Да, конечно, она была той самой девчонкой, с которой можно было выпить немереное количество пива где-нибудь на скамейке… С кем можно поболтать ни о чем… О, джагги, джагги, тебе было приятно скользить, слегка касаясь, по её миру, победно улыбаясь, когда затрагивал что-то живое и трепещущее… Тебе, конечно, было интересно и как-то не по себе необычно; настолько, что именно о ней ты мог сказать при всех: «Что мне нравится в Кари, это то, что она не женщина…»
Джагги, джагги… вам было хорошо вдвоём; ты чувствовал себя повелителем её тела, - тебе нравится быть таким!.. Ты обрывал всё одной фразой, а она принимала… Ведь это ты, джагги…
И, когда тёплый, тёмный вечер заставал вас врасплох и открывал на мгновение нечто, сокрытое в глубине, всё рушилось в одночасье: «Да. Скоро буду. Ну, через минут тридцать…» И скомканный вечер, вместе с оборвавшейся на полуслове фразой, талой грустью застилали её глаза. Только тебя уже не было рядом с ней: ты спешил.
О, джагги, джагги! Ты так боялся женщин, что не хотел, чтобы и она, как кто-то до неё, сказала: «Милый, и как мы теперь будем жить?!»
Тебе нравилось говорить с ней, легко касаясь пальцами её руки. Ты дарил ей мир своей музыки. А она дарила тебе стихи, которые ты никогда не читал… О, джагги, джагги, это была её сказка, которую просто не хотелось уничтожать… Сказка теплоты и нежности…
На время. Чужой. Теплоты.
Знай, джагги, джагги, у неё тоже была сказка…
Я расскажу её тебе, расскажу, пока она не исчезла, растворившись в твоем бегстве; пока она не замерла прощаньем и болью на губах: «Она никогда не умела легко терять друзей…»
Он увидел её в баре Стэрка. У того постоянно тусовались какие-то малолетки, танцующие на «бис» и «ура». Пару лет назад он даже построил в своей забегаловке нечто вроде подиума. Повесил дешевые шторки по углам и пристроил малюсенькую каморку за «сценой» - гримерку. Смешно сказать, но число посетителей от этого новшества увеличилось раза в три.
В тот вечер он почему-то увидел именно её. Она танцевала самозабвенно. Иногда неловко двигаясь, выпадала из такта, но затем, словно не видя ничего, в диком кружении бросалась к самому краю сцены и замирала там в неестественно-влекущей позе.
На ней почти ничего не было из одежды. Худоватое девичье тело податливо изгибалось, приближаясь бедрами к очередной пухлой лапе с купюрой. Она понравилась многим, как, впрочем, и другие танцовщицы… Плавной походкой, с диким циничным огоньком в глазах, она прошлась между столиками. Под свист и улюлюканье, под хриплые визги и одобрительные возгласы. Издалека заметила его. В белом летнем костюме. Он один сидел за столиком, на котором стояла бутылка коньяка, рюмка и блюдце с лимоном. Подошла. Села на колени, плавно обняв за плечи. От неё пахло сладостью и детством. Он коснулся губами голого плеча, а она, под аплодисменты и гигиканье, рывком сорвала с себя лифик и одним махом осушила рюмку коньяка. Выдохнула и улыбнулась.
- Пойдём ко мне…
Она молча покачала головой и собралась подняться, но он обнял и крепко прижал к себе. Запахло миндалём и мёдом. Он уткнулся лбом во впадинку на боку и нежно коснулся губами. Она вздрогнула, но опять промолчала, только глазами молила отпустить…
- Как хоть зовут тебя?! – выдохнул он, с трудом сдерживая себя в желании отхлестать её и увезти домой. К мягким игрушкам, большой кукле и коробке с мороженым…
- Кари, - улыбнулась и, легко обернувшись, оказалась у него за спиной.
Обняла за плечи, дунула в ухо и крепко-крепко поцеловала.
Дальше он видел только наполняющуюся рюмку и слышал все тот же гнусный свист и хохот. Смотрел на сцену, но её там больше не было.
Ближе к одиннадцати вечера к нему подошёл Стэрк:
- Влас, приветствую! Ты, кажется, чем-то недоволен? Или у тебя проблемы?
- Отвали, Стэрк! Дай хоть выпить спокойно в твоей забегаловке!
- Влас! Посмотри, какие девочки у меня сегодня! Это же настоящие жемчужины!
Он посмотрел на Стэрка, но промолчал и снова налил себе коньяк.
- А как тебе эта милашка, которая сейчас танцует? – Влас даже не взглянул, - Её уже третий раз на сцену зовут… Кстати, я слышал, девчата в гримерке говорили, что ты ей понравился. Говорит, целуешься знатно… - он хихикнул и по привычке потер руки.
Влас посмотрел мимо Стэрка на сцену и увидел Кари. Она была в яркой зеленой юбочке и полосатой коротенькой маечке с одной шлейкой.
- Стэрк, - Влас с силой сжал его запястье, - я хочу, чтобы эта девочка сегодня осталась со мной!!
- Влас! Ты пьян! Ты же знаешь, что я не продаю своих девчат!
- А эту продашь! – он заломил Стэрку руку так, что у того чуть глаза не лопнули, - Придумай, за сколько ты её сможешь продать!
- Отпусти! – Стэрк начал выкручиваться, но внимания не привлекал.
- Сколько?!
- Дай подумать. Только отпусти!
Влас ослабил хватку, но руку не выпустил.
- Триста. Нет, четыреста! Она новенькая и ни за что не пойдет.
- Ты говорил, что я ей понравился… - Влас зло ухмыльнулся, - триста пятьдесят.
- Четыреста! Она никогда не ходила с клиентами и мне придется долго её уговаривать!
- Триста пятьдесят или я сломаю тебе руку… - Влас снова отогнул на себя запястье Стэрка и тот со стоном согласился.
- Хорошо, триста пятьдесят. Только сейчас.
Влас отпустил его и, открыв бумажник, отсчитал сумму.
- Через час она уедет с тобой.
- Не позже, - процедил Влас и так глянул на Стэрка, что тот и не посмел перечить…
Он открыл дверь и пропустил меня вперед. Зажег свет. Мне было неловко от своего кричащего макияжа и дурацкого костюма, и я попросила показать, где ванная. Он как-то грустно улыбнулся и посмотрел на меня с таким вызовом, что, казалось, проще на месте провалиться, чем оставаться здесь. Стэрк предупреждал, что он не в себе и его лучше не злить… А вдруг он… Ой, нет!
Я попыталась отбросить дурацкие мысли и пошла умываться.
Он постучал и сказал, что принес полотенце.
«Оставить на двери?! Ты что, детка, с ума сошла? Открывай!»
Вопить: «за кого ты меня принимаешь» не имело ни какого смысла – «хорошие девочки» в полночь черт знает где по чужим квартирам ванную не ищут и в стрипбаре не танцуют…
Но и позволить ему вот так ,– нет уж, перебьешься!!
Я открыла, с упрямым желанием высказать всё, что я думаю по этому поводу, забыв, что стою в расстегнутой юбке, не прикрывающей ничего… Он замер на пороге, внимательно оглядывая меня всю.
Со сжатыми кулаками, из глаз огни так и сыпятся от гнева. Обидел, значит…
Девочка моя! Так хочется обнять тебя, прижать, полюбить, согреть… Хотя бы сегодня… Чтоб хоть это тепло осталось в памяти, а не только Стэрк и вся эта мерзость… Крошка, иди ко мне…
Он подал мне большое махровое полотенце. Я срочно стала закутываться в него, понимая, что безбожно краснею под его взглядом, но оно сползало то с одного, то с другого плеча и от этого мне было еще хуже, чем в одной юбке… Он накинул край мне на плечо и нежно обнял. Поцеловал шею и долго не отрывал губ…
Это она пахла миндалём и мёдом. Сладкой ватой и лимонадом… Это я касался ямочки на её плече чуть пониже шеи и не мог надышаться… Это она стояла здесь…
Да, конечно, сейчас выйду.
И включу горячую воду.
Я улыбнулся и поспешно вышел.
Я не стала закрывать на засов дверь. Мне так уютно стало с ним…
«Самое худшее, когда начинаешь доверять совершенно незнакомым мужчинам. Особенно вдруг…»
Он отнес её в комнату на диван. Долго и терпеливо пробуя каждый миллиметр жданного тела. Он настолько поглощен был осязанием её, что не слышал ни всхлипов, ни вздохов, ни стона… Глубокий, протяжный вдох просыпающейся Женщины…
Он любил её. Сейчас. Всю. Податливую и гибкую. Сладкую и ненасытно-ждущую.
Уставшую, спящую на его плече. Она не улыбалась во сне, напротив, - напрягла губки, четкая складка пролегла между бровей, а ноздри тонкого носика раздулись, как крылышки…Он поцеловал её в щеку и, закрыв глаза, с едва заметной улыбкой, заснул.
Она приезжала к нему часто. Очень часто…
Когда её не было, чего-то не хватало. То ли её суеты на кухне в неумелой попытке что-то сварганить, то ли громкого смеха, то ли циничных издевок и резких фраз…
Он помнил, каким бешенством загорелись её глаза, когда однажды заставил её надеть длинное красное платье, которое купил сестре. И вдруг сказал, что впервые увидел её как женщину…
Он слышал, как под утро она плакала. Он всю ночь извинялся, но она не верила.
Влас был зол, что ночью видел совсем иное существо, чем днём. Хотел, чтобы все, все на свете хотели её, желали её, а она была бы только его…
Но утром она снова напяливала свои идиотские старые джинсы, рваные кроссовки и брала деньги только на такси домой… Она одевала те вещи, что он ей покупал только тогда, когда была с ним, и оставляла их в его квартире. У них не было ни одной фотографии.
Она не ходила с ним на вечеринки и презентации, и они не раз скандалили из-за этого. Она злилась, кричала, что чувствует себя глупой, малолетней, содержанкой… А все эти боровы и их окученные дамы только и ищут повод, чтоб унизить её.
И слова-то какие находила – не придерешься… Я и сам понимал, что она во многом права, но пропадать где-то с девушкой, которую никому не показываю – этого я не мог … Шеф уже второй месяц косился на меня и все чаще подначивал, елейным тоном сообщая, что Золушка и в Африке Золушка, только черная…
Потом был день рождения жены шефа. Отвратительная девка. Безвкусная и недалекая.
Мы вновь поссорились с Кари. Я был расстроен, что наговорил кучу лишнего. Снова пил, как раненый лось. Домой приехал не один. Да и черт со всеми! Я давно говорил Кари, что каждый из нас волен делать всё, что угодно!..
Жена шефа весь вечер пристраивала ко мне свою подругу, Сабину, и я сдался. Я даже не сравнивал. Просто трахался как сумасшедший и ничего не соображал.
Кари стояла посреди комнаты и плакала. Зло сжимались кулачки. А в глазах разгорался всё тот же пожар… Я что-то бормотал, наверное, идиот, извинялся, объяснял… Сабина кичилась и наседала на Кари, в попытке выяснить, кто Кари вообще такая… Малышка молча ушла на кухню. Мне поплохело. Кари помогла мне перетащиться на кухню… Такой пьяной тряпкой я давно себя не помнил!.. Сделала кофе. Пришла Сабина. Одетая. Мы молча пили кофе. Втроем. Потом Кари ушла.
-Эй, девчата! А как насчет повеселиться?! – троица, переглядываясь и хихикая, приближалась к нам.
Линка и Зойка отвечали дружным смехом, так как повеселиться они собирались по-своему. Я посмотрела на темные окна Власа и ухмыльнулась.
Мы много пили вшестером.
Линка в конце концов не выдержала и уехала к своим баиньки. А я осталась с Зойкой.
Когда поднялся вопрос о ночевке, я прогремела ключами от квартиры и повела всех к Власу домой. Оставила их ждать на лестнице внизу, сказав, что проверю, нет ли родителей.
Он был дома. Стирал белье.
Мы мило поговорили. Я сказала, что ненадолго и проводила его на балкон, захватив с собой второй таз с мокрыми вещами.
Резко захлопнула дверь и стукнула щеколдой.
Влас недоуменно смотрел сквозь балконное стекло, а я включила ночник и пошла звать гостей. Зойка и Петрик уснули сразу же после первого глотка джина. Спай и Тоша глазели на хату и радовались.
Они даже целоваться не умели! Оба! Крутились вокруг меня, как два щенка и не знали – лизать, аль кусать…
Влас на балконе признаков жизни не подавал, и я даже на некоторое время про него забыла…
Мальчики устали, не сумев устать меня и собрались тут и уснуть. Но я их спровадила, наградив Зойкой и Петриком, - чтоб не обольщались…
Открыла балкон, но Влас не выходил…
Я стоял в темноте. Она сидела на полу и хлестала джин прямо из бутылки. Я не останавливал. Она хотела напиться. Пусть.
Нам было больно. Очень. И ей. И мне.
Я держал её голову под струей холодной воды, а она орала, что любит меня. И что все это чушь. Что нет никакой любви. Только привычка и привязанность.
Я сделал ей кофе. Она пила его, когда он уже почти совсем остыл…
А я стоял сзади и расчесывал её длинные светлые волосы.
И поправлял махровое полотенце на плечах.
И целовал шею.
И любил.
До утра…
А утром она ушла.
О, джагги, джагги! Если бы ты знал эту сказку, ты бы помог мне сделать её счастливой…
Джагги, джагги, только Небо может всё прощать…
Только Ветер способен всё забыть…
Только Солнце в силах ничего не видеть…
Мы с тобой люди, джагги…
Просто люди, джагги…