Страничка из дневника.
Пол года назад я совершила непростительную ошибку. Должно быть, мой поступок слишком спонтанен и необдуман, что сейчас, когда накатывают воспоминания, я провожу в голове своей что-то наподобие анализа. Теперь я отчётливо вижу себя нынешнюю на месте той враждебно настроенной девчушки. Возможно, я бы поступила иначе, зная, что исковеркаю жизнь любимого человека, зная, что сама буду страдать и винить собственную глупую поспешность. Неплохо бы и сейчас заглянуть в будущее – мало ли что повлекут за собой мои сегодняшние слова.
А ведь они всегда пусты и малосодержательны, в них нет ни рифмы ни смысла, в них нет ничего того, что ценится рядовыми гражданами: эстетики, музыки, элегантности, вульгарности, прозаичности. Они – пустоцветы, а я – плохо растущий салатовый огурец, без корней и без почвы, без запаха и без вкуса. Но я не никто, я часть чего-то, но не Вселенной; она отвергла меня в день почти совершеннолетия, лишив друзей, лишив общения, и тем самым убив во мне все надежды и оторвав тот цветок-пустоцвет.
Мой парень… Он больше чем парень. Это слово грубовато для него. С парнем можно целоваться, обниматься, ходить в кино на последний сеанс…, спать. А Дениса можно любить, просто любить и радоваться взаимности. Когда-то он был частью моей головы, частью моей крови; он занимал всё пространство моей небольшой комнаты и почётное место у на подоконнике. Когда я ложилась спать, то непременно сначала вертелась у окна – смотрела в ту сторону, где он живёт. «От тебя до меня много-много километров», - поёт Юля, а нас разделяли три остановки на троллейбусе или одна на метро.
«Вон там он живёт, вон 72 троллейбус, который идёт до его дома. Счастливого пути, траллик, спокойной ночи, Диня!»
Я любила целовать его в уши и в шею, добираться языком до живота, а там останавливаться – дети как-никак. Мы играли в запрещённые игры и строили из себя любовников-получников и только один раз перегнули палку. То была моя вина – слишком много хотелось объять.
Денис был серьёзен, когда злился, этим он всегда меня пугал. Лицо его узкое и длинное, всегда чистое и какое-то свежее, как только что постиранное бельё, развешенное на длинной верёвке от одного дома до другого, вытягивалось и становилось каменным. Однажды он стукнет кулаком по подоконнику и выскажет всё о моих вордовских файлах на дискете (стихи и первые рассказы, начинённые эмоциями). Так я всегда думала, когда казалась самой себе дурочкой на его фоне.
Денис слушал Нирвану, но никогда я не видела его в балахоне или в бандане с логотипом весёлого жёлтенького личика ЛСД с неприятной ухмылкой. Когда ему было тяжело или когда мы не хотели расставаться, а приходилось, он делал то самое серьёзное лицо и рассказывал о Курте. Однажды я позвонила ему с Арбата – сказать, что слишком устала, чтобы ехать к нему. Сработал автоответчик и я оставила следующее сообщение:
«Привет, Диня, я не смогу к тебе заехать – слишком долго мы с Катей по Арбату гуляли, устала жутко. Знаешь, я действительно ненавижу орхидеи. Кортни.» Кортни Лав.
Перед этим я облазила всю сеть в поисках любой информации о Кобейне, чтобы было о чём говорить с почитателем как бы гранжа. Помог один материал в «Караване Историй» с живописными фотографиями Курта и Кортни – его единственной жёнушки-стервеллы, вроде как ставшей причиной его самоубийства. Диня не то, чтобы презирал её, скорее просто боялся: встреться он с ней в одном фуникулёре – он бы, не долго думая, перерезал канат. Разбился бы сам, но покончил бы и с ней и с той запутанной историей, которую унёс с собою Курт.
Мы созванивались каждый день и почти так же часто виделись, но после моего забытого сообщения на автоответчике он не звонил целых два дня, он просто не брал трубку. Я приняла это как за его идиотскую выходку, совсем забыв о Кортни. Оказывается, стоило проложить кабель чуть глубже, этим злостным именем я открыла тёмненькую дверцу жизни моего возлюбленного и тем самым больно-больно сдавила его виски, да так, что перед глазами снова пронеслось последнее письмо Курта, последняя больница Курта, последняя его сигарета, иголка… последний выстрел, …но не в воздух.
С тех пор я стала осмотрительной и не бросаюсь словами, особо именами. Изучив историю жизни солиста Нирваны, поняв, что к чему, альбом их the best уже лежал около CD, замызганный и ободранный, как кошка. Я пыталась понять Дениса.
Но мы расстались. Не скажу слов, типа: «Мы устали друг от друга» или «Судьбе было угодно…». Ей-то как раз – нет. Всё дело во мне, в моей глупости идиотичности, в том, что в момент звонка Дэна по TV-6 шёл фильм «Всё будет хорошо» и мне почему-то хотелось ни в коем случае не говорить эти три дурацких слова, но Диня сказал их меня, не подразумевая об их Нефатальности, ПРОТИВОПОЛОЖНОфатальности.
Был вечер, он позвонил, а я ещё не пришла в себя от лета:
- Мы давно не виделись, и будто здорово изменились, - начала я.
- Разве что-то изменилось? – ответил Дэн с грустью, уже решив, что будет делать, как только я скажу, что надо расстаться. Он почувствовал это. Но не по моему замогильному голосу. Ещё раньше.
- The world is changing, things never stay the same, - произнесла я философскую фразу из учебника по английскому.
- Murphy, синий учебник, первый unit. – Среагировал Денис, уже изучив моё пристрастие к английскому языку и к французской культуре. - Всё будет хорошо, - заключил он и закашлял.
Наверное у него рот кровью пошёл – так долго слышны были непроизвольные сокращения в трубке. Его опасения оправдались. Всё! То что он не имел права говорить, он сказал.
- Я так больше не могу. Нам расстаться надо, - сказала я, но будто не я.
И вот я подписываю свой душераздирающий контракт на месяцы одиночества и тоскливости, на время бритв и подоконников. Здравствуй, Франсуаза Саган, Здравствуй, Грусть! Прости меня, моя любовь.
Дрожу, когда вспоминаю этот разговор. Чего ради? Ведь жизнь моя от этого лучше не станет, ведь Земля в другую сторону крутиться не будет! Всё равно она «Синяя как апельсин», а я – рыжая, как асфальт.
Начались курсы по основам журналистики и последние часы школы, новизна и занудность, одна минута до Манежки и десять от дома.
Я полностью углубилась в книжки и в записи с лекций, я зубрила и пыталась понять, что зубрю, для чего всё это делаю, есть ли цель? Она вроде была, но после тридцати баллов из ста исчезла.
«Журналистика должна преклонить колено перед тобой, - говорила сокурсница, - принести себя в такую жертву! Это невозможно. Тебе, видимо, очень больно было…»
Я не спала ночью, даже не смотрела в окно на ночь и на единичные машины, как делала раньше, не слушала Станцию, не читала Фэнтази. Я только плакала, но не навзрыд, а чистыми слезами, олицетворяющими бессилие и страх . Какая непростительная ошибка – бросить парня, да к тому же любя его!
Только слёзы и мокрая подушка, разрозненные мысли о прошлом и только о прошлом. Я ничего не говорила, ничего не записывала в блокнот, никаких стихов или рисунков, ни прозы, ни гитары – ничего, только величественные картинки из совместной жизни. Из жизни воистину счастливой, причём для обоих.
В один день я не вытерпела и решила проверить свой почтовый ящик на mail.ru. Как приятно было набирать пароль: ilovedan. Писем новых не было: оно не удивительно, писал только Диня и приходила ежемесячная инфо с сайта X-Files. Его последнее мне письмо, где-то перед каникулами, перед нашей долгой и непростительной разлукой, после которой образовалась между нами пропасть, которую я по случайности не преодолела, лежало в самом конце. Я сто раз перечитывала его и слёзы катились по лицу. Слёзы вины.
Пол года спустя я стала проверять почтовый ящик и там этого письма не оказалось: либо это дело рук моих в дневном бреду, либо Дэн, помня пароль, решил удалить из моей памяти своё письмо. Это уже не столь важно, главное другое – я не могу заставить себя полюбить кого-то. Нет таких чувств и эмоций, что возникали раньше. Они попросту исчезли. Не восхищаюсь людьми, в плане их красоты. Я теперь её вообще не замечаю. Пытаюсь полюбить хоть кого-то, но впустую. Хочу найти радио, которое понравится мне, а не «большинству», группу, магазин. Хоть что-нибудь. Тщетно. Что-то во мне надломилось и исчезло. А я ведь была такой страстной итальянкой, такой влюбчивой француженкой и гостеприимной русской – принимала в своё сердце слишком многих…
Время шло и жизнь продолжалась, даже не в гору, а однообразно, даже не скучно, а тревожно. Что будет дальше меня не волновало, мне было всё равно.
- Видишь вон того парня? Его зовут Эмиль, – сказала однажды тёмненькая сокурсница.
- С трудом, - ответила я без энтузиазма, - У него красивое имя.
- Без разницы. Ты ему по-моему нравишься, - заявила она серьёзно и по-своему хладнокровно.
Я молчала, вовсе не хотелось думать на эту тему, да и думать вообще.
- Эй, реагировать хоть как-то мы будем или нет?! – удивилась сокурсница.
- Я поняла. Новость – это такой же товар, как нефть или одежда. Причём, если нефть сгорает, а юбка рвётся, то новость – это продукт многоразового использования… , - ответила я, - Пойду кофе выпью, а то здесь как-то холодно.
Я дрожала. Мне стало жаль того беззаботного парня, которого не переносила моя Ксюша и чьё имя нравилось мне больше, чем он сам.
Потом началась весна и само собой разумеющееся я взяла за привычку приходить на курсы раньше, чтобы смотреть на тебя со стороны. Ты шутил, а твои друзья не смеялись, смеялись только твои поклонницы и поклонники.
«Браво-браво, Эмиль! Мы так давно не смеялись…»
Ты всё время сидел на ряду передо мной и однажды я, нагретая солнцем, решила, что весна не должна пройти даром.
И вот сегодня ты на полу в моей комнате неотзывчиво меня обнимаешь. Ты бы мог остаться на ночь, если очень хотел бы, ты бы мог вовсе не приходить к себе домой ночевать, но… Не скажу, что не сильно уговаривала.
Всё время задумываюсь: что будет, если я не обниму тебя, сам ты этого наверное не сделаешь.
Ты нравишься мне, но так, как нравится суп из шампиньонов или высокая скорость подключения. Ты скучен. Пусть в компании кажется, что ты её душа, но при более тесном общении эта маска исчезает. А за ней – непонятно что пытающейся сказать человек, с зацикленными мыслями и скучным взглядом. Ты умеешь очаровывать, а вот на большее не способен.
Я обнимаю твою шею и вижу другого человека. Того, кого бросила, того, кого любила, кем жила. Ты не виноват в моих нынешних мыслях. Ты просто объект, который я пытаюсь полюбить. Ты – моя школьная тетрадка, в которой я произвожу вычисления и разбираю теорию вероятности, в которой я делаю ошибки, за что и снижают мне балл.
Я провела тебя в свою комнату и усадила на диван. Я хотела вспомнить, что такое поцелуй и почему он так приятен, что такое тепло по всему телу и почему оно возникает. Мне казалось, что оно и сейчас возникнет. Но нет. Тепло везде – если сильно любишь и знаешь, что любим. А тепло чуть ниже живота – это пошлость, с которой связан мой возраст, это тривиальность.
Ты выглядел таким уставшим и измученным, будто давно не спал и ничего не ел. Ты лёг, а я дотронулась губами до твоих губ и робко чмокнула. Ты не ответил. Я повторила попытку и крепко обняла твою шею.
Твой рот ничем не отличается от рта других моих капризов, вот только он проложил дальше дорожку, которая раньше казалась прерванной. Мой язык обвил твой, мои глаза и твои встретились и снова закрылись. Мы не ставили рекорды, мы не засекали время поцелуя, которое можно было изобразить в нескольких и ещё раз нескольких секундах. Ты делал мне одолжение, а я стряхивала пыль со своих дёсен.
- Эмиль? – спросила я, как бы спрашивая, жив ты или нет. Через пол минуты ты очнулся и среагировал:
- Да? - ответил ты вяло.
- Тебе когда уходить?
Он не ответил, так как не видел смысла отвечать. Не думаю, что он когда-нибудь испытывал ко мне чувства, достойные быть увековеченными на страницах страстного романа. Эмиль просто коротал со мной время, скорее, на меня из жалости отводилось крохотное место между тренировками (он не может жить без футбола) и встречами с друзьями. Я не протестую, так как сама не являюсь образцовой подружкой. Значит, есть во мне нечто такое, что он не отверг, что-то типа тонкого нерва, на котором держится молочный зуб, готовый выпасть.
Потом Эмиль молчал, смотрел куда-то в потолок и будто ни о чём не думал. Я гладила его лицо, кусала шею и ухо, целовала нос, он не реагировал, лежал как плюшевая игрушка. Наверное я действительно общалась с плюшевым медвежонком, но даже у них есть хоть толика эмоций, а парень, лежащий рядом даже не моргал.
У него крашеные волосы, такой обыденный жёлтый цвет. Я провела по ним рукой, а его слова, словно пламя, обожгли меня:
- ЭЭЭ… Перестань шалить. Прям как дитё. Причёску испортишь, - и он погладил себя по голове, поправляя шевелюру.
Я молчала. Я лишь смотрела на твоё лицо. Твои чуть раскосые чёрные глаза закрылись и не хотели больше смотреть ни на потолок, ни на меня. Наверное ты понимал, что должен что-то сказать, но не мог придумать, что именно.
В твоём лице был другой. И этот другой должен был занять твоё место.
Я снова поцеловала тебя и хотела приблизиться к губам ещё хоть на один сантиметр… Ты поднялся и обнял меня, почти нежно, почти ненавязчиво. В этот момент в животе действительно стало тепло и я решила, что всё у нас с тобой по плану и что ты наконец-то полюбил Нирвану. Я мечтала, будто ты возьмёшь за привычку встречать меня после школы и гулять по Арбату, помогать осваивать футбол и футбольную журналистику.
- Мне пора идти, - сказал ты, вернув в реальность.
Я повалила его на диван и целовала до тех пор, пока ему не стало противно. Я сама задыхалась, и чем яростнее слышны были чмокающие звуки, тем отчётливее я понимала, что не могу, попросту не могу целовать его так, как Дениса, так, как человека, которого любила.
Мне вовсе не совестно за наши отношения: у него своя дорога, к меня своя. На несколько месяцев они сплелись, но не тесно, так что скоро расплетутся так же быстро, как и сплелись.
Что между нами происходит, Эмиль, нужны ли мы друг другу? Неважно, поверь мне, неважно. Мы живём и независимо друг от друга, и вроде бы иногда вместе. Главное – ты вернул мне недостающие кирпичи на дорогу в Изумрудный Город, состав которых я забыла, вернул веру в себя и надежду на то, что жизнь ещё не кончена. Она продолжается и не имеет значение, кто рядом с тобой – негр или японец, гей или бисексуал, в конце концов, парень или девчонка. Главное, что если этот кто-то может вернуть потерянную связку ключей от двери под названием «Любовь» или «Как Бы Любовь», то стоит ради этого жить и стоит верить в поезд, идущий навстречу!
5 Мая 2001 г., 23:58.