Мокрые волосы по моим щекам… досаждающий мелкий шрифт, сломанные ногти, красные глаза, небольшой насморк, трясущиеся руки, грязные засалены клавиши и пыльный монитор, остывший кофе и разбитое зеркало, не разобранная кровать, заполненные пустой информацией дискеты и короткие карандаши, мигающая лампа с тусклым светом, уже привычный комнатный беспорядок, остановившиеся часы и изгрызенные ручки, стопки учебников, прогибающиеся полки, заветные книги, таящиеся в портфеле вместо тетрадей… погнутая душа и холодная мечта – ненужный набор несогласованных прилагательных, которые вообще ничего не значат, кроме того, что все заполнят вскоре унылое неправильно построенное стихотворение, написанное в момент таких же депрессий.
Боже! Бумага и карандаш, энергия и эти вдавленные клавиши – единственные друзья и существа, понимающие, что к чему, не оскорбляющие и не упрекающие моими же попытками творить. Если бы не их приветливые улыбки и всегда распростертые объятия – что бы со мной стало, кто бы меня приютил? Ответ прост, так же как и решение всех многочисленных проблем, возможность поплакаться в жилетку… Утешение в vogue, Martini, черном цвете и опавших листьях осени. А потом трудно остановиться. Как и сейчас – выбрала время (хотя, если есть что писать, такое понятие как ограниченное время не существует), согласовала все накопившиеся мысли воедино, села перед плоским экраном и начала было творить… Нет! Врывается метель, сшибающая с ног прекрасное настроение, наивную улыбку с лица, блеск в глазах… вместе со всем этим и сконцентрированные фразы, испугавшись, разбегаются…
Курсор неумолимо мигает, он ждёт от меня продолжения, он ждёт невозможного: мне нечего больше писать, фантазия сдохла, критического материала слишком мало, в библиотеку, хоть она и не далеко, идти поздно. Бесполезно что-либо начинать, всё равно оно будет вскоре заброшено в дальний угол, будет пылиться, обрастать мхом, страдать, ждать, когда я подойду, и попробую начать заново… Нет смысла. И так не получится. Один и тот же исход. Слишком много изнеженности, неправильно подобранных слов, неуместных ошибок. Бесполезно. Зря использованные чернила, нервные клетки, зрение, питание, - пусто проведённое время. Жертвы во имя цели. А где она, цель? Если она реально существует, можно хоть чуть-чуть подсуетиться и выдать хоть что-то. А если её нет – это уже более тяжёлый случай.
Я была совершенно нормальной, с идеальной психикой, такой безупречной, даже сама удивлялась. А ведь я сама заставила рассудок повернуться в нужное русло, точнее в то русло, которое было выгодно родителям. Мне оно принесло только два с половиной спокойных месяца.
Вот пишу, и мне легче становится, это будто терапия какая-то, где главное – печатать без остановки, не важно что, не важно, сколько ошибок и неправильных пропусков, не важно. Главное – не задумываться, что ты пишешь… Всё быстрее, быстрее, не важно что, главное – без слёз, без истерик, без…, без… Всё это пытается вылезть наружу, но мысль о том, что надо быть сильной берёт верх. Только мысль, теория. На практике по другому. Так всегда. Собственных глупых мыслей раза в два больше, чем сути. Когда же это кончится, когда??? А может и не надо слушать мамочку, которая цапается с Франсуазой Саган, считая, что у неё лишь однообразные прилагательные и чересчур изнеженные романчики. Зачем быть как все? Лучше поступать так, как хочется мне, а не кому-то.
Все ссоры между родителями идут только из-за меня, снова чувствую, что я никому не нужна, ничего не получится, ничего. Мама входит и включает свет. Зачем? Она же знает, что я его не люблю. Она уносит мой кофе, поднимает бумажку, которая соскользнула с моего стола и жадно её читает. Да, я не сочинение пишу. Я пишу рассказ. Свой рассказ. С моим выдуманным миром, с моими героями. А меня порицают. Опять не за делом. Но я хочу творить! Я хочу жить с моими творениями бок о бок. С ними, а не с вами, потому что вы жестоки, вы глухи к моим рукописям.
На меня опять кричат, снова что-то не то я сделала.
Замолчите пожалуйста, я сейчас выпрыгну из окна, и тогда решатся все ваши и мои тоже проблемы. Вы не будете больше меня трогать, я не буду больше плакать. Никаких лекарств, никаких выброшенных денег, никаких нервных срывов, бреда, ссор… Оставьте меня в покое, пожалуйста, на недельку-другую, я за это время успокоюсь, да и вы отдохнёте тоже. Надоели постоянные комки в горле, ломящие, угнетающие не только внешне, а действующие изнутри. Какой смысл на других перекладывать свои проблемы, те люди разве смогут помочь – нет. Они лишь будут меня проклинать, типа вешаюсь на шею, проще бы самой разобраться.
Спасибо мамочка, иначе ты ух никак не могла. Спасибо на добром слове. Все это чушь, полная чушь, что вы говорите о подростках. Вы считаете, что знаете их самих, их характер, думаете, что можете объяснить их поступки, и самое бредовое – готовы даже понять их. Ничего подобного! Вы просто унижаете нас – несчастных, измученных новыми тенденциями и взглядами на жизнь… Мы итак устали, мы не знаем к чему присоединиться и за что ухватиться, на каком корабле остаться и на чей бал потом опаздывать… С уверенностью мы не можем ответить ни на один ваш вопрос, так как сами колеблемся и постоянно мечемся между Сциллой и Харибдой, изредка поддаваясь издевающимся Сиренам. А тут еще и вы в чем-то упрекаете, обвиняете. Вы никогда нас не сможете понять, никогда не оцените достойно мыслей на грани детства и взрослой жизни, потому что у вас было одно время, а мы даже и не знаем на что ориентироваться, кому поклоняться…
От слёз намок мой учебник, щиплет лицо. И снова горло – этот ком, чем бы его протолкнуть, а лучше – вытолкнуть.
Прощай, курсор, прощай выдуманный МИР, ты больше не будешь просыпаться вместе с добрым СОЛНЦЕМ.
Я не напишу больше ни строчки! Прости, но из Кристины ничего толкового не вышло.
пятница, 13 Октября 2000 г.