек — оттуда, где темнота была самая непроглядная.
В животе у Сергея всё сжалось и, несмотря на ветер, его прошиб холодный пот. Руки сами потянулись к автомату…
Это был всего лишь матрос, в бушлате и бескозырке. только вот откуда он тут?! Тоже вахтенный? Возможно. Тогда где его автомат? АКМ-а у приближавшегося не было. Одна рука всунута за полу бушлата, другой он придерживал бескозырку, чтобы та не слетела. Сергей решил, что блуждающий призрак вышел откуда-то со стороны кочегарки — просто он не заметил его сначала, опутанный своими кошмарами.
Матрос держал курс прямо на Сергея.
Тут донёсся знакомый оклик — парень, видимо, решил подстраховаться:
— Эй! Серёга!… Я это! Смотри, не пристрели меня с перепугу!
Ну не ****ская ли ночь!!! Лёху, того самого матроса из собственного отделения, соседа по койке, принять за нежить? С чего ж так глючит-то сегодня — с канифоли, что ли?..
— Я чуть было не сделал это! — зло крикнул Сергей навстречу — Чего шатаешься?
Лёха подошел, наконец, к причалу и легко запрыгнул на него. Здоровый, знакомый до чёртиков симпатяга-Лёха… Свой в доску… Как Сергей мог растеряться?
— Ты куревом богат? — спросил Лёха, подходя к Сергею и поёживаясь. — А то мои все поскончались…
— Богат, богат, — мрачно ответил Сергей и полез в карман. Достал пачку, уже пустую наполовину, молча протянул её Лёхе.
— Не обидишься? — тот вытряс несколько штук и вернул пачку.
Сергей убрал сигареты обратно.
— Тоже в наряде? — спросил он Лёху.
— Привет, ёбть! — Лёха стукнул его по бескозырке. — Не был на вечернем разводе, что ли? Я ж в кочегарке…
— А-а, — Сергей поправил бескозырку: будто даже потеплело.
— Тихо, вроде, сегодня… — огляделся Лёха, глубоко и зябко затянувшись сигаретой.
— Я бы не сказал, — Сергей криво усмехнулся и кивнул в сторону катера. Потом высморкался в сердцах.
Лёха глянул на него понимающе:
— А, ты про это… Я имел в виду, что наши гаврики вроде как отъехали… Ты, я смотрю, совсем тут одичал… Киснешь?
— Не то чтобы очень… Просто всякая хрень в башку лезет… Замёрз, и ветер какой-то: ****ец…
Лёха от души рассмеялся, мотнул головой:
— Ну ты как всегда, в своём репертуаре! Ветер как ветер. Чего особенного?
Сергей прислушался к шуму прибоя — всё так же. Конечно, Лёха только что из тепла, ему прогуляться по берегу один кайф: сон развеять и прочее. Наряд наряду рознь, не повезло Серёге сегодня, вот и все дела… Но ветер…
— А пойдём ко мне чай пить! — предложил Лёха, докуривая. — У тебя сигареты, а я сегодня в наряде один, никого не дали, суки… Скучно… Да ты не ссы, Петух уже не пойдёт караул проверять… Если до этого не выполз — теперь точно не жди…
— Да знаю…
— Завтра выходные, все «старлеи» в посёлке… Вряд ли этот филин высунет свой поганый клюв на улицу.
— Знаю, сказал...
— Тогда тем более пошли, посидим вместе до утра. В ****у их всех, обойдутся без тебя! Может кто катер этот гремучий упрёт, пока тебя тут не будет…
Сергей поежился: ему опять долбил по ушам растревоженный Колокол.
БОМ-БОМ-БОМ-БОМ-БОМ-БОМ-БОМ-БОМ…
Нет, уносить надо жопу с этих похорон. Срочно!
— Прямо как во время чумы, видал в кино? — откомментировал Лёха, словно прочитав мысли Сергея. — Ну что, уговорил я тебя? — он широко улыбнулся.
«Улыбка у Лёхи, блин, ослепительная, — подумал Серёга, — сердце тает!».
— Если бы не уговорил, я бы сам тебя «уговорил»… Задолбался я уже тут торчать, не видишь? Крыша едет...
— Тихо шифером шурша?…
— Во-во…
Двинулись…
1995-2001 © Андрей Орлов. Все права защищены.
Перепечатка и публикация разрешается только с согласия Автора.
Текст впервые опубликован на сайте "COMUFLAGE@КОМУФЛЯЖ" и выложен здесь с согласия автора.