В тот вечер он, как обычно, возвращался домой.
Мозги, как всегда после работы, были туманны, тело – усталым. Ни мыслей, ни слов. Рабочая лошадь возвращается в стойло. Станция метро, переход, три станции вперед, переход…
Вдруг нервная дрожь пробежала по его усталому телу. Что-то нарушало обычный ход жизни.
Радиоприемник обыденности зашкалило.
Он остановился, отыскивая источник помех, подлежащий немедленному уничтожению.
Цель была немедленно найдена, но гашетку заклинило. Целью оказалась сутулая фигура со смутно знакомым по прошлой жизни блестящим предметом. Кажется… это называется… саксофон… Неожиданно повеяло чем-то забытым, добрым. Но расслабиться и принять это душой тогда он не смог. Он прислонился было спиной к стене, и закрыл глаза, как тут же увидел вечно хмурый и недовольный взгляд жены.
Он вздохнул, оторвался от стены и пошел домой.
И только глубоко ночью, когда все уснули, и он прислонился горячим лбом к холодному стеклу окна, звуки саксофона наполнили его без остатка.
Он выкурил полпачки, прежде чем обрел способность двигаться. Он тихо подошел к кладовке и долго-долго что-то там искал.
Наконец он вытащил оттуда пыльный чемодан.
Открыв его, он достал свой старый… саксофон.
На пол упала потертая фотография.
На ней молодой паренек играл на саксофоне для сидящей на лугу девушки.
Он зашел в ванну и запер за собой дверь.
Из ванной он уже не вышел.
Перед смертью он успел тихонечко сыграть коротенькую ностальгическую мелодию.
Почувствовав вдруг запах свежескошенной травы, он положил саксофон на пол, набрал полную ванну воды и, сидя на бортике, вскрыл себе вены. Вода ласково его обняла.
Утром его жена проснулась в слезах.
Ей приснился зеленый луг, и мальчик, играющий для нее на какой-то странной трубе что-то очень старое, доброе, и очень, очень теплое…