Одиноко-белесый лайнер маячил на горизонте. Впрочем, линии этого самого горизонта было почти не видно – море незаметно сливалось с небом. Потный, но красивый мужчина покоился на не менее красивой женщине. Почему-то вспомнилась фраза «Рок-н-ролл – это не работа». Как бы то ни было, не обращая на мои мысли ровно никакого внимания, камера вцепилась в тела этих двух людей, а потом поползла вбок, к уже осточертевшему лайнеру.
«Живут же люди», - вздохнула женщина лет сорока, разведённая и в бигудях, слизывая остатки приторного оптимизма с надписи “The End”. Замелькал её полысевший местами халат. А какой-то бдительный гражданин окликнул меня: «Молодой человек, что вы здесь делаете? И почему вы заглядываете в окна к Ирине Васильевне?» – «Пытаюсь постичь основы мироздания», - неуклюже отшутился я. В ответ донеслось глубокомысленное «Пшёл отсюда, а то милицию вызову». Бдительный гражданин рвал и метал в приступе обострившегося сознания своей правоты. Ладно, пусть наслаждается – я ушёл. Но в голове всё равно вертелось то, сорокалетнее – «Живут же люди». И ведь она по-своему права. Да, ты вывернешься наизнанку в монологах о «примитивизме и зашоренности». Но это не выход. Вариант – может быть. Но не выход. Что толку в том, что ты умнее, лучше, тоньше, добрее (иногда), когда этому нет применения. Вернее, выхода. Я уже повторяю слова. Допускаю погрешности стиля. Забываю структурировать реальность. И всё из-за такой мелочи, как глупая фраза глупой женщины. Мрак. Закрываю глаза. Обрывки мыслей, образов. Сердце начинает биться чаще. Пролетают совершенно странные картины пульс учащается не могу тяжело в детстве мама учила никогда не смотреть на солнце но в шесть лет я это сделал amoresperros не следовало этого делать поезд вылетел из туннеля школы для дураков странная электронная музыка которую я терпеть не могу кровоточащий мозг на ступенях метро не стоило ставить двадцать тысяч песо на эту собаку чёрт где же дрель двадцать миллиграмм адреналина внутривенно это безумие или гениальность спираль табачного дыма облако небо берлин крылья желания ангел стоит и пьёт растворимый кофе. Короткие гудки.
Я опять говорю много слов, а пресловутого выхода всё нет. Да и что у нас с тобой есть? Замызганное окно, умерший бог и лохмотья надежды
- Надежды? На что?
- Ну, помнишь, ты любил (любишь?)…
- Да. А как это всё закончилось?
- Ну и что?
- …
- А как иначе? Жить-то надо.
- Надо жить. Знаешь, Андреевым попахивает. Как бишь тот рассказ назывался?
- «В подвале». Кстати, там есть выход.
- Да нет там ни хрена. Есть мгновение, миг вклинившегося в грязь света, а потом опять – каморка, топчан и темнота у изголовья.
- Он просто не смог, растянув это мгновение, протиснуться в него. А ты сможешь.
- С чего ты взял?
- Ты её любишь?
- Да.
- Жизнь без неё потеряла смысл?
- Нет.
- Маму жалко?
- Да.
- А может хватит Жванецкого? Ты и сам не заметил, как вжился в образ, выписанный автором.
- Я просто подыграл тебе. Сходи на курсы повышения догадливости.
- И это говоришь ты? Ты, для которого форма – всё.
- Извини, но кроме тебя здесь некому оценить мою остроту.
- Остроту?..
- Ладно. Извини. Я не в кондиции.
- Ты просто не в форме. Не стоит заменять слово, опасаясь повтора. Уж я-то знаю, что при дефиците оригинальных идей языком ты владеешь неплохо.
- И на том спасибо.
- Разве за такое благодарят?
- Знаю, что нет, просто хочется сохранить лицо. My make-up may be flaking, but my smile still stays on.
- Это правильно. Но занавес уже опускается. Прощай.