— Слушай Федь, у тебя полсотни баксов не найдется до понедельника — спросил Леша, поворачивая к нему голову. Леша ловкий парень, рост выше среднего, плечи крепкие манеры американские, он даже ногу на стул ставит как американец. Обхватит стул за спинку, повернет его к себе сидением, водрузит на это сидение свою ногу в сверкающем ботинке и беседует с тобой, и все этот жест уважают. В нем, в этом жесте, есть что-то полезное для корпоративного имиджа всего банка, народ это чувствует и не возмущается. А может, не возмущается потому, что именно также делал один из европейских боссов, когда приезжал инструктировать банк.
— Не проблема — солидно сказал Федор, — ты подожди, у меня в шкафу пальто, а в нем бумажник, — и пошел к шкафу. Он откопал свое пальто вполне приличное даже для такого заведения, в котором он теперь работал, достал бумажник и с удивлением обнаружил, что этих самых «баксов» у него вообще нет! Разменял вчера последнюю сотню, дал что-то жене на продукты, сводил детей вечером в Макдональдс, потом доехал на такси и, надо же, вот как бывает: думал при деньгах, а теперь оказывается пара сотен рублей это все, что было в его распоряжении. По идее следовало вернуться и сказать: «Извини, денег нет!». Наверное, Леха в такой ситуации ничуть не смутился и сказал бы что-нибудь типа: «Ну, мужик, извиняй, одни только отечественные, и тех на хороший обед не хватит. Видимо, гулял вчера хорошо!».
Нет, Леха почти всегда при деньгах, он бы дал небрежно с достоинством и сказал бы при этом «Мужчина без денег это не мужчина, это самец». Когда только Федя пришел в банк и познакомился с Лехой, у него появилось чувство, которое, наверно, испытывают новобранцы перед «дедом». «Дед» не остроумнее, а шуткам его все смеются, парадокс! У Лехи было много шуток и может быть, поэтому всегда хорошее настроение. Чаще других он повторял такую: «Не бери в голову – бери в рот, легче выплюнуть». Услышишь такое напутствие и никак не поймешь — то ли тебя обхамили, то ли наоборот приободрили. При таком специфическом наборе острот у Лехи был потрясающий американский английский и подстать ему ботинки.
Короче возвращаться к рабочему месту без денег было неловко, не дай Бог, решат, что передумал. Достал бумажник, пощупал свою денежку и передумал, фу-ты какая гадость. А может быть, сбегать на второй этаж занять у кого-нибудь до завтра. И чтобы не увеличивать паузу, Федор побежал на второй этаж. В валютном отделе работала Зинаида Григорьевна – милейшая женщина. Она была на много старше Федора. Отношения у них завязались сами собой, Федя как-то по привычке пропустил женщину. Она отметила его галантность, ему это польстило. Он стал подчеркнуто обходителен с ней, она отвечала тем же, обоим такое общение приносило удовольствие. Так каждый начинал играть выбранную роль все более последовательно и определенно. Ведь так и есть, с каждым формируется свой стиль общения. И вот уже Федор знал, что есть человек, который его поддержит. Чувствовал, что Зинаида не откажет в услуге, одолжит с удовольствием денег. А такая сумма у нее, скорее всего, найдется. Но Зинаиды Григорьевны в отделе не оказалось. За стеклом сидели женщины, каждая за своей ширмочкой перегородкой. Тот же конвейер, — подумал Федор, — задержавшись у стекла. Федор не собирался просить у мало знакомых женщин денег, и все равно оглядывал сейчас их лица, отмечая про себя: у этой, скорее всего, нет денег, у этой деньги, может быть, и есть, но она будет говорить: «Вы знаете, вот недавно только купили машину, отдаем долги, да вот еще…». Не стоит ставить ее в дурацкое положение, а вот та скажет что-нибудь типа: «Сама не занимаю и другим не даю», — короче подходящей кандидатуры не было.
Раньше, помнится, в советские времена, когда занимали деньги, то всегда говорили: «Дай до аванса или до зарплаты», а теперь говорят: «Слушай, нужно перекрутиться, вот-вот деньги на счет должны прийти» или «Как раз завтра должна пройти одна сделка». Казалось бы, куда более обнадеживающе, а на поверку как раз нет. Можно так сказать: «Жить стали менее упорядоченно и деньги отдавать менее порядочно». Нет, в своем коллективе — отдать долг — это святое. Тебе этим людям каждый день в глаза смотреть! И то бывают исключения. Не то чтобы взял и не отдал, а чаще так — занял, а с отдачей задержался. Ну, брал, например, для знакомых, а они не успели прокрутить, или на друзей понадеялся, а они подвели, кто-то там обещал, а его самого кинули, отдали в рублях, а курс скакнул, — да мало ли что. И вот из-за всех этих обидных нестыковок, просить деньги у людей мало знакомых, было не принято. Тонко чувствуя все это, как банковский работник, Федор осмотрел лица представительниц слабого пола и хотел уже идти назад, как вдруг, как нельзя кстати, появилась Зинаида Григорьевна.
Она увидела Федора и расплылась в улыбке.
— Феденька, как хорошо, что вы пришли, — а мы вас только недавно вспоминали! Манеры у нее были немного старомодными и оттого еще более милыми на фоне современной простоты. Федору было неловко, что причина его визита столь прозаична. Но деньги Зинаида дала с такой радостью, так долго уверяла, что это ее совсем не стеснит, и так искренне сияла при этом улыбкой, что Федор перестал смущаться и с приятным чувством, которое всегда бывает от общения с человеком, который к тебе явно благоволит, пошел на свой этаж. Ну, надо же, рассуждал он по дороге: «Один вот так вот просияет, когда получит денежки, другой – когда, наоборот, отдаст». Федор поднялся к себе в отдел, вручил деньги Лехе. Так совершенно неожиданно по причине Лехиных ночных гуляний, сложных душевных переживаний Федора и романтичности натуры Зинаиды Григорьевны — денежки из аккуратненькой сумочки перекочевали в карман Лехиных штанин, совсем недолго пролежав в кармане у Федора. Федор закончил свое денежное дело и теперь сидел и вбивал в электронную таблицу осточертевшие ему сверх всякой меры экономические показатели. Расположение столов в банке было сделано на западный манер, каждый сидит за маленькой перегородочкой — нагнулся и вроде ты в норке, перед глазами у тебя даже карточка с женой и детками, пупсик на ниточке, подаренный клиентами, но стоит начальнику встать во весь рост как каждый у него как на ладони. Все это чувствуют нутром, а те, кто на работе не «горит» и рад бы сачконуть, особенно. И в Интернете поэтому ходят на те страницы, где публикуются финансовые новости и не ходят туда, где девушки предлагают свои фото, знакомства, переписку для романтических отношений и любовь за спонсорство. Федор в Интернет на сайты знакомств не ходил, он погружался в свои мысли. Давил на кнопки и думал, как же так все обернулось, что он сидит в этой конуре, смотрит в эти ненавистные цифры и так будет еще три дня, потом будет пятница, а потом опять то же самое с понедельника. Перешел он в банк почти семь лет назад, из института, где был самым молодым преподавателем, (раньше всех в аспирантуре защитил диссертацию, получил «ассистента»). Казалось, только началась его научная карьера, а он уже почувствовал, что та кафедра, где он учился, учился и еще раз учился (с аспирантурой всего около 10 лет) скоро загнется, потому что ветер уже явно дул не туда. Кафедральная наука загибалась, студенты, продавая цветы по ресторанам, за день могли заработать больше чем он за неделю. Федор махнул на все рукой и ведь верно угадал момент — в самом начале 90-х годов перешел в банк и сразу, как ему показалось, стал на голову выше всех своих сослуживцев по институту. Бывшие коллеги по-прежнему ходили на работу в дешевеньких пиджачках, пили чай из почерневших от заварки кружек, курили в подвале, паяли микросхемы будущих устройств по тем бредовым проектам, которые так часто рождаются в головах аспирантов по причине отсутствия научного руководства. А Федор видел: «Все, — здесь ни дела, ни денег не будет!». Другое дело Федор. Его радовала необходимость надевать каждый день белую рубашку, тщательно завязывать галстук. Нравилось ездить к солидным клиентам, переводить иностранные факсы, а главное получать несколько стдолларовых банкнот, менять их на толстые пачки рублевых купюр, покупать детям тогда еще диковинные йогурты и удивляться — как далеко его могут увезти на такси всего за один доллар. Все это было так ново для советского человека, давало чувство солидности и даже элитарности. Нередко он сопровождал в разные страны важных клиентов. Удобные гостиницы в зарубежных командировках, так выгодно отличались от студенческих домов отдыха с обшарпанной мебелью. В дорогих номерах по утрам горничная приходила будить и ставила на стол свежий букет роз. Когда-то Федор слышал шутку-вопрос, насчет того, когда в Америке появляется первая клубника. Правильный ответ был «в пол шестого утра». Оказывается даже раньше — однажды, проснувшись ночью в зарубежном отеле, он набрался наглости и попросил принести ему в пастель фруктовый салат. Казалось, вот она вершина человеческого блаженства — официант в смокинге принес в три часа ночи и поставил на тумбочку огромное серебряное блюдо, на котором громоздились ломтики дыни, персики, и та самая первая клубника.
Время шло, и Федор привык тратить деньги по-другому, выпить бутылочку пивка, съесть бутерброд с икрой и постепенно вошел во вкус. Он все больше понимал пустоту этого внешнего лоска, и все труднее ему было от него отказаться. В то же время он чувствовал, что все его новые привычки даются не бесплатно, что за все надо платить своим временем, часами, днями, неделями – лучшими годами жизни! Засиживаться допоздна с отчетами, ходить с клиентами в ресторан, с людьми приятными и не очень, отдавать себя делу, которое ему не нравилось, да и не могло нравиться, потому что он не обладал ни специальными знаниями, ни стремился сделать карьеры на этом поприще. Он, вообще, не любил ничего в этом бизнесе, кроме, может быть, зарплаты. Да еще той самой бутылочки пива, приличного костюма, для себя, для жены, для детей, ручки с золотым пером, коробочки конфет… Он уже не рвался, как говорится, «вперед и вверх», нашел свою нишу. И, как ни обидно признать, стал клерком — неплохим клерком в богатой организации, где от него требовалась исполнительность, корректность, грамотная речь, знание иностранного языка, владение программами Microsoft Office. И впрямь, на заре перестройки таких «менеджеров» было немного. Но это было почти десять лет назад. Уже через пять лет, его зарплата стала не такой заметной. В стране развивался капитализм — появлялись богатые люди и очень богатые, а вместе с ними и очень бедные, он же получал ровно столько же, сколько такие же клерки получают в малоразвитых странах. И дело даже не в том, что за воротами его банка шел передел богатейшей страны, а скорее в том, что он тратил свое время на что-то непонятное, вязкое и неинтересное.
Многие из его нынешних коллег, даже тех, кто пришел в банк позднее, обошли его давно по зарплате, суетились во всю. Тот же Леха, кстати. Леха сидел рядом, а время для него неслось сплошным потоком без нудных пауз и мучительных раздумий. Леха был на своем месте в свое время. Сейчас он сидел с кружкой кофе в руке, отъехав от стола на кресле с колесиками, разместив на пачке буклетов свои молодые ноги в стодоллоровых ботинках, и беседовал по телефону.
— Ну что, Палыч, все сосешь и ничего не высосешь, как я понимаю!? — говорил с очередным начальником Леха и как всегда по-приятельски, — Да ты мне эту сказку уже второй год рассказываешь! Кода там вас ГАЗПРОМ облагодетельствует? Говорил Леха громко, употребляя те выражения, которые считал нужным, и как будто давал понять «Это я тут бизнес делаю, а вы все дармоеды кругом, поэтому как с клиентом надо разговаривать — это мне решать, а коли, не нравится, заткните уши!». На самом деле Леха ничего подобного никогда не говорил, просто так понимал его Федор.
— Давай в среду заезжай, сходим по пиву, я тебе историю расскажу, есть о чем подумать, — продолжал немного тише Леха — я их там уже пару месяцев окучиваю, ну это не по телефону!». Леха, закончил разговор, а через пару минут у него следующий лучший друг на проводе, теперь уже из Бостона кажется, ему Леха кричит «Hi, Sam! How’s your fucking business !?». Хамство Лехино было признаком расположения, а совсем не наоборот, так сказать для друзей, а врагов у него вроде бы и не было, обругать теми же словами кого за срыв бизнеса или, что называется, «по злобе» такого за ним не водилось. Наоборот, тут он говорил корректно сдержанно. Самое большое, что он мог себе позволить так это фразу: «Ну давай мужик, что надо будет, обращайся» — намекая на то, что мир-то тесен. Сам, мол, придешь, вот тогда и поквитаемся, но такое с Лехой случалось редко. Федор так привык к Лехиным громким разговорам, что они его почти не отвлекали. Он даже любовался Лехой, как человеком, который делает свое дело споро и с удовольствием. Федор давил на клавиши и с тоской вспоминал, как он просиживал когда-то ночи в вычислительном центре над расчетами, какое это было счастье найти в программе последнюю ошибку и получить работающую модель. Выйти в три часа ночи из ВЦ шагать по ночной Москве, смотреть, как мчатся редкие ночные машины, у которых длина свободного пробега прямо как у молекулы в безвоздушном пространстве и предвкушать, как столбики цифр на тоннах его распечаток будут превращаться в графики на бледно оранжевой миллиметровке. Как он любил развернуть эту непослушную скручивающуюся миллиметровку, расправить ее, приколоть аккуратно кнопками к чертежной доске, взять в руки большой мягкий ластик… За те семь лет, что он просидел в банке, их лабораторию в институте разогнали, оборудование, вынесли прямо во двор, и оно ржавело под дождем, продать его было некуда да и не кому. Кто-то пошутил: «Таких уникальных установок в Росси только две и обе у нас на помойке!». Со временем на территории лаборатории сделали вино-водочный магазин, и через полгода стоимость оборудования окупилась. Из его институтского начальства многие перестроились, сдавали в аренду помещения, пару раз по телевизору мелькали лица его бывших комсомольских боссов, почти все они успели что-то приватизировать и руководили теперь уже не государственным, а частным хозяйством. Да дело видимо не в зависти к этим боссам, денег Федору хватало на жизнь, но не было удовлетворения, что ли. А, может быть, дело было в том, что он привык быть первым: самый высокий балл на потоке, первый в отборочном туре для поездки на стажировку в Европу, самый молодой кандидат наук, первым ушел в бизнес в престижный банк, и вот теперь жизнь на редкость сбавила темп. Нет, это не тупик, думал Федор, это скорее замкнутый круг.
— Распишись в получении, — рядом с его столом появилась секретарша Ира, бросила на его стол циркуляр, на котором надо было поставить в графе Received дату и подпись, в конце листа стояло напоминание Please Rotate ! То есть дальше документ по офису должен был передать уже Федор сам. Как все продумано — взгляни на этот сопроводительный листок, и все видно, кто задержал документ дольше положенного, а кто прочитал и передал следующему вовремя. А дальше бери данные, — штрафуй одних, премируй других. И не нужны никакие эти «строгий выговор», «выговор с занесением», прорабатывание на профкоме и так во всем, все просто. Не нужно человека позорить перед коллективом, а грамоту он себе и сам купить может. Так, нет? Когда-то Федору казалось, что в банке все так прогрессивно и логично устроено, что читал и читал эти циркуляры до полного одурения — это длилось недолго. Со временем пришло ощущение тупости этого занятия. Он даже нашел уничижительное сравнение — представлял себе ученицу электротехнического ПТУ, которой во что бы то ни стало, хочется сдать экзамен. От Лехи бумажки улетали с завидной скоростью, и главное он в них что-то для себя находил, был в курсе всех событий, коэффициентов, биржевых показателей. У Федора же вечно документы залеживались, и когда срок задержки переваливал за критический, он их тайно уничтожал, и тогда уже стоял насмерть, уверяя, что в глаза такого циркуляра не помнит. Вся переписка в Российском филиале велась на английском языке даже между русскими сотрудниками. Так было проще. Говорили на смеси русского с английским. А как еще назовешь все эти вещи, которые в прошлой жизни и не существовали. Все эти Customer Entertainment , Daily Allowance , Weekly Report , Office Expenses . Дел в офисе хватало, даже если вообще ничего не делать. Кроме чтения бесконечных циркуляров, нужно было слушать голосовую почту. Каждое третье сообщение нужно было перефордовать с комментариями, затем просмотреть электронные письма, потом хоть как-то на некоторые ответить, принять участие в телеконференции. А еще говорят, что в западных компаниях нет бюрократии. Со временем Федор научился читать голосовую почту и продолжать думать о своем. Многие меседжи слались на Европу сразу всем филиалам и не были направлены персонально ему. Их он слушал в пол-уха и только вздрагивал, когда сквозь забытье прорезалась его фамилия. Тут он спохватывался, пытался въехать в сообщение. Некоторое время переживал, потом отпускало.
Нет, совсем не быть в курсе, не знать, что происходит вокруг нельзя – пропадешь. Но и по почте всего не узнаешь – живое человеческое общение вот что необходимо. Как там сказал Экзюпери: «Нет большей роскоши, чем роскошь человеческого общения». Так, кажется. А где оно происходит это самое общение. В офисе оно проходило в курилке, в командировке в ресторане. Вот почему для бизнеса нужно хорошее здоровье, а в России особенно. Курилка у них была отдельная с мягкими креслами с огромным телевизором Barco . Курить он так и не пристрастился, сигарету держал неумело, почти также плохо, как и бутылку, поэтому настоящий бизнес ему и не поручали. В курилке сидели Леха, Игорь и Женя (зам начальника отдела) он как раз рассказывал, как ездил в местную командировку куда-то в Сибирь. Из официальных источников Федя знал, что Женя привез важный контракт, что в банк скоро придут крупные суммы, а подробности можно было узнать только здесь и, наверное, нигде больше. А главное облечь пустые цифры в живую оболочку человеческих рассказов и пикантных подробностей. Начала рассказа Федор не застал, но сразу сориентировался, что к чему. Женя как раз подходил к развязке, когда после двух дней переговоров с экономистами, уже накануне подписания договора, его пригласили в ресторан, а потом, как водится, в баню.
— В баню приехали уже тепленькие, — рассказывал Женя, — показывая прокуренные длинные зубы, ну там все, конечно, в лучших традициях. Баня, видать, строилась по проекту хозяина, — вся резная в русском стиле с легким влиянием позднего барокко. Стол, конечно, накрыт по полной программе, хотя в рот уже ничего не лезет. В предбаннике массажист и его помощник стоят, ждут, не понадобится ли их услуги. За столом девки в простынях сидят. Мы вошли, все ждут, кого себе Сергей Павлович присмотрит.
(Сергей Палыч, видимо, и был тот самый, от которого контракт зависел — понял Федор)
— А он, значит, — входил во вкус повествования Женя, — Сергей Палыч, этот самый, лыка почти не вяжет, ко мне обращается и достаточно громко так говорит: «Девки, конечно, дрянь! Вот при входе только одна стоящая. А на входе и впрямь была какая-то — толи заведующая, то ли администратор — статная женщина и в теле. Тут его экономист под руку лезет: «Что вы!» — говорит, — «Сергей Палыч! Это же новый администратор, вы разве ее не помните, она же у нас в обкоме работала». Сергей Палыч насупился, ну прямо туча, а у меня договор в портфеле, — улыбался, набивая цену своему «охотничьему» рассказу Женя.
— Я как раз момент выжидал, а тут такой прокол. Ну, я к его барбосам. Говорю мужики не обижу — так, мол, и так. Как уж они там ее уламывали, не знаю, только Сергей Палыч из парилки вышел довольный, подмахнул бумагу, даже не взглянул на цифры. Вышли из бани, сел за руль, улыбается по отечески и говорит: «Поедем мои владения смотреть!». И меня рядом с собой спереди сажает. Ему этот очкастый опять под руку (видать специалист, раз он такого зануду терпит) «Сергей Павлович, как же вы поедете? Вы же выпивши?!». Это, видать, шефа и завело. Всех баб в свой мерс посадил, и говорит: «Девочки, вы слыхали, кто такой Шумахер?» Вышел на трассу, мигалку поставил. Ну, в общем, как там говорится «Какой же русский не любит быстрой езды!», я на спидометр посмотрел, а там под двести, ГАИ-шники только честь отдают.
Короче, я, мужики, жизнью рисковал за общее дело, — закончил свое повествование Женя, посмотрел на всех, оценил, какое произвел впечатление, затушил свой бычок и пошел по делам.
— Приврал, конечно, — сказал Игорь.
— Может, и приврал, — швырнул свой окурок в урну как в баскетбольную корзину Леха, — но штук пятнадцать зеленых он в этой бане заработал, причем, как всегда вовремя подставил чужую задницу — талант. А ты заметил, какие у нас люди в обкоме работали, сколько лет прошло, а они с возрастом только крепчают.
Видимо, воспитание сказывается. Как там говорили «Если партия скажет «Есть контакт!» — будут есть контакт». Да! Кабы не та баба Женьке бы туго пришлось в этой бане — в своей обычной манере острил Леха.
Федор посетил информационный брифинг и пошел сортировать почту.