Она любила двоих. Семь лет любила двоих. Семь лет наблюдала за саморазрушением обоих. Наблюдала сквозь слезы. Наблюдала и ничем не могла помочь ни одному, ни другому. Ей казалось, что, отдав предпочтение А., она обидит, предаст Д. и наоборот. Хотя ни своим видом, ни своим поведением они не давали Марине повода понять, что догадываются о ее чувствах. Нет, этого не было, но, все же чувствуя доброжелательное отношение со стороны Марины, удачно использовали его. А можно сказать, что и ее. А она? Она ни коем образом не препятствовала тому, с радостью, с щенячьей радостью откликаясь на каждую их просьбу. Конечно же, она понимала, что ее используют самым незатейливым способом, так сказать в открытую; но Марина рада была приносить себя в жертву, в жертву своей ненормальной любви.
Однажды А. попал в больницу, и Марина провела у постели больного больше времени, чем его собственная мать. Они подолгу разговаривали, как самые близкие на свете люди; и ей казалось, что теперь так будет всегда, но… А. выйдя из больницы, стал так же недоступен, как и прежде. И закусив губу, Марина вновь стала ждать. Спустя некоторое время в дверь ее квартиры стучал Д. Он пришел с бутылкой вина и несколькими дисками. Марина приятно удивилась, но Д. сразу же развеял ее удивление, объяснив свое появление тем, что ему негде ночевать. И проглотив комок горечи, Марина снова принесла себя в жертву.
Вот уже несколько месяцев она не видела ни А., ни Д. В своей маленькой квартирке Марина существовала, как затворник и каждый день молилась о том, что бы А. не очерствел, полюбив роскошь, удовольствия и деньги, и, что бы Д. не сошел с ума изнуряя себя поисками гармоний, смыслов жизней и средств к существованию.
Так прошло лето, за ним осень и, что теперь с Мариной, как она – я не знаю. Но знаю одно, – когда зимой к ней стучался Д. с бутылкой вина, дверь ему открыл тот, кто сумел совместить в себе двух.